Анна ЖУЧКОВА

 

Родилась в Москве. Окончила филфак РУДН. Кандидат филологических наук, доцент кафедры русской и зарубежной литературы РУДН, литературовед, литературный критик. Печатается с 2015 г. в журналах «Вопросы литературы», «Знамя», «Октябрь» и др. Участник семинаров критики Совещания молодых писателей СПМ (2016, 2017).

 

 

ПРАВДА И КРИВДА О ЯЗЫКЕ СОВРЕМЕННОЙ ПРОЗЫ

Щербинина Ю.В. Довольно слов. Феномен языка современной российской прозы. М.: Эксмо, 2017. 416 с.

 

Новая книга Ю. Щербининой написана в формате «с миру по нитке»: к статьям автора о современной литературе, выходившим последние 10 лет в разных журналах, добавлена «прямая речь» современных писателей – размышления о судьбе русского языка Р. Сенчина, Д. Гуцко, А. Иванова, А. Рубанова, П. Крусанова, А. Слаповского и др. В предисловии Щербинина называет выступления писателей «мини-эссе». На деле же некоторые писательские эссе вовсе даже не «мини»; более того, возникает устойчивое ощущение, что именно они и являются основным содержанием книги: важным с научно-философской точки зрения, оригинальным стилистически, да и просто интересным.

Потому что всего этого нельзя сказать о материале собственно филологическом – от автора. Предполагавшийся, если судить по названию книги, анализ языка современной прозы сводится лишь к пересказу концепций отдельных произведений нулевых и пропаганде «кризиса вербальности». На протяжении всего текста Ю. Щербинина не уставая твердит об отмирании языка, превращении его «в неподконтрольное человеку бесформенное чудовище», «деформации», «усечении речи», «поедании слов». Последнее, в частности, аргументируется «любимым детворой печеньем «Алфавит», укоренившимся просторечным выражением «пипл хавает» и русской народной привычкой есть на разложенной газете, покрывая печатные строки пищевыми пятнами и делая их нечитаемыми». После таких умозаключений от доктора наук, действительно, хочется сказать: «Эээ?» – и уличить автора в намерении не столько констатировать, сколько спровоцировать пресловутый «кризис вербальности».

Лингвистического и стилистического анализа языка прозы в книге практически нет. Разве что в первой главе, посвященной прилепинскому «Саньке», Ю. Щербинина еще пытается следовать заявленной концепции, постулируя кинематографичность, физиологичность языка Прилепина и обнаруживая у него тенденцию замены слова молчанием (это у Прилепина-то – молчанием?): «Что происходит в результате овнешнения коммуникации и усечения речи? Остается лишь её видимое присутствие – артикуляция, жестикуляция, поза. Форма без содержания, знаки вне смыслов».

В следующей главе, о Рубанове, автор ограничивается выявлением в его языке метафор, связанных с деньгами («в текстах Рубанова метафора денег варьируется многократно и разнообразно: «мой галстук стоил минимум втрое дороже», «вся операция стоила как три пары моих ботинок», «его месячное жалованье равнялось моему доходу примерно за полчаса работы»), и лексики «бизнес-жаргона и криминального арго: съехать с базара, просрать лавэ, поставить на карман, штука баксов, качнуть рамс, крыша, погремуха».

На этом все. Больше заходов на территорию лингвистического анализа Ю, Щербинина не делает. После Прилепина и Рубанова она, кажется, вовсе забывает о том, как назвала свою книгу. И начинает заниматься не языком прозы, а образом языка в прозе, рассматривая некоторые произвольно взятые романы, где язык выступает в качестве метафоры отношений между людьми (а может, проскочила сейчас крамольная мысль, рассматривая просто прочитанные романы): В. Пелевин «Священная книга оборотня», «Ампир «В», А. Слаповский «Победительница», В. Бенигсен «ГенАцид», А. Мелихов «Интернационал дураков», М. Елизаров «Библиотекарь», Д. Быков «Орфография», П. Крусанов «Мертвый язык», А. Иванов «Блуда и мудо», А. Иличевский «Перс», В. Вотрин «Логопед» (роман, который, по словам Ю. Щербининой, все «ждали давно»), А. Рясов «Пустырь». Вывод делается обобщающий: «современное общество – это общество отрицания жизни, в котором происходит разрыв всех связей, дробление сущностей, отмирание коммуникаций».

