Светлана ИВАНОВА

 

 

Родилась в Казахстане. В настоящее время живет в Голландии. Работает в сфере здравоохранения. Увлекается написанием коротких рассказов. Публиковалась в журнале «Кольцо А» и на интернет-ресурсах, в том числе под именем Ветла Иванова.

 

 

 

АДАМ И ЕВА НОВОГО РАЗЛИВА

Рассказ

 

Молодой человек, представившийся господином Адамсом, углубился в чтение её досье. Этот тип с непроницаемым лицом сразу не понравился Татьяне. Холёный, надменный задавака! По виду он был немного старше, но держался отстранённо, давая понять, что они не ровня.

– Вам уже двадцать девять? – господин Адамс оторвался от бумаг и холодно взглянул на Татьяну.

– Ещё.

– Хмм, –  он захлопнул папку и отодвинул её на край стола.

– Что вы хотите сказать этим «хмм»?

Она начинала злиться и в первую очередь на себя. Зачем она здесь? Чем могут помочь ей в этом «кризисном центре»?

– Видите ли, Татьяна Юрьевна, –  её визави натянуто улыбнулся, отчего его лицо стало ещё больше походить на маску,  – тридцатилетняя барышня – это совсем иное, чем, простите, юная старлетка. Вы уже сложились как личность. К тому же, женщинам свойственно болезненно относиться к своему возрасту. Тридцать, сорок, пятьдесят – к этим датам женщина особенно тщательно готовится, анализирует достигнутое, на какое-то время замирая в своём развитии. И, преодолев очередной возрастной рубеж, раскрывается в совершенно ином качестве. Переживает метаморфозу, одним словом.

– Значит, вы мне отказываете?

– Отнюдь. Я редко отказываю нуждающимся в моей помощи.

– Тогда что же?

– Просто стараюсь избежать недоразумений. Мне не совсем ясна ваша мотивация. Что привело вас к нам?

– Но в резюме...

– Забудьте о резюме! Итак...

– Бег на месте!

– Простите?

– Моя жизнь – это бег на месте, –  Татьяна почувствовала противный комок в горле. – Мне пять лет не повышают зарплату, хотя я засиживаюсь на работе допоздна и беру все сверхурочные за копейки. Бездари и подхалимы получают должности, дочку босса пропихнули в аспирантуру, и теперь целый отдел пишет ей диссертацию. В отпуск я хожу зимой, потому что лето зарезервировано для «особо приближённых». Мой друг назвал меня занудой и исчез. Меня отпихивают локтями и коленками все, кому не лень! Какая мотивация вам ещё нужна?

– Локтями и коленками? Это ужасно! И вы ни разу не дали сдачи?

– Насмехаетесь?

– Боже упаси! – господин Адамс торопливо перекрестился. – Просто, милая девушка, с вами обходятся так, как вы позволяете.

Она гневно парировала:

– Что же, мне на работе драться прикажете?

– Это средство я бы оставил на крайний случай... А вот дать под зад коленкой особо рьяным –  он мечтательно зажмурился,  –  в таком удовольствии я бы себе не отказал!

Татьяна тут же представила, как она поддаёт по мягкому месту Наденьке, любовнице шефа, истеричной и взбалмошной особе, и та с визгом катится вниз по лестнице. А ведь, действительно, кайф!

– Ситуация хронического стресса, –  изрёк тем временем хозяин кабинета, напустив на себя глубокомысленный вид. – Плюс нереализованные желания.

Мы помогаем людям с подобными проблемами, но нам с вами придётся обсудить ещё один довольно деликатный вопрос. Без него, увы, никак...

– Да?

– Речь идёт о гонораре.

– Сколько вы хотите?

Её собеседник достал калькулятор и углубился в расчёты.

– Вот, –  он пододвинул ей аппарат.

– Вы в своём уме? – девушка сделала движение, намереваясь встать и уйти, громко хлопнув дверью от возмущения. –  Мне этих денег и за десять лет не заработать!

– Вы собираетесь их зарабатывать? – господин Адамс громко расхохотался.

– Что здесь смешного? Не красть же, на самом деле!

