Журнал «Кольцо А» № 116
Алина ОСОКИНА
Родилась в Ульяновске. Окончила исторический факультет УлГПУ им. И.Ульянова. Лауреат областного конкурса «Первая роса» (2014, 2016). Участница семинара прозы Совещания молодых писателей СПМ (2017).
ЖЕНСКАЯ ДОЛЯ
Рассказ
«Какие же они хорошенькие, маленькие такие, и что за дурочки таких прелестных малышей оставляют», – думала про себя рыжая немолодая санитарка, разглядывая новорожденных отказников.
- Ну что уставилась, давай мой быстрее, у нас режим, – зашипела на нее дежурная медсестра, перелистывая страницы каталога косметики.
Санитарка схватила швабру и стала тщательно вытирать пол.
- Ма-а-аш, – протянула медсестра, обращаясь к санитарке, – тебе из косметики ничё не надо? Тушь там, помада, тени, пудра вот со скидкой хорошая. А то ходишь, как чучело, честное слово, какой мужик на тебя посмотрит. Ты не обижайся, конечно.
Мария не обижалась, она и сама знала: кто посмотрит на некрасивую рыжую санитарку без образования и жилплощади.
- Ну, так будешь брать или нет? – спросила медсестра.
- Знаешь, денег совсем нет, я в другой раз, – ответила Мария.
- Тогда домывай скорей, а то возишься полчаса уже. Слушай, а посмотри пока, я к девчонкам сбегаю – каталог отдам.
Конечно, Мария была согласна. Она бы целыми днями сидела так с малышами, да только кто ей разрешит.
Мария работала в этом роддоме с семнадцати лет. Сначала хотела, как все, учиться пойти, поступала в медучилище два раза, но завалила экзамены. Так и пришлось идти в санитарки. Работа тяжелая, зато в больнице, как она и мечтала. Еще и детки такие маленькие. Особенно ей жалко было отказников, которые и матери-то родной не видели, и молока ее не пробовали. Так бы и взяла себе, да кто ей даст с такой зарплатой и комнаткой в коммуналке. «Нет у вас условий никаких», – сказали ей однажды знающие люди, так она больше и не думала.
«Уж под сорок, а все ни мужа, ни детей. Такова женская доля –ª всю жизнь прожить одной», – шептались в больнице. Но вот подвернулся однажды сантехник Васька из соседнего подъезда, позвал в кино, потом в гости. А через месяц Мария узнала, что беременна. Васька тут же исчез с ее горизонта. «Ну и Бог с ним», – подумала Мария. Главное ведь, что ребеночек будет.
- Старородящая, – безапелляционно заключила врач, поверх очков глядя на Марию. – Лучше бы аборт сделала, чем нищету и дураков плодить.
- Ну как же, это же мой ребенок, – взмолилась Мария.
- Как растить-то его будешь, дура? Помочь ведь некому.
- Если Бог даст родить, то и вырастить поможет.
- Ну и рожай, – махнула на нее рукой врач и что-то записала в карте.
Первого мая появился на свет рыжий, как апельсин, мальчик. Мария назвала его в честь любимого актера Льва Дурова.
- Мой Лёвушка недоношенным родился, а потом как начал вес набирать, такой крепыш стал, – сказала Мария медсестре, когда та вернулась.
- Ой, не начинай про своего Лёвушку, а то не остановишь тебя, – отмахнулась от нее медсестра. – Иди уже, тебя в процедурной заждались.
- А Лёвушка в этом году в школу идет, – напоследок кинула Мария, хотя медсестра уткнулась в журнал и не слушала ее.
«Вот родит своих, тогда поймет, какое это счастье», – подумала Мария и вышла в коридор. С улицы доносились крики счастливых отцов, которые пришли проведать жен. А к Марии никто не приходил, только соседка. Да и кому было ее навещать: родители давно умерли, других родственников у Марии не было. Зато появился Лёвушка: самый лучший мальчик на свете.
После выписки Мария принесла маленький белый сверточек с ярко-синей лентой домой. В тесноте, как известно, да не в обиде. Соседки шептались: «Такова женская доля – ребенка растить одной. Тяжело ей будет, и помощи ждать неоткуда. И мальчишку жалко: в мае родился, так всю жизнь и промается».
Тяжело, конечно, пришлось ей, да люди добрые помогли: кто одежду детскую отдавал, кто фрукты и овощи с огородов приносил. Так и жили они с Лёвушкой. Мария никак не могла нарадоваться на сына: такой он здоровый был, розовощекий и добрый. Круглое личико, синие, как лента, глаза, курносый нос, густая грива рыжих волос – настоящий Лев. «А как на маму похож», – говорили все знакомые, когда видели их вместе. Мария скромно улыбалась, а Лев прижимался к маме и улыбался точно так же, как она, одними уголками рта.
Этой весной Лёвушке исполнялось семь, а значит, пора было отправляться в первый класс. В школе сказали, что нужно проходить какое-то собеседование, как будто без него в школу не возьмут. Но делать было нечего – пришлось идти.
Пожилая учительница – коротко стриженная шатенка в толстых очках, сером платье, с густо накрашенными бровями и нелепыми зелеными бусами, – прихрамывая на левую ногу, подошла ко Льву и пригласила его сесть за первую парту. Мальчик послушно последовал за ней.
- Как тебя зовут? – притворно улыбаясь, спросила учительница.
- Лев! – гордо выпалил мальчик.
- А полностью?
- Это как? – не понял мальчик.
- Ну, назови фамилию, имя, отчество.
- Чье?
- Свое, конечно.
- Калинин Лев.
- А отчество? Как твоего папу зовут?
- У меня нет папы.
