Виктор КУЛЛЭ

 

Поэт, переводчик, литературовед, сценарист. Окончил аспирантуру Литинститута. Кандидат филологических наук. В 1996 г. защитил первую в России диссертацию, посвященную поэзии Бродского. Автор комментариев к «Сочинениям Иосифа Бродского» (1996–2007). Автор книг стихотворений «Палимпсест» (Москва, 2001); «Всё всерьёз» (Владивосток, 2011). Переводчик Микеланджело, Шекспира, Чеслава Милоша, Томаса Венцловы, англоязычных стихов Иосифа Бродского. Автор сценариев фильмов о Марине Цветаевой, Михаиле Ломоносове, Александре Грибоедове, Владимире Варшавском, Гайто Газданове, цикла документальных фильмов «Прекрасный полк» – о судьбах женщин на фронтах войны. Лауреат премий журналов «Новый мир» (2006) и «Иностранная литература» (2013), итальянской премии «Lerici Pea Mosca» (2009), «Новой Пушкинской премии» (2016). Член СП Москвы и Российского ПЕН-центра.

 

 

ОБЪЯВШИЙ НЕОБЪЯТНОЕ

 

Пять лет назад мировые информационные сайты облетело сенсационное сообщение: группа учёных из университетов Болоньи и Пизы, опираясь на новейшие достижения компьютерных технологий и метод реконструкции, разработанный советским антропологом Михаилом Герасимовым, воссоздали подлинный облик творца «Божественной комедии». Результат – представленная на обозрение публики трёхмерная компьютерная модель – оказался довольно непривычным. Менее суровым, не столь горбоносым и устрашающим, как он запечатлён в совокупной культурной памяти человечества: от портретов Боттичелли и Рафаэля – до монет Евросоюза. При взгляде на это измученное лицо трудно представить, что при жизни им в Италии матери пугали непослушных детей. Дескать, будешь себя плохо вести – придёт дядя Данте, кожа которого обожжена Адским пламенем, и унесёт тебя в Преисподнюю. Теперь перед нами лицо живого человека, а не культурного мифа. Глядя на него, мы вспоминаем не только головокружительное путешествие по ярусам бессмертной поэмы, но и реальные перипетии биографии: раннюю смерть любимой женщины, изгнание из родного города, вечное скитальчество, жизнь из милости при дворах случайных покровителей, кипучую политическую деятельность, бесконечные интриги и крушение надежд на вожделенное объединение Италии.

Своим возникновением искусство не в последнюю очередь обязано конечности человеческого существования. Человек не в состоянии смириться с тем, что он смертен – и стремится к продлению собственной жизни в детях, в творениях, в благодарной памяти потомков. Каждый творец – помимо запечатлённой картины своего времени – естественно, пытается оставить нам собственный автопортрет. И тут ситуация окончательно запутывается. Портрет эпохи проступает сквозь черты автора, порой искажая их до неузнаваемости. Не говоря уже о том, что творец по природе склонен к мифологизации собственной судьбы. Проще говоря: параллельно с созданием автопортрета, он запутывает следы, оставляет нам тайные знаки, загадки и шифры – которые, единственно, гарантируют его творению долгую жизнь. Ибо текст, понятый и прочитанный до донца, утрачивает обаяние тайны и умирает.

«Божественная комедия», бесспорно, является одним из наиболее сложно структурированных и совершенных текстов в истории европейской цивилизации. Вникать в неё можно до бесконечности. Едва ли не на каждую терцину Дантовского текста написаны тысячи страниц комментариев. Однако сама сложность архитектоники поэмы сослужила ей дурную службу. Творение подобного масштаба требует адекватного и чрезвычайно компетентного читателя, а их – на протяжении столетий – оказывалось не столь уж много. Недаром язвительный Вольтер иронизировал: «Слава Данте будет вечной, потому что его никто никогда не читает».

