Константин ЕМЕЛЬЯНОВ

 

Родился в 1966 году в Алма-Ате (Казахстан). Окончил факультет журналистики Казахского ГУ. Работал в местных газетах, журналах и на радио. Живёт в США с 1997 года. Публикуется в русскоязычных изданиях США: журналах «Чайка», «Новый Журнал», «Русский Глобус», газете «Каскад». В журнале «Кольцо А» публикуется впервые.

 

 

В ПОГОНЕ ЗА АМЕРИКАНСКОЙ МЕЧТОЙ

Очерк

 

I

Моя трудовая американская биография началась, когда мне уже было за тридцать.

Только что родился сын, и нужно было пополнять бюджет семьи. Да и возиться дома с кричащим круглосуточно младенцем не очень-то хотелось. Жена находилась в послеродовой депрессии и занималась собой и ребенком.

К тому же, говорил я себе, не отдыхать же сюда приехал.

В стране, из которой недавно иммигрировал, к тридцати своим годам отработал десять лет. Занимал не последнее место в профессии журналиста. Надеюсь, не в силу чьей-то помощи.

Обзавелся полезными связями и знакомствами. Помогая кому-то пристроить «очень умного джигита» или «талантливую девчонку», я свято соблюдал главный постулат позднего социализма: ты - мне, я - тебе.

Этот принцип пережил и социализм, и дикий рынок, последовавший за ним. Обычно услуги возвращались ко мне добром, так как, помогая кому-то, я знал, что когда-нибудь помогут и мне. Так и происходило.

Здесь же, в Америке, мои иллюзорные надежды на подобное существование разбились вдребезги сразу по приезде. Хоть и говорили, что чем-то канувший в Лету Союз и Штаты были похожи, я категорически это отрицаю. Нет, не были мы похожи ничем!

Первые месяца два я просто просидел дома, фигурально вися у работающей жены-американки на шее. Отец ее, мой тесть, тогда работал перед выходом на пенсию, был на подъеме, занимая высокий пост вице-президента большой железнодорожной компании.

Однако ни он, ни жена моя о том, чтобы помочь мне с трудоустройством, никогда не заикались. Как говорится, зять - любит взять.

Старые знакомые-иммигранты, наоборот, всячески подкалывали меня тем, что «у тебя-то с женой-госслужащей проблем с работой не будет!». Что действовало на меня, измученного бездельем, безденежьем и безработицей, до того угнетающе, что я все эти отношения прекратил.

В одну из бессонных ночей меня осенило: не принято у них, американцев, помогать друг другу, будь ты родственник, жених или самый лучший друг! Как это принято у нас: русских, казахов, украинцев, узбеков и других жителей бывшего СССР.

Когда жена рассказала, что отец ее, свою родную дочь, даже на бесплатную стажировку в компанию отказался взять после университета, моя уверенность подтвердилась. В стране победившего капитализма - каждый сам за себя. Безо всяких исключений. Это была моя первая усвоенная здесь истина.

Вскоре, еще не приступая к общественно-полезному труду, я выяснил для себя и вторую, тоже очень важную. Все прошлые регалии, звания, медали и должности здесь никого не интересуют. Это работает и в отношении наших иммигрантов, за очень редким исключением.

Если ваша фамилия не Шостакович, Бродский или Солженицын, то придется начинать на той же стартовой площадке, где начинают все выпускники американских средних школ.

Я не раз убеждался, как параллельно мы, иммигранты, и американские вчерашние старшеклассники идем по жизни на пути к щедро рекламируемой мечте ноздря в ноздрю. Даже сидим в одних очередях за получением номеров социального страхования, пособий по безработице, водительских прав и т.д.

– Русские? Наши лучшие клиенты! – улыбкой встретила меня пожилая сотрудница офиса социального страхования. Истолковав мой взгляд как немой вопрос, начала объяснять, разгибая (а не загибая пальцы, как у нас), перечисляя:

– Русские всегда приходят на интервью за полчаса до назначенного времени и никогда не опаздывают.

– Приносят все необходимые документы и даже больше чем надо, – продолжила она. – Наши-то, местные, обязательно какую-нибудь бумажку да забудут. Да и заполнены у вас все формы аккуратненько.

– И наконец, – сотрудница местного собеса разогнула последний палец, – вы всегда такие вежливые и никогда не спорите с властями. Ну просто идеальные клиенты! – лучезарной улыбкой опять одарила она, выписывая мне номер социального страхования.