– Деньги не зарабатываются, милая барышня,  – аккуратно вытирая карманным платком выступившие от смеха слёзы, ответствовал тот, посерьёзнев. – Во всяком случае, не ТАКИЕ деньги.

– Ну-ну,  –  Татьяна свободно откинулась на спинку стула, внутренне удивляясь своей неожиданной раскрепощённости. – Расскажите мне, глупой, как овладеть ТАКИМИ деньгами.

– Овладеть? Разумеется, деньгами, как красивой женщиной, можно ненадолго овладеть. Но лучше их полюбить. Тогда они начнут вам платить тем же. Поверьте, это не пустые слова.

Окончив тираду, говоривший расстегнул верхнюю пуговицу своего безупречного пиджака и движением фокусника вытащил из внутреннего кармана оного толстенькую пачку красных пятитысячных купюр.

– Неплохой заработок для одного дня, не правда ли? – спросил он, внимательно наблюдая за реакцией посетительницы.

– Да, ничего,  –  согласилась та неохотно.

– Ничего было с утра,  –  лицо молодого человека вновь стало непроницаемым. – Вернёмся, однако, к гонорару, –  он спрятал деньги в карман. – В течение месяца вы вносите десять процентов задатка, остальная сумма по окончанию сделки.

– Должна я буду подписать договор?

– В этом нет необходимости. Я жду ваш ответ. «Да» –  мы играем по моим правилам, «нет» –  расстаёмся, увы, навсегда.

 

Кто этот господин Адамс, спросил Татьяну чей-то строгий голос. Что ты знаешь о нём? Как ты будешь расплачиваться по счетам? Одумайся!

Скажу «нет», согласилась она мысленно, но тут же кто-то ехидно подбросил:

«Вернёшься в контору горбатиться? Они будут рады! Давай, двигай. А депресняк и пилюлями можно заглушить, ага».

И она представила молоденьких сотрудниц, увиливающих от работы и хихикающих за её спиной, когда она оставалась на сверхурочные. У девушек были дела поважнее – какие-то экзотические курсы, свидания, посиделки в кафе, шоппинг.

– Как здорово, что у нас в отделе есть «рабочая лошадка»,  –  радовалась одна из них, припудривая свой прехорошенький носик перед зеркалом в туалетной комнате. – Можно ей под шумок и свои недоделки спихнуть.

– Тише ты,  –  толкнула её под бок другая, заметив вошедшую Татьяну.

– А что я такого сказала? –  не унималась первая. – Просто озвучила то, что говорят по углам все.

Я должна хотя бы раз в жизни дать им пинок под зад!

– Да!

– Отлично, – господин Адамс резко встал и стремительно прошёлся по комнате, не отрывая горящих глаз от лица новоиспечённой клиентки. – Вам придётся сменить имя, как мне ни жаль, Татьяна Юрьевна.

– Это ещё зачем? – воспротивилась она.

– Чтобы выпустить из себя ту, кем вы на самом деле являетесь.

– И что же за имя мне выбрать?

– Ева. Так вас должны были назвать родители при рождении. К сожалению, большинство людей живут с неподходящими именами, и вы не исключение.

 

Татьяна задумалась, мысленно примеряя к себе имя прародительницы, вкусившей запретный плод. Доселе виденные ею иллюстрации библейского сюжета о змее-искусителе не отличались разнообразием. Повсюду на фоне райского сада была изображена семейная пара – предостерегающий Адам и беспечная Ева, протягивающая руку к румяному яблоку или уже держащая его в руке. Змей, сползающий с дерева, выступал фигурой второго плана. Он искушал, но решение оставалось за Евой.

 

– Мне нравится это имя, я чувствую его, словно свою кожу,  – Ева спустилась в подземный паркинг. – Заждался, дружок? –  она втиснулась в свой крохотный автомобиль-букашку. – Больше никто не посмеет нас унижать.

 

– Ну что наша простушка, господин Адамс? – секретарша, очкастая девушка с вытянутым носом и длинными, плохо ухоженными волосами переступила порог кабинета.

– Не такая уж она и простушка,  –  ответил тот, довольно потягиваясь.

– Что будет с ней? Вы расставили ей ловушки?