- Ну как нет, у всех есть папа.
- Васильевич, – подсказывала Мария.
- Так, мамочка, не подсказывайте, – шикнула на нее учительница.
- Калинин Лев Васильевич, – наконец сообразил мальчик. – А почему Васильевич?
- Вы это с мамой дома обсудите, – перебила его учительница. – Давай дальше. Когда мы собираем грибы и ягоды?
- Не знаю, я никогда не собирал, только в магазине видел, там они круглый год, как картошка.
- Понятно, – сквозь зубы процедила учительница и положила перед мальчиком картинки. – Что здесь нарисовано?
- Трамвай, колесо, яблоко, кошка, автобус.
- Выбери те картинки, которые что-то объединяет?
- Колесо и яблоко, – не задумываясь, выпалил Лев.
- Почему?
- Они круглые.
- Это неправильно, подумай еще.
- Тогда яблоко и автобус.
- Почему?
- Они красные.
- Неправильно! – учительница теряла терпение. – Ты должен выбрать трамвай и автобус, потому что это транспортные средства.
Лев так и не понял, почему он был не прав, но спорить не стал.
- Тебе нужно выбрать лишнее слово, – продолжала учительница. – Молоко, масло, пластилин, колбаса. Что здесь лишнее?
- Молоко.
- Почему?
- Потому что из пластилина можно скатать колбаску и масло тоже можно сделать, а молоко никак.
- Неправильно! Пластилин лишний, потому что он несъедобный, а все остальное съедобное, – настаивала учительница. – Какой твой любимый цвет?
- Оранжевый.
Кажется, это был единственный ответ, который ее удовлетворил.
- Ну что я могу вам сказать, – резюмировала учительница. – У нас сейчас наступает век гуманной педагогики. Слово «дурачок» уже не произносят. Ваш сын, как бы это сказать, альтернативно одаренный ребенок. Классов выравнивания уже нет, поэтому будет учиться в обычном классе у меня.
Это звучало устрашающе, правда, Мария со Львом не поняли, что значит «альтернативно одаренный», но решили, что быть одаренным неплохо.
Первое сентября выдалось теплым и солнечным, рыжая копна Лёвушкиных волос чудесно гармонировала с золотом осенней листвы. Мария купила сыну букет красных гладиолусов, которые тот торжественно вручил учительнице Зинаиде Гавриловне. Классная дама расплылась в улыбке и сделала вид, что рада первоклашкам.
Мария гордилась сыном: такой взрослый стал, в школу сам ходит, и костюмчик на нем хорошо сидит, даром, что не на него шили, а на соседского мальчика.
Лев начал учиться в школе. Ему было ужасно скучно целыми днями выводить черточки, крючочки, решать примеры и читать по слогам. Намного интереснее было болтать ногами, рисовать в тетради и корчить рожи соседям. Одноклассники Льва невзлюбили, они дразнили мальчика Тигром, а он в ответ то ли в шутку, то ли всерьез рычал на них. Дети заливались громким смехом, Лёвушка тоже смеялся. Однажды Лев пытался проделать ту же шутку на уроке, на что учительница громко заявила:
-Если ты будешь себя так вести, то станешь клоуном.
Лёвушка никогда не был в цирке, поэтому не знал, кто такой клоун.
-Мама, а кто такой клоун? – поинтересовался он вечером у Марии.
-Это такой человек, который веселит людей, – ответила Мария. – У него рыжий парик, лицо нарисовано, одежда смешная. Например, Юрий Никулин.
Мария тоже никогда не была в цирке, но видела в детстве по телевизору клоуна Карандаша и Юрия Никулина.
Лёвушке стало интересно посмотреть на человека, который всех смешит. Он пошел к соседскому мальчику и попросил того найти в интернете запись выступления Юрия Никулина. Странный человек в несуразной шляпе, ботинках и костюме не по размеру тащил бревно с другим странным человеком. И никакого рыжего парика, и лицо не нарисовано, и одет он скорее глупо, чем смешно. Но почему-то все смеются. И Лёвушке стало так тепло на душе, ему нравился смех. Наверно, заставлять людей смеяться не так уж и плохо.
Спустя месяц в школе проходил классный час, на котором первоклашкам нужно было рассказать, кем они хотят стать. Девочки непременно мечтали стать фотомоделями или продавцами, на худой конец врачами, мальчишки хотели бы заниматься бизнесом или летать на межгалактических кораблях. Когда очередь дошла до Лёвушки, он встал и гордо заявил:
- Я хочу стать клоуном, чтобы дарить свой талант людям.
Класс расхохотался. «Клоун, клоун!» – доносилось отовсюду.
Учительница только сняла очки, и, тяжело вздохнув, добавила:
- Что еще из него может получиться.
На ближайшем родительском собрании Зинаида Гавриловна не без удовольствия сообщила Марии:
- А ваш Лев хочет стать клоуном.
Мария не поняла, почему все родители начали хихикать, но на всякий случай покраснела.
С тех пор все стали дразнить Лёвушку не только Тигром, но и клоуном. Лев не обижался, напротив, он продолжал по-звериному рычать и корчить рожи, лишь бы услышать согревающий душу смех.
- Зачем нам идти в цирк, если у нас есть свой клоун, – постоянно приговаривала учительница, закатывая к небу глаза.
Лев часами мог сидеть у соседского мальчишки и смотреть выступления клоунов, пока тот играл в своем телефоне.
Однажды Льву приснился сон. Как будто Зинаида Гавриловна пришла вместе с классом в цирк, и тут на арену вышел он в парике и смешном костюме.
- Здравствуйте, Зинаида Гавриловна, – обратился он к учительнице. – А вы говорили, что я могу стать только клоуном.