Знала бы эта дружелюбная американка, какие огонь, воду и медные трубы прошли мы все в Союзе, в разных ЖЭКах и ОВИРах. Когда из-за одной неправильно поставленной подписи или запятой советские чиновники заставляли нас снова и снова заполнять бумажки сначала.

 

II

Мое первое место американской работы - безо всякой протекции - состоялось в местном баре с символическим названием «Последний шанс» (TheLastChance). С той разницей, что для меня это был шанс первый. И работали вместе со мной немало выпускников средних школ.

Позиция официанта или посудомойщика-уборщика посуды (dishwasher-basboy) – наиболее распространенная среди молодых американцев стартовая ступенька будущей карьеры. Ничего зазорного не видят будущие юристы, адвокаты и президенты в том, чтобы по вечерам несколько дней в неделю таскать коробку с грязной посудой на кухню, загружать ее в посудомойку и вытирать оставшиеся за кем-то пивные остатки на потёртых столах.

Никаких рекомендаций и интервью для такой работы не требуется. Хозяин заведения посмотрит на тебя мимоходом, перемолвится парой слов и быстро определит, подходишь ты ему или нет. Часто объявления о том, что требуется официант или посудомойка печатаются в местной газете или наклеены прямо на дверях бара или ресторана.

В конце 90-х с работой в США не было проблем, как сейчас. Особенно с малоквалифицированной и малооплачиваемой. Экономика США была на подъеме, и малый бизнес, включая ресторанный, процветал вовсю.

В то время подсобные рабочие и прочие любители физического труда необходимы были во многих барах, ресторанах и магазинах. Можно было зайти буквально с улицы и через час уже получить работу.

Хотя редко кто оставался здесь больше года, а тем более двух. Студентам почасовая, пусть даже минимальная оплата, а особенно чаевые (не подотчетные налоговой инспекции) очень помогали платить за аренду жилья и машины. Были и такие, кто из официанта вырастал до должности менеджера по залу, а то и получал свою долю в бизнесе, оставаясь надолго и зарабатывая уже гораздо более серьезные деньги.

Последний пункт ко мне не относился совсем. Да и для позиции официанта был я немного староват и недостаточно хорошо владел английским языком. Клиенты, особенно подвыпившие, говорили невнятно, а исполнения ожидали сиюминутного. Что поделать, клиент всегда прав.

Определили меня на кухню в посудомойки и уборщиком столов. Работа не пыльная. Но мокрая и пахучая. Пожилой черный мужик по имени Вес (от Wesley), весь в татуировках, с бритым наголо черепом и постоянно курящий ментоловый Cool, научил меня в два приема загружать машину и правильно убирать столы.

На мой вопрос он объяснил, что неубранный или плохо, наспех убранный стол не отдадут новым клиентам. А значит, создадутся очереди, и «патроны», как их еще называют, будут раздражаться. И кто знает, может, не придут сюда опять. Что есть худшая новость для любого хозяина подобных заведений. А потому убрать стол от посуды и объедков и привести его в товарный вид необходимо как можно скорее. И правильно.

– Если хочешь знать, это даже искусство, – поучал меня Вес, укладывая в аккуратные ряды грязные стаканы, ложки и тарелки. – Поверь, ты не хочешь грохнуться где-нибудь в зале с этой коробкой и побить все тарелки. Так у тебя и зарплаты не хватит рассчитаться.

– Да и лучше сделать один-два похода на кухню и загрузить ящик правильно!

Искусству загружать машину и коробки с грязной посудой я научился за неделю. Еще одна ушла на умение балансировать с коробкой, набитой посудой, в переполненном зале. А уже в начале третьей недели Вес милостиво оставлял меня одного в посудомоечной, отправляясь на продолжительные перекуры.

Работал я неполный рабочий день (так называемый parttime), обычно с шести вечера до двух-трех часов ночи. Платили мне минимальную заработную плату: меньше шести долларов в час. Еще двадцатку-другую я получал чаевыми. Вернее, получали их официанты, работающие со мной в смену, а потом делились в отношении три к одному. То есть себе брали три-четыре доллара из пяти, оставляя мне один-два.

Во времена больших пивных праздников или футбольных матчей народ в бар валил без передышки. В те вечера моя выручка достигала тридцати-сорока долларов за смену. Что до сих пор считается очень неплохим заработком. Те же официанты делали на столах своих постоянных клиентов за вечер сотню баксов, а то и больше. Но им нужно было и поговорить с клиентами, посмеяться и так далее. Я же молча прибегал к опустевшему столу, быстро загружал коробку несвежей посудой, вытирал стол насухо и так же быстро исчезал на кухне. Все мои контакты с клиентами сводились к нулю.