– Несомненно, Лилит. И она уже приближается к первой.

– А если...

– Значит, появится вторая и третья. Ева будет подвергаться искушениям, пока не научится оставлять решение за собой.

– А потом?

– Вы очень любопытны, Лилит!

– Простите, Адам. Я просто женщина.

– Ну, хорошо... Потом её продвинут по службе. И «наша простушка», уже научившаяся отделять зёрна от плевел, будет осваивать новые горизонты – учиться манипулировать сознанием людей. Длительный процесс, но безмерно увлекательный для обеих сторон, доложу я вам. Затрудняюсь сказать, кто получает от этого большее удовольствие – я или мои ученики.

– Клиенты становятся такими непредсказуемыми в этой фазе, господин Адамс,  – секретарша хихикнула, обнажив ряд мелких острых зубов, и стала похожей на мышь. – Никогда не знаешь, что от них ожидать.

– В этом-то и прелесть нашей работы, не так ли?

– Ах, Адам, вам нет равных в этой branche! – Лилит прижала ладошки к груди, выражая степень восхищения шефом.

– Полноте, милая! Я просто крепкий профессионал своего дела,  –  буднично ответствовал тот, не поддаваясь на явную лесть. –  Кстати, вы заказали отель? – он сменил тему разговора.

– Как вы просили, господин Адамс. Номер с террасой с видом на море. Вещи собраны, вылетаем ночью.

– Отлично, Лилит! Слякотная осенняя Москва меня немного утомляет.

– Вернёмся к первым заморозкам, Адам... Думаете, наша клиентка к тому времени чему-нибудь научится?

– Задатки у неё неплохие. Если не забуксует на первом уровне, дальше пойдёт, как по маслу. Думаю, вице-президент компании, в которой она работает, это её потолок.

– А мне, господин Адамс, так всю жизнь и ходить в секретаршах?

– Ах, Лилит! Вы – лучшая секретарша на свете, не забывайте об этом.

 

...Продавец лотерейных билетов был счастлив – сегодня ему удалось распродать почти весь тираж. Невероятно удачный день! Старик принялся собирать вещи, предвкушая тихий вечер у телевизора, когда его внимание привлекла некая молодая особа, остановившаяся возле лотка. Повинуясь внезапному порыву, он вкрадчиво обратился к ней:

– Послушайте, сударыня,  не желаете ли попытать судьбу? Осталось всего пять билетов. Говорят, на этот тираж обязательно выпадет крупный выигрыш, –  шёпотом добавил он и подмигнул девушке.

Уголки губ Евы, а это была именно она, чуть заметно дрогнули и поползли вверх. Её опять искушали, но чтобы она ни выбрала, отныне это было только её решение.

 

 

КОМАНДИРОВКА

Рассказ

 

...Она носила кроссовки на босу ногу. Девушка, сидящая на парковой скамейке наискосок. Белая полоска кожи привлекла его внимание. Тонкие лодыжки, узкие джинсы. Холёная, как у Мадонны Рафаэля, ладонь. Длинные, бегающие по дисплею телефона, пальцы. Другая генерация – эти живут в виртуале. Выражение её лица менялось ежеминутно. Сосредоточенное при наборе текста, рассеянное в ожидании, с отсветом улыбки при получении ответа...

Андрей достал из портфеля сувенирную бутылочку с кофейным ликёром – на пару глотков, не более, последнюю, что осталась от подарочного набора, купленного перед отлётом домой. Дюжина вкусов плюс две рюмки – идеальная комбинация. Само собой, подарок не отменял заказ жены. Платье, косметику, тончайший пеньюар он купил ей сразу по приезде в Париж, чтобы потом уже не отвлекаться на пустяки. Специалист по французской литературе средневековья, он прибыл сюда за наработками, фактами, документами. Библиотека Сорбонны! Если бы можно было превратиться в книжного червя и провести в этом священном месте всю жизнь! Не торопясь, перемещаться из зала в зал, и вдумчиво, до самозабвения читать. Пропустить сквозь себя мировую поэзию и прозу, наслаждаясь словом и мыслью, вложенной в каждое слово.

