Зинаида ГУРАЛЬНИК

 

Доктор философии (ФРГ), кандидат филологических наук. Родилась в Ташкенте (Узбекистан). Окончила филологический факультет Ташкентского государственного университета. В 1990 году в С.-Петербурге защитила диссертацию на тему «Поэтика военной прозы Б.Васильева в историко-литературном контексте 60-70 годов». Автор методических статей по повести «А зори здесь тихие...», «Мальчик из легенды» (по роману «В списках не значился»). С 1980 по 1983 гг. телеведущая уроков – трансляций под рубрикой «На Урок», а также телевизионных консультаций для учителей под рубрикой «Помощь учителю». Автор воспоминаний о Б. Васильеве.

 

 

ДИАЛОГ ВРЕМЁН

 

Каждый год отмечается День победы над фашистской Германией в Великую Отечественную войну. Отмечается довольно помпезно, пафосно, демонстрируя военную мощь сначала СССР, теперь Российского государства. Но те немногочисленные ветераны, кто дожил до этого дня, воспринимаются при этом некоей декорацией, которая «убирается» после празднества. В этот день разворачивается «полевая кухня», и они, ветераны, ностальгируя по фронтовому братству, разделяют военную трапезу с представителями власти. Ветеранов вспоминают только раз в год, 9 мая, а 10 мая все возвращается на круги своя: они влачат свое жалкое существование.

Каждый год страна отмечает День защитника отечества, показывая по телевизору фильмы о Великой Отечественной войне. При этом защитники отечества, принимавшие участие в афганской, в двух чеченских войнах, словно бы не упоминаются сегодня в лозунге «Никто не забыт. Ничто не забыто». Они выживают (именно выживают, а не живут) кто как может: кто-то сумел устроиться в охрану сильных мира сего, а кто-то, к сожалению, представляет мир криминала, где тоже, увы, применим опыт защитника отечества... Им не помогли интегрироваться в мир после пройденного ими ада (поэтому они не живут, а выживают), забыв о том, что судьба человеческой единицы и судьба миллиардного множества «...оказались сегодня в страшной близости». И главное, что произошло в мире людей, как подчеркнул Алесь Адамович: «…это то, что понятия "убить человека" и "убить человечество" опасно сблизилось».

Эти мальчики, надев солдатскую форму, едва «оперившись», попали на страшную чеченскую войну. Как подчеркнули писатель-фронтовик Борис Васильев: «Наши солдаты как в Афганистане, так и в Чечне... не понимали, за что им приходится умирать...», – и вслед за ним Светлана Алексиевич: «Этим мальчикам... внушили, что они помогают братскому афганскому народу построить социализм. ...Это потом они скажут, что "ехали на Великую Отечественную, а попали в другую", что хотели стать героями, а теперь "не знают, кого из них сделали"».

Почему я обратила свое внимание на помпезное празднование Великих праздников в России? Потому, что помпезность не помогает осознать, обнаружить то, что сдвинулось, переменилось в нас самих за последнее время. Как бы ни действовала инерция позавчерашних психологических стереотипов, жестокая реальность берет свое. Я лишь хочу попробовать еще и еще раз напомнить о том, что значит война, которая дамокловым мечом висит над нами и сегодня. Я думаю, что третья мировая война уже началась. И страшна эта война тем, что враг невидим: он убивает из-за угла...

Великая Отечественная давно уже канула в Лету, но даже после ее окончания потребуется длительное время, скорее, вечность, чтобы изжить ее следы на земле и в народном самосознании, потому как психология войны живет долго. При этом важно не забывать o последствияx Великой Отечественной войны, которые продолжали и продолжают влиять на формирование будущего.

Конечно же, Россия должна праздновать дорогие ей праздники, но, как подчеркнул Василь Быков, «...не в потреб какой-либо из очередных кампаний…». Прежде всего, должна быть искренность, простота, вера в человека, в людей, на которых обрушилась война. А для этого необходим диалог времен. Я говорю о диалоге в литературе, ибо без истории, без взаимосвязи, взаимовлияния, взаимонеобходимости мероприятия, направленные на возрождение патриотизма в России, вряд ли помогут. Эта «связь времен», точнее – человеческая биография, соединяющая временные интервалы, – очень дорога и важна как для Бориса Васильева, так и для Светланы Алексиевич, нашей современницы.

Он, диалог времен, прослеживается достаточно зримо в их произведениях, позволяя читателю судить об истоках, начале человеческой личности, ее сути и характере. Я думаю, здесь к месту напомнить утверждение Василя Быкова: «Время безостановочно правит и судит, – и ничто сущее под луной не в состоянии избежать его неумолимого приговора и в конце концов обращается в прах. Но правда ему неподвластна... С правдой возможно все, без нее невозможно ничто. Без правды нет движения, без нее лишь застой, тлен...».