Постепенно, несмотря на ломоту в теле и общую усталость, я в ночную жизнь втянулся. Однако тут начались размолвки дома. Какой супруге понравится, когда муж, он же и молодой отец, приходит с работы далеко за полночь, мокрый и вонючий от вытертого за вечер пива! И не только вытертого.

В качестве бонуса каждому из официантов, поваров и посудомойщиков полагался один бесплатный «дринк» после окончания работы. Так и сидели мы еще полчасика после закрытия, потягивая какой-нибудь «BlueMoon» или «Millerlight».

Можно было выпить и больше, но уже за свои. Поэтому, чтобы не спиться совсем и не разрушить молодую семью в самом ее начале, я работу в том баре скоро оставил. Пройдя свое «боевое крещение» пивом и чаевыми.

 

III

Подобные интеллектуальные работы, типа грузчика в винно-водочном или кассира-распаковщика в свечном магазине, длились недолго, так как обе достались как временные, пока постоянные работники болели или догуливали отпуска.

В свечном магазине я даже научился выбивать чеки на кассе и правильно давать сдачу покупателям (cashregister). Немного интереснее, чем таскать тяжести до одури. Но запах свечей всех сортов и размеров доводил до тошноты и головокружения.

Вся одежда моя, и не только рабочая, пропиталась насквозь сладковатым запахом декоративных свечей, несмотря на ежедневную стирку. Вскоре запах стал преследовать меня повсюду, даже во сне, и я был рад, когда вышел из отпуска работник, которого я замещал.

К тому времени, продолжая свое заочное соревнование с американскими старшеклассниками, я усвоил еще один урок местного трудоустройства. Только низкие по оплате должности можно было получить, что говорится, с улицы. Если желаешь работу почище, в офисе и за более высокую плату, то необходимо освоить более «научный» подход.

В первую очередь составить резюме или краткую производственную характеристику для потенциального работодателя. Неплохо бы и тесты кое-какие пройти, например, количество печатных знаков в минуту на машинке или компьютере, знание офисных компьютерных программ (MicrosoftWord, Excel и т.д.), знание английского языка (TOEFL) и прочие навыки.

Такую помощь мне могли оказать только в одном величайшем изобретении капитализма - временном агентстве по трудоустройству (TemporaryAgencies или Temp. Agency), которые есть в каждом населенном пункте США. Рассчитаны они как раз на вчерашних выпускников школ, студентов вузов, вышедших из декрета женщин и недавних иммигрантов типа меня.

Хотя с первой попытки получилось не так уж просто. Вернее, совсем не получилось. Хозяйка агентства - совсем молодая девчонка, много младше меня, очень неодобрительно просмотрела мои компьютерные и печатные тесты и лишь обещала позвонить. Если кто-нибудь заинтересуется.

Во втором агентстве меня ожидал, как говорят любители азартных игр, джек-пот. Мой ангел-хранитель, белокурая женщина по имени Мелба, не только помогла мне с составлением резюме, пока короткого, но даже отпечатала несколько экземпляров для меня и будущих работодателей.

Она же обещала связаться с коллегой из такого же агентства в неподалеку лежащем городке и узнать, нет ли чего-нибудь для меня там. На многое я не претендовал, но все-таки офисный опыт у меня кое-какой был. Тем более искали работника на неделю.

– Всякое может быть, – обнадеживала меня Мелба, – я сама на этой работе уже пятнадцать лет, а пришла так же, как ты сегодня, как временный работник.

После долгих ожиданий мне предложили место в офисе по аренде квартир. Там как раз подыскивали человека, способного внятно отвечать по телефону и на своей машине кататься по комплексу и показывать потенциальным арендаторам их будущую обитель. Искали предпочтительно девушку или женщину, но на худой конец готовы были взять и меня.

– Постарайся понравиться и закрепиться, – подбадривала Мелба, – а потом они тебя сами найдут.

Платили в офисе в два раза больше, чем в баре, и в три – чем в свечном магазине. Да и к рубашке с галстуком я более привычен, чем к фартуку продавца или резиновым рукавицам мойщика посуды.

Так что, вроде, по этой отвесной лестнице я поднялся на одну ступеньку выше.

 

IV

В конце дня меня отозвала в сторону помощник менеджера квартирного комплекса Сесилия, чернокожая американка лет сорока пяти, с копной жестких волос «а ля Джаннет Джэксон».