Не торопиться не получалось. Командировка была ограничена тремя месяцами, и Андрей спешил. В этот раз здесь он наберёт достаточно материала, чтобы закончить докторскую там. Там – уже все устали от его блажи. Жена так и говорила: «Андрюша, ты блаженный. Посмотри за окно. Ну, какая, поэзия труверов? Какие Гаргантюа и Пантагрюэль? Кому это интересно сейчас?» Жена возглавляла риэлтерское бюро и была практично-приземлённой. За окном падал снег и стоял гул третьего транспортного кольца. О теории куртуазности знали в Москве единицы.

...Записка не объясняла. Она обвиняла. Хотя, возможно, это был просто особый метод объяснения. Андрей перечёл её три раза и устало уселся на кухонный диванчик. Не рождённые дети – это сильно. Это аргумент, против которого не сработают все доводы мира. И фертильный возраст, который стремительно сходит на нет. С этим тоже не поспоришь. И не отмеченные дни рождения. И проходящая стороной жизнь. И постоянное ощущение одиночества.

Одиночества он не ощущал никогда. Ему было комфортно с книгами и собственными мыслями. Жена вращалась в своей вселенной, и иногда их миры пересекались. Вполне мирные миры, как ему казалось. За ужином он рассказывал ей о предстоящем учёном совете, она же делилась с ним свежими новостями на рынке недвижимости. Последнее время там было неспокойно. Срывались сделки, падали цены и комиссионные, агентства подставляли друг друга и клиентов. Он слушал вполуха. У него всегда было плохо с цифрами. И в реальных человеческих отношениях он запутывался, предпочитая вечер, проведённый за чтением «Roman de la Rose», кухонной сплетне.

...Девушка мимоходом взглянула на него.

– Не хотите ли пригубить? – Андрей сделал приглашающий жест.

Она покачала головой и снова уставилась в телефон.

Допивая ликёр, он чувствовал, что пьянеет. Это было неприятно и шло вразрез с его принципами. Но вместе с тем тревога покидала его.

Он откинулся на спинку скамейки. Где-то в вышине бежали подгоняемые быстрым ветром облака, внося в мир гармонию.

 

 

НЕ СЕЗОН

Рассказ

 

Эта история все больше окутывалась слухами. Их смаковали, пересказывали подробности, присовокупляли детали и верили. Самое потрясающее во всём этом было последнее – вера.  Похоже, люди убегали от скуки собственной жизни, погружаясь в мир чужих интриг и страстей.

Копейкин пытался сохранить невозмутимость. Он досадливо хмурился, когда до него доходили разговоры, и сторонился экзальтированных рассказчиков из числа бывших знакомых. Но и его начинали задевать шепоток за спиной и звонки доброхотов.

Эти летом Нору видела в Бретани уйма народа. Вроде днём она разъезжала в BMW, серебристом кабриолете, а по вечерам сидела в дорогих ресторанах с каким-то солидным господином. Кто-то утверждал, что заметил её с девочкой лет восьми, вероятно дочкой, на веранде летнего кафе, поедающей шарики мороженого. Этому Копейкин поверил. Мороженое Нора любила, особенно пломбир.

Она ничуть не изменилась, утверждали все в один голос, хотя времени утекло сами знаете сколько! Копейкин злился,  но объяснить причину злости не мог. Он не ревновал Нору, упаси Бог! Просто чувствовал, что прошлое, казалось, ушедшее навсегда, по-прежнему держит его в силках. Если не дёргаться, то можно жить. Ему же хотелось дёрнуться на полную катушку, чтобы ощутить свободу состоявшегося, независимого человека. Но он благоразумно временил, понимая, что пока рано – можно основательно пораниться.

Он даже придумал собственную игру,  приводившую его чувства и тело в равновесие. Что-то вроде психологического аутотренинга. Может, хватит соотносить меня с Норой, иронично вопрошал Копейкин мысленных оппонентов. Но беда была в том, что он сам до сих пор соотносил себя с ней.

Где эта чёртова Бретань? Наконец, не выдержав, он полез в интернет и к своему удивлению обнаружил её во Франции. Поехать туда, разве? Нелепая мысль скользнула ужом и осталась в черепной коробке.  По-е-хать! Он стукнул кулаком по столу, так что подлетело тяжелое антикварное пресс-папье. Решено!

