Журнал «Кольцо А» № 112
Дмитрий ЛЕГЕЗА
Родился в 1966 году в Ленинграде. Окончил 1-й Ленинградский Медицинский институт им. акад. И.П.Павлова, работал врачом, имеет ряд научных работ и степень кандидата медицинских наук. Автор книг стихов «Башмачник» (2006) и «Кошка на подоконнике» (2010). Член Союза писателей С.-Петербурга и СРП, один из основателей и редактор ЛИТО «ПИИТЕР», сооснователь и член оргкомитета международного литературного фестиваля «Петербургские мосты».
СТРАННЫЕ ЗВУКИ
* * *
Петрова в шоке: «аксолотль» – не грек.
Вот Аристотель с Архимедом – греки.
И даже Пиндар – грек, но Аксолотль,
Чье имя сладкозвучнее, чем Пиндар
И ближе к Аристотелю, так вот,
Не грек он, а личинка амбистомы...
И давит это знанье на Петрову,
Тогда она хватает сто рублей,
Бежит из дома, с криком – прочь из дома
На птичий рынок. Покупать и мстить.
О, божья тварь, ну почему не грек ты?
* * *
Фестивали, на которые нас не позвали –
Никуда не годные фестивали,
Читайте список гостей:
Графоман,
Москвич,
Москвич,
Графоман,
Графоман-москвич,
Неизвестный,
Неизвестный,
Поэт социально близкий, но с московской пропиской,
Поэт восемнадцати лет,
Поэт девятнадцати лет.
В общем, приличных нет.
Им оплатили полет бизнес-классом,
Отель хороший вполне,
Сувениры, экскурсии, свежее мясо
И старое каберне.
Им оплатили эскорт-услуги,
Трансферный паланкин,
Им будут рабынь умелые руки
Снимать напряженье спин.
Им оплатили ванны, бассейны,
Шоу белых слоних,
Нежные флейты и сямисэны
Будут играть для них.
Они танцуют на карнавале,
Под яростный черный джаз...
А нас обидели, не позвали,
Забыли совсем про нас.
ТРИДЦАТЫЙ
Шли они по мосту, где торговые лавки и снизу река серебрится,
Группа туристов, было сперва их тридцать,
А через мост перешли двадцать девять.
Что делать?
Им говорили: – Не заходите в лавки торговые,
Вы же солидные, вы же толковые,
Время не тратьте на глупые сувениры,
Кроме того, здесь когда-то водились вампиры.
Это – легенда, но все же будьте быстры и ловки,
Три групповых фотографии, селфи не больше двух раз,
Как истомились автобусы, вас ожидая, внизу на парковке,
Как утомились в отеле, ужин готовя для вас.
Вышло их тридцать туристов, дошло двадцать девять, что делать?
Где ты, тридцатый? Мечется, мечется гид.
Кто-то смеется: да никуда он не денется,
Кто-то ругается, кто-то в автобусе спит.
– Мы ж говорили, предупреждали, ждали,
Ждали покуда могли, а теперь, тридцатый, прости нас,
Кто тебя принял, женщина ли, вода ли,
Ты пропускаешь ужин – и это, конечно, минус.
– Как же тут холодно, эй, кто-нибудь, помогите!
Почему мои руки связаны, что за ящики у стены?
Я отошел на секунду, только купил магнитик
С надписью “Transilvania”, названьем их дикой страны.
МОЙ РАЙОН
На углу улицы Бутлерова
И проспекта Науки
Каждое утро, каждое утро
Слышатся странные звуки.
Живут здесь только ученые –
Академики, профессора,
И странные звуки печальные
Звучат и звучат с утра.
В домах на улице Бутлерова
Консьержи имеют по два диплома,
Но утром слышен как будто
Стон из-под каждого дома.
Из каждой парковки подземной,
Подвала или котельной:
– "Спасения ждем, спасения!
Потеряны мы, потеряны!
Прикованы к трубам фановым,
Не соль, а плесень земли,
В науках точных – профаны,
В гуманитарных – нули.
Мы – верные слуги лени,
Разгильдяи разных сортов,
Нам лишь утром во время кормления
Изоленту сдирают со ртов.
Мы тоже купили квартиры
В престижном районе на севере,
Мы даже весьма гордились
Начитанными соседями.
Мы были не то чтоб плохими,
Исправно платили налоги,
Но вовсе не знали химии
И лепидоптерологии.
Да, мы не кончали ВУЗов
Порой и школы – с трудом,
Мы этим бросили вызов
Соседям своим по дому.
Теперь, вот, страдаем – олухи,
Раздетые, необутые.
И, выглянув из-за облака,
Над нами смеется Бутлеров".
СЭНДВИЧИ НА ВЕТРУ
Люди-сэндвичи, носители рекламы,
Они покинули дома, простились с родными,
Они едут в Петербург работать
И ждать.
Ахмет, Василь и Сергей -
"Модные стрижки за 200 рублей",
"Ремонт ПК" и "Аня – отдых 24 часа" –
Работают и ждут, когда он придет,
Большой Ветер.
Тогда они выйдут на Невский,
Крепче возьмутся за свои рекламные щиты,
Разбегутся, ноги в коленях согнут
И станут летчиками, как в детстве мечтали.
Ах, эти питерские небеса,
Быстрые облака...