– Слушай, парень, – заговорщически понизила голос она, – ты, давай, поосторожнее, ОК?

За что я уважаю афроамериканских женщин, так это за их прямоту. Они не ходят вокруг да около, как их белые коллеги, измученные политкорректностью. Поэтому я хоть и напрягся слегка, но не обиделся и дал ей высказаться.

– Ты возил недавно даму на осмотр однокомнатной? – спросила Сесилия тоном опытного следователя.

Я только что показывал престарелой миссис Питинголо комплекс новых домов, могущих ее заинтересовать. Божий одуванчик с седыми кудряшками, трясущимися, как игрушки на новогодней елке, всю дорогу развлекала меня рассказами о своей семье, пока я возил ее на своей машине из одной съемной квартиры в другую. Под конец поездки она долго прощалась, называя меня «Mister Nice Guy».

– Возил, возил, - утвердительно продолжала Сесилия. – Да еще усадил на пассажирское место рядом с собой, а не на заднее. Как положено по инструкции.

– Какой инструкции? – выдохнул я, вспоминая про седые трясущиеся кудряшки.

Терпеливо, как с недоразвитым ребенком, моя коллега продолжала укоризненно качать головой.

– А что случится, если она скажет, что ты к ней приставал? – не отставала Сесилия.

– К кому? – продолжал тупить я, не в силах забыть про качающиеся на елке новогодние игрушки.

– У нас клиенты разные бывают, – зловеще и даже с некоторым осуждением сказала Сесилия. - В прошлом году Джона из-за этого как раз и попросили.

Мои милые американцы! Придумавшие такое невинное развлечение на работе, как «сексуальное домогательство» (sexual harassment), согласно которому коллегу или клиента противоположного пола нельзя было не то что тронуть пальцем, но и даже посмотреть неподобающе в ее сторону.

Сколько карьер было разбито на этой почве! А сколько судебных процессов с неустойкой проведено и еще предстоит!

Видя мое недоумение, переходящее в стыд, как будто я действительно держал в голове черные мысли насчет несчастной госпожи Питинголо, Сесилия сменила гнев на милость:

– Я тебе просто хочу помочь, как нельзя делать. Для твоей же пользы. Мы все здесь как-бы friends и должны помогать друг другу. Так что впредь сажай клиентов только на заднее сиденье и в одиночку пустые квартиры не показывай! Хоть меня позови!

Заверив Сесилию, что мы с ней очень даже cool, я подумал, снимая опостылевший за день галстук, о том, как нелегко все-таки зарабатывать свой хлеб. Даже здесь, на цветущих нивах капитализма!

 

V

Наконец, после месяцев проб и ошибок, зерна моих первых трудовых достижений в виде резюме, составленных аккуратной Мелбой, проросли-таки наружу.

И в один прекрасный вечер мне позвонили и предложили постоянную работу. Там, где я проработал больше полугода! Как когда-то в школьных начальных классах дружить с девчонкой больше месяца считалось очень долгим периодом. А уж пары, «ходящие» по полгода, вообще просто-таки обязаны были после выпускного бала пожениться!

Уже стало казаться мне, что моя американская мечта очень скоро воплотится в новый дом, машину и внушительный счет в банке. Хотя предлагали всего лишь место русскоязычного телефонного оператора в только что созданной компании «Звездные технологии» или коротко «Startec».

Находилось, правда, это «звездное» местечко не близко, в соседнем графстве, примерно в часе езды на машине. Да и платили всего восемь долларов в час, что лишь немного больше минимальной заработной платы. Зато можно было бесплатно позвонить раз в неделю друзьям или родственникам куда-нибудь в Алма-Ату.

Работа была отчасти на русском языке и постоянная. Суть ее заключалась в телефонном соединении иммигрантов из бывшего Союза, живущих в США, с их родственниками из Украины, России, Казахстана и других республик. За довольно смешную цену: что-то около семидесяти центов в минуту.

Работал я по сменам, в дневную и вечернюю, примерно часов шесть-семь в день. Приходилось иногда возвращаться за полночь. И даже однажды выйти на работу рано утром после новогодней ночи.

Компьютерные программы, используемые нашей компанией для короткого воссоединения родственников по обе стороны океана, были достаточно просты. Звонят тебе, скажем, наши клиенты из Нью-Йорка и дают телефон в Киеве или Москве.

Ты набираешь искомый номер, нажимаешь клавишу в компьютере и - вперед! При желании мы могли, используя технику, слушать то, о чем наши абоненты разговаривают. Но нужды в том не было, да и клиенты поджимали непрерывными звонками.

