Владимир ПИМОНОВ

 

 

Родился в Донецкой области (Украина) в 1964 г. Учился в Московском геологоразведочном институте. Работал слесарем на металлургическом заводе, помбуром, буровым мастером, чернорабочим в монастыре, корреспондентом провинциальных газет, менеджером. Издавал литературный журнал «Родомысл». Сейчас трудится в корпоративном издании журналистом. Пишет статьи по топливно-энергетической тематике. Участник семинара критики Совещания молодых писателей при СПМ 2015 года.

 

 

 

ПОЭТИЧЕСКИЙ СЦЕНАРИЙ АРАБОВА

 

Новая книга стихотворений Юрия Арабова вышла в суперобложке, на которой изображены гильзы. Расстрелянные из автомата гильзы на серой асфальтной поверхности. Название книги «Огонь». Как следует из аннотации, это «последняя часть поэтической трилогии, посвященная схождению лирического героя в Ад. Первые книги триптиха ("Воздух" и "Земля") представляют ступени лестницы, ведущей вниз».

Получилось, что между аннотацией и дизайнерским решением оказалось противоречие. Возможно, это и не противоречие вовсе, а как бы – одно дополняет другое. Но по прочтении сборника подумалось, что «Огонь» – это всё же не стихия. Скорее, это команда, приказ. Причем без восклицательного знака. Представьте, кругом враги, обложили со всех сторон, пулеметчик ослеп, пулемет заело, патроны все использованы и командир, раненый (похоже, что в голову), пытается взять на себя ответственность и тихим голосом произносит: «Огонь». Это даже не команда, не приказ, а просьба.

По структуре книга Арабова напоминает собой сценарий. И это естественно, ведь творчество Юрия Николаевича, заведующего кафедрой драматургии во ВГИКе, мы знаем, прежде всего, по его блестящим работам в кино. «Чудо», «Орда», «Фауст», – ленты режиссеров Александра и Андрея Прошкиных, Александра Сокурова волнуют, будоражат, заставляют заглянуть в себя, задуматься о бытии. Так и здесь: возможно, «Огонь» являет собой предтечу гениального сценария. Возможно, метареалистические изыски в поэзии натолкнут автора на новую искренность и откровения.

В поэтической книге Арабова явственно просматриваются открывающая сцена, тезис, антитезис, синтез и финальная сцена. Понятно, что открывающая сцена и финал должны не только рифмоваться, но и различаться по знаку, быть как бы антиподами. Так и есть, начальное стихотворение «Утонувший подводник» задает тон безнадеге и нехорошим предчувствиям; в тоже время статья-эссе «Алексей Парщиков как литературный проект» всё же о воскресении, которое зависит от нас самих, от нашей благодарной памяти, чуткости и понимания.

Три стихотворных главы – «Перемена погоды», «Забудь настоящее» и «Сквозь прошлое темно» – это, повторюсь еще раз, тезис, антитезис и синтез. То есть наличие в поэтической книге продуманной, в чем-то даже шаблонной структуры – пусть и с другой сферы искусства – налицо. Насколько это работает в поэзии, насколько это искренне и честно по отношению к себе, читателям, вообще к творчеству попробуем понять. Как говорится, структура структурой, но важно наполнение.

Первый блок стихотворений «Перемена погоды» – он же первый акт, тезис. Согласно голливудским раскладам, в эту часть входят: формулирование темы, установка, катализатор (после которого начинаются приключения), размышления (это когда лирический герой находится на распутье). Как отмечал в своей книге «Спасите котика!» американский сценарист Блейк Снайдер, в первом акте «мир предстает таким, каким он был, пока не начали развиваться основные события». Сразу скажу, приключений в «Огне» я не заметил, а вот размышлений на распутье – сколько угодно. Кажется, что Арабов пишет одно большое стихотворение-полотно. Ритм – на периферии, главное – мысль, истина, выраженная парадоксально. Вообще, парадокс – главная фишечка в образной системе Арабова. Он упрямо придерживается принципов метареализма. И это немудрено, поскольку Юрий Николаевич – один из отцов-основателей не только известного в 80-х годах клуба «Поэзия», но и поэтического направления, которое «шарахалось» от лиризма, не переносило Окуджаву, предпринимало «какие-то действия против виноградной косточки, зарытой в землю». Мелодичность, благозвучность, сентиментальность – для слабаков. На переднем плане – рваная ритмика, попытка дисгармонии. С первых строчек апологеты метафоризма вообще и Юрий Арабов в частности пытаются объяснить бога, каждый своего бога. Объяснения эти субъективны, эгоистичны, надуманы. В них читается вечная претензия к миру, вселенной, создателю.