И тут огромный зрительный зал разразился смехом.
Мария подняла ведро. В спине и ногах резко закололо, как будто тысяча мелких иголок вонзилась в ее тело. Ведро упало, и грязная вода растеклась по коридору.
Тяжело стало Марии в последнее время воду таскать и тяжести всякие, спина все время болит, наклоняться трудно. Видимо, возраст. Давно ведь обещали из санитарок в лифтеры ее перевести, да все никак, видимо, забыли.
Мария опустилась на колени, чтобы собрать воду, а встать уже не смогла.
- Что же вы, дорогуша, так себя запустили? – мрачно заключил врач, осмотрев Марию. – Ну, не отчаивайтесь – сейчас почти все лечится. Попробуем укольчики поделать.
Врач протянул бедной женщине рецепт. Мария пробежала глазами длинный список. И сколько же это все стоит? Почти вся ее зарплата. А еще надо за квартиру заплатить, и Лёвушке курточку на зиму купить, а то из старой он вырос.
Мария убрала листок с рецептом в сумку, и, поблагодарив доктора, вышла из кабинета. Может, и само все пройдет. Лучше курточку купить.
Однако с каждым днем Марии становилось все хуже. С трудом поднимала она ведро с водой и наклонялась потихоньку, чтобы не упасть. Наконец с острой болью в спине ее доставили в больницу.
- Что же вы, голубушка, укольчики делать не стали? – отчитывал ее врач, пожевывая свой ус. – Теперь дела ваши стали плохи. Конечно, сейчас почти все лечится, но... – он сделал многозначительную паузу. – Только операция, по-другому никак.
Мария хотела прошептать, что она согласна и на операцию, лишь бы не испытывать страшную боль, но врач опередил ее:
- У нас таких операций не делают, только в Москве. Платно. Есть, конечно, бесплатная очередь, но ждать очень долго. А вам нужно поторопиться.
- Где же я возьму такие деньги? – простонала Мария, узнав сумму, необходимую для операции.
- Займите, может, родственники или знакомые вам помогут.
Мария перебрала в уме всех своих знакомых, но даже если все они дадут ей взаймы, то едва ли хватит на билет до Москвы.
Надежда, которая несколько минут назад тлела в ее душе, окончательно погасла, как будто на нее вылили ведро ледяной воды.
Кто-то в палате забыл потрепанную книжку с забавным названием «Деньги для Марии». Где бы ей достать денег на эту злосчастную операцию? И на что они с Лёвушкой будут жить все это время? И как Лёвушка останется без нее надолго? А вдруг его заберут в приют, пока она в больнице? По телевизору вчера показывали что-то такое. И в чем Лёвушка будет зимой ходить? А вдруг она умрет, что тогда станет с ее сыночком? Эти вопросы не давали Марии спокойно уснуть, и она аккуратно ворочалась с бока на бок, боясь разбудить соседок по палате.
Пока Мария находилась в больнице, Лёвушка поступил в полное подчинение старшей по подъезду Любови Егоровны – старой девы пенсионного возраста. Высокая, статная женщина с благородными чертами лица, которые напоминали о том, что когда-то она была первой красавицей, к которой никто не мог подступиться и добиться ее расположения. Растеряв всех женихов, Любовь Егоровна осталась одна в самой большой комнате в коммунальной квартире. Никто из соседских детей никогда не бывал в ее жилище, и только Лев на правах опекаемого удостоился чести оказаться в гостях у строгой дамы.
Любовь Егоровна была женщиной образованной, много лет проработала завучем в школе, ее любимыми словами были «нет» и «нельзя».
- Можно, я не буду сегодня делать уроки? – вымаливал Лёвушка, устало потирая глаза.
- Нет, – чеканила Любовь Егоровна.
- Можно посмотреть телевизор? – в другой раз просил мальчик.
- Нельзя.
- Можно, я не буду доедать суп?
- Нет.
- Можно поиграть?
- Нельзя.
Их диалоги носили однообразный характер и всегда заканчивались безапелляционным запретом. Любовь Егоровна считала, что Лев ленив, недостаточно умен и избалован, однако она твердо решила взяться за мальчика и сделать из него достойного члена общества.
Любовь Егоровна не только проверяла домашние задания и заставляла несколько раз набело переписывать одно и то же без ошибок, но и следила за тем, чтобы Лев не клал локти на стол, не говорил с набитым ртом, не чавкал, не забывал здороваться и говорить «спасибо», мыл за собой посуду, правильно ставил ударение в словах и аккуратно складывал свои вещи.
Лёвушке было невыносимо выполнять все скучные требования Любови Егоровны, ему хотелось бегать на улице, пинать с мальчишками мяч, смотреть телевизор, которого у них с мамой не было. Еще ему хотелось посмотреть красивые фарфоровые фигурки, которые стояли в серванте, и которые Льву было строго-настрого запрещено трогать. Единственное, что мальчику нравилось у Любови Егоровны – большая книжка с цветной картинкой, на которой был изображен клоун с собачкой.
- Опять «Каштанку» читаешь? – ласково интересовалась старая дама, заметив ребенка с книгой в руках.
Лев кивал в ответ, хотя он не читал, а только рассматривал клоуна. Но Любовь Егоровна была уверена, что привила мальчику хороший вкус к литературе, и он всерьез увлекся ее любимым писателем.
Лев скучал по маме, ему хотелось, чтобы она быстрее поправилась, и они вернулись в свою маленькую комнатку с двумя кроватями, столиком и старым шкафом с разбитым зеркалом. Однажды мальчик подслушал, как Любовь Егоровна говорила кому-то по телефону, что маме нужно много денег, чтобы поправиться. Лев спросил женщину, где можно взять много денег.
