Журнал «Кольцо А» № 113
Виктор КУЛЛЭ
Поэт, переводчик, литературовед, сценарист. Окончил аспирантуру Литинститута. Кандидат филологических наук. В 1996 г. защитил первую в России диссертацию, посвященную поэзии Бродского. Автор комментариев к «Сочинениям Иосифа Бродского» (1996–2007). Автор книг стихотворений «Палимпсест» (Москва, 2001); «Всё всерьёз» (Владивосток, 2011). Переводчик Микеланджело, Шекспира, Чеслава Милоша, Томаса Венцловы, англоязычных стихов Иосифа Бродского. Автор сценариев фильмов о Марине Цветаевой, Михаиле Ломоносове, Александре Грибоедове, Владимире Варшавском, Гайто Газданове, цикла документальных фильмов «Прекрасный полк» – о судьбах женщин на фронтах войны. Лауреат премий журналов «Новый мир» (2006) и «Иностранная литература» (2013), итальянской премии «Lerici Pea Mosca» (2009), «Новой Пушкинской премии» (2016). Член СП Москвы и Российского ПЕН-центра.
АДЪЮТАНТ ГАРИБАЛЬДИ
Одному человеку чрезвычайно редко случается стать символом целой страны. Как правило, эта участь выпадает на долю властителей государства. Мы говорим «Россия Петра» или «Франция Наполеона» – и сразу всё понятно. Сегодня, если выйти на улицу и задать людям навскидку вопрос: «С каким человеком у Вас в первую очередь ассоциируется Италия?» – ответы будут весьма разнообразными. От политиков до футболистов, от актёров до модельеров. 150 лет назад для любого человека в России единственно возможным ответом было: «Гарибальди». Пожалуй, ни в одной другой стране мира – за исключением, разумеется, самой Италии – имя Гарибальди не пользовалось такой популярностью. Секрет этой популярности довольно прост: в 1860 году, когда Гарибальди выступал со своей «Тысячей» в легендарный поход, Россия пребывала в тревожном и радостном ожидании перемен. Совсем недолго оставалось до отмены крепостного права и реформ Александра II. Само имя Гарибальди стало синонимом свободы. Сохранилось множество любопытных воспоминаний современников об этом. Вот столичный извозчик говорит седоку, что сомневается в освобождении крестьян: «Разве уж когда приедёт господин Гарибалдов». А вот будущий знаменитый анархист Пётр Кропоткин слышит крестьянский разговор о том же освобождении: «Если Гарибалка не придёт, ничего не будет».
В народе образ Гарибальди практически сливался с воспоминаниями о Стеньке Разине и Пугачёве. Для образованной публики он был окрашен ярко-романтическими, отчасти байроническими тонами: рыцарь без страха и упрёка, пламенный патриот, непобедимый полководец, революционер. Вот как описывал Гарибальди в своём биографическом очерке знаменитый народник Сергей Степняк (Кравчинский): «Дикий наездник пампасов в красной рубахе и высокой калабрийской шапке с широким белым пончо на плечах, с огненно-красными кудрями и с такой же бородой, развевающимися по ветру, прекрасный, как античный Марс. Кто на него взглянет, тот с ума сойдет».
20 мая 1860 годы «Санкт-Петербургские ведомости» писали: «Вся Европа с нетерпением смотрит на одного человека... В его руках не только судьба Сицилии и Неаполя, но и всей Италии, и как знать, может быть, и значительной части Европы...»
Можно сказать, что для тех времён, не знавших современных средств массовых коммуникаций, Гарибальди стал одной из виднейших персон масс-медиа. Подобно тому, как до него – Наполеон и Байрон. Портреты Гарибальди продавались в каждой книжной лавке и, хотя в глазах царских чиновников он всё-таки воспринимался как опасный революционер, возмутитель спокойствия – правительство смотрело на это сквозь пальцы.
Однако мода модой, а личность Гарибальди привлекала не только мятежных студентов и восторженных эмансипе. Лучшие умы того времени возлагали на объединение Италии самые радужные надежды. Казалось, что новое государство, которое вот-вот появится на карте Европы, должно стать прообразом более разумного и более справедливого мироустройства.
О тесной дружбе, связывавшей Герцена и Гарибальди, написано довольно много. Менее известен другой эпизод биографии великого итальянца – его дружба с выдающимся русским хирургом Николаем Ивановичем Пироговым. Пирогова, не только замечательного врача, но и крупного государственного чиновника, в симпатиях к революционной смуте заподозрить трудно. Однако именно он взялся в 1862 году лечить раненого Гарибальди, когда международный симпозиум врачей категорически настаивал на ампутации. Для Гарибальди стать инвалидом означало прекратить борьбу – и русский хирург, проведший в полевых условиях тысячи операций во время Крымской войны, спас герою ногу.
