Вячеслав КИЛЕСА

 

Председатель Союза писателей Крыма, член Союза писателей России, Международного Союза писателей СНГ, Национального союза писателей Украины, Союза русскоязычных писателей Болгарии, Союза писателей Северной Америки. Главный редактор газеты «Литературный Крым», зам. редактора литературно-художественного журнала «Белая скала». Лауреат литературной премии НСПУ имени В. Короленко (2005), премии Автономной Республики Крым в номинации «Литература. Работы для детей и юношества» (2009). Живет в Симферополе (Крым).

 

ГРАНАТА

Рассказ

 

Экзамены выпускников военной кафедры университета подходили к концу. Мы уже отстрелялись из пистолета, из ручного и станкового пулемета, понаделали гранатометом дыр в деревянных танковых макетах и теперь с нетерпением ждали последние два испытания: наезд танка на окоп и бросок боевой гранаты. Двухмесячная жизнь в палатках полевого городка, муштра, пыль и палящее солнце приводили нас в состояние отупения, которое не могла растопить даже лютая ненависть к командиру роты майору Кондратюку, более всего любившему ночные тревоги, внеочередные наряды и возможность безнаказанно унижать попавших к нему в руки «интеллектуалов». И только сознание того, что сборы скоро закончатся, и неистребимое чувство юмора оживляли наши лица улыбкой.

Главным источником – и объектом – шуток в нашем взводе оказался Володя Воеводин – малорослый, костлявый парень с длинной шеей и красивыми голубыми глазами, панически боявшийся оружия как явной угрозы для своей драгоценной жизни. На сборах его основной заботой было попасть из одного наряда в другой, преимущественно кухонный; в чем он и преуспел, с наслаждением драя кастрюли и убирая территорию во время наших дневных и ночных стрельб. Сдавая экзамены, он старался побыстрее выстрелить в ту сторону, куда указывал преподаватель, нимало не интересуясь поражением мишени, – в связи с чем радеющим о благополучном проценте успеваемости наставникам приходилось, скрепя сердце и сотрясая воздух матом, фальсифицировать воеводинские показатели, повышая их от нуля до «удовлетворительно».

Развлекаясь, курсанты внесли достойную лепту в поддержание воеводинской оружиебоязни. В присутствии Воеводина считались обязательными разговоры о разрывах автоматных стволов от набившегося туда песка, о смертельных выстрелах из вроде бы незаряженных пистолетов, о прилегших в траву подремать и попавших под танковую гусеницу солдатах – и другие не менее устрашающие истории. Когда Семенова из соседнего взвода увезли в город оперировать аппендицит, мы сумели убедить Воеводина, что вырезать у Семенова будут не аппендикс, а случайно попавшую в него при ночных стрельбах пулю. Ранее служивший в армии Витя Лоза настолько серьезно и доказательно объяснял, что на каждые полевые ученья и сборы заранее отчисляется процент погибших – как на бой посуды при перевозке, – и командование бывает недовольным, когда этот процент не выполняется, что в это уверовал не только Воеводин, но и весь взвод.

Но особенно красноречиво живописали мы несчастные случаи при наезде танка на окоп и бросании боевой гранаты. Судя по нашим словам, во время этих испытаний становился калекой или погибал каждый второй курсант, – неудивительно, что когда утром нас привезли на полигон, Воеводин был в полуобмороке от страха.

Экзамен протекал следующим образом: экипированного деревянной, одетой в алюминиевый бушлат  гранатой курсанта загоняли в окоп, откуда он должен был бестрепетно смотреть на надвигающийся танк, падая при его наезде на дно окопа. Выждав, когда танк удалится на пять-десять метров, курсант вскакивал, бросал ему вслед гранату и в зависимости от меткости попадания получал оценку. Ничего опасного в этой «психотерапии» не было, тем более что водитель танка, открыв люк, тщательно следил, чтобы окоп при наезде оставался между гусеницами.

Курсанты один за другим быстро проходили боевое крещение: экзаменационная комиссия, состоявшая в основном из пожилых полковников, умиротворенно сидела на стульях в стороне от окопа, выслушивая бодрые курсантские рапорты и выставляя оценки. Воеводин, когда подошла его очередь, впрыгнул, следуя общему примеру, в окоп и замер, держа в руках гранату.

Откровенно говоря, зрелище надвигающегося танка способно взволновать самую бесстрастную душу, – тем более зная, что при ошибке водителя тебя может завалить землей. Поэтому даже самые смелые из нас облегченно вздыхали, пройдя эту неприятную процедуру.

