Виктор КУЛЛЭ

 

Поэт, переводчик, литературовед, сценарист. Окончил аспирантуру Литинститута. Кандидат филологических наук. В 1996 г. защитил первую в России диссертацию, посвященную поэзии Бродского. Автор комментариев к «Сочинениям Иосифа Бродского» (1996–2007). Автор книг стихотворений «Палимпсест» (Москва, 2001); «Всё всерьёз» (Владивосток, 2011). Переводчик Микеланджело, Шекспира, Чеслава Милоша, Томаса Венцловы, англоязычных стихов Иосифа Бродского. Автор сценариев фильмов о Марине Цветаевой, Михаиле Ломоносове, Александре Грибоедове, Владимире Варшавском, Гайто Газданове, цикла документальных фильмов «Прекрасный полк» – о судьбах женщин на фронтах войны. Лауреат премий журналов «Новый мир» (2006) и «Иностранная литература» (2013), итальянской премии «Lerici Pea Mosca» (2009), «Новой Пушкинской премии» (2016). Член СП Москвы и Российского ПЕН-центра.

 

 

«БЫЛО БОЛЬЮ – СТАЛО ПУСТОТОЙ...»

 

*  *  *

 

Как Герой проклятая нимфа,

бесхозный звук овеществлю…

Я, в сущности, всего лишь рифма

к Творцу – и тем, кого люблю.

 

Танатос скушный, ушлый Эрос

по жизни сколько ни врали б –

лишь бы в конце не впасть, как в ересь,

в самонадеянный верлибр.

 

 

*  *  *

 

    Скажи поэт, кто совесть нации...

                                 Андрей Родионов

 

                      Поэт в России больше...

                              Евгений Евтушенко

 

На слэмах жгут, рожают дисеры,

но, коль поэт в России больше

поэзии – играться бисером

я больше не желаю, Боже.

 

Теперь у нас эпоха ряженых –

вновь в моду входят партбилеты.

Поэты прежде были граждане,

а нынче граждане – поэты.

 

Открыл газету – в рифму столбиком

мастеровито, своенравно,

в ряд с информационным топиком –

глаголы жгут сердца исправно.

 

Поэт, конечно, совесть нации,

а не гламурный шут для знати –

но слишком любит ассигнации

и не лишён субординации…

Как и обычный смертный, кстати.

 

 

*  *  *

 

     «Напомни, милая, с Хмелёвым я жила?»

                           (из телефонного разговора,

                    подслушанного Д.В.Драгунским)

 

«Напомни, милая, с Хмелёвым я жила?..

А не подскажешь: по любви? за деньги?..» –

допытывается у конфидентки

восьмидесятилетняя герлА.

 

Склероз. Сосуды – словно из стекла.

Всех, право, не упомнишь… Если б детки…

На сцену прут нахальные старлетки.

Искусство беспощадней ремесла.

 

Мы, в роль войдя, ни мОлоды, ни стАры –

равны себе. Сколь бы в быту ни врАли,

никто ещё на сцене не приврал.

 

Актриса сочиняет мемуары –

пусть все умрут от зависти!!! Но в роли

счастливой женщины – увы – провал.

 

 

*  *  *

 

Жду, когда ты номер наберёшь –

чтобы голос с головой накрыл,

заставляя вслушиваться в ложь

и подыгрывать по мере сил.

 

К страху перед пошлостью святой

выработался иммунитет.

Было болью – стало пустотой.

Неподдельнее опоры нет.

 

 

*  *  *

 

Старость крадущуюся подсластя,

двое встречаются жизнь спустя.

Страсть, что крушили наперегонки,

перекочевала в стишки.

 

Вновь их друг к другу влечёт, как магнит.

К чорту суверенитет.

Но женщина лжёт. А мужчина молчит,

чтоб не солгать в ответ.

 

 

*  *  *

 

Этой женщине милость

и честность чужда –

столько в ней накопилось

безупречного льда,

 

столько светского лоска.

Но лишь дрогнет броня –

плоть податливей воска,

своенравней огня.

 

Коль не сделает ноги

мужской идиот,

то оставят ожоги

и пламень, и лёд.

 

 

*  *  *

 

Забыл, а всё одно болит –

как Родина в изгое.

Свирепый труд, кромешный стыд

и укрощённый голос

 

лишь для того, чтобы она –

в объятиях мужчины

заснув, удовлетворена –

проснулась без причины.

 

 

*  *  *

 

Пламенной листвы

жертвенный полёт.

Доверял любви –

оказалось: лжёт.

 

К вящему стыду

я сроднился с тьмой.

Свидимся в Аду,

Ангел мой!

 

 

*  *  *

 

Клинок пленяют ножны,

как Господа – собор.

 

Одёжки зла роскошны,

и ум его остёр.