...Ах, Нора-Нора! Новая молоденькая лаборантка кафедры органической химии, где в то время в должности старшего ассистента обретался Копейкин, словно сошла с экрана немого кино эпохи Веры Холодной.  Она застывала с колбой в руках, устремив волоокие глаза куда-то в космос. Получалась художественная композиция: «Дива и Технический прогресс» или «Прекрасная, держащая в руках стеклянный сосуд». Такой и увидел ее однажды Копейкин,  а его воображение дорисовало отсутствующие детали – полупрозрачную, вишневого цвета тунику, мягко задрапированную на очаровательных выпуклостях девичьего тела, кожаные сандалии, ремешки которых оплетали стройные ноги девушки, и бриллиантовую диадему, сверкавшую в её чудесных волосах.

– Вы очаровательны, Нора,  –  вырвалось у него. – Выходите за меня замуж!

Их пятилетний брак был далек от идеала: несовершенны союзы, не основанные на общности интересов.

Копейкин хотел, чтобы Нора оставила работу, родила ребенка и довольствовалась ролью домохозяйки. Она же считала, что место в жизни, отводимое ей мужем, слишком ограничено и будет стеснять её. Все же под его нажимом она уволилась, но детей заводить отказалась. Я сама ещё не стала личностью, говорила она, кого я могу воспитать?

...Дуралей, зачем тебе понадобились старые институтские конспекты, да ещё в середине дня? Мало тебе было анекдотов на тему возвращения старого мужа из командировки и тому подобной чепухи?

– Нора, – крикнул он с порога, – ты не знаешь, где… – и осекся. 

Что-то странное было в неестественной тишине квартиры. Копейкин сделал два шага и распахнул дверь в зал. На ковре стояла его обнаженная жена, и некий голый тип метался по комнате, собирая раскиданную там и сям одежду. 

Удивительно, Копейкин почувствовал тогда лишь досаду. Словно кто-то украл его надежды. Он раза два пнул под тощий зад прыщавого молодчика, не сразу признав в нем студента, с недавних пор подрабатывающего на их кафедре.

– Тебе бы еще колбу в руки,  –  с издевкой обратился Копейкин к безмолвно стоящей жене. – С бертолетовой солью.

– Про-сто-ты-не-лю-би-шь-ме-ня-И-горь,  – та прикрыла грудь руками, скрестив их, как делают это балерины, выражая на сцене высшую степень отчаяния.

Неужто Нора права? Неужто не люблю? Потом он не раз задавался этим вопросом, зная ответ. Любил и… люблю, но не так, как хотелось бы ей. Копейкин немного двинулся, когда Нора ушла к любовнику. Бил окна в студенческом общежитии, таскал обидчика за воротник, заламывал руки жене, принуждая её вернуться.

– Ушла она, Игорь Евгеньевич. Сбежала со знаменитостью,  –  сказал ему однажды студент, опережая очередную потасовку, и назвал имя модного московского художника. Копейкин заметил тёмные круги под глазами обидчика.

– Квиты?

– Квиты...

Впоследствии Нора жила с отставным генералом на подмосковной государственной даче. Были еще композитор и олигарх, а затем её след затерялся...

– Ну, в какую Бретань, Игорёша? Что там делать? – говорил ласково Сашка, бывший когда-то шафером на их с Норой свадьбе, и заполнял рюмки до самых краев анисовой водкой.

– Посмотреть на неё. На Нору. Спросить, как чего…Думаешь, не стоит? – в голосе Копейкина звучала печаль, перемешанная с хлипкой надеждой.

– Не сезон там уже. Все разъехались. Дует мистраль, ветер такой, холодный, – резонно отвечал друг, обнаруживая обстоятельное знание предмета.

Копейкин пьяно кивал головой, чувствуя в груди какой-то посторонний предмет. Большой, мерзкий, мешающий дышать.

– У меня вот здесь баржа ржавая,  – пожаловался он и показал на область сердца. – Давит очень. Как от неё избавиться, Сань?