Вид оцепенело уставившегося на грохочущую махину Воеводина был крайне потешен, и мы пересмеивались, строя догадки о состоянии воеводинских галифе, – будучи в то же время уверены, что экзамен пройдет нормально, – и крайне изумились, увидев, что Воеводин, прежде чем упасть на дно окопа, вдруг запустил гранатой по танку. Описав полукруг, деревяшка угодила точно в лоб водителя; полуоглушенный, тот нажал на газ и дернул рычаг. Танк, взревев, резко повернул вправо и ринулся на экзаменационную комиссию. Теряя фуражки и блокноты, полковники бросились врассыпную. Прокатившись по стульям, танк еще раз взревел и остановился.

Вытащенный из окопа, Воеводин очумело бормотал, вытягивая руки по швам, что он все делал так, как его учили, – в результате чего самый старший из полковников устроил разнос командиру роты, неудовлетворительно инструктировавшего курсантов. Кондратюк оправдывался, призывая в свидетели своей добросовестности личный состав роты, – однако мы, злорадствуя и торжествуя в душе, пожимали плечами и говорили, что инструктаж действительно был непонятный и только по чистой случайности никто из нас не повторил воеводинский подвиг.

Выведенного из строя танкиста с раной на лбу отправили отдыхать в госпиталь; сменивший его водитель теперь гонял танк, не открывая люк, отчего окоп к концу экзамена наполовину осыпался.

После обеда и небольшого отдыха мы вновь были на полигоне. Теперь предстояло бросать боевую гранату, и Кондратюк несколько раз чуть не по слогам повторил ход процедуры. Курсант впрыгивал в окоп, где находился экзаменатор (эту роль на себя взял Кондратюк), получал от него боевую гранату и, выдернув чеку, старался попасть гранатой в пустой окоп, находившийся на двадцатипятиметровом расстоянии. Остальные курсанты тем временем сосредотачивались в укрытии. Экзаменационная комиссия, уставшая после утренних прыжков, на полигон не поехала, доверив составление ведомости командиру роты.

Наше третье отделение сдавало экзамен последним и, разместившись в укрытии, мы напряженно слушали гранатные разрывы. На Воеводина, еще не отошедшего от утреннего стресса, было жалко смотреть: с бледным лицом и круглыми от страха глазами он сидел, вздрагивая при каждом взрыве. Витя Лоза попытался его успокоить, объясняя, что страшного ничего нет и главное – вовремя избавиться от гранаты. Воеводин растерянно улыбался, кивал головой, соглашаясь, что, если избавиться от гранаты, то все будет нормально, – но когда его вызвали для сдачи экзамена, он поднялся и потрусил в окоп с видом шествующей на кладбище клячи.

Умный офицер, присмотревшись к Воеводину, сам бы швырнул злосчастную гранату, избавившись от возможных осложнений. Но Кондратюк таким армейским недостатком, как ум, не страдал. Обматерив Воеводина за медленное продвижение к окопу, он сунул ему гранату и крикнул: «Дерни чеку!». Воеводин трясущимися руками исполнил команду. Граната, казалось, жгла ему руки. Неудивительно, что, когда Кондратюк заорал: «Бросай!» – его командирский рык так больно ударил по напряженным воеводинским нервам, что тот с перепугу уронил гранату на дно окопа; причем так неудачно, что достать ее мог только он сам.

«Поднимай, сволочь! – взвыл Кондратюк. – Она же сейчас взорвется!» Похожий на привидение Воеводин, нагнувшись, схватил гранату; сил швырнуть ее у него уже не было. «Главное – вовремя от нее избавиться!» –  вспомнил он совет Вити Лозы и отчаянным жестом сунул гранату в карман кондратюковского галифе, после чего благополучно упал в обморок. Кондратюк, схватившись одной рукой за сердце, другой никак не мог вытащить застрявшую гранату из собственного кармана; наконец он вышвырнул ее вон и бросился ничком рядом с воеводинским телом. Граната разорвалась в воздухе возле окопа; осколки, шипя, вонзились в его стенки, не задев, к счастью, командира и подчиненного.

В госпиталь Воеводин и Кондратюк были отправлены на одной машине, хотя и с разными диагнозами: на почве нервного потрясения у Кондратюка начала дергаться правая рука, словно она непрерывно швыряла гранаты, а воеводинский организм оказался во власти болезни, именуемой в народе «медвежьей». Перед отъездом домой, проявив сноровку, мы соорудили и направили Кондратюку в госпиталь официальное письмо, гласившее, что по решению экзаменационной комиссии после выздоровления Кондратюк должен будет принять у Воеводина переэкзаменовку. Письмо он, наверное, уже получил. Интересно, что у него задергалось теперь?!