Анна ПАВЛОВСКАЯ

 

Родилась в Минске (Республика Беларусь). Поэт, прозаик, сценарист. Лауреат «Илья-премия», «Сады лицея», премии Есенина, дипломант Волошинского конкурса и пр. Публиковалась в журналах «Новый мир», «День и ночь», «Интерпоэзия», «Сибирские огни», «Крещатик» и др. Автор книг «Павел и Анна» (2002, Москва), «Торна Соррьенто» (2008, Минск). Живет в Подмосковье.

 

 

 

НЕТУ ЦИРКА

 

*  *  *

 

Ходить вприсядку, бухать вприглядку,

Носить впритирку, любить в прижимку.

С гряды – на грядки, с любви – на блядки,

Но жив курилка – по фотоснимку.

 

Из-за деревьев встает деревня,

И черный циркуль, родивший церковь,

Но горько плачет твоя царевна,

Что цирк уехал, что нету цирка.

 

И этот праздник, что был в кармане

В тумане ночи уже отчалил,

А ты остался в пустом стакане –

Сухой остаток чужой печали.

 

Пей горький ветер, расти рассветом,

Еще не поздно дышать об этом.

Мерцать сквозь сонник,

Уснуть сияя.

 

 

*  *  *

 

Я погружаюсь на глазное дно

В космическом стеклянном батискафе.

Хотелось мне, чтоб стало все равно

Пустынной цифре, огненной аграфе.

 

Но вакуум, но волны и туман

Несут меня от заданной орбиты,

Грохочет ночи черный океан,

На щепки тропов жизнь моя разбита.

 

Как близко Бог, как небо далеко.

Крупицы звезд расплылись и погасли.

Я ничего просила у Него –

Литоту веры в эллипсе несчастья.

 

Мой вечный джа без призрачного зэ,

Мой вечный блю с кошмарами в карманах,

Бессонница в малиновой росе

Кровавых слез в его терновых ранах.

 

 

*  *  *

 

Рвется там, где было тонко,

невозможно удержать.

Я отматываю пленку,

продолжаю продолжать.

 

Год приходит и уходит,

все грехи совершены,

как всегда стоит на взводе

балерина тишины.

 

Все, не будет больше чуда,

не соединить края.

Часто снится почему-то

жизнь другая, не моя.

 

 

БЕССОННИЦА

 

Боже, в ужасе и тьме,

у бессонницы в уме,

в вакууме ватном,

я прошу, склонись ко мне

детским сном прохладным.

 

Тьма на запад и восток,

тьма растет под потолок,

Боже, что же это?

Дай хоть воздуха глоток!

Хоть фонарик света!

 

Малодушна и грешна,

я совсем лишилась сна.

На подушке тесной

головы моей луна

бредит синей бездной.

 

 

*  *  *

 

О чем здесь речь? О шарфе, коньяке,

о песенке, как булочка, съедобной,

о комнате, о каждом уголке,

о запахе; о том, что жизнь – подробна.

Здесь кто-то жил, и в ящике трюмо,

запрятанное тайно под газету,

забыто драгоценное письмо

с мучительным усилием ответа.

Как часто вещи источают свет,

бьют молнии от них, гремят раскаты.

Должно быть, так мерцал во тьме конверт,

что не давал покоя адресату.

Притягивал, кричал до хрипоты,

светился непогашенным экраном.

О чем здесь речь? о чем не помнишь ты?

О чем ты будешь помнить постоянно?

 

 

*  *  *

 

бледным снегом бледным днем

бледным газовым огнем

заклинаю умоляю

растворись останься в нем

 

черной речкой черной раной

черной пиковою дамой

ты проходишь сквозь меня

отражаешься в стаканах

 

ничего не понимаю

для чего я воскресаю

в синий с жилками рассвет

для чего ищу ответ

 

претыкаюся о камень

прозреваю бледный пламень

и звучит во мне легко

аргентинское тангó

 

 

*  *  *

 

…Русский лес – в смысле Данта:

поэтов-самоубийц.

Смерть – девочка на пуантах,

отточенный взмах ресниц,

десятая муза, фея

с эльфийским разрезом глаз,

лети на ладонь Орфея,

струи голубой атлас.

учи его, чаровница,

своим бесподобным па,

черти на его деснице

отчетливое «судьба».

Он тоже, считай, не глупый,

чай, видит тебя насквозь,

да только целует в губы

и думает, обошлось.

 

 

*  *  *

 

Я темнотою заросла, как шерстью,

мне пофиг достижения страны,

я проношу на фаустовском фэсте

оплывших свеч лепные колтуны.

На цыпочках, почти что на котурнах

к двери, на стук, как тыщи лет назад

при колдунах и короле Артуре –

вдоль стен, углов, наощупь, наугад.

Я мешкаю, ключи роняю на пол,

коленом задеваю табурет,

дверь открываю, и вдыхаю залпом,

как самогон, столетия и свет.

 

 

*  *  *

 

В пластмассовой вазе багровая роза –

серьезная вещь, доказательство, поза.

Ты думаешь, ты подарил мне бутон?

Здесь точка отсчета, все будет сначала,

не просто набросок, не только лекало, –

здесь самая жизнь, здесь ее эмбрион.

Как долго топталась я в тесной прихожей

меж прочих, чтоб стать на кого-то похожей,

но вот я созрела и вышла на свет –

такая-сякая, каких больше нет.

Багровую розу к губам прижимаю,

таким и сяким я тебя – принимаю.

Но нет для тебя ни таких, ни сяких –

ты не отличаешь меня от других.

И падает роза на лапу азора,

как знамя позора и пламя раздора,

и все лепестки ее до одного –

все девять – не значат уже ничего.

 

 

*  *  *

 

Половина жизни, половина

ночи нескончаемый кошмар.

Проезжает с музыкой машина

с инфернально-белым светом фар.

Выпускной – ах да! – какая дата:

мальчики в костюмах мешковатых

с рюкзаками детскими в руках,

девочки в шиньонах и бантах.

………………………………....

Дальше мне совсем не интересно,

раньше довела бы до ума –

он ее проводит до подъезда

и она останется одна,

и сирень как сахарную вату

поднесет  растерянно к губам.

Завтра он уходит аты-баты,

а она приходит в ресторан

Сандрильоной, феей на пуантах,

Незнакомкою, официанткой,

в пышных перьях, перьях и духах,

с рощей апельсиновой в глазах,

с длинной тонкой сигаретной лентой,

извивающейся как змея…

Торна Соррьенто,

Любовь моя.

 

 

*  *  *

 

Хотела уехать, сбежать, умереть,

но вытерла пыль и белье постирала,

и села над книжкой чужою стареть,

ошибки бездарные в ней исправляла.

Большие свои нацепила очки

с пластмассовой дужкой, обмотанной скотчем.

Привет тебе, совесть, пощады не жди,

когда я закончу, ведь надо закончить…