Юлия ПОСЕЛЕННОВА

 Родилась и выросла в Смоленске. Писать начала еще в школе, но сознательно – только годам к двадцати. Прошла увлечение Иосифом Бродским и У.Х. Оденом. Четыре года работала журналистом, сейчас «свободный художник». Образование педагогическое: филфак педколледжа и неоконченное высшее - филфак Смоленского госуниверситета. Печаталась в журналах «Слова», «Смоленск», «Смоленская дорога»,  московский «День открытых окон»,  питерский «Вокзал». Член редсовета студии «Смоленская юность». Победитель IV поэтического слэма в Смоленске.

 «СОЛНЦЕ В МОЕЙ ГОЛОВЕ ЕЩЕ НЕ ОСТЫЛО…»

*  *  *

Ноябрьское солнце уже не греет

Дверной косяк впивается в двери.

И на улицу выйдет старый гремлин

Потушить луну.

На твоей руке мой мокрый волос

Ты почти согрелся, как рождественский кролик

И лишь музыкант за окном, свившись, как полоз

Дергает одну струну

Ноябрьский ветер стучит в коленях

Словно форточку в сердце открыли. И крепкий

Запах кофе и пота на куртке прелой

Как почившая листва

Захолодело брюшную полость

Будто в ней ноябрь, остывший, голый

И на ушко тихо воркует Горлум

Моя прелесть, ты навсегда.

*  *  *

В старом сарае сидят две старые доски,

От санок детских, когда-то активно используемых.

Теперь они не нужны и разобраны. После

Некоторых событий, а именно взросления владельца.

Когда-нибудь они вспомнят детскую попу,

В клетчатых клоунских штанишках,

И пусть их нисколько не покоробит,

Что к весне они станут скворечником.

*  *  *

Солнце в моей голове еще не остыло,

Ты надеваешь халат, разговаривая с тапочками,

Что теперь твои, раз ты первый встал.

Солнцу в моей голове все до лампочки.

Я завариваю кофе босиком на кафельном

Остывшем за ночь полу. За окном шелестит троллейбус.

И выстраиваются многоэтажки,

Как по шпалам рельсы.

У соседей надрывно ревет ребенок,

Как одиссеевские Сирены, хочется уши заткнуть.

Кажется, что за окном поля и коровы –

Стоит только взглянуть.

Солнце в моей голове совершает кульбиты,

Рассматривая тебя через мои глаза,

Как через стеклянную призму

Изобретший новое зелье наркоман.

Плита врезается в желтые матовые обои,

И горит, горит, как поляна, цветами синими,

С красным отливом. Ей, наверно, больно

Держать при себе природные силы.

Я не хочу одеваться, в комнате орет Дженис Джоплин,

На прощанье машет цветастым зашмаленным платком.

Ничего не происходит –

Произойдет потом.

Я собираю вещи для солнца в моей голове,

Чтобы оно продержалось до холодов.

На окна многоэтажек падает снег,

Желто-оранжевый, как выкипающее молоко.

СЧИТАЛКА

Раз, два, три, четыре, пять,

Я выхожу тебя искать,

среди глухих, немых, уставших,

одна я, как Садом пропащий.

Я выхожу на перекресток,

И телом чую, позу, рост ли.

Сошлись на шесть, поклон, плие,

 и сквозь, не мимо, четкий след.

На семь слились в ре-соль, ре-соль,

Он как твой вкус – сладко-соленый.

На восемь – насквозь, девять – пли,

Курки спустили. Из земли

На месте нас – чертополох.

На десять: выдох-вдох, выдох-вдох.

*  *  *

Я к тебе поднимаюсь на пятый этаж. 

Ступенька, еще, еще, сердце пулей выстреливает из груди. 

Не потому, что исстрелян весь патронташ, 

Я действительно не смогу застать тебя в квартире. 

Ты бьешься в стекло, как бабочка или мотылек 

На тот свет, что горит фонарями внизу. 

А помнишь, как мы травили легкие 

На балконе и ели докторскую колбасу. 

Мы ехали в старой машине папы, которую 

Мы угнали из гаража и, казалось, на ней можно переплыть океан. 