- В современном мире только украсть, – мрачно заключила Любовь Егоровна и отправила мальчика спать.
Однажды Лёвушка возвращался из школы домой по осенним пасмурным улицам, похожим на кадры черно-белого кино. Срывался снег, смешиваясь с опавшими листьями и мешая дворникам мести улицы.
Подходя к своему подъезду, мальчик заметил высокого худого мужчину с черными грязными волосами в оранжевом жилете, который лениво размазывал лысой метлой по асфальту кашу из прелой листвы и снежной крошки. Мужчина швырнул метлу в сторону, уселся на скамейку и закурил. Когда Лев проходил мимо, незнакомец докурил сигарету и бросил ее под ноги.
- Дяденька, нужно бросать мусор в урну, – заметил Лев.
- Чего? – не понял мужчина.
- Вы не уважаете труд дворников, – уроки Любови Егоровны не прошли даром.
- Слышь, пацан, иди куда шел! – гаркнул мужчина.
Лев не испугался, но на всякий случай пошел домой.
На следующий день он снова встретил странного незнакомца.
- Дяденька, а я видел, как к вам милиционер подходил, – сказал Лев. – Вы что-нибудь натворили? Может быть, вы украли много денег?
- Чего? – незнакомец скривился и удивленно посмотрел на мальчика. – Ты чё несешь, пацан?
- Вы же не дворник, у нас свой дворник Василий Михайлович. Он сказал, что вас на исправительные работы к нам отправили, – Лев с гордостью выдал все, что знал.
- И чё тебе от меня нужно? – мужчина явно был не в духе, от него пахло алкоголем.
- Если вы украли много денег...
- Ты чё, пацан, какие деньги, ничё я не воровал.
- А за что вас тогда наказали?
- В баре пьяным подрался, потом витрину еще разбил, – в карих глазах незнакомца заиграла злая улыбка.
- А-а-а-а, – разочарованно протянул Лев. – Я думал, вы знаете, где можно много денег украсть.
- Если бы знал, сам украл, – ухмыльнулся мужчина, сел на скамейку и закурил. – Зачем тебе деньги? На мороженое, что ли?
- Нет, много мороженого вредно. А деньги нужны на операцию маме.
- Маме, говоришь, – незнакомец нахмурил брови так, что они стали похожи на большую черную птицу. – Моей мамке тоже нужна была операция, и деньги, как назло, были, только я все промотал, на выпивку, баб, друзей потратил. А когда мамка умирала, меня не было в городе. А... – мужчина махнул рукой и выбросил бычок.
- Нельзя бросать непотушенные окурки, от этого может случиться пожар, – заметил Лев.
- У тебя мать училка, что ли?
- Нет, она в роддоме санитаркой работает, а сейчас она в больнице лежит, ее там лечат-лечат и никак вылечить не могут без денег. А живу я с соседкой, она была учительницей раньше, а теперь учит меня хорошим манерам.
- Знаем таких. Небось, вся правильная такая, с прической, в кофте, везде у нее салфеточки накрахмаленные, книжек много и бюст Чехова стоит на столе, ничего трогать нельзя, а то разобьешь.
Незнакомец так точно описал жилище Любови Егоровны, что Лёвушка рассмеялся. Мужчина тоже улыбнулся, обнажив редкий ряд желтых зубов.
- Была у меня такая классная. Говорила, что я алкашом стану. Почти угадала. Тебя как зовут, пацан?
- Лев.
- Смешно. Как Толстого. А я – Семен, – он протянул мальчику мозолистую руку, и тот впервые пожал руку взрослому мужчине. – Батя у тебя есть?
- Нет. Мы с мамой вдвоем.
- Я тоже без отца рос. Ты чё ёжишься, куртки, что ли, теплой нет?
- Не-а, мама обещала купить, но не успела.
- Понятно. Сам когда-то в обносках ходил. Пошли со мной.
- Куда?
- Ко мне домой. Не бойся, я тебя не съем.
Лев не боялся, однако его беспокоило, что скажет Любовь Егоровна, когда он поздно вернется домой.
Семен сдал метлу и жилетку дворнику и повел мальчика к себе.
- Ух ты, какая большая у вас квартира! – воскликнул Лев, очутившись в жилище Семена. – А где ваши соседи?
-У меня нет соседей. Я один живу.
В голове у Льва не укладывалось, как можно жить одному в двухкомнатной квартире.
- Квартира на самом деле так себе: обычная хрущевка, обои старые, смотри, пожелтели все, пол прогнил. Тут ремонт делать – никаких денег не хватит. Мне и так нормально.
Он отвел мальчика в зал. Там было не убрано: в кресле валялись какие-то вещи, на диване лежала старенькая гитара, на полу стояли пустые бутылки из-под водки.
- А где у вас телевизор? – спросил Лев.
- Я его выкинул лет пятнадцать назад.
- Он сломался?
-Нет, надоел. Каждый уважающий себя рокер должен выбросить телевизор.
- А кто такой рокер?
- Вон, смотри.
Семен указал на большой плакат, на котором были изображены два молодых человека с электрогитарами, наверху красными буквами было написано «Гарик и Сэм».
- А кто такие Гарик и Сэм?
- Это группа так называлась. Сэм – это я, а Гарик, – он указал на второго молодого человека, – второй основатель группы. Ты ролингов слышал, или дип пепл, ну хотя бы Бутусова?
Лев замотал головой.
- А какую музыку ты слушаешь?
- Никакую.
- Совсем? Даже попсу?
Лев опять замотал головой.