Так, скатываясь постепенно к трюизмам («каждый живет в собственном мире»), книга приходит к своему логическому финалу – завершающему эссе А. Рясова о непостижимости языка языком: «человек – это нечто отделённое»; «язык всегда предстает перед нами как невозможность»; «письмо (и чтение) – это постоянная игра с безумием и небытием». Эти сентенции А. Рясова на протяжении семнадцати, между прочим, страниц замечательно иллюстрируют месседж опуса в целом, поскольку Ю. Щербинина делает то же самое, но на протяжении почти четырехсот, неизменно сокрушаясь о «словесном бессилии», «беспомощности речи в современную эпоху», «деконструкции мысли-речи», «отмирании», «ущербности-неполноценности» и так далее.

Безрадостное впечатление от книги сложилось не только у меня, но у и тех двух рецензентов, чьи отзывы я нашла в печати. А. Винокуров, прочитав исследование Щербининой, пришел к выводу, что современные писатели, во-первых, почти все «бездарные», во-вторых, «не в силах справиться с языком». Они «либо превращают его в объект – героя книги, либо отрицают, как Пелевин, либо вообще не имеют о нём никакого понятия. <…> в пустоты сознания с огромной скоростью и силой вливаются кучи самого разного мусора и обыватель, и без того слабый мозгами, уже окончательно перестаёт соображать. И каковы же в этих условиях перспективы языка, мышления, да и вообще нормальной жизни? – дай ответ, Юлия Щербинина! Не даёт ответа» (1). «В общем, – констатирует С. Оробий, –  как не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается дома?» (2)

Однако нагнетаемую «известным филологом» катастрофическую атмосферу «трагедии современного языкового существования» развеивают писатели, привлечённые к диалогу и выступающие под рубрикой «Прямая речь»:

А. Рубанов: «Корабль плывет. Речь, <…> разумеется, будет перерождаться».

А. Слаповский: «Язык меняется постоянно… в большинстве случаев это пришло «процвесть и умереть». В двадцатые накатили аббревиатуры и усекновения, но кто сейчас помнит, что такое «шкраб» и «рабкин»»?

П. Крусанов: «Здесь есть печаль, но нет трагедии. И не вчера это началось. Петр раскрашивал русский язык немецкими и голландскими румянами. Аристократические салоны рокотали бархатной романской фонетикой. Городские вывески конца XIX – начала ХХ века пестрели латиницей. И что? Реформа орфографии слизнула некоторые нюансы на письме, но не иссушила суть. Новояз двадцатых годов прошлого века – ау, где ты? Молодежный сленг сменяется примерно каждые пять лет, стирая предшественника практически без следа. <…> Не первое столетие язык то обрастает чепухой, то сбрасывает с себя хлам, при этом теряя что-то и приобретая – но понемногу, не спеша».

Создается впечатление, что некоторые писатели в своих эссе обращаются непосредственно к автору книги: «для меня важно не столько ахать и охать по поводу тотального загрязнения, сколько работать маленьким заводом, производящим, извините за наглость, кислород» (А.Слаповский).

Удается ли это Ю. Щербининой? Как насчет стиля и языка книги о языке?

