Екатерина ФЕДОРЧУК

 

Кандидат филологических наук. Публикуется как поэт с 2004 г., как литературный критик с 2010 г. Публикации в журналах «Вопросы литературы», «Знамя», «Октябрь», «Континент», «Сибирские огни», «Литературная учебы», «Православие и современность», альманахе «Пролог». Лауреат Независимой литературной премии «Дебют» в номинации «Критика и эссеистика» (2013). Журналист. Корреспондент журнала «Православие и современность». Живет в Саратове.

 

 

ВЕЧНЫЙ МАЙ

Рассказ

 

По улице, как новые арийцы,

шли блудники, лжецы, детоубийцы,

в нарядных платьях, стильных пиджаках,

с цветами и айфонами в руках,

и я средь них – не лучше их, а хуже,

шла под зонтом и отражалась в луже.

                                    Светлана Кекова

 

Хороша Лидка из первого ряда! Перманентная завивка, волосы аккуратно залачены, брови – две тонюсенькие ниточки. Терракотовая юбка чуть ниже колен. И искусственные цветы – прямо как с кладбища! Восьмидесятые годы во всей красе! Лидка в минуты откровенности делится со мной воспоминаниями:

– Не было перспектив, понимаешь? Скукота, тягомотина, – объясняет она мне. – Молодость проходит… Вчера похоже на завтра. Застой…

Про «вчера» и «завтра» – это я понимаю. Остальное – нет. Я была пятым ребенком в семье, старшей. А дело было в двадцатые. Голод, холод… Все, как у всех. Однажды мне все надоело, и я убежала с ребятами посмотреть на демонстрацию. Мама кричала мне вслед, что Бог меня накажет, если я не вернусь к обеду… Это было 1 мая 1924 года.

Мы шагаем дружно в ряд. Лидка – на шпильках, я – в ботинках... Нам обеим трудно не отстать от общего строя.

Когда становится совсем невмоготу, мы поем. Лидка поет резким высоким голосом немного фальшивя:

– Утро красит нежным светом!

А ей подтягивает густым басом мужчина в третьем ряду в косоворотке, с разбойничьей бородой и черными глазами:

– Стены древнего Кремля…

– А я стрелял по Кремлю, – говорит мой сосед справа, поправляя шапку-ушанку, ни к кому не обращаясь. – Как так? А так, что там контра сидела недобитая! А мы добили. Жалко было, веришь, нет? А только без нас революция бы не победила!

Его перебивает ответственный товарищ в длинном светло-сером пальто, скрывающим объемный живот. В руках – кожаный дипломат.

– Не примазывайтесь, товарищ, к чужим достижениям! Победа мировой революции есть закономерный этап развития товарно-денежных отношений…

«Товарищ» не обижается. Он вообще ни на что не обижается, кажется, что не очень-то и понимает, что мы ему говорим. Его историю, и историю Лидки, и все наши истории я слышала сотни раз и могу, при желании воспроизвести любую слово в слово…

Под ногами у нас жалобно всхлипывает мешанина из снега и грязи. Она на подошвах солдатских сапог, девичьих туфель, мягких кожаных ботинок, заботливо намазанных кремом. Не по погоде мы одеты, товарищи! Особенно Женька… Женьке тридцать пять, а выглядит она на семнадцать. Она из 2000-х. У нее синие волосы, и она феминистка. Из обуви на ней одни сандалии. К концу дня они, как правило, разваливаются, и последний час дороги Женька идет босиком, разнообразно матерясь. В руках айфон. Почти разряженный с утра, он превращается в бесполезный кирпич уже к полудню. Женька с нами не разговаривает и с айфоном не расстается. А утром следующего Первомая все возвращается на круги своя. «Как в гребаном «Дне сурка» – сказала Женька, когда я объяснила ей – новичку, кто мы и что с нами происходит.

Еще есть Дима. Он всего год в пути… Недавний... С недавними почти всегда проблемы. Скучные они. Песен не знают, в ногу ходить не умеют. Культуры никакой. Среди них много недужных, на которых смотреть жалко, а помочь им – нельзя. Хотя по первости поболтать с ними интересно. Дима уверяет нас, что он читает мысли. Не слабое развлечение! Мысли читает, а рассказать о них не может, говорит, мол, что мысли – это нечто невыразимое. Врет, наверное.

Я стараюсь не сбиться с шага. «Раз-два, левой». С утра идти хорошо. Усталости никакой, есть почти совсем не хочется. У моих соседей настроение тоже приподнятое! В разные годы Первомай бывает разным. В 20-ые – воинственным и грозным. Когда мы входили в новый город, под нашими сапогами сотрясалась земля. Перепуганные бабы – темнота – крестились, местное начальство недоуменно глядело нам вслед, раздумывая на предмет, не является ли наше явление контрреволюционной пропагандой? Когда мы входили в 30-ые, ликование народа на демонстрациях было столь велико, что нас просто не замечали. 1 мая 1945 года мы вместе со всей нашей страной шли к победе. В шестидесятые мы требовали «убрать Ленина с денег», а в двухтысячные – из мавзолея. Забавно. Первомай – наш день, день великого ликования трудового народа. Ровно в полдень мы поднимаем транспаранты, цветы, шарики и дружно кричим – кто-то «ура», а кто-то «долой» (эти пришли уже в новом веке, но и их голос, странным образом вплетается в общую мелодию, ничуть не портя ее). Мы сливаемся с толпой местных, и… каждый развлекается по-своему. Лидка рассматривает новые наряды, Женька что-то яростно на ходу пишет в своем айфоне, а я просто смотрю в небо. Оно всегда одинаковое. Дождливое или ясное, покрытое рваными тучами или серой пеленой, все равно всегда неизменное. А потом местные теряют нас из вида. Были и пропали. Но кто-то один уходит вместе с нами, чтобы стать вечными странниками первого мая.