- Тяжелый случай. Я в твоем возрасте до дыр заслушивал пиратские кассеты, которые брал у одноклассников. Я думал, что рокеры – самые классные ребята, такие свободные, могут петь и говорить, о чем хотят. В пятнадцать лет мы с одноклассником создали группу, сначала в подвалах репетировали, потом по клубам стали выступить – все закрутилось, в Москву рванули, хотели на международный уровень выйти. Деньги кое-какие завелись, успех там, друзья разные, звездная болезнь. В общем группа распалась из-за творческих разногласий, – Семен криво усмехнулся. – Я домой уехал, а Гарик, сукин сын, бизнесом занялся, такой весь правильный стал, аж противно. Я хотел сначала новую группу создать, но не получилось.
- Значит, вы бывший рокер?
- Запомни, пацан: бывших рокеров не бывает.
- А на гитаре вы играете? – Лев указал на старенькую гитару.
- Так, бренчу иногда что-нибудь. Но это все несерьезно. Новые песни не пишутся, вдохновение кончилось.
- А что такое вдохновение?
- Это когда в голове и на душе полный порядок, – немного подумав, ответил Семен.
Лев сделал вид, что понял.
- А ты кем хочешь стать, пацан? – спросил музыкант.
- Клоуном, – выпалил Лев.
- Кем? – удивился Семен.
- Клоуном, – уверенно повторил Лев.
- Клоуном, – Семен рассмеялся, – клоуном. Ты хоть клоунов видел?
- Да, по телевизору и в интернете.
Семен прекратил смеяться.
- А что ты умеешь делать: жонглировать там, всякие фокусы показывать?
Лев замотал головой.
- Как ты клоуном собрался становиться, если ничего не умеешь? Это тебе не просто так фигли-мигли, здесь учиться надо.
- А где на клоунов учатся?
- В цирковых училищах разных. Была у меня одна циркачка, – Семен мечтательно улыбнулся. – Ладно, иди сюда, – мужчина схватил мальчика за плечи и повернул к себе спиной.
- Что вы делаете?
- Мерки для детского гробика снимаю, – Семен обнажил кривые зубы.
Лев испуганно отпрянул.
- Да не бойся ты, вот, смотри, – Семен достал из шкафа куртку и протянул мальчику. – Это сына моего, тебе на вырост будет, бери. Хорошая куртка, я сыну из Москвы привозил. Тут еще шмотки какие-то остались, хочешь – забирай.
Лев надел куртку, она оказалась очень теплой и удобной.
- А вашему сыну она больше не нужна? ¡ª спросил мальчик.
- Он вырос давно. В институте учится, архитектором будет. Он такой серьезный, правильный, не то что я.
- А где ваша жена?
- Ушла, стерва, когда группа распалась. Денег не стало, так она сына взяла и ушла. Сказала, что я неудачник, что жить со мной больше не может. Запомни, пацан: все бабы стервы. Не верь никогда бабам, им нужны богатые мужики, надежные, а не как мы с тобой, – Семен достал сигарету и закурил. – Иди, пацан, а то потеряет тебя твоя училка. Мусор только захвати по дороге.
Лев поблагодарил нового знакомого за подарки, и, схватив пакет с мусором, выбежал на улицу.
Дома его ждала Любовь Егоровна. Едва он переступил порог квартиры, как она учинила ему строжайший допрос: где он был, с кем, откуда у него новая куртка? Лёвушка не умел врать, поэтому поведал ей всю историю своего знакомства со странным мужчиной. Любовь Егоровна нахмурила брови и начала отчитывать мальчика:
- Как ты мог пойти к незнакомому мужчине домой? А вдруг он бандит или, прости господи, извращенец какой-нибудь. Разве можно разговаривать с незнакомцем на улице, да еще и домой идти, и подарки принимать. Лев, ты поступил крайне опрометчиво. Завтра же мы пойдем к этому мужчине и отдадим куртку! – потом она добавила, обращаясь скорее к своей памяти, чем ко Льву. – «Гарик и Сэм» – знакомое название, кажется, в нашей школе была такая группа. Шпана какая-то.
Любовь Егоровна сдержала свое обещание: после школы она встретила Лёвушку, и они отправились к Семену домой. Мальчик не совсем понимал, почему Любовь Егоровна была так негативно настроена по отношению к Семену, ему мужчина понравился.
- Это точно та квартира, ты не ошибся? – спросила Любовь Егоровна, когда они подошли к двери.
Лев кивнул. Любовь Егоровна позвонила, никто не ответил. Она позвонила еще раз. За дверью послышались чьи-то ленивые шаги. Дверь отворилась, из-за нее выглянуло заспанное лицо Семена
- Вам чего, мадам? – спросил он, от него сильно пахло алкоголем.
- Интересно, что вы празднуете, молодой человек? – сказала Любовь Егоровна, закрывая нос платком.
- День заслуженного рогоносца России, – ответил Семен. – Чё надо, бабуля?
- Какое хамство. Я собственно по поводу этого мальчика, – она указала на стоящего рядом Льва.
- А, привет, пацан, – Семен протянул руку мальчика, тот немедленно схватил ее и пожал. – Забыл, как тебя зовут.
- Уберите руки от ребенка! – возмутилась Любовь Егоровна. – Мы хотели бы вернуть вам куртку, которую вы вчера подарили мальчику. Мы не принимаем подарки от незнакомых людей.
- Я ж не тебе, мамаша, отдал, а пацану. Ему ходить не в чем, а у меня все равно вещи сына валяются – пусть все забирает.
Он широко открыл дверь и неловким жестом пригласил незваных гостей в дом. Любовь Егоровна с опаской переступила порог квартиры.