В свою очередь, наше начальство постоянно слушало нас, операторов, проверяя, достаточно ли вежливо и профессионально мы разговариваем с клиентами. И не только русскоязычных телефонистов, но и работавших в компании китайцев, корейцев, индусов, арабов и других. Кстати, и сам «Startec» основали выходцы из Индии, чей офис располагался прямо за нашими спинами.

Быть постоянно вежливыми с клиентами оказалось нелегко. При помехах соединения или обрыве разговора клиенты всегда обвиняли нас, сидящих в одной комнате операторов. Как будто мы специально им связь через океан оборвали.

– Зажрались, дармоеды! – кричал из трубки пожилой дед из Филадельфии. – Туалеты тебе надо мыть, а не по телефону говорить! Г..но из унитазов отдраивать!

Тут трубку перехватила его супруга, более вежливая и понятливая пожилая дама. Которой я пытался объяснить причину неполадки. Но еще долго на заднем фоне вклинивалось в разговор:

– Туалеты! Унитазы! Дармоеды!

Обслуживали мы и англоязычных клиентов, звонящих из Америки во все части света. Так что доводилось слушать оскорбления и на английском языке.

Однажды я объяснял одному типу из Нью-Джерси причину, по которой мы не имеем связи с Марокко. Недослушав, он вдруг начал обвинять меня в том, что я слишком грубо с ним разговариваю.

– Компания работала бы лучше, не будь ты такой дыркой в з..днице, – бросил он.

– Сэр, кто из нас сейчас кому грубит? – вежливо, как мог, вопрошал я, раздираемый внутренней злобой, но крепко сдерживаемый трудовым контрактом.

К тому же было трудно забыть, что менеджеры, затаив дыхание, слушают меня сейчас на своей линии.

Удивительно, что, когда связь между Америкой и другими странами работала нормально, клиенты воспринимали это как должное. И очень редко нас, телефонистов и операторов, благодарили.

Однако стоило случиться малейшей неполадке, то громы небесные метались на наши бедные головы. В результате стрессов и довольно малой за это компенсации уволились в конце месяца сразу несколько русскоговорящих девчонок. На их место пришли молодые люди и девушки, родившиеся здесь, в США, в семьях иммигрантов из бывшего Союза.

Было им немного больше восемнадцати лет, с компьютером они были на «ты», водили новые, а не подержанные, как у меня, блестящие автомобили и легко перепрыгивали в речи с русского на английский. По разговорам и повадкам напоминали они местных «мажоров» и представляли собой поколение «двухтысячников» (millennials) в наступающем двадцать первом веке.

По-английски они говорили чисто, без акцента, в отличие от меня и других работающих в компании недавних переселенцев.

Еще они ввели в обращение смешанный англо-русский слэнг, типа глаголов «юзать» (использовать), «сэйфовать» (спасать, сохранять) и тому подобное. Слышал я от них и фразы по телефону типа:

– Ну, мы вам договор пришлем, а вы его посайнуйте (от слова «sign» - подписывать) и все going to be OK.

И, самое смешное, их на том конце провода прекрасно понимали!

Так вот, к тому времени, когда пришла эта смешанно-говорящая русско-американская молодежь, я оставался одним из последних «ветеранов». Хотя и проработал всего полгода. Объявили вакансию на место менеджера по залу, куда входила наша группа телефонистов. Это означало возможность повышения зарплаты, хотя работы стало бы больше. Подумав и решив, что на место могу претендовать, я подал свою заявку.

Через неделю стало известно, что менеджером зала назначили индуса. Который, кстати, проработал в компании меньше моего. Работать за небольшую плату в любое время суток после этого мне уже не улыбалось.

Мне, получившему недавно американское гражданство, в скором будущем открывались новые перспективы. И хотя я из телефонной компании вскоре ушел, но переквалифицироваться в управдомы уже не было нужды.

 

* * *

Офисы социального страхования для нищих и малоимущих, а по-нашему, собеса, расположены по всей стране. В одном из них мне удалось какое-то время поработать. Случилось это уже после получения гражданства, да и то по чистой случайности. Открылась вакансия русскоязычного специалиста по льготам и меня, после недолгих собеседований, туда приняли.

Что интересно, на знание русского языка, подтвердить, что я действительно могу говорить, меня тестировал работник-американец. Расспросив меня про имя-отчество и биографию, он с акцентом спросил, каких русских писателей я знаю и ценю.