В сегодняшней ситуации, когда люди склонны к кратким изложениям и комиксам, ситуация выглядит и вовсе удручающей. Уже появились чудовищные мультики-анимэ, в которых поэма Данте низводится до примитивного мочилова разнообразных монстров – попросту компьютерной стрелялки. Попробуем разобраться: чем наследие Данте актуально для нас сегодня. И актуально ли оно вообще.

Для начала надобно честно отдать себе отчёт, что в наше время даже профессиональные филологи понимают текст Данте достаточно однобоко. Эпитафия на смерть старшего друга, сочинённая Джованни дель Вирджилло, начиналась словами: «Данте, теолог-поэт, во всех искушённый доктринах…» Здесь значимо буквально каждое слово. Начнём с того, что «теолог» поставлен до, а не после «поэта». Для учёных современников так оно и было. Сегодня нам достаточно припомнить вычитанное где-то в энциклопедической статье утверждение, что поэма Данте опирается на труды Фомы Аквинского, чтобы далее воспринимать «Божественную комедию» как гигантскую стихотворную иллюстрацию к чужой философской концепции. Это в корне неверно. Данте, естественно, тщательнейшим образом проштудировал труды Аквината, во многом использовал их, однако его гениальное творение по мысли своей ушло гораздо дальше. Недаром в уже упомянутой эпитафии следует: «во всех искушённый доктринах». Начнём с того, что для теологии своего времени труд Данте был вызывающе революционным. Проще говоря – еретическим.

Для нас является азбучной истиной, что одним из существенных различий между католичеством и православием является наличие у католиков веры в Чистилище. Как известно, структура Чистилища – наравне с Адом и Раем – подробнейшим образом описана в поэме Данте. Однако догмат о Чистилище впервые был принят только в 1439 году на Флорентийском Соборе, и потребовал дополнительного подтверждения в 1562 году на Тридентском Соборе. Итак, сам Ватикан догматически узаконил существование Чистилища лишь более столетия спустя после смерти поэта. Подобная теологическая смелость во времена Данте была чрезвычайно рискованна. Диву даешься: как его – в дополнение ко всем политическим неурядицам – не объявили врагом Церкви и не приговорили к сожжению на костре. Либо – как минимум – отречению.

Появление Чистилища в стройной системе средневекового мироздания означало чрезвычайно многое. Говоря математическим языком, на смену жёсткой бинарной модели сознания была предложена гибкая троичная система. Она была более гуманной – давала душе шанс на загробное искупление грехов. И, одновременно, она в чрезвычайной степени способствовала развитию нового европейского сознания. Именно в этом смысле Данте справедливо следует считать предтечей грядущего Ренессанса: после его поэмы мышление устаревшими оппозициями стало непродуктивным. На смену схоластике пришло более гибкое и продуктивное рациональное мышление, лежащее в основе всего современного европейского сознания. Иных поэтов, в одиночку произведших подобный культурологический переворот, история попросту не знает: ни до, ни после. Без малейшей натяжки можно утверждать, что для христианской цивилизации Запада значение Данте сопоставимо лишь со значением величайших ветхозаветных пророков.

Стоя у истоков нового мышления, Данте естественным образом подводил итог предшествующему развитию европейской культуры. Его поэма (как и научные трактаты) является универсальной энциклопедией всей средневековой учёности своего времени. Вплоть до вещей самых неожиданных. Достаточно упомянуть, что за 180 лет до путешествия Колумба Данте довольно точно сумел описать звёздное небо экватора.

Архитектоника поэмы чрезвычайно сложна, в ней всё взаимосвязано и выверено, пронизано не только мистическими откровениями, но и точнейшим нумерологическим расчётом. Вероятно, в истории человечества это был последний случай, когда сознание одного-единственного человека могло вместить в себя полную картину современного мира. И адекватно отразить его. В дальнейшем количество накопленных знаний стало умножаться подобно снежному кому – так что даже величайшему из гениев повторить подвиг Данте стало уже не по силам. Один из знаменитых афоризмов Козьмы Пруткова гласит: «Нельзя объять необъятное». Так вот, Данте остался в истории едва ли не единственным человеком, которому это удалось.