- Кажется, я уже здесь бывала раньше, – пробормотала она, оглядываясь вокруг. – Молодой человек, вы случайно не учились в четвертой школе?
- Ага. Восемь классов от звонка до звонка, – пошутил Семен.
- Точно, Смирнов, – вспомнила Любовь Егоровна, увидев школьную фотографию в коридоре. – Семен Смирнов, 8 Б.
- Любовь Егоровна? – встрепенулся Семен. – Да ладно, быть этого не может.
Он потер глаза, но картинка не поменялась.
- Я так и думала, что ты этим кончишь, – продолжила Любовь Егоровна. – Ты с шестого класса, как увлекся этой музыкой, так и пошел неправильной дорожкой. Выпивка, беспорядочные связи, непутевые друзья – вот до чего тебя довела эта музыка.
- Бросьте, Любовь Егоровна. Я уже не школьник, чтобы меня воспитывать.
- А главное, я как услышала «Гарик и Сэм», сразу почувствовала что-то знакомое. Игорек Сорокин такой хороший мальчик был, если бы с тобой не связался, то в институт бы поступил. Хорошо, что вовремя одумался. Человеком стал. Он мне звонит постоянно, видишь, не забывает. А про тебя я давно ничего не слышала, уже грешным делом подумала, не спился ли ты окончательно.
- А помните, как мы на выпускном песни пели из «Розыгрыша»? – неожиданно ударился в ностальгию Семен. – Вы нам под это дело разрешили в актовом зале репетировать.
- Помню, конечно, – Любовь Егоровна рассмеялась, морщины на ее лице весело заиграли. Лёвушка впервые узнал, что она умеет смеяться. – А еще помнишь, как вы птицу ко мне на урок принесли и выпустили, как мы ее по всему классу гоняли.
Оба расхохотались. Лёвушке было скучно на этом вечере воспоминаний, но он был рад, что Любовь Егоровна забыла про куртку.
- Что-то засиделись мы совсем, – воскликнула Любовь Егоровна, взглянув на часы. – Нужно еще к матери его зайти в больницу.
- Послушайте, Лев сказал, что там денег надо много для матери, – сказал Семен.
- Да, операция плюс реабилитация, еще и в Москву надо ехать, ее скоро выпишут из нашей больницы, не представляю, кто будет за ней ухаживать.
- Я, – выпалил Лев.
- Ты еще слишком мал, дружок, – ласково сказала она мальчику и тут же добавила. – Она встала на очередь, но только ждать долго, а ей работать надо, чтобы сына кормить.
- Я хочу помочь, – сказал Семен.
- Чем ты поможешь? У тебя ни работы, ни денег, извини, конечно.
- Я займу.
- У кого? У тебя друзей-то не осталось. Только Игорек может помочь.
- Нет, только не он.
- Не знаю, какая там кошка между вами пробежала, но Игорь – самый надежный товарищ. Как я сама не догадалась позвонить ему.
- Не надо, я сам, – отрезал Семен.
- Как хочешь. Если пить бросишь, я тебя в музыкальную школу устрою. Будешь детей учить на гитаре играть. Давай, бери себя в руки. Упустила я тебя в восьмом классе, теперь будем наверстывать упущенное.
Когда они уходили, Семен подмигнул Льву и прошептал:
- Прорвемся, пацан.
Через неделю Мария вместе с сыном ехали в Москву на поезде. Лёвушка не переставая рассказывал:
- Дядя Семен позвонил своему другу Гарику, с которым они десять лет не разговаривали. Они со школы дружили, вместе в группе играли, а потом из-за творческих разногласий поругались. А теперь они помирились, дядя Гарик дал много денег на операцию и на билеты. Дядя Семен обещал все ему вернуть, когда заработает. Дядя Семен очень добрый, вам обязательно нужно познакомиться, его теперь на свадьбы и на праздники все зовут, он поет хорошие песни, тебе понравится. Еще дядя Гарик обещал меня в цирк сводить и с клоуном настоящим познакомить. А еще я Любови Егоровне обещал из Москвы позвонить, рассказать, как мы устроились. В школе мне все завидуют, что я в Москву еду.
Мария слушала свое рыжее солнышко и ласково гладила львиную гриву. Как он вырос за это время, как повзрослел. И что бы она без него делала?
Операция прошла успешно. Мария прошла реабилитацию и готова была отправляться домой. Возвращалась она одна. Лёвушка поступил в цирковую студию и остался учиться в Москве, чтобы стать настоящим артистом. Преподаватели говорили, что у него талант.
Марии было грустно расставаться с сыном, но она надеялась в скором времени перебраться поближе к мальчику, чтобы больше никогда с ним не расставаться.
Теперь она знала точно: женская доля – быть счастливой.
ДО ПЕРВОГО СНЕГА
Рассказ
Субботний городской рынок пах яблоками, луком и грибами. Год был урожайный, особенно на грибы. Говорят, примета плохая, еще поговорка есть такая в народе: много грибов – много гробов.
И какие только грибы не томились в корзинах: белые, подберезовики, рыжики, маслята.
- Откуда грибы, мужики? – интересовался дед у продавцов.
- Из Павловки, – пробасил один из мужчин.
- Издалека, значит. А у нас в Сосновке рыжики до первого снега. Мы их по кромке леса по сосняку берем. А дальше тайга, зайдешь ненароком далеко и выйдешь где-нибудь под Омском. Года три назад один так забрел – до сих пор ищут.
- Дед, ты либо бери что-нибудь, либо проваливай, а то торговать мешаешь, – перебил его мужчина.
- Да куда мне их девать? В том году насолила старуха моя бочку грибов да слегла, целый год по больницам мается.
- Ну так иди к своей старухе, не мешайся.
