Журнал «Кольцо А» № 113
Иван КУПРЕЯНОВ
Поэт, литературный критик, журналист. Родился в 1986 году в подмосковном городе Жуковский. Окончил МГТУ им. Баумана, пять лет преподавал теоретическую механику. Автор двух поэтических сборников: «Априори» (2010) и «Перед грозой» (2014). Один из основателей культурного арт-проекта «Мужской голос».
«ПУСТЬ ВСЕ ОСТАЕТСЯ ПО-ПРЕЖНЕМУ...»
* * *
О России писать, это как цифровой кошмар:
единицы да нолики – вдруг ниоткуда два.
Имитация Баха для скрипки и двух гитар
(а вот эту строчку вам объяснит вдова).
Сочинитель будет супиться, многобров –
и ему за это щедро отсыпят днесь.
Никаких не хватит самых ударных слов,
если даже Маяк в страну поместился весь.
Коридоры мысли, по сути своей, полны
одержимыми верой до пуговиц вместо глаз.
А с трибуны заката бессменный Ильич Луны
озирает буханки хрущоб и кристаллы плаз.
* * *
Пароходик огромную баржу тягает за трос,
в набежавшей волне на секунду скрывается бакен.
Почему он всегда возникал, идиотский вопрос
«Я же лучше собаки?» Конечно, ты лучше собаки.
Ничего не менять, до утра пролежать в темноте,
обнимая живущее в чуждых видениях тело.
Отголоски грозы – или это урчит в животе?
Да какое мне дело? Какое мне, в сущности, дело?
Закурить, замереть. Докурив, оглянуться вокруг.
Ни туда, ни сюда, говорят. А ещё – сикось-накось.
Перелётные люди в июле стремятся на юг,
возвратившихся птиц накрывает работа и август.
БРЕХТ-ФАНТАЗИЯ В ОДНОМ ДЕЙСТВИИ
Они откопали солдата,
помыли из шланга шинель.
Забили мастикой места,
где когда-то
под кожу вкрапилась шрапнель.
Гордясь элементами стиля,
почти как в двадцатом году,
будёновку новую сшили,
отчистили шкуркой звезду.
Приладили клеммы за ворот,
вкололи чего-то-кои́н.
Блестящий рубильник
отжал до упора
красивый седой армянин.
Солдат укусил офицера,
руками-ногами затряс.
Ожили хрустальные сферы
китайских искусственных глаз.
«Етить вас конём не по масти!
Мы взяли уже Перекоп?!»
Солдат разрывает
ремни на запястьях,
из горла дерёт эндоскоп.
Все пять человек медсостава
бледнеют и жмутся к стене.
Майора отбросило вправо,
несётся сирена извне.
«Гренада, Гренада, Гренада,
Гренада, Гренада моя!»
«Не надо!»
«Не надо!»
«Не надо!»
«Не надо!»
«За дело рабочих, змея!»
Солдат оцепление мочит,
оставшихся к выходу жмёт.
Недолго строчил пулемётчик,
недолго строчил пулемёт.
Стальные ребристые створки
в усильи последнем скрипят.
Овеянный славой
и запахом хлорки
на воздух выходит солдат.
Побиты последние стражи,
сильнейшие побеждены.
Вокруг городские пейзажи
чужой, незнакомой страны.
Несутся машины куда-то,
бежит полуголый народ.
Солдат,
как шагающий экскаватор,
по улицам шумным идёт.
Он видит одну мягкотелость,
рекламы шампуней и паст.
И вроде пожить захотелось,
да кто ему, мёртвому, даст?
Он здесь появился некстати,
победа буржуев близка.
Заряда солдату
надолго не хватит,
уже отказала рука.
Он создан для яростной сечи,
но в небо отправился взвод.
Никто не обнимет за плечи
и водки никто не нальёт.
Зафоткают в парке на лавке −
быть может, появится мем.
Он ляжет, как в детстве, на травке −
большой и ненужный совсем.