– А мы ее водовкой потопим,  –  невозмутимо отвечал тот. –   Она у нас на дно заляжет Наутилусом. Тиной покроется, понял? Я лично прослежу.

Потолок и пол кружились вокруг Копейкина хороводом. Он махал руками, пытаясь балансировать. Его куда-то вели, но ноги не слушались, заплетаясь и волочась где-то позади непомерно длинного тела.

– Ложись, Игорёша,  –  слышал он в ухе горячий шепот друга. – Я Валентине отзвонюсь, скажу, что ты у меня сломался.

Копейкин лежал кулём на жестком диване, покрытом дешёвым, потрескавшимся во многих местах  дерматином, периодически открывая рот и заглатывая очередную порцию воздуха. Было смертельно холодно, его колотил озноб, и никак не удавалось уснуть. Хотя, возможно, это был такой дурацкий сон.

Утром чуть свет он стоял в ванной комнате, рассматривая своё отражение в мутном, забрызганном зубной пастой зеркале.  Затем вздохнул всей грудью и для уверенности постучал по ней кулаком.  Никаких аномалий там больше не наблюдалось, всё было в порядке.

Копейкин пригладил волосы, сполоснул водой из-под крана рот, захватил с вешалки пиджак и вышел из квартиры.

 

 

НЕ СТРАДИВАРИ

Рассказ

 

Однажды стало понятно, что пьеса заигранная, а скрипка не Страдивари. О чём это я? Да так, о жизни.

 

Пьеса шла уже который сезон подряд. Режиссёр скрывался от критики в Тоскане, актёры же его театра были невыездные. Если разобраться, то выехать-то они могли. Но куда? И кто их где ждал? Поэтому ежевечерне они выходили на сцену и играли осточертевшую пьесу. Слова и целые фразы вязли в зубах, и порой их приходилось выковыривать и выплёвывать прямо на пол. Тётя Дуся, уборщица, ужасно злилась на тех, кто это делал, ведь слова были липкими и тягучими, как ириски «Кис-кис», и не отдирались от пола ни за какие коврижки. Тётя Дуся притаскивала из кабинета помрежа полотёр и затирала их до блеска. Однажды на них поскользнулась прима – пятидесятилетняя Лионелла Невская. Скандалу было! Срочно присыпали эти словечки песочком и забыли о них. Некоторые смельчаки из актёрского сословия забавлялись тем, что меняли слова в предложениях. Всё равно, мол, никто не заметит. Особенно усердствовал в этом главный герой. И я его понимаю. Ну, представьте, ему каждый вечер приходилось просить руки невесты, пусть и театральной. Вот он и начал изгаляться. Вместо «не откажите мне в любезности» произносил «мне надоели эти мерзости», а вместо «с колен не встану, не просите» орал «так тошно мне, что выносите». Хорошо ещё, что его никто не слушал. Зал вообще был полупустой, а театральная невеста носила беруши. Этим и спасались.

 

Режиссёр сидел в Тоскане не один. Дурак он был, что ли, один там сидеть. Он прихватил с собой актрисочку. Актрисочка та, до того, как режиссёр её в Тоскану позвал, была в сильном раздрае. В кино её не снимали, в театре таких, как она, оказалось пруд пруди. Ещё пара театральных сезонов, и она бы скатилась в касту «не оправдавшая ничьих надежд». А оттуда, как известно, никто не выкарабкался. Поэтому актрисочка лихорадочно соображала, какой бы фортель выкинуть, чтобы о ней заговорили. И тут как раз режиссёр из театральной столовки шёл, грустный такой. Грустил он, потому что критика слишком прищучивать его стала. Как он думал, не по делу. Идёт он грустный, а навстречу ему актрисочка вся в сомнениях. И как минус с плюсом их прям понесло друг к другу. И молния между ними сверкнула. Режиссёр говорит: «Поедешь со мной в Тоскану? Только немедленно».

Она отвечает: «За что мне такое счастье? Загранпаспорт всегда со мной, а шмотки новые мне прямо в Тоскане купим».

И они сразу ощутили себя couple. Особенно когда в самолёте вместе сидели, а стюардесса им ликёрчик в рюмочки подливала.