Дед Кузьмич пошамкал беззубым ртом, пытаясь что-то еще сказать, и побрел шаркающей походкой в сторону автостанции.
- До Сосновки когда ближайший автобус, дочка? – спросил Кузьмич у грудастой кассирши.
- На информационном стенде расписание смотрите, я вам не справочное бюро, – отрезала кассирша и закрыла окошко.
- Да я ведь без очков не вижу, – успел кинуть вдогонку дед и поплелся к соседнему окошку, где с трудом вырвал заветный билет.
К станции подошел пыхтящий ПАЗик. Кузьмич влез в автобус и приземлился на свободное сидение рядом с молоденькой девушкой.
- А ты, дочка, куда едешь, в гости или домой? – спросил он у соседки, но та не ответила, уставившись в экран мобильного телефона. – А я вот в городе лет двадцать не был, пока старуха моя не заболела, уже год каждый месяц в больницу ее вожу. Тяжело ей лечение идет, совсем плохая стала моя Матрёна. А врачи эти городские так судят: если человек старый, так его лечить и не надо, сам, дескать, помрет. Мне одна врачиха так прямо и сказала: взять с тебя, дед, нечего и со старухи твоей. Я когда первый раз в той больнице оказался, так ничего найти не мог, все только ругаются: чего, дед, растележился. А я говорил Матрёне: зачем тебе эта больница, лучше уж дома травками да молитвами – сколько Бог даст, столько и протянешь. Но она у меня упрямая, говорит: лечиться буду, не хочу помирать. А теперь ослабла совсем, лежит, стонет. Быстрей бы Бог прибрал ее, сил нет смотреть, как мучается. Только бы до первого снега похоронить успели, а то мерзлую землю тяжело копать, изматерятся мужики, что померла старуха не вовремя. Дочка, ты слушаешь? – он дотронулся до локтя соседки.
Та вздрогнула, и, вынув наушники из ушей, спросила:
- Дедушка, вы что-то сказали? Ой, простите, мне уже выходить пора.
Она вскочила и вышла на ближайшей остановке, несколько раз обернувшись в сторону странного деда.
Кузьмич подвинулся к окошку и стал оглядываться в поиске нового собеседника. Позади него сидела грузная женщина в красной шляпе с большими полями. Кузьмич повернулся к ней.
- Старуха моя в больнице городской лежит, так я навещать ее ездил, – только начал он, как женщина его перебила.
- Ой, и не говорите, в этих больницах просто звери какие-то работают. Я вот пришла как-то раз в свою поликлинику, меня в регистратуре в 201 кабинет отправили, подхожу я к этому кабинету, а там очередь в километр, ну я, значит, просидела часа два, потом вхожу, а мне врачиха, такая горластая, говорит: вам в другой кабинет. Ну, я пошла в другой кабинет, а там тоже очередь. Ну, тут я уж ждать не стала, влетела в кабинет, а мне все кричат: женщина, куда без очереди. А мне уже наплевать, лишь бы на прием попасть. А там медсестра одна, фифа такая, сидит и тычет красным маникюром мне в талончик: вам в другой кабинет. Ну, уж тут я не выдержала и пошла к заведующей. А той на месте нет, мне говорят: она на третьем этаже на комиссии, ну я туда, а ее и там нет. В общем, гоняли меня по этажам, пока я эту заразу не поймала, она, оказывается все это время чай пила.
Кузьмич все время хотел что-то вставить, но женщина не дала ему ни малейшего шанса. Подъехали к указателю на Сосновку. Дед вылез из автобуса и не спеша побрел в сторону деревни. Куда ему было спешить? Кто ждал его дома? Только старая шавка Жучка да корова Машка.
Кузьмич родился в Сосновке и всю жизнь прожил в деревне, там жили его деды и прадеды, там же на соседней улице жила Матрёна. Когда стукнуло им по восемнадцать лет, родители поженили их, по-своему, по-соседски договорившись. Вот только долгое время не было у них детей, и какими только слухами не полнилась земля, и чего только ни пробовала Матрёна, даже веточки вербы в доме прятала. И ведь помогло, а может, само собой получилось, но через десять лет родила Матрёна пухлого здорового карапуза. Сергеем назвали, в честь деда по матери.
Кузьмич уезжал из Сосновки дальше города лишь однажды, когда служил в армии под Архангельском. А вот Сергей после школы не захотел в деревне оставаться и рванул в мореходку. Теперь служит где-то под Мурманском. Взрослый мужик уже, а ни семьи, ни детей.
Путь к дому лежал через кладбище. Покосившиеся деревянные кресты торчали из земли, как сгорбленные старушки. И все кресты Кузьмич знал наизусть. Здесь были похоронены его родители, здесь же покоились близкие и дальние родственники. Все чаще смотрел Кузьмич на кресты и думал: а что останется после него на земле? Только крест, и то если сын сподобится поставить, иначе так и останется безымянным холмиком под березой.
Он подошел к дому.
- Кузьмич, – позвал его сосед, пятидесятилетний, высокий, широкоплечий охотник с густыми рыжими усами. – В город, что ли, ездил?
- В больницу ездил к старухе своей.
- Как там тетя Матрёна?
- А, – Кузьмич махнул рукой. – Все одно от этого лечения толку никакого, мучение одно. Быстрей бы уж отмучилась. На рынке был: грибов там во, – он провел ладонью по лбу. – Я бы тоже в лесу походил, да куда мне одному. А ты ходил по грибы?
- Нет. Я это дело не очень уважаю, может, за рыжиками и схожу. Я больше уток стрелять люблю.
- А я свое отстрелял уж давно, глаза не те, да и ружье я продал.
Послышалось протяжное, как заводской гудок, мычание коровы.