 

«Наш Бог, он верующий человек,

и в этом его не подвинуть.

Он больно наказывает калек,

а на прочих глядит с близоруким видом.

А на прочих, чтобы их извести,

придется накладывать вуду.

Но Бог надеется их спасти,

и я с ним спорить не буду» («…Если бы Бог увидел все это»)

 

Мягкости нет, сплошь углы, корявости, коряги. И легкости нет, только тяжесть, кажется, будто на тебя кто-то наваливается и норовит придушить. Но мысль, вызванная потоком парадоксальных образов, впечатляет и будоражит. Умище в поэзии так и прёт.

 

«Мы вписались в то, чего не берет вода,

и оно всплывает, как боевой танк.

Песо летают стаей. Индексы – кто куда,

а человек высыхает, как водяной знак» («Финансовый вальс»)

 

Или

 

«Свобода явилась нагая,

бросая под ноги костер.

Мы все в ней сгорели, предполагая,

что у нее – сутенер» («Еще одна память»)

 

Вчитываясь в Арабова, погружаешься в его стихи, чувствуешь себя субмариной или тем самым подводником, утонувшим в открывающей сцене. Постепенно парадоксальность уходит на второй план, язык становится более-менее понятным до такой степени, что хочется полемизировать с поэтом, иногда даже на повышенных тонах. При этом, несмотря на расхождения, готов проявить к собеседнику такт и уважение. Вот его лирический герой прячет в мозгах «и грязь, и маразм». Вот он пытается ужалить, укусить нашу элиту, власть.

 

«…по телеку гладкий раб,

с ним гребет на галере сатрап».

 

Кажется, что автор мнит себя пророком в своем отечестве.

 

«можно сказать, что грязнее речного ила

есть только жизнь без пророчества и речений»

(«…Нет никого, кто бы смерил темницу рукою»)

 

Пророком непримиримым, едким, саркастичным. Он как бы призывает революцию и напасти на наше общество.

 

«Пусть уж лучше придут санкюлоты -

патриоты блевотной работы»  («Дневник»)

 

В то же время автору страшно от пророчеств-речевок-видений. И он взывает:

«Пронеси мя, Господи!.. Пронеси».

Вторая часть «Забудь настоящее» круто меняет тональность по отношению с теми произведениями, которые были в первой главе. Появляется злоба дня – резкая, неприглядная, и, простите за натурализм, вонючая. Движуху в своем антитезисе Арабов заменил на социальный протест, оппозиционность, либерализм. Здесь и события на Украине,  и Крым наш, и война на Донбассе.

 

«Война, слава Богу, вы слышали? Просто война… Наконец-то!

Это то, что заведует смыслами, а не только поет по-немецки.

Она полезна народу, который не спит с бедой.

Не воскресаемый кислородом, его воспитывают войной».

(«Забудь настоящее.Ч.3»)

 

Он вправе рассчитывать на екатерининское «Многих виселиц достоин» или сталинское «Сволочь» на обложке своего «Огня». Но вряд ли такая долгоиграющая реклама возможна в наше время. Напрашиваешься на «черный воронок» или под белы рученьки нацгвардейцев? Увы, всё будет пошлее – просто не прочтут, не обратят внимания, в лучшем случае презрительно пожмут плечами – типа, ну-ну.

Иногда Арабов нарочито небрежен в рифмах, словосочетаниях. Он не стесняется рифмовать даже ГТО с ГМО. И чувствуется, что ему по фигу. Автору позлить бы кого-нибудь, прежде всего себя. Он пытается опуститься до толпы, до обывательского; пытается говорить на языке гопоты, временами получается. Но... зачем? Чтобы очиститься, принести себя в жертву – мол, нате, возьмите меня, ешьте? Попытка жертвенности? Отсюда «ударить по помидорам» и «чувствовать беспонтово».

Мысль поэта скачет с одного образа на другой, как будто «листаешь» телевизионные программы с помощью пульта, нигде не останавливаясь. Автор вроде бы и не прочь повздорить, подраться:

 

«Рядом жил Ресин, постарше меня и рус.