«По коням, товарищ, по коням!»
Молчание только в ответ.
«Вы были знакомы с покойным?»
«Пожалуй, практически нет».
* * *
Выбор не страшен, страшнее – последствия выбора.
Знать бы куда – можно смело идти до конца.
Выйди себя на балкон – и как следует выморозь,
чтобы добиться здорового цвета лица.
Снежные волны ворону швыряют и дёргают,
ветер звереет, ворона уходит в пике.
Я ведь и сам стал похожим на птицу матёрую:
стало привычкой по дому ходить в пиджаке.
Утром, как правило, необоснованно-благостно,
вечером хмуро – хоть спи, хоть сериалы глазей.
Раньше такое бывало отличием августа,
месяца гроз и уехавших в отпуск друзей.
Можно бы всем позвонить, только все − посторонние.
Нет никого, только ветки дрожат на ветру.
Всем подарили по счастью, меня проворонили.
Вечером хмуро, но это проходит к утру.
* * *
Чёрная месса, жёлтая пресса,
ветер поднялся, ветер утих.
Бесы в России больше, чем бесы,
им нелегко, помолитесь о них.
Русские бабы над Голиафом
плакали б, только волю им дай.
Пусть журавли улетают к жирафам.
Ну и прекрасно. Ну и гуд бай.
Скоро начнутся снежные дали,
белые всходы бурых полей.
Друг, не спеши – вы уже опоздали.
Корку отрежешь – с горкой налей.
Беса накормят, беса напоят:
русские бабы лучше других.
Снилось Емеле, знаешь, − такое.
Вот потому-то столько и дрых.
Ну и прекрасно. Много – не мало.
Варится каша из топора.
Время идёт. И, по-моему, стало
больше России, чем было вчера.
* * *
То животворящие грозы, то
качаются пыльные ветки.
Не все доживают до возраста,
когда пробуждаются предки.
Не в качестве воспоминания,
а так, безо всякой конкретики.
Какая-то оторопь ранняя,
какие-то ягодки-цветики.
То хочется сплюнуть на сторону,
то землю потянут возделывать
какие-то чёрные-черные,
какие-то белые-белые.
Бывает – случайной оскоминой,
движениями невольными.
Случается ветер особенный,
похожий на руки с мозолями.
Тряхни головой или врежь ему –
пусть ветер по небу размажется.
Пусть всё остаётся по-прежнему.
Но это сложнее, чем кажется.
* * *
Облако – навзничь. Левой рукой – в карман.
Звонко сожмётся холодный комок ключей.
Если, и правда, жизнь – это лишь обман,
чей же такой обман? Говорю: ничей.
Облако навзничь падает и плывёт.
Я обещаю: в мире моих идей
люди не плачут. Не умирают. Вот.
Вот почему я мыслитель и чародей.
Город условен. Так же условен мир.
Так же условно счастье и Новый Год.
Книга прекрасна, зачитанная до дыр.
Добрая книга к дурному не приведёт.
Облако – навзничь. На луже – дубовый лист.
Это волшебнее, чем
я могу сказать.
Может, сейчас ты циник и атеист.
Лет через пять поболтаем, лет через пять.
* * *
Прилюдно исповедался стендапер –
и грех прощён, и в зале всем смешно.
Цветочный куст ушёл в себя и запер
на молнию надёжное зерно.
И птичий гам, и текст пока не набран,
а где-то в голове уже готов...
Дитя орёт, ложатся фронтозавры
в спрессованную летопись грунтов...
Седые трусы покупают бога,
но не того, который про любовь.
Товарищ Ницше, подсоби немного –
и до смерти его зафилософь!
Один визжит, что он творец и гений,
другой в ответ ему шипит: «И шо?»
Чего искать каких-то откровений?
Побыло плохо, стало хорошо.
Надежды нет (и это не печально)
ни на пророков, ни на ряд Фурье –
и грудь хватаешь женщины случайной
в попытке не сползти в небытие.