Со времён Просвещения поэму Данте привычно сравнивают с готическим собором. Аналогия эта красива, точна, однако следует помнить, что сопоставление с готическим собором не во все времена было комплиментарным. В прославленной триаде итальянской литературы – Данте, Петрарка, Боккаччо – имена отнюдь не всегда выстраивались в подобной последовательности. Для людей Ренессанса понятие «готики» означало всё грубое, мрачное, варварское, что было связано со временами Средневековья. Проще говоря – враждебное. Вспомним, что сам термин «готическое искусство» – именно в смысле «варварское», противоположное светлым гармоническим идеалам Ренессанса – впервые был введён в обиход Рафаэлем. И хотя великий Петрарка всю жизнь завидовал Данте (и даже пытался переплюнуть его, создавая на латыни неудобочитаемую поэму «Африка»), хотя Боккаччо благоговел перед создателем «Комедии», к которой с его лёгкой руки приклеился эпитет «Божественная» – уже последующие поколения подвергли Алигьери жесточайшей критике. Данте критиковали за грубость стиля, за отход от традиций античности. Дошло до того, что в XV веке учёный-латинист Джованни да Серравалле попытался – из лучших побуждений – перевести «Божественную комедию» на латынь, чтобы хоть как-то защитить её от нападок современников. А в XVI веке выдающийся лингвист кардинал Пьетро Бембо в основополагающем трактате о языке убеждённо отстаивал совершенство стихотворной гармонии Петрарки, приводя в качестве отрицательного примера примитивный и грубый стих Данте.

Так продолжалось на протяжении столетий. Хотя для художников поэма Данте – наравне с Библией – служила неиссякающим источником вдохновения, в литературе его авторитет был невелик. Данте представлялся чем-то вроде коллективного культурного бессознательного эпохи Средневековья – с её болезненными мистическими видениями и страхами, жестоковыйной моралью, глубочайшим пессимизмом и апокалипсическими пророчествами. Неблагодарное человечество отвернулось от единого зеркала, в котором оно было запечатлено в своей целостности, в пользу множества более мелких и комфортных в употреблении зеркал.

Лишь эпоха романтизма с её углублённой тягой к мистике сделала возможным возрождение интереса к Данте. Началось с увлечения сумеречными образами «Ада», а закончилось возведением Данте на пьедестал в числе величайших гениев человечества – наряду с Гомером и Шекспиром.

В русской литературе – в силу её исторического запаздывания – всё складывалось по-иному. Данте будоражил воображение едва ли не всех отечественных гениев: от Пушкина до Достоевского, от символистов до Булгакова. А совершенство плана «Божественной комедии», бесспорно, легло в основу задуманной и незавершённой Гоголем поэмы «Мёртвые души».

Тем не менее, всё сказанное относится к прошлому. Филологи и культурологи могут и дальше до бесконечности вчитываться в глубины Данте, но вопрос о его актуальности в наше время остаётся открытым. Не смею претендовать на глобальные обобщения, но моё личное мнение таково. В настоящий момент европейская культура находится в ситуации, чрезвычайно близкой к той, которая призвала к жизни гений Данте. На смену прежней парадигме сознания грядёт новая – связанная с развитием информационных технологий, крахом привычных идей гуманизма и либерализма, порождённых веком Просвещения. Я оптимист. Я верю, что за каждым кризисом рано или поздно должен забрезжить луч надежды. Но для того, чтобы справиться с этой задачей, человечеству необходимо оглянуться на собственное прошлое. Увидеть себя в зеркале – во всем величии и ничтожестве. Только тогда появится надежда на какое-то новое, качественно иное бытование культуры. А лучшего зеркала, чем «Божественная комедия» великого флорентийца, пока ещё никто не создал.