 

Добро простосердечно

шныряет телешом.

 

Ничто

не длится вечно.

 

И это хорошо.

 

 

*  *  *

 

Я на склоне лет ханжою

стал бы. Да беда такая:

возомнишь, что чист душою –

тотчас в бóшку проникают

 

мысли, скользкие как слизни

и нахальные как черти.

Понял всё о смысле жизни.

Думаю о смысле смерти.

 

 

*  *  *

 

Молодость завсегда права

и свободна от чувства вины.

Для неё чужие слова

преисполнены новизны.

 

А для скушного старика

всё сливается в День Сурка:

те же мысли, те же слова.

Вечность, в сущности, такова.

 

 

*  *  *

 

В чередовании света и тени

вижу извечный мотив

связи меж миром ушедших – и теми,

кто ещё временно жив.

 

В нерасчленимости тени и света

вижу печальный залог,

что от беспечного автопортрета

Вышний меня уберёг.

 

Вот ты прильнул, облачившись в пижаму,

к тёплому боку жены.

А для бессчётных умерших, пожалуй,

мы ещё не рождены.

 

Тем, кто, преодолев все ступени,

честно ушёл в перегной,

мы – лишь предчувствия, смутные тени

за амальгамой земной.

 

 

*  *  *

 

Когда безумный Мандельштам

взахлёб читал на всех углах

стихи, чтоб пересилить страх,

преследующий по пятам –

 

нам не понять: античный рок

или кремлёвский крокодил,

обрёк его, чтоб доходил,

в бараке клянча сахарок.

 

А мы, живущие вполсилы,

не верящие ни хрена –

не мученики, но терпилы

под властью пахана.

 

 

*  *  *

 

Молчать уже западло:

бабло порождает зло,

потом – побеждает зло,

приумножая бабло.

Короче, злу повезло.

 

 

*  *  *

 

– Чтой-то духовность в цене –

видимо, дело к войне.

С очередной Мировой

хрен кто вернётся живой.

 

– Так ведь давно уж идёт.

А ты и не знал, идиот?

Власть – против частных людей.

Грешники против чертей.

 

 

*  *  *

 

Учебник истории лжёт без затей,

плодя виртуальный детсад.

 

Они двадцать лет растили детей,

чтоб в руки дать автомат,

а после – подсчитывать барыши,

закон даровать крепостным.

 

Жёлтое поле созревшей лжи.

Синее небо над ним.

 

 

*  *  *

 

Из всех окопов раздаются окрики

(как в годы пылкой классовой борьбы):

«Ты с кем, братишка: с эльфами – иль с орками?»

Да человек я… Им остаться бы.

 

И орки просто шлют меня по матери,

а эльфы – причисляют к силам Тьмы…

Учитесь мыслить в двуедином Мордоре

и, может, всё же станете людьми.

 

 

ЛОШАДКИ

 

Я так давно по кругу бегаю,

что невозможна жизнь иная.

Сначала ставили на пегую,

теперь в почёте вороная.

 

Потом какой-то серый в яблоках

обставит всех на повороте.

В итоге приз на ваших ярмарках

получит щёголь в рединготе.

 

А мы жуём овёс доверчиво.

Стреножили и обслужили,

по стойлам развели – залечивать

растянутое сухожилье.

 

 

*  *  *

 

Отрастает брюшко,

дУши перегорели.

Верить в Бога легко.

Верить Богу – тяжеле.

 

Для тщеславных сердец

нет пути к диалогу.

В Бога верит слепец.

Человек – верит Богу.

 

 

*  *  *

 

Налетай, братва! –

Музыка мертва…

 

Языком чеши!

Жвачка слов чужих

 

до того черствА,

речь окоротив...

 

Вместо творчества

нынче – креатив.

 

Лишь измыслишь мем,

дальше всё – будь спок.

 

...Чорт не шутит тем,

чем не шутит Бог.

 

 

*  *  *

 

На рассвете – когда души

в теле нет, и густеет жуть –

снятся собственные стиши.

Помогают назад нырнуть.

 

С каждым днём иллюзорней нить

и слова звучат вразнобой –

ведь органике дОлжно гнить,

удобрять планету собой.

 

Коли срок уже подошёл

мне очиститься от страстей,

сделай милость – последний стол

дай собрать, и позвать друзей.

 

Чтобы крепость крыльев – друзьям,

а возлюбленным – помело.

Чтобы, коли вернёмся, нам

снова встретиться повезло.

 

Здесь, конечно, не древний Рим

и земля от стужи тверда –

всё же выпьем, поговорим

напоследок как никогда.

 

Чтоб среди виноватых тел

отшутиться примерно так:

«Сделал на земле, что сумел,

и счастливым сошёл во мрак».