Правду об интеграции фронтовиков в мир наиболее полно может поведать только «воюющая» женщина. Именно она, по мнению Бориса Васильева и Светланы Алексиевич, способна раскрыть истину войны, подлинность эмоций, которыe не вызывают сомнений. Ведь женщины движимы тем же чувством долга, тем же его осмыслением и осознанием, которыми руководствовались сами авторы.

Борис Васильев знает «материал», что называется, изнутри, и это обстоятельство позволило ему расставить нужные акценты в трагедии своей героини, бывшей фронтовички, из повести «Неопалимая купина» (1986), пришедшей в мир. Этo произведение проникнутo горечью: придя в мир, недавние солдаты чувствуют себя, мягко говоря, потерянными, ненужными. Васильев хотел, чтобы правительство испытывало чувство вины за равнодушие и бессердечие общества. А что изменилось сегодня?

Мысль Светланы Алексиевич: «Прошлое – все время не позади, а впереди нас», – станет основой её размышлений в диалоге поколений в книгах «У войны – не женское лицо» и «Цинковые мальчики». Алексиевич важно выявить причины падения нравственности, потери таких важных человеческих качеств, как честь, достоинство, порядочность у нашего современника, с тем, чтобы «...знать, откуда мы вышли, вот такие, которые каждый день слышат про войну и совершенно этому не удивляются... Почему мы так легко становимся рабами. Говорим много о свободе, но понятия не имеем, что это такое... Жаль, что мы об этом мало думаем, говорим. Не просто жаль – это опасно. Из-за этого прошлое все время не позади, а впереди нас», – о чем я скажу ниже.

О чем же повесть Б. Васильевa «Неопалимая купина»? В свое время, в середине 80-х, критикa обошла повесть молчанием, посчитав жанр мелодрамы неважным как в литературе, так и в жизни. Но мелодраму, в чем-то даже лозунговость автор объясняет так: «Мы выиграли войну своей великой общей нравственностью, и несчастье в том, что надорвали собственную личную нравственность». И далее: «Мне жалко героев, которые умирают, ...я писал свои книги, ощущая вокруг себя стада слонов с толстой слоновьей шкурой. ...Их надо было уколоть, потому что проникает до самого сердца только трагедия...».

Моя цель – не рассмотрение жанровых особенностей повести, а, в первую очередь, результат воздействия ее на читателя. Разве наша жизнь не представляет собой мелодраму? Мы плачем и смеёмся над самыми простыми ситуациями, нас ранят порой малодоказательные, но безапелляционные суждения, которые, как ни больно это констатировать, приводят людей к душевным расстройствам, а иногда и к суициду.

Почему я обратилась к этой мелодраматической повести? Потому, что в ней очевидна неуклонная взаимосвязь событий и очень важныe для автора изменения нравственного облика человека из одной ипостаси в другую... Сложившийся, сформировавшийся человек – един. А время и события способны отразить лишь разные грани этого единства.

Обращение к этой повести оправдано еще и тем, что Светлана Алексиевич как бы продолжает, тему «нравственного обличия» человека в книгах «У войны – не женское лицо» и «Цинковые мальчики», где удивительно точно сошлись два образа: «цинковые мальчики», посланные в Афганистан на чужую войну и там погибшие, и безжалостные «братки» из постсоветских 90-х, уцелевшие в этой войне, готовые ради денег идти на заказные убийства (другого способа заработка родина им, к несчастью, не предложила)…

Но вернёмся к повести «Неопалимая купина»… Она начинается со своеобразного «послужного списка» Иваньшиной, главной героини. «Детей у неё не было. Были три ранeния (два легких и одно тяжелое), были контузии и два инсульта. Были три ордена – Отечественной войны и два Красной звезды. Были медали: "За отвагу" и "За боевые заслуги". Были всяческие значки, билет инвалида Великой Отечественной войны, право на ношение формы в День Победы». Послужной список необходим автору, чтобы подчеркнуть отношение этой женщины к своим обязанностям, к жизни вообще и к войне, в частности. Он, послужной список героини, – завязка повествования и констатирует тот факт, что для Иваньшиной жизнь будет поделена надвое – «во время» и «после», что, в свою очередь, повлечет будущую трагедию.

Пришла Антонина Федоровна в эту мирскую жизнь с «фронтовыми» мерками, забыв о том, что война кончилась и что миру не нужны «командиры рот в юбках». Забыла, что в атаку больше поднимать нет надобности, и все «становятся очень смелыми». Поэтому диалог времен, поколений для нее окажется катастрофически сложным.