«Аня – 24 часа».
«Стрижки», «Ремонт ПК».
В рекламных агентствах звонки, звонки,
Увы, информации нет,
Сколько стоят услуги героев таких,
Как Сергей, Василь и Ахмет.
Бипланы летят, и гудят ветра:
– Земляне, доброе утро,
Пишите контактные номера,
Стригитесь, чините компьютеры!
А где-то в далеком Пхеньяне
Жмет на кнопки усталый Ким или Пак:
– Здравствуйте, можно Аню?
– Сегодня нельзя никак...
ЧУЛОЧКИ
Матроски, стриженые челочки,
Смешные детские рисунки,
Но мне запомнились чулочки,
Они крепились на резинки.
Страна гудит, страна на марше,
Пыхтят станки, летят ракеты,
А мальчики из группы младшей
В чулки позорные одеты.
Как будто все открыты дали нам,
Твори миры, решай задачи,
Но разве можно быть Гагариным
В чулках сползающих девчачьих?
Пока над подлыми застежками
Мои сопели одногодки,
Я истерил и топал ножками,
Истошно требуя колготки!
ИЗГНАННЫЕ
«Послышался голос: «А знает ли кто твои стихи
Наизусть? И те, кто знает,
Уцелеют ли они?» – «Это забытые, –
Тихо сказал Данте, –
Уничтожили не только их тела, их творения – также».
Смех оборвался. Никто не смел даже переглянуться. Пришелец
Побледнел».
(Б. Брехт «Посещение изгнанных поэтов», пер. Б. Слуцкого)
Хотел придумать рай для поэта – и вот тебе на:
Ни пиров Валгаллы, ни сочных гурий Джанната.
олько ранняя осень и домик над озером, и луна,
Кисточки, тушь, бумага – большего и не надо.
Наблюдать за дорожкой лунной, слушать шорохи камыша,
Рыбы тихий плеск да птичий крик над водой,
Так сидит поэт и кисточкой, не спеша,
Он выводит строки – одна прекрасней другой.
И приходят друзья – Вергилий, Овидий, Дант,
Пьют вино, головами кивая, – ты гений, блин!
А потом я внезапно взял и придумал ад -
То же озеро, кисточки, строки... но ты один.
ДО-ДИЕЗ МИНОР
Играй, Сара, играй
Посмертный бессмертный ноктюрн Шопена
До-диез минор.
Тебя зовут иначе, но господин комендант не обязан
Помнить всех по именам.
Господин комендант празднует свой день рождения.
Играй, Сара, играй.
Твой Краков давно judenfrei
И Польша твоя judenfrei,
И так постепенно
Становится мир judenfrei,
Играй же, Сара, Шопена
Играй.
Смерть твоя в белом мундире посреди банкетного зала,
Смерть твоя в белом мундире смеется и пьет вино.
Сара, как ты посмела,
Как ты решилась, Сара,
Выбрать печальный посмертный
Ноктюрн до-диез минор?
В белом парадном мундире, начитатанный и культурный,
Комендант концлагеря Плашув по имени Амон Гёт,
Он ценит хорошую музыку, он тоже любит ноктюрны,
Он машет рукой: – lass sie leben,
И Сара живет. Живет.
ФРАНЦУЗСКИЕ ТРАГИЧЕСКИЕ
ПЕСЕНКИ ИЗ ЖИЗНИ ПРОДУКТОВ
* * *
Анри, разумный майонез,
плясать задумал полонез –
и тут же вытек на паркет...
Мой друг Анри, вас больше нет,
вы – просто лужа на полу,
уже уборщица Лулу
пришла со шваброю и тазом.
Вот так мы потеряли Разум!
* * *
Котлета-террорист Аттила
В тот день купил себе тротила
И с криками «Свобода фаршу!»
Явился к овощам.… О, нет!
Прикрыв собой Луизу-спаржу
И редьку юную Жаннетт,
Упал картофель Оноре,
Навеки превращен в пюре.
* * *
Однажды марципан Гийом
влез на коня и тряс копьем.
Увы, не стать ему Шекспиром,
Его кусали – и от ран
Погиб Гийом. Покойся с миром,
Смешной романтик-марципан.
метаморфоза
Жил да был яйцо Роже,
– Бац – и он петух уже.
* * *
Багет Жан-Поль и Эльза фуа-гра
Друг с другом танцевали до утра
И прочно слиплись к девяти ноль-ноль,
Теперь они ни Эльза, ни Жан-Поль.
* * *
Парижский модный saucisson Луи
Надел с утра ботфорты не свои,
А Николя, седого сыра бри,
Известного бретера и задиры...
На Пре-о-Клер лежит Луи, в нем – дыры.
Мораль ясна: чужого не бери.
* * *
Жил трюфель Жиль на поле под Пиньи,
Он пал в бою от пятачка свиньи.
* * *
Жан-Ги, военный круассан,
Влюбился в суши Кику-сан
И, страстью нежною сгораем,
Все тайны ей поведал он,
А Кику-сан была шпион,
К тому ж, мужчиной-самураем.
Отставка, суд, позор, долги...
О, как ты низко пал, Жан-Ги,
Не куртизанка, не актриса,
Не львица светская, увы,
Тебя лишила головы,
А иностранный кубик риса!