Мы целовались с тобой у подножия 

Тех семи холмов, которые видишь, когда слишком пьян. 

Ты нес меня на руках, когда мои ноги устали от каблуков… 

А потом мы с тобой поступили на медицинский… 

Я бегу на пятый этаж, этот путь короткий, 

Не то, что девятый без лифта. 

Я хочу увидеть твои глаза, в синеве которых 

Я видела солнце, последний – не значит первый. 

Я бегу, дверь закрыта, ты там, только очень взрослый, 

Чтобы держаться за нить слишком крепко

ЗИМНИЙ РАЗГОВОР

Из теории рождается практика, по наклонной 

бежит дорожка градуса, угол еще прямой. 

Они слушают друг друга, последний круче и круче 

безысходности каменной заснеженной мостовой. 

Встретишь, бывало, на градуснике минус десять. 

Смотришь - а двор пустой - лишь голоса : "Вот, Вась 

в девяностом я был рослым и крепким, 

не то, что сейчас". 

Окружает двор дымка табачного дыма. 

Калится накал страстей, как железо каленое. 

И если девушке вдруг придется пройти мимо, 

ее назовут некрасиво, а все - водка паленая. 

Ни домино, ни футбола, стройный ряд матершинников и позеров, 

белых красных, зеленых - другие цвета не в моде. 

Да и говорить-то поздно бы, 

Думать пора о Боге и о природе. 

Двор пустеет, лишь снег освещает засохшей коркой. 

Тяжело остается прошедший недавно ликбез, 

как старик: ржавый, поношенный и уродливый. 

А за окном тихо белеет лес...

*  *  *

Ты идешь по звездам, топча их ногами,

Невесомыми ступнями давя на небо.

Дома каплями слез протекают краны,

Ты идешь по звездам, превращаясь в пепел,

Развеваясь по ветру пылью, кровью

Растворяясь в воздухе теплой клеткой,

От меня до тебя сотни тысяч репостов.

Я в твоих руках марионетка.

Ты идешь по звездам, наступая на камни,

Твои ноги целуют большая и малая.

На проспекте открываются новые дали.

Я к тебе спешу, задыхаясь.

Поцелуй меня так, чтоб вселенная перевернулась,

В моей груди, в которой сердцу тесно.

Ты идешь по звездам задумчиво и грустно,

Как будто ступаешь по пеплу.

Которым был сам пять минут назад,

Я собираю свои осколки.

В этой паузе неловкой.

А машины едут по звездам, разбрызгивая лунный свет,

Не ходи по звездам, что у меня внутри

Наполняют грудную клетку светом,

Как гигантские фонари.

ЭЛЕГИЯ ОТЦУ

Ты сидишь в темноте и куришь одну за другой.

За окном не то, чтоб весна, но все же апрель.

Мы по разные стороны, тебе уже сниться покой.

Отогревающаяся земля открывает свое лицо прелое.

И поленья шире камина, и почерк шире листа,

И писать хотелось бы, да голова пуста.

 

Мы потерялись  в трех соснах и двух мирах.

Что на твоем, что на моем экране The end.

Ты бы, может, и вышел еще на парад,

Да желания нет.

И горечь во рту, как от больной печени.

И впору не на родном писать, а по-древнегречески.

 

Ковыряться в старых письмах, все одно, что в земле,

Отроешь покойника только что.

И посмотреть по ту сторону сигареты лень –

Мир превратился в стекло.

И писать хотелось бы скорее комедии,

На страницах которых себя не встретим мы.

МИРАЖ

Не поддавайся воде, лучше умри от жажды,

И когда уже будет совсем, на пороге, однажды,

Ты увидишь коня, не смотри ему в зубы,

Но и не посылай, как соседку сверху, четко и грубо.

Он не откроет истин, не скажет, что делать дальше,

Борозды не испортит, да и вообще пашни,

И медленно, корчась и обрастая, превратиться в верблюда.

И ты откроешь для себя – что пустыня повсюду.

Не поддавайся воде, в песках это будет легче,

Вода сгубила многих, что мужчин, что женщин.

Заройся в песок, по голову, а потом,

Корабль пустыни накормит тебя своим горбом.