Когда приземлились, как-то всё по-другому увиделось. У режиссёра мешки под глазами оказались, меланхолия по утрам и длительный уход в себя. Актрисочка же была ни то, ни сё и втайне мечтала затусить с каким-нибудь загорелым итальянским мачо. Их там полно оказалось, в Тоскане-то. Но, как положено истинным интеллигентам, эта couple свои эмоции попрятала и паузу выдержала. Нейтральную. Даром, что ли, они Станиславского изучали. После раздумий актрисочка решила, что мачо продукт одноразовый, а режиссёр – на вечное пользование. Если, конечно, с умом распорядиться выпавшей удачей. Режиссёр же в один прекрасный день увидел в своей подруге перст судьбы.

А при чём же здесь, спросите, скрипка Страдивари? А вот при чём. Режиссёр с актрисочкой всё порывались в Тоскане на концерт скрипичный сходить. Только скрипка непременно Страдивари должна была быть. Чтобы потом, по возвращении (они всё ж таки стали задумываться о возвращении) можно было при случае новые словечки ввернуть. Страдивари, там, виола, bellissimo и прочие. Наконец, режиссёр билеты на концерт с той самой скрипкой купил и места выбрал хорошие, не где-нибудь, а в партере в первом ряду. И тут его так понесло, что он ещё один маленький сюрприз для подруги приготовил. Коробочку такую крошечную с колечком обручальным. А на нём гравировку потайную сделал – их инициалы. И мизансцену расписал в своём воображении. Как, наслушавшись скрипки Страдивари, пойдут они вдвоём в антракте в буфет шампанское пить, и тут-то он перед возлюбленной при всём народе на колени упадёт и руки попросит. Коробочка эта как раз в атрибуты впишется. Очень режиссёру эта мизансцена нравилась. Но до поры до времени он о ней помалкивал, боялся сюрприз испортить. За день до концерта цветы заказал, несколько вёдер красных роз. Чтобы весь номер в цветах утопал, когда они из театра уже обручённые вернутся.

Накануне знаменательного дня режиссёр сильно нервничал. А подруга его, наоборот, спокойной оставалась. Она ведь ничего не подозревала и смотрела очередную серию полюбившегося ей итальянского сериала. Режиссёр послонялся по номеру и пошёл прогуляться по главному тосканскому проспекту. Воздухом подышать, на звёзды посмотреть напоследок. Падал мокрый снег, смешанный то ли с дождём, то ли с туманом, поэтому никаких звёзд он не увидел. Зато воздух был хорош. Он брёл наугад, засунув руки в карманы плаща, как вдруг вся завтрашняя сцена, которая постоянно прокручивалась в его воображении, показалась ему пошлой. Более того, от неё явно отдавало гусарством. Это ж надо так распуститься, попенял он себя и быстро пошёл назад.

Вернувшись в номер, режиссёр с порога объявил, что они уезжают. У него, мол, озарение было, и новая пьеса стоит перед его глазами. В трёх актах и прочая. Актрисочка попробовала обидеться и губки надуть, но режиссёр её успокоил. Вижу, говорит, тебя в главной героине. Тогда она стала немедленно паковать чемоданы. Все заказы режиссёру удалось отменить, а с колечком он пролетел. Из-за гравировки ему не всю сумму назад вернули.

 ...В новом театральном сезоне с оглушительным успехом шла пьеса «Не Страдивари». Имя режиссёра и новой примы (той самой актрисочки) не сходили с газетных полос. Актёры тоже воодушевились. Bellissimo, mammamia, dolcevita неслось со сцены. В напряжённой тишине зрители ловили каждое слово. А в последнем акте, когда главный герой кардинально менял своё решение, самые впечатлительные дамочки заливались слезами. Между тем, отношения режиссёра и его подруги стали дружески-деловыми. Но никто никого не укорял. Они оба нашли, что так будет лучше и даже перешли на «вы». Прима купалась в лучах славы и ни с кем не хотела её делить. А режиссёр на вопрос очередного корреспондента, в чём секрет успеха его пьесы, загадочно отвечал: «Главное – правильно выстроить последнюю мизансцену».