Смотришь иногда на собаку дворовых кровей, с мордой овчара на лапах таксы, – и пугающе, и грустно. Такое же впечатление производит стиль книги «Довольно слов», название которой хочется адресовать ей самой. Куда доктору наук, профессору деться от наукообразных словоформ? Никуда, понятно. И скачут по тексту паукотермины, ткут паутину из сносок и ссылок на источники: «Одной из главных онтологических проблем человека постиндустриальной цивилизации можно считать его «бескачественность, бессубъектность и вещность [Беляев Н.Ю. “DeathofMoney” // Studiaculturae]; «лингвопрогностика – относительно молодая отрасль прикладных исследований»[А.А. Кретов]; «В лингвофилософии это так называемый «герменевтический поворот» [Хайдеггер].

Пройдешь сквозь паутину – вляпаешься во фривольный каламбур, кокетливо заигрывающий с читателем: «Нет повести двусмысленней на свете, чем повесть о погибшем логопеде».

Или вмажешься с размаху в неженски грязную метафору: «Виктор Пелевин дефлорировал юные инфантильные мозги поколения 90-х, раздвинув границы отстраненно-ироничным языком постмодернизма».

А еще этот стилистический квазимодо любит покрутиться за собственным хвостом: пересказать своими словами цитаты (на коем принципе и построена книга), повторить одно и то же разными словами: «Характерная особенность обоих романов – яркая кинематографичность. Текст стремится стать картинкой, словесный ряд стремится стать визуальным рядом, речь стремится стать зримой».

Помимо «прямой речи», в книге Ю. Щербининой много и кривой, и не только стилистически. Юлия Щербинина постоянно ссылается на западных теоретиков постмодернистского распада смыслов Ж. Бодрийяра, М. Фуко, Ж. Деррида и пр. Например: «Определяя современность как «состояние после оргии», Жан Бодрийяр утверждает: «Мы прошли всеми путями производства и скрытого сверхпроизводства предметов, символов, посланий, идеологий, наслаждений. Сегодня игра окончена – все освобождено. И все мы задаем себе главный вопрос: что делать теперь, после оргии?.. Все, что нам остается, – тщетные притворные попытки породить какую-то жизнь помимо той, которая уже существует. После оргии наступает время маскарада, хаос и транссексуальный беспредел (китч) во всей свой славе»». «Бодрийяр сформулировал все это гораздо раньше, просто потому, что Европа прошла этот путь куда раньше России», – убеждает Ю. Щербинина читателя в неизбежности европейской безблагостности для России и даже словно гордится тем, что и мы, вослед Европе, оказались в ситуации «речевого безвременья» и «деформированного речевого пространства».

Словно полемизируя с ней, П. Крусанов призывает не поддаваться чужим мифам, а защищать образ своей культуры и языка. «Без собственного яркого и могучего культурного мифа мы сиры, ничтожны, никчемны. Не объем купли-продажи, не производство и потребление, не валовый продукт и рост благосостояния – культурный миф народа делает его жизнь осмысленной и достойной, позволяет одолеть беду, <…> противостоять экспансии чужого культурного мифа, издавна ведущего с твоим тихое соперничество и всегда готового взять тебя себе в услужение. <…> Идет состязание грёз, война соблазнов – ни горячая, ни холодная, ни на жизнь, ни на смерть – война на очарование. Быть зачарованным чужим культурным мифом в исторической перспективе – хуже смерти. Это добровольное рабство, рабство без принуждения».

«Феномен языка современной российской прозы» оказывается, состоит в том, что филолог Ю. Щербинина хоронит русский язык, а современные писатели его защищают, отстаивая мудрость и целостность нашей культуры. Чур, я в команде писателей!

 

Примечания:

1. Винокуров А. В зеркалах стимулякров // Лиterrатура № 108от 18.11.2017 URL: http://literratura.org/issue_criticism/2528-aleksey-vinokurov-v-zerkalah-stimulyakrov.html

2. Оробий С. Обзор книжных новинок // Лиterrатура № 107 от 30.10. 2017URL: http://literratura.org/ev/2507-obzor-knizhnyh-novinok-ot-291017.html