В немалой степени легенде о Гарибальди в России способствовал и тот, получивший широкую известность, символический факт, что именно здесь Гарибальди дал клятву бороться за освобождение родной Италии. Дело было в 1833 году в Таганроге. Двадцатишестилетний капитан торгового судна Джузеппе Гарибальди прибыл сюда за партией зерна – и неожиданно встретился в портовом кабачке с незнакомым итальянцем, агитировавшим соотечественников вступать в освободительное общество «Молодая Италия». Без преувеличения можно сказать, что эта встреча на задворках Российской Империи перевернула всю жизнь Джузеппе – да и обусловила последующий ход европейской истории.
В России тогда ещё не было класса профессиональных революционеров. Народники и анархисты всех мастей нуждались в образце для подражания. Как всякий образец, безупречном. И именно в Гарибальди им виделся прообраз «человека будущего». Вождя, не только благородного, но и начисто лишённого корысти и себялюбия. Вот как писал о Гарибальди уже знакомый нам Степняк (Кравчинский): «Ярлык, на лицевой стороне которого написано “герой”, имеет свою изнанку, на которой всегда почти написано “изверг”. Такими были все цезари, наполеоны – большие, средние, малые и малейшие, – героизм их заключался в том, что, не щадя ни себя, ни других (больше, впрочем, других!), они добивались личного возвышения. Гарибальди для себя лично никогда ничего не добивался, нет! Даря царства, оставался беден, уж как последний из своих волонтеров».
Стоит ли удивляться, что в отрядах Гарибальди участвовало множество добровольцев из России. Их было не меньше пятидесяти – назовём лишь наиболее известные имена: Анна Толиверова-Якоби, Герман Лопатин, Андрей Красовский, Владимир Ковалевский, Николай Берг, ставший первым журналистом, отправлявшим в Россию корреспонденции о Гарибальди. Однако первым в этом славном списке по праву следует упомянуть имя Льва Ильича Мечникова (1838–1888) – личного адъютанта Гарибальди, прославившегося своим героизмом в битве при Вольтурно.
История рода Мечниковых заслуживает даже не одного, а целой серии романов. Самым знаменитым его представителем стал младший брат Льва Ильича – Илья Мечников – знаменитый физиолог, лауреат Нобелевской премии. Однако сегодня только узкий круг специалистов знает, что старший из трёх братьев Мечниковых, Иван, изрядно преуспевший в скучной чиновной карьере, был близким другом Льва Толстого. Именно он стал главным героем одного из самых пронзительных шедевров великого писателя – повести «Смерть Ивана Ильича». А у истоков рода стоит грандиозная и загадочная фигура беглого молдавского боярина, энциклопедиста и полиглота Николая Милеску-Спафария, обучавшего некогда грамоте юного царя Петра I.
Сама фамилия Мечников представляет собой кальку с молдавского Спэтару (Спафарий), что в переводе означает «мечник», «имеющий меч». Юный Лёва воспитывался в деревне Панасовка Харьковской губернии – родовом имении, доставшемся от легендарного предка. С горящими глазами он слушал рассказы старших о Милеску-Спафарии. Особенно его поражало то, что предок свободно владел восьмью иностранными языками и совершил с посольством путешествие в далёкий и загадочный Китай. Пятнадцати лет отроду Лёва сбегает из дому, чтобы принять участие в обороне Севастополя. Идёт Крымская война. Беглеца, естественно, ловят, но гимназическое начальство отнеслось к его порыву снисходительно – «исключительно ввиду патриотических мотивов». Однако Лёве, похоже, на роду было суждено стать возмутителем спокойствия. Вскоре он стреляется на дуэли со своим школьным товарищем, защищая честь и достоинство молодой учительницы. Терпению начальства приходит конец, и родители вынуждены забрать беспокойное чадо домой.
Последний год обучения строптивый отпрыск проводит в Панасовке, занимаясь самообразованием. Выпускные экзамены он сдает с блеском, и по настоянию родителей поступает на медицинский факультет Харьковского Университета. Но уже через полгода за участие в революционных выступлениях Мечникову предлагают по собственному желанию (чтобы не выгонять с «волчьим билетом») покинуть Университет. Лев Ильич продолжает учёбу в Санкт-Петербурге. Обладая редкостной памятью, высокой самодисциплиной и настойчивостью, он успевает одновременно посещать занятия в Военно-медицинской академии, на физико-математическом факультете Петербургского Университета и в Академии художеств. В память о выдающемся предке, ставит перед собой задачу освоить важнейшие европейские и восточные языки. Уже через два года, в 1858 году Лев Иванович свободно владеет десятью европейскими языками и тремя восточными (персидским, арабским и турецким).