Помня всеамериканскую любовь к Достоевскому, я упомянул Федора Михайловича, хотя, честно говоря, мне он всегда казался тяжеловатым. А еще Толстого и Чехова. Трудно представить, как где-нибудь в России при приеме на работу британца или американца на знание языка проверяют местные. Но здесь, в Америке, случается всякое.

Так, заложив в душу читающего американца симпатию, я прошел интервью на ура и получил официальное подтверждение, что я - настоящий русский. Теперь я имел право помогать клиентам устно во время интервью и переводить на английский их паспорта и свидетельства о рождении.

Все американские трудящиеся считают огромную армию офисных служащих в большинстве своем бездельниками и карьеристами. Однако, несмотря на насмешки, миллионы американцев все же продолжают работать в офисах, включая и столицу. И это понятно: в эпоху интернета на нас, «Гомо Бюрократикус», лежит вся бумажная мощь Америки. Одной подписью или нажатием кнопки на компьютере мы можем закрыть магазин или банк, остановить выплаты зарплат, пенсий или льготных пособий.

В силу этого новая работа сделала меня в русскоязычной среде Вашингтона и окрестностей фигурой достаточно известной. Хотя и ненадолго. Когда я оставил работу в Customer Service, мне рассказывали, что приходили какое-то время в офис русскоговорящие бабульки, передавали мне приветы и поручения разобраться в причинах неполадок с выплатой их пособий. Или просили помочь перевести форму для подачи заявки на пособия, а заодно и паспортные данные. Этим, кроме интервьюирования, я и прозанимался несколько лет, намного облегчая жизнь бабулькиных родственников и социальных работников.

В «Большом Вашингтоне» (включающем не только саму столицу, но и прилегающие к ней штаты Вирджиния и Мэриленд) русскоязычных примерно тысяч  сорок. Есть у них свои магазины, рестораны, адвокатские и риэлторские конторы, редакции газет и журналов.

Много среди иммигрантов пожилых людей, за 70, для которых вся работа уже позади. Причем, работа в бывшем СССР на начисление американской пенсии не влияет. Большинство престарелых иммигрантов могут рассчитывать только на социальные программы. К ним относятся почти полное медицинское страхование в масштабе страны и месячное денежное пособие, рассчитанное на малоимущих и пожилых людей.

В качестве «собесовца» мне довелось не только проинтервюировать сотни наших бывших соотечественников, но и посетить и осмотреть несколько домов, библиотек и клубов для наших иммигрантов. Раз в месяц меня вместе с русскоязычным врачом-иммигрантом из местной больницы пенсионеры зазывали к себе на лекции в иммигрантскую библиотеку.

Народу на такие встречи собиралось немало, ведь льготы вопрос серьезный. Приходили не только пожилые люди, но и их взрослые дети, уже адаптировавшиеся в американской действительности, а заодно и внуков с внучками приводили. Пока мы заседали, дети могли позаниматься в кружках танцев, самодеятельном театре или попеть в хоре.

 

* * *

Форма одежды офисного работника называется «business casual». Галстук не обязателен, но для мужчин – брюки и рубашка (желательно отглаженные), для женщин – юбки до колен и блузки. Перед выходными, по пятницам, даже разрешается ношение джинсов и теннисок. На ногах должна быть любимая обувь вашингтонских бюрократов – кроссовки, вошедшие в моду в конце 80-х.

Многие работники по утрам доходят в них от станции метро до офиса, чтобы переобуться затем в парадную обувь. Поэтому на улицах Вашингтона можно часто увидеть деловых женщин и мужчин в дорогих костюмах и даже с ультрамодными галстуками, но в кроссовках.

Некоторые из моих коллег офисный стиль одежды на службе, и так не слишком тяжелый, воспринимают еще более облегченно. Работал как-то в нашем офисе один американец по имени Рэнди. Седовласый и худощавый белый мужчина лет 65-ти. То ли наносился он галстуков в свое время до тошноты, то ли в преддверии пенсии совсем махнул рукой на приличия, но последнее лето проходил он на работе в гавайской расписной рубахе и… в шортах.

–Рэнди, – в ужасе говорил я ему, – они тебя уволят! – имея в виду начальство. – Нигде не сказано, что ТАК в офисе можно ходить!

– Да, – отвечал мне с хитрой улыбкой Рэнди, – но нигде и не говорится, что ТАК в офисе ходить нельзя!

Так ведь и проходил, шельмец, все лето в своих шортах. Поскольку с посетителями лицом к лицу не встречался и ничьего взгляда не оскорблял.

