Елена САФРОНОВА

 

Прозаик, литературный критик-публицист. Постоянный автор литературных журналов «Знамя», «Октябрь», «Урал», «Бельские просторы» и других. Редактор рубрики «Проза, критика, публицистика» журнала «Кольцо «А». Автор романа «Жители ноосферы» (М., Время, 2014) . Лауреат Астафьевской премии в номинации «Критика и другие жанры» 2006 года, премии журнала «Урал» в номинации «Критика» 2006 года, премии журнала СП Москвы «Кольцо А», премии Союза писателей Москвы «Венец» за 2013 год. Член Русского ПЕН-центра, Союза писателей Москвы, Союза российских писателей.

 

 

ЖАЛЕЮЩАЯ КАМЕНЬ

 Лилия Газизова. Верлибры: стихи ; [авт. предисловие А. Переверзин]. – Казань: Татар. кн. изд-во, 2016. – 159 с.

 

Уподобление книги другу, а повторного обращения к тексту – встрече со старым другом, избито до не могу.

Но иногда бывают ситуации, когда без этой «избитости» не обойтись.

Критикам приходится «встречаться со старыми друзьями», то есть новыми произведениями уже знакомых авторов, особенно часто. Работа у нас такая.

Книги казанской поэтессы, переводчицы, культуртрегера, организатора поэтических фестивалей Лилии Газизовой я читала неоднократно и отзывалась на две из них - «Канафер» (2011) и «Люди февраля» (2013).

В новую, изданную в Татарстане, книгу верлибров Газизовой – с названием изощрённо-простым – «Верлибры» - вошли лучшие тексты из этих двух ранних сборников. При  чтении «Верлибров» «узнаваний дружеских лиц» выпало мне много.

Казалось бы, всё, что можно сказать о поэзии Лилии Газизовой, давно сказано: поэтесса не в той стадии литературного опыта, когда ищут себя, то есть ломают форму и экспериментируют со слогом. Все качества её поэзии…

…которые я характеризовала следующим образом: «Стихи Лилии Газизовой словно бы говорятся тихим голосом. Тихая задушевная речь – лучший способ, чтобы тебя услышали. Это «диалог» не голоса со слухом, а сердца с сердцем»; «стихи Лилии Газизовой такого рода, что им не всегда нужен и сюжет. Порой поэтессе достаточно тонкого узнавания Другого, человека ли, места ли – те и другие для Лилии всегда обиталища души»; «Обилие бытовых узнаваемых деталей, тем не менее, не приводит эти стихи к «горизонтальной» плоскости. Поэзия в том и состоит, чтобы отрываться от земли – и Лилия Газизова отлично это умеет» …остались при ней. Как и приверженность жанру верлибра.

Стоит отметить, что служение верлибру для поэта – явление несколько провокационное, одиозное. Практически все рецензенты, писавшие о стихах Газизовой, рассматривали их в контексте верлибра. Показателен отзыв Анастасии Ермаковой в «Литературной газете» от 2 февраля 2011 года, хвалящий Лилию Газизову «от противного»:

«Ругать верлибристов давно стало общим местом. Нет, наверное, такого поэта-традиционалиста, который не кинул бы камень в поэта, пишущего верлибры. И это понятно: кажущаяся простота стихов в этом жанре привлекает графоманов и недобросовестных сочинителей. И получается или – что вижу, то и пою, или нечто труднопроизносимое и труднопонимаемое, с массой лишних необязательных слов.

Но талантливые авторы, пишущие верлибры, всё же есть. Одна из них – Лилия Газизова, замечательный поэт из Казани».

Александр Переверзин, автор предисловия к книге «Верлибры» и составитель двух предыдущих книг Газизовой, не сходит с проторенной дорожки. Он тоже «говорит Газизова, подразумевает верлибр» и наоборот: «…отмечу, что, как верлибрист, Газизова за несколько лет прошла значительный путь в формальных и эстетических поисках… Отказавшись от «вторичных признаков» стиха – ритма и рифмы, в этой книге Лилия Газизова …заканчивает переход от слогового стиля речи к новой стихии – к стихии полнозначного слова».