Однажды я с ним подрался по глупости дурака.

Я и не знал в те годы, с кем именно я дерусь,

а он и сейчас не знает, кто дал ему по рогам».

(«Финансовый вальс»)

 

Поэзия Юрий Арабова – это взгляд на нашу действительность из минус-пространства. Говорится всё, вроде бы, прямо и смело, но как-то зашифровано.  Причем кажется, что шифр этот составлен не для того, чтобы сохранить информацию, а чтобы запутать. Возьмем стихотворение «Представление о себе». Что может быть яснее и исповедальней, когда автор представляет себя? Понятно, что в моторе многое зависит от болта. Понятно, что когда болт лопается, мотор выходит из строя и может произойти авария. Где здесь автор? Он – болт? Или, может быть, мотор? Или авария?

 

«Изображает болт мотор,

и коли ты в это не въехал,

тебя ожидает мужской позор.

Мне жалко твои прорехи.

Но ты надеждою все живешь,

как заповедано водкой,

на болт с резьбой, на его крепеж,

по которому плачет отвертка».

(Представление о себе»)

 

Все путано, разбросано. Единственно, что остается – ощущение внутреннего раздрая. Это желание одинокого человека объясниться со своим народом, донести самое важное, открыть глаза. И чтобы тебя поняли, нужно опуститься на несколько ступенек. Войти в толпу, стать ею и кричать.

Поэзия Юрия Арабова символична. При этом вы не найдете в ней розового песка, зеленого неба, голубого солнца. Здесь скорее будет ракета «Тополь» да срезанный «Боинг», упавший в постель Зусману, последнему русскому в России. Здесь жуткие по своей откровенности строчки о том, что «ожирение лечится онкологией».

Как признается поэт, «битва за символ кончается, начинаются будни».

И вдруг (или не вдруг), ближе к третьей части, осознаешь, что мы все живем в перевернутом мире, что мы – жертвы пропаганды и навязанных мнений. Поэт говорит нам: люди, хватит тупить, разве вы не видите, что вокруг обман и полуправда (то же самое, что и обман). Нет искренности, нет честности. Страна-земля-вселенная погружается во мрак, в преисподнюю. Нас не то чтобы заколдовали, нас прокляли. Мы и не заметили когда. И поэт интуитивно чувствует это, предупреждая нас. Рвет душу.

Антитезис заканчивается пониманием того, что жизнь прошла на фоне политики, лжи, насилия, суеты.

 

«Ты рос изгоем, но был везде,

читал, работал, блудил с астралом.

Так церковь, сделанную без гвоздей,

подбивают гвоздями, чтобы не упала».

 

Это не стихи, это – видения, картинки. Три виски, прикладывай лед к голове – как же мы раньше этого не увидели? Каждый образ Арабова звучит, гудит, как морская раковина или бочок унитаза.

Последний блок стихотворений «Сквозь прошлое – темно» после тезиса и антитезиса кажется неожиданным. Поэт дает в нем стихи, написанные несколько десятилетий назад. Синтез, аккумулирующий в себя то, о чем говорилось в первых двух главах, представлен произведениями времен «Испытательного стенда» в «Юности», времен метареализма, написанные в 80-х. когда заговорили о Бронзовом веке русской поэзии. То есть стихи из прошлого стали итогом.

В них меньше тяжеловесности, нет темноты и безысходности, и совершенно не чувствуется тупик. Это метареализм (наверное) в чистом виде. Да, здесь нет цепочки образов, здесь, скорее, круги, расходящиеся по водной глади от брошенного камня. Кто бросил камень? Кто создал этот невидимый центр? Уж не Пушкин ли?

 

«Здесь даже Пушкин-сверчок уснул».

 

В синтезе – сама мысль молода, свежа и, как от этого ни отстраняется автор, – музыкальна. Музыка едва-едва намечена, но она есть.

Арабов начал свой путь в Поэзии со сложного, но не ушел, как Пастернак и Заболоцкий, в простоту, легкость и доступность. Наоборот, он еще более усложнил стих, оставаясь верным своим принципам.

Об этих принципах много говорится в закрывающей сцене – статье «Алексей Парщиков как литературный проект». Но она – для избранных. Избранными становятся те, кто прочтет от корки до корки три стихотворных части «Огня».