Большинству же посетителей все равно, в шортах ты или нет, лишь бы дал им то, за чем они пришли. В работе с ними, главное не сбиваться с написанного скрипта, по-простому шпаргалки. Когда я начинал, то все время носил с собой шпаргалку с вопросами интервью, переведенными на всякий случай и на русский.

Хотя на самом первом своем свидании с глухонемым клиентом, но читающим по губам, так переволновался, что перепутал «deaf» (глухой) с «dead» (мертвый) и на английском спросил был ли он мертвым от рождения. Опомнился только, когда за столом мой гость, его адвокат и мой куратор громко заржали, как кони. Хорошо хоть, с юмором клиент оказался, а то мое первое интервью могло бы стать и последним.

На моей памяти за все время работы уволили в первый год только одного типа. Который заснул за столом в ходе интервью. Да и он бы, наверное, мог сослаться на состояние здоровья, если бы не было у него других «косяков». А так как к начальству на него бегали жаловаться другие сотрудницы, то решили от него избавиться.

Если же работник выдержит испытательный срок, то уволить его, даже при всем желании начальства, будет очень непросто. Так как за него будет теперь весь Трудовой Кодекс США. И обжаловать спорное решение он может вплоть до Верховного Суда страны с выплатой всей удержанной зарплаты плюс компенсации за моральный ущерб. А начальству потом намекнут, мол, сами виноваты, вовремя не избавились!

 

* * *

Если бы у государства было достаточно денег, то льготы давали бы всем. Но так как бюджетных средств на «социалку» всегда не хватает, приходилось нам, работникам соцстрахования и обеспечения, многим из посетителей отказывать. И за это выслушивать оскорбления, а иногда и угрозы.

Пришел как-то на интервью мужичок в ковбойской шляпе. Это в Техасе такие шляпы носят все, а здесь очень немногие. После короткого интервью, разузнав, что у мужичка есть какие-то сбережения и даже две машины, я ему объявил, что на социальную помощь он претендовать не может. Так как программы рассчитаны на совсем неимущих или очень мало имущих. Мужичок мою отповедь выслушал, поинтересовался происхождением моего акцента и, поднимаясь с места, произнес вместо прощания:

– Как получилось, что в офисах так мало настоящих американцев, и всю работу отдали приезжим иммигрантам? Немудрено, что и льготы все у нас отобрали!

Я бы мог, конечно, ответить ему, что «коренные» американцы как раз и не хотят устраиваться на подобные нервные нелегкие работы, оставляя эту «привилегию» приезжим. Им нужно денег много и сразу, а уж если работу, то с офисом и личным шофером. Например, каждое лето через наш офис проходило немало молодых парней из Сербии, России, Турции, получавших номера социального страхования для сезонного трудоустройства. В основном на позиции официантов или спасателей в бассейнах. Когда-то эти работы были нарасхват у местной молодежи, вчерашних выпускников школ перед поступлением в колледжи и университеты. Сейчас подавляющее большинство рабочих мест принадлежит иммигрантам. Про озеленительные работы и чистку улиц я уже и не говорю: их прочно захватили легальные и нелегальные иммигранты из Мексики, Сальвадора, Гватемалы и других южноамериканских стран. 

Да только не стал я ничего ковбою говорить. Потому что подобные реплики выслушивал не впервые. Это еще не самое грубое, что мне доводилось слышать. Бывало, что и к психиатру советовали обратиться. На слуху были случаи, когда наших рабочих во время интервью не только оскорбляли, но и плевали в лицо, пытались ударить и т.д. Однажды под конец рабочего дня в наше окно даже влетел с улицы булыжник, брошенный очередной горячей головой, получившей отказ на льготы. Слышал я и об угрозах клиентов встретить кого-нибудь из наших сотрудников после работы. Прямо как в средней школе.

Охранники наши обязательно раза два-три в неделю какого-нибудь не в меру разошедшегося клиента за руки на улицу выводили. А то и передавали полиции для успокоения. Для таких буйных голов в офисе созданы «черные списки», и провинившимся запрещено появляться в офисе без социального работника или адвоката.

В свое время нам начальство строго запрещало держать на столе любые острые предметы, вплоть до шариковых ручек. В конце концов до того дошло, что каждый стол превратили в кабинку, отгороженную от посетителя толстым стеклом.