Александр Переверзин также заявляет, что именно в книге с «профессиональным» названием Газизова «впервые прямо декларирует свою нынешнюю эстетическую позицию», то есть выбор верлибра, но я считаю, что этот выбор поэтесса сделала много лет назад и выразила его достаточно ясно. Она уже давно говорит в стихах исключительно «высоким слогом русского верлибра». Ну вот, и у меня не получилось избегнуть соблазна!.. А ведь формула «Газизова = верлибр» очевидна.

Очевидное не стоит слов. Упоминания заслуживает то, что неожиданно, удивительно и ломает стандарты. Скажем, ритмо-рифмованное стихотворение Лилии Газизовой – в новой книге по имени «Верлибры» оно выглядит демонстративно:

 

Дожди идут, как пленные солдаты,

Не в ногу, спотыкаясь и вразброд.

А я пока не чувствую утраты.

Неверие мне силы придаёт.

(…)

 

И через год, не веря, не проверив,

Гляжу на ненадёжный водоём.

…Но за тобою не закрылись двери

Во сне. Мы там ещё вдвоём.

 

Образ «дожди идут, как пленные солдаты» поэтичен и нов. Он делает честь этому стихотворению, но он бы хорошо смотрелся бы и в верлибре. А от строчки «Неверие мне силы придаёт» рукой подать до цитаты из «Баллады поэтического состязания в Блуа» Франсуа Вийона: «Отчаянье мне веру придаёт» (пер. И. Эренбурга). Эта баллада, в противовес верлибру, строго ритмизованна, закольцована повторяющимся, наращивающим силу рефреном в рондо и – хоть в оригинале, хоть в переводах – обладает глубокими рифмами. Но куда деться от факта, что свободный и организованный стих пользуются одинаковыми словами и блещут схожими мыслями!..

На мой взгляд, верлибру и силлабо-тонической поэзии следовало бы не «бороться», а, напротив, искать точки соприкосновения. «Пуповиной», роднящей эти два стихотворных языка, я бы назвала остроту и эмоциональность высказываний. «Пленные солдаты – дожди» Газизовой убийственно точная метафора. Она поразит любого чувствующего читателя, даже не ведающего фактов, давших толчок рождению этого стихотворения-непрощания.

Мне эти факты ведомы, но для постижения поэзии реалистическая база не имеет основополагающего значения. Гораздо важнее, чтобы оказался до жути реалистичен тот мир, который существует в стихах, чтобы в него поверили:

 

Я жду утешных дней.

Когда слова вернут себе

Значения исконные.

 

Пруд будет означать

Округлый водоём,

Март снова станет

Одним из месяцев

Весенних.

 

Если задуматься над этими строками, вплотную подступит пугающая суть. Что это за искажённое пространство, в котором пруд означает не только округлый водоём, а март – не только весенний месяц? Что, помилуй Боже, означает исконность пруда, кроме пруда?.. Замешкавшись тут мыслью, словно падаешь в ледяную воду, заранее зная, что она ледяная. Стихи дышат холодом, и он лишь нарастает:

 

Но смысл соседний

Будет настигать,

Когда мне слишком много

Будет солнца.

Я своевольничать не стану

И март приму,

И чёрный водоём,

И пустоту.

Без смысла

И без боли.

 

Накатывает пустота, чернота. И смерть, расположившуюся на соседней странице, встречаешь уже предуведомленным: 

 

Каждое утро

Придумываю твою смерть.

И к вечеру

Она сбывается.

Но к рассвету

Ты снова оживаешь

И гладишь мои волосы.

 

Этот верлибр прост и прямолинеен, лишён иносказаний и намёков. А вот родное ему по духу стихотворение, превращённое в сплошную метафору, в коей чувствуется динамика мультипликационного фильма (правда, грустного):

 

Ты снова приземлилась

На четыре лапы,

Душа моя.