- Это Машка, – оживился Кузьмич, – с утра недоеная. Говорил я старухе: куда нам корова, давай продадим ее. А та ни в какую. Держится за эту корову, как за душу грешную. А Машке уже десятый год.
- Ну так зарежь ее и не мучайся, дед.
- Как же я ее зарежу, она ведь нам со старухой как родная стала.
- Смешной ты, дед. Ни разу корову, что ли, не резал.
- Резал, а эту вот жалко.
- Хочешь, я ее из ружья: раз и все.
- Не надо пока. Пусть до первого снега доживет.
- Ну смотри, если что – зови.
Кузьмич открыл скрипучую, как груженая телега, калитку. Навстречу кинулась Жучка, заливаясь лаем и крутя обрубком хвоста. Дед потрепал шавку по холке и вошел в дом. Было пусто и тихо, как в склепе.
Никогда Кузьмич не знал женской домашней работы: ни стирки, ни уборки, ни готовки, ни дойки. А как Матрёна слегла, так пришлось все делать самому. Он взял ведро и пошел в хлев к Машке.
В последнее время корова мало ела и плохо доилась, наверно, от старости или от тоски. После дойки дед погладил Машку по теплому лбу и начал рассказывать обо всех злоключениях, которые случились с ним в городе. Корова смотрела такими умными глазами, как будто все понимала, только ответить не могла, лишь молча мотая головой.
Всю ночь Машка выла, как зарезанная, не давая спать ни хозяину, ни соседям. Утром пришлось вызывать ветеринаршу: фигуристую девицу с нарощенными ресницами и крашеными волосами.
- Болеет ваша корова, – заключила девица, осмотрев животное. – Это как у человека рак, так и у коров.
- А это точно? – взмолился дед в надежде, что ветеринарша изменит диагноз.
- Точно только в городе после анализов скажут. Не бесплатно, разумеется, – отрезала девица.
- Так лечить ее чем? Ты таблетки какие-нибудь выпиши или уколы.
- Какие таблетки? Какие уколы? – ветеринарша исподлобья взглянула на деда, взмахивая ресницами. – Корову забить нужно, и как можно скорее. Вон как мучается скотина.
Двух больных женщин в своем доме Кузьмич вынести уже не мог. И где это Машка только подхватила такую заразу?
Решено было покончить со всем сразу. Кузьмич позвал соседа с ружьем.
- Ты только целься между глаз, чтобы она не мучилась, – просил дед.
- Ладно, – процедил сосед.
Охотник наставил ружье на корову. Два черных круга смотрели в глаза Машки. Еще секунда – и все. А может, Матрёна до сих пор жива только благодаря Машке, может, она лежит там, в городе, в больнице и думает, как вернется к своей корове, как будет сжимать мозолистыми руками соски её вымени, как потреплет её по холке и скажет: «Молодец, Машка». Нет, не может он просто так убить корову.
- Стой! – крикнул Кузьмич, сосед опустил ружье. – Пусть живет, сколько сможет. Не могу я. Понимаешь?
- А, ну тебя, – сосед махнул рукой. – Странный ты, дед, честное слово.
- Вот поживи с мое, тогда, может, и поймешь.
Кузьмич и сам не понимал, почему ему так невыносимо, до боли в груди, стало жалко Машку. Но он почему-то верил, что пока жива корова, будет жить и Матрёна.
Через три дня корова сдохла. Ночью, чтобы никого не беспокоить. А утром позвонили из больницы и сообщили, что Матрёна скончалась. Хоронили ее на кладбище всей деревней – теперь уже не разберешь, где родня, а где просто соседи. Из воинской части, где служил сын, прислали ответ на телеграмму, что он на учениях в море и приехать никак не сможет.
В сырой холмик воткнули крест с черной табличкой, поп из соседнего села прочитал молитву над могилой, да и разошлись все по домам, добром поминая усопшую. Только Кузьмич остался и все причитал, глядя на черную табличку:
- А я ведь говорил мужикам, чтобы ближе к березе могилу копали, а они ни в какую, сказали, что дерево потревожат. А я все боюсь, что когда меня хоронить будут, чтобы могилку твою не потревожили. Я Серёге телеграмму дал, а он не приехал, шельмец, учения у него. Может, по весне теперь приедет. И как же ты теперь оставила меня, Матрёна? Ведь прожили мы с тобой полвека вместе, и прожили хорошо, ну ругались, как все, куда ж без этого. Ты там замолви за меня словечко, чтобы прибрали поскорее. Сил нет одному маяться. И за Машку прости, что не сберег корову твою. Вот ведь как вышло.
А дома стояла гнетущая тишина, только во дворе раскатисто лаяла глупая шавка, гоняясь за своим хвостом. И все напоминало о Матрёне: швейная машинка, кастрюли, гора не заштопанного белья, недовязанный свитер для сына и ведро с прокисшим молоком, которое никак руки не доходили вылить.
- Как же я теперь буду без тебя один? – все время причитал Кузьмич.
Справили поминки, сначала девять дней, потом сорок, все как положено. А после Кузьмич слег. В ноябре нежданно-негаданно приехал сын Сергей, повез отца в городскую больницу, там сказали, что у Кузьмича опухоль здоровенная, такую даже лечить не стоит. Вернулись в деревню, а через неделю Кузьмич умер, в бреду повторяя:
- Только бы до первого снега...
Похоронили его рядом с Матрёной, сын проследил, чтобы могилу не потревожили. И вырос на кладбище новый крест, и стало в деревне крестов больше, чем живых людей. А ночью выпал первый снег, припорошив сырую землю, и еще пару недель грибники находили в лесу рыжики.