Хотя большинство клиентов абсолютно нормальные и вежливые люди, несмотря на свою нищету или болезни. Многих из них я за несколько лет работы в конторе стал узнавать в лицо или по именам. Так как появлялись они у нас в офисе по крайней мере раз в месяц, а иногда и чаще, если теряли чек на социальное пособие. Среди них были и живущие в юго-восточной части города, в так называемых «прожектах», и очень много просто бездомных.

Нищих и бездомных стало в Вашингтоне особенно много в конце 80-х, когда закрыли местный психиатрический госпиталь Святой Елизаветы. Там лечились многие бедные пациенты, страдающие психическими заболеваниями. Денег на их лечение у городских властей оказалось недостаточно, и клинику почти полностью распустили.

Несмотря на лишения и нужду, вашингтонские попрошайки считаются одними из самых вежливых в стране. Если не получат денег, все равно пожелают хорошего дня и пойдут дальше. В Филадельфии, для сравнения, когда я отказал нищему, тот сильно обиделся и начал склонять меня по матери. А в Мемфисе, штат Теннесси, бродяги могут и с кулаками наброситься при отказе дать им немного мелочи.

– Эй, парень, – как-то обратился ко мне чернокожий мужик лет сорока, – у тебя отличная походка! Сразу видно, что ты вырос на улице!

Я, конечно, не модель, но от таких слов приосанился и даже поговорил с ним немного. Он мне рассказал, что вырос здесь, в Вашингтоне, но не в центре, а на бандитских окраинах Юго-Востока. В юности был членом подростковой банды и много дрался с такими же парнями из соседних дворов. Сейчас вроде образумился и даже ищет по городу работу.

Я тоже вспомнил, как десятиклассником бегал в ватаге алма-атинских пацанов на «разборки» с такими же пацанами-старшеклассниками из соседней школы. А в своих районных «бандах» середины 80-х мы даже ходили в развалку, как тогда говорили, «по-центровски».

Отдав на радостях пять баксов своему неожиданному собеседнику - на метро до дома, как он уверял, - я пошел себе дальше, погруженный в приятные воспоминания. И, отойдя немного, опять услышал за спиной знакомое:

– Эй, дружище, я вижу, что ты вырос на улице! – дружелюбно взывал мой собеседник к пробегающему мимо пузатому мужику офисного вида с портфелем. – Я это вижу по твоей походке!

 

* * *

По своему опыту проживания в трех странах я бы поделил все страны на мужские и женские. И дело не в окончаниях названий, а в том, кто задает тон и влияет на ритм деловой, культурной и социальной жизни.

По моему мнению, Америка стала женской страной, функционирующей в первую очередь для женской половины населения. Начавшись лет 60 назад, феминистическое движение набрало силу и преобразило Штаты. В первую очередь, столицу и другие крупные города. По численности женщин в США на четыре миллиона больше чем мужчин. Права женщин, их продвижение по службе, образование, безопасность защищены здесь лучше, чем в любой другой стране мира. Подтверждение тому – и факт выдвижения женщины на пост президента страны.

Ну а в офисах женщин подавляющее большинство. По крайней мере, в конторах наподобие моих. По приезде я даже гадал, куда подевались белые мужики? Неужели все они сидят в банках, адвокатских конторах, парламентах, военных и разведывательных министерствах? Похоже, что да, плюс огромное число «айтийщиков», львиную долю которых тоже составляют мужчины.

Можно сказать, что деловой, образовательной и культурной жизнью Америки заправляют женщины, в первую очередь, белые. Все льготы, продвижения и прием на работу негласно предоставлены им. Вторыми по правам следуют афроамериканки, коих в офисах типа нашего подавляющее большинство. Их движение за равноправие началось еще в 60-х годах прошлого века. К тому времени, как я начал свою офисную жизнь, в Вашингтоне и пригородах их было процентов восемьдесят в разных конторах, государственных и частных. В афроамериканских семьях женщины с тех пор – главные добытчики.

И уж только потом на профессиональной лестнице стоят по важности и скорости продвижения мужчины. Причем белые – на последней ступеньке. А испаноязычные и темнокожие, благодаря политкорректности, повыше.

В офисной среде при обсуждении деловых качеств начальства или подчиненного нет-нет да и проскользнет упоминание этнической принадлежности работника. Когда у нас в офисе появилась молодая начальница, проработавшая до того в системе всего пять лет, вокруг пошли разговоры втихомолку: вдобавок к своей неопытности она еще и белая. Впрочем, каждый, кто когда-нибудь побывал «офисным планктоном» знает, что подобные разговоры ведутся везде, не только в Америке.

Своего следующего повышения в американской конторе мне пришлось ждать десять лет.