Исхитрилась,

Ловкая.

Не разбилась.

 

Чем поманила тебя высота?

Новым горизонтом?

Близким небом?

 

Однажды

Это уже было:

Солнечная крыша,

Далёкая земля.

 

И где-то там,

Среди облаков,

Близкая

И ненадёжная

Дорога…

 

Поэтический лик нашей героини изменчив, несмотря на пристрастие к излюбленному жанру и форме стихосложения. Лилия Газизова меняет тон, ракурс зрения: то сверху, из поднебесья, то сбоку, с позиции «рядом, на одной земле», то даже «изнутри», из глубины души. Меняет города, страны, даже космические тела:

 

Как хочется,

Забравшись на дерево,

Выть на луну,

Или, наоборот:

Забравшись на луну,

Выть на дерево.

 

При этом оставаясь сама собой.

Газизова может быть убедительно конкретной:

 

В Линданисе

Есть камень-лицо.

Он лежит на пустынном газоне.

У него мешки под глазами

И улыбается рот.

 

Кем он брошен здесь?

От какой скалы-матери

Откололся?

О, камень-репатриант!

 

И вместе с тем эксцентричной: надо же додуматься окрестить камень репатриантом!..

И вместе с тем сентиментальной: надо же его пожалеть!.. Ведь даже семантически в русском языке «камень» и все его производные означают твёрдость, безразличие, бессердечие: «И кто-то камень положил в его протянутую руку…». А Газизовой его – камень – жалко. Несмотря на то, что увидела его даже не «вживую», а на фотографии. Но вот такой перед нами парадоксальный автор. Автор, которому искренне желаешь новых парадоксов – и новых книг.

 

 

ГДЕ ОНА, ЗЕМЛЯ ОБЕТОВАННАЯ?..

 Александр Шойхет. Избранные произведения: Рассказы. Драматургия. Романы. Поэзия.  - М.: Издательство Э.РА, 2015. - 725 с.

 

«Где она, Земля Обетованная?..» - таким надрывным вопросом  звучит новая книга – солидный сборник избранных произведений - израильского русскоязычного писателя Александра Шойхета. Как ни парадоксально: ведь писатель уже на Земле Обетованной, где он не последний человек.

«Известный и признанный израильский писатель, член Союза русскоязычных писателей Израиля, автор нескольких книг, лауреат премии им. Ю. Нагибина Союза русскоязычных писателей Израиля, а также номинант на престижные литературные премии», - рекомендует российскому читателю Александра Шойхета издатель Эвелина Ракитская. То есть перед нами не индивид, не нашедший места под солнцем, а сложившаяся личность, профессионал. 

Русский язык под пером Шойхета и в устах его персонажей раскрывается, демонстрирует все высоты, глубины и красочные переливы, создающие живую, рельефную картину жизни. Израильские пейзажи и быт выписаны ярко, контрастно… порой даже слишком контрастно, как в речи «нового праотца Авраама», главного в кибуце, персонажа романа «Путешествия странного человека (рассказы о господине Н., о его удивительных приключениях в России, Израиле и иных местах)». Господин Н., или Семён Дрейзин, характерный для Шойхета герой – эмигрант из Советской России в Израиль. Осваиваясь в кибуце, Н. слышит от Авраама пылкую тираду: «Детки, не питайте иллюзий. Наш Израиль, он как сэндвич. Здесь есть все. На всякий вкус. И люди здесь, как и везде в мире, самые разные. Поймите, и среди евреев есть воры, убийцы и насильники. Есть и шнореры. Вы знаете, что это такое? Это ловкачи, которые не раз вас обманут. …Но, детки, помните, главное для нас, евреев – это то, что у нас теперь есть своя страна. …Вам будет трудно. Первые десять лет всегда трудно. Запаситесь терпением. Савланут – терпение. Это главное слово в иврите». 