Но жажда приключений в буквальном смысле слова отрывает Мечникова от занятий – и он в составе дипломатической миссии Мансурова отправляется переводчиком на Ближний Восток. Льва Ивановича ждут Константинополь, Афины, Палестина. Однако дипломатическая служба неожиданно прерывается из-за очередной дуэли – и Мечников оказывается в Бейруте, один, без малейших средств к существованию. Как-то сводить концами помогает служба торговым агентом, однако Лев Ильич ею чрезвычайно тяготится. Он ведь так до сих пор и не сумел понять – ради чего он обретал весь этот запас знаний, какому делу посвятить свою беспокойную натуру. В 1860 году, бросив коммерцию, без гроша в кармане и даже без паспорта Мечников перебирается в Венецию. Оправдывая свой поступок, он пишет родителям: «Теперь я определённо знаю, что создан быть только художником. И никакие силы мира не заставят меня покинуть родину Тициана».
Однако Италия к тому времени перестала быть страной художников и стала страной революционеров. В Венеции Мечников знакомится с Ольгой Ростиславовной Скарятиной – одной из первых русских эмансипе, придерживавшейся чрезвычайно революционных взглядов. От неё он узнаёт о положении дел в Италии – и принимает решение посвятить жизнь борьбе за её освобождение.
30 мая 1860 года Джузеппе Гарибальди высадился со своими легионерами на сицилийском берегу и захватил Палермо. Мечников решает, что настал его час. Он пытается организовать добровольческий «славянский легион» и идти на помощь революционерам. Но венецианская полиция, давно присматривавшая за русским эмигрантом, получила приказ арестовать смутьяна. Предупреждённый друзьями, Лев бежит в Ливорно и становится волонтёром в знаменитой «Тысяче» Гарибальди.
Как пишут итальянские историки, «командуя артиллерийской батареей в битве при Вольтурно 1 октября 1860 года, лейтенант Мечников успешно отражал атаки неаполитанской пехоты, а когда кончился боезапас, поднял гарибальдийцев в контратаку, но был сражён осколками вражеского снаряда». Напомним отечественному читателю, что битва при Вольтурно была не рядовой стычкой – а сражением, коренным образом переломившим всю новейшую историю Италии. Именно здесь краснорубашечники Гарибальди наголову разбили войска короля Обеих Сицилий Франциска II и открыли себе путь на Капую. Для итальянского уха Вольтурно звучит так же, как Бородино для русского. И 22-летний герой этой исторической битвы, естественно, оказывается окружён глубочайшим уважением. Врачей для спасения Мечникова нанимает Александр Дюма-отец, активно участвовавший в экспедиции Гарибальди.
Однако полностью восстановить здоровье Мечникову не суждено. Он до конца дней остался инвалидом – но инвалидом чрезвычайно деятельным. Мечников считает, что обрёл в освобождённой Италии свою новую родину. Он вступает в гражданский брак с Ольгой Ростиславовной, удочеряет падчерицу падчерицу Надежду Кончевскую и переезжает с семьёй во Флоренцию. Издаёт брошюры и печатает массу статей, заметок и рецензий на политические темы. Лев Ильич даже предпринимает отчаянную попытку издания собственной оппозиционной газеты «Flegello» («Бич») – однако итальянская полиция закрывает газету и конфисковывает тираж. До сих пор в итальянских архивах не удалось обнаружить ни одного экземпляра «Бича» – карабинеры потрудились на славу.
С перемещением центра русской эмиграции в Швейцарию Мечников перебирается в Женеву. Там знакомится с Герценом и Бакуниным, вступает в анархистскую секцию I Интернационала. Совместно с Шевелёвым и Огарёвым пишет «Землеописание для народа» – первый свой опыт в создании географических произведений. В эти же годы в журналах «Современник» и «Русское слово» Мечников под псевдонимом «Леон Бранди» печатает для российского читателя повести, рассказы, аналитические обзоры. Его статьями зачитываются, о нём спорят, им восхищаются. Чрезвычайную популярность Мечникову приносят «Записки гарибальдийца», напечатанные Михаилом Катковым в сентябрьских номерах «Русского вестника» за 1861 год.
1870-е годы стали переломными в жизни Льва Ильича. Революционные страсти утихли. Гарибальди находится на острове Капрера в почётной ссылке. Мечникову с трудом удаётся сводить концы с концами, чтобы прокормить семью. В 1874 году происходит очередной головокружительный поворот в его судьбе. Выучив за год (!) японский язык, Мечников предпринимает путешествие в страну Восходящего Солнца и возглавляет русское отделение Токийской школы иностранных языков. Итогом двухлетнего пребывания в Японии становится фундаментальный научный труд «Японская Империя», разом выводящий Мечникова на передний край современной социологической и географической науки. Заняв по возвращении спокойную профессорскую должность в Швейцарии, Лев Ильич до последних дней жизни трудится над научным трудом всей своей жизни – «Цивилизация и великие исторические реки. Географическая теория развития современных обществ». Ныне эта книга считается классикой модной науки, именуемой геополитика.
Лев Ильич Мечников похоронен на тихом швейцарском кладбище Кларана, неподалёку от могилы Владимира Набокова. Неблагодарное отечество забыло его на долгие годы – но в памяти итальянцев он так и остался русским адъютантом Гарибальди, героем битвы при Вольтурно.