Я стараюсь не бежать – это бесполезно. Целый день бегом никто не выдержит. Нужно грамотно расходовать силы. Новички этого не умеют. Славик любит их подкалывать. Ему около 30-ти, он родом из 60-х. В руках у него не транспарант, а томик Евтушенко.

– Как думаешь, куда мы идем? – спрашивает очередного новенького Славик.

– Ну, и, типа, куда? – отвечает тот вопросом на вопрос.

– К победе коммунизма! – осторожно замечает Славик. И улыбается так… ехидно. Ждет реакции. В девяностые за такое и по морде могли съездить. Например, Серега. Он попал к нам прямо из августа 1991 года и… Нет, сейчас он попривык к нам, а мы – к нему, но в начале он все рвался, кричал, мол, не в ту сторону идете, товарищи! Чудной.

Есть среди нас и дети. Денис. Ему 13 лет. Он хулиган. Когда мы вскидываем вверх транспаранты, он показывает небу средний палец. Когда мы кричим «ура», он кричит… Ну, это… И ржет. Все мы не без странностей.

Когда мы шли через 80-ые, вот это была тоска! Народ перестал верить в победу коммунизма вообще… Мы даже зова трубы не услышали, того, который обычно начинал наш трудовой день… Прошли по площади с цветами в полном недоумении, ну и Лидка за нами ушла, она была искательницей приключений, потому и зацепил ее потусторонний зов.

Когда праздник позади, а день еще не кончился – это время испытаний. Ноги болят, мышцы ноют, хочется есть и пить. Хорошо, если на мероприятии раздавали бесплатную снедь, как, например, в Киеве в тринадцатом, но такая радость редко перепадает. А главное, надоедает все до смерти. В такие моменты хочется лечь прямо на землю и закрыть глаза. Только я не рискну, потому что, говорят, кто рискнул, уже не встал. Наша жизнь, она, конечно, странная, немного ненастоящая, а умирать все равно не хочется. В такие минуты приходят воспоминания. «Воспоминания – это твой главный враг», – так меня научила Стеша, добрая душа. Стеша попала сюда на год раньше, чем я. Говорят, что на маевку она ушла, оставив дома годовалого ребенка. Она немного сумасшедшая. Когда мы кричим «ура», она кричит «Христос воскресе», а когда мы кричим «Слава КПСС», она – «Господи помилуй».

– Мы здесь по грехам нашим, – твердит Стеша, – а вот если мы обратимся и покаемся, тут-то наш путь и закончится.

– Ага, в могиле, – отвечает ей Стас.

Вот кому не позавидуешь, так это ему! Он попал к нам прямо с гей-парада. Угораздило же их устроить парад в наш день! Мы, как вышли на площадь со своими портретами Ильича, так прямо обалдели! Ну, и те тоже сбились со своих речевок. А потом среди нас оказался Стас. На нем из одежды были только плавки и боевая раскраска. Он же думал, что выйдет буквально на час. Иван Иваныч, наш политрук, поделился с ним пиджаком. Только в пиджаке все равно холодно. Особенно сегодня. Эх, ну и денек выдался, чтобы вот прям такой снег на Первомай, такого я не помню… Стас пытается снегом смыть раскраску с лица, но толку от этого мало. Надо было раньше думать. Лидке тоже не мешало бы ресницы мазать поменьше. Шествие еще не началось, а у нее уже тушь ручьем потекла, как черные слезы. Дешевая.

Интересно, выйдет ли в этот раз кто-нибудь на демонстрацию? В последние десять лет улицы, по которым мы шли, были пустынны. Сначала исчезли первомайские шествия и были заменены демонстрациями протеста. Я не особо вникала, кто там против кого протестует. Потом не стало и протестов. Только два раза нам встретилась нищая побирушка, приветствующая нас невнятным просящим бормотанием.

Теперь эта побирушка с нами. Плетется в самом хвосте, тяжело ей в ногу идти.

– Как думаешь, Иван Иванович, а что будет, если мы просто развернемся и пойдем в другую сторону? – спросила я однажды. Это было уже после шествия, в голове крутились разные мысли печального свойства.

– А ты уверена, что мы всегда идем в одну сторону? Все – в одну?

– Ну, конечно.

– А мне иногда кажется, что мы давно уже идем по кругу.

Сколько длится наш Первомай? Уже и не скажешь. Будем ли мы ходить по этой земле вечно, собирая все новых и новых героев?

– Пока не победит коммунизм, – говорит Иван Иванович.

– До Второго Пришествия, – говорит Стеша.

– Все вы чокнутые, – говорит Женька.

Денис произносит свое нецензурное слово, Стасик кашляет, к началу шествия он бывает простужен. Дима загадочно молчит, думая свою невыразимую мысль.