С одной стороны, главное в этой заповеди – да и в романе – то, что скитальцы наконец обрели собственную страну. Ведь что было у них позади? Убожество быта, постоянные унижения антисемитов, доносы и ложь - такой видят герои Шойхета жизнь в СССР. Антисемтизм «испокон веков» подчёркивается в рассказе «Пан-жид» - об умном, образованном Барухе, управляющем у графини Радзивилл: он оставил хлебное место после одной оскорбительной выходки графини. Барух с семьёй уехал в Америку. В следующем рассказе, «Дед Хаим», умирающий дед вспоминает его: мой двоюродный дедушка пропал в Америке. Все персонажи Шойхета находятся между собой в родстве и в более тонких – ментальных, духовных, даже интертекстуальных - связях. Переворачивая страницу, с ними не прощаешься  - они обязательно проявятся в следующих вещах. Как не прощаешься и с основным мотивом книги – мотивом бесконечного иудейского изгойства. Апогея эта тема достигает в романе «Агасфер» о Вечном Жиде, обреченном на вечные странствования. Он здесь, рядом с нами! – писатель лично встречался с ним. Настойчивое присутствие автора в собственном тексте – «лицо» Шойхета. Он не пишет отстранённо, абстрактно, он всегда фигурирует в своих произведениях, наполняя их то горячей эмоциональностью, то личными размышлениями; потому, дочитав книгу, чувствуешь, что хорошо знаком с Александром Шойхетом, несмотря на то, что он географически далёк.

С другой стороны, вместе с собственной страной герои обрели проблемы и переживания, ставшие основой всей прозы, поэзии и драматургии Шойхета. В Израиле не мёдом намазано. Здесь постоянно происходят военные конфликты, гибнут мирные жители, появляется исламская угроза, которую господин Н. уподобляет фашистской. Эта угроза чуть не превращает центрального персонажа рассказа «Стрельба из пистолета по движущейся цели», охранника, в убийцу. Его учили, что в нестандартной ситуации лучше стрелять по движущейся цели, чем дать ей застрелить себя. Он чуть не застрелил у офиса мусульманку в хиджабе, приняв её за террористку. Оказалась, она ищет организацию, выступающую за права избиваемых мужьями жён. Охранник благодарит Бога за то, что ему не «пригодилось это страшное умение – умение убить человека».

Охранники – частые герои произведений Шойхета. Видимо, эта профессия наиболее доступна репатриантам. Обещания израильского правительства эмигрантам не выполняются в полной мере, от этой несправедливости охранник Владимир, также выходец из России, готов стрелять из пистолета во всех подряд. Но его останавливает Дрейзин… спокойным, задушевным разговором, умением выслушать и понять.

Проза Шойхета демонстрирует тонкое знание психологии. Потому второй лейтмотив книги – тоска по родственной душе, поиск того, кто услышит, и обретение понимания. Прелестную вещь «Хозяин и кот» автор называет киносценарием, но киносценарий предполагает зрелищность, динамику, а это вдумчивая психологическая повесть из двух монологов – Хозяина Александра и Кота Тимофея. Кот мудрый, как гофмановский Кот Мурр, но более добродушный, жалеет Хозяина, оставленного женой и возлюбленной, тоскующего без сына и мающегося в рутине позднесоветских будней. Кот желает хозяину такого же счастья, которое он сам испытывает, прижимаясь к нему и мурлыча: «Разве это можно передать скудным человечьим языком? Даже на н а ш е м, кошачьем, это трудно, а уж он-то несравненно богаче!». Трогательно, что и Хозяин, и Кот задаются вопросом: что будет с другим, когда он покинет этот мир? Каждый боится умереть раньше. 

У повести открытый финал: не происходит ничего, что бы изменило судьбу Кота и Хозяина - в рассказе «Живу надеждой» сообщат, что Хозяин погиб у Белого дома. Однако они испытали единство душ.

Возможно, Земля Обетованная – не на земном шаре, а в родственной душе?.. Так мне «прочиталась» книга Александра Шойхета.