 

 

СВОБОДА

Рассказ

 

Тогда, после его слов, их отношения перешли в другую плоскость. Хотя не совсем так. То, что тянулось между ними уже не один год: периоды сумасшедшей влюбленности, сменяющиеся враждой, дурацкие обиды и неловкие примирения, холодное, до зубной боли отчуждение и внезапно возрождающееся сильнейшее взаимное притяжение, – никогда не было плоскостным. Трехмерным, как минимум.

Ретроспективно она определяла себя тогдашнюю бегущей по замкнутому кругу. Столько усилий, напряжения, и все впустую. Начало и конец имели одну и ту же неизменную координату. Развитие по спирали обрывалось в самый неожиданный момент, и она вновь оказывалась в исходной точке.

Хотя и это не так. Исходная точка была солнечно-тёплой. Она закрывала глаза и видела себя девчонкой. Любопытной, еще не до конца проснувшейся и высовывающей нос из палатки девчонкой. Они не дошли до лагеря километра два и заночевали в горах. Подружка Ирка досматривала ночные сны, тихонько посапывая за её спиной. Двое провожатых, до поздней ночи развлекавшие их песнями под гитару, похрапывали сейчас в соседнем тенте. Утренний туман рассеивался встающим солнцем, открывая пологие зелёные склоны.

– Эй, ты кто? – спросила она.

Незнакомый парень стоял у потухшего костра, носком ботинка разгребая золу.

– Я-то? – он не торопясь повернулся к ней, кудрявый и ухмыляющийся.

– Ты кто? – повторила она громче. – Я вот сейчас...

– Да не шуми ты, смешная! Людей побудишь. Я из лагеря.

– Спелеолог?

– Ага. Тут картошка в золе осталась, запечённая. Хочешь?

– Хочу.

– Тогда вылезай из палатки.

Он выкатил палкой картошины, штуки три-четыре, разломил каждую напополам и положил на валун.

– Ешь давай.

– А ты?

– И я.

– Тебя как зовут?

– Иван. А тебя?

– Ия.

– Смеешься?

– Нет. Правда, Ия.

Они говорили шёпотом, очищая верхний обуглившийся слой картофелин. Сердцевина их была ещё тёплой.

– Вкусно.

– Держи! – он протянул последнюю половинку. – Давай будить остальных.

Потом собирали палатки, балагурили и курили. Курили все, кроме неё. Уже с рюкзаком на спине, готовая к восхождению, она присела на старый валун, ожидая побежавшую по нужде в кусты подругу. И вдруг встретилась взглядом с Иваном. Коротким и удивленным. Это и было начало. Тёплое и солнечное, как то утро в горах...

 

Ты свободна. Совершенно. Не нужно встречать меня из походов. Не нужно ждать. Он говорил быстро, зло, беспощадно. Словно обрывал нити, опутывающие его. Да какие нити! Провода, колючую проволоку. Иван хотел на свободу, и не было ни одного резонного повода, чтобы удержать его рядом.

Их парк с закрытым на зиму чёртовым колесом, и прогулки по ночному городу им одним известным маршрутом, и поездки на велосипеде (она сидела на раме перед ним и он целовал её в затылок) – все это было не в счёт. И опять не так. Все это была плата.

 

...Странно было увидеть его через несколько лет под её окнами. Кудрявый и сосредоточенный, он ждал, засунув руки в карманы кожанки. Белая рубашка и умопомрачительно сидящие джинсы. Она стояла, чуть отодвинув в сторону густую тюль, и курила. Тогда она уже курила дамские сигаретки – дань моде, времени и одиночеству.

Туфли на шпильке, чулки со стразами и два вечерних платья валялись на кресле. Она собиралась весь день после его звонка. Я многое понял за эти годы. Я хотел бы поговорить с тобой, Ия. А ты? И я. И я! И я?..

...Иван посмотрел на часы, потом наверх. Коротко и вопросительно. Два окна на третьем этаже молчали. Ещё один взгляд. Тревожный и требовательный. Ия не знала, заметил ли он, как колыхнулась тюль. Это было уже не важно. Она затушила сигарету и аккуратно повесила платья назад в шкаф.