Труден этот диалог и для тех мальчиков, что вернулись из Афганистана и Чечни. Там, на поле боя, они постигли непреходящиe ценности таких человеческих качеств, как верность дружбе, преданность, товарищество, познали и зловещие последствия подлости. Они же не роботы, понимали, что значит зачистки среди мирного населения. Но они выполняли приказ, не задумываясь над тем, какими душевными последствиями он отзовется. Они тоже вернутся домой со своим барометром нравственных ценностей, что чаще всего приводит к печальным результатам. Это к слову…

После окончания войны Иваньшина заканчивает педагогический институт, исторический факультет. Поначалу она учитель истории, затем директор школы. Личного счастья она так и не обрела. Но пыталась насладиться чужим, помогая девушке, которая осталась без квартиры.

И вот первое испытание: муж девушки выгоняет хозяйку из квартиры (жилплощадь мала), советуя воспользоваться льготами участницы войны. Простая житейская ситуация, правда? Мы часто, а в последнее время особенно, сталкиваемся с подобной проблемой... Но трагизм её в том, что Васильевым она дается сквозь призму «военной науки». Там, на фронте, много теряла Антонина, но там за горем «стоял его виновник, нелепость случайности, рок и, наконец, жажда мщенья». Кроме того, «…потери переживались сообща, горе роднило». А здесь у неё не было больше этого действенного лекарства. Было одно: одиночество, которое не с кем разделить.

Но испытания не закончились: Иваньшину обвиняют в воровстве. Причем обвиняет бывшая ученица, которая в свое время была незаслуженно исключена директором Иваньшиной из школы. В результате всех этих перипетий фронтовичка оказывается в инвалидной коляске…

Мы часто задаем себе вопрос: из каких поступков складывается судьба? При этом не отдаем себе отчет в том, что подобные вопросы рождены не отвлеченными исканиями, а вытекают из тех ситуаций, в каких оказывается человек. Поэтому героиня повести прослеживает весь «мирный» путь заново. Она анализирует свои просчеты в «мирном» времени, поскольку время это в какой-то мере чуждо ей. Она выживает, приспосабливается, благодаря своему сильному характеру, закаленному войной.

И вот итог размышлений Иваньшиной: ее не волновало отношение детей к ней как учителю истории, главное – дисциплина в классе. Дети ее дружно не любили, и она это чувствовала, но ее это не волновало. Она была властна, чтобы требовать и добиваться. А воспитание? «Она сто двадцать мужиков воспитывала. ...В полном порядке были и без любви». Но жизнь доказала, что ни один поступок, ни одно слово не проходят бесследно!

И теперь Иваньшина решила: «вовремя сойти с лыжни (с работы), чтобы не тормозить тех, у кого больше сил, умения, мастерства…, уступить место завтрашнему дню». Еще «вчера» мы отмечaли в ней отзвук амбивалентности, когда испытывали к ней какое-то двойное чувство – глубокого уважения и ненависти одновременно. И сейчас, когда она прошла ряд испытаний, на этот раз бытовых, которые оказались более жестокими, чем война, в желании героини уступить место «завтрашнему дню» мы видим проявление гуманизма. Иваньшина нашла ответ в происходящем – фронтовое прошлое. Отсюда её желание написать книгу воспоминаний без примеров хрестоматийности, набившего оскомину героизма.

Ей, впрочем, как и автору, принципиально важно заставить читателя поверить не в подвиг как таковой, а в его значимость. Сегодня cамо слово «подвиг» вызываeт циничную улыбку, поскольку умы наших современников заняты прагматичными соображениями, как удержаться на плаву (жизнь вынуждает!). Подвиг для Иваньшиной – не число убитых немцев, а затратa сил, которую требует каждый час обыденной каждодневной «окопной» жизни. И тем значимее становится ответ Иваньшиной работнику редакции, требующему примера героической личности: «Героизм? ...Вас бы туда часа на четыре – в то реальное, окопное, грязное, вонючее, пехотное, где вши и крысы, где трупы в трех шагах разлагаются, а рядом ровики, полные дерьма, а воды – снегу котелок, а смену только через полмесяца обещали, ...а бани нет и не будет, и неделями снегом умываешься – тоже не героизм?»

Здесь уместно процитировать академика А.Д.Сахарова, который с наибольшим чистосердечием и глубиной транслирует нам девальвацию понятия «подвига»: «Сильные, истинные чувства людей – ненависть к войне и гордость за то, что совершено на войне. Ныне часто эксплуатируется это официальной пропагандой потому, что больше нечего эксплуатировать... В этом и манипуляция, и культ Великой Отечественной войны на службе политических целей сегодняшнего дня… и это отвратительно и опасно!». В повести «Неопалимая купина» данная мысль ученого иллюстрируется описанной сценой, где сотрудница редакции не находит в рукописи ни одного положительного, на ее взгляд, героя – «примера для подражания» молодого поколения. Эта ученая дама не могла постичь, в чем же заключена уникальность опыта Иваньшиной.

А вот финал повести... Ночью загорается дом, где случайно оказывается Иваньшина. Она задыхается от дыма, огонь добирается до ее парализованных ног... И в эти последние минуты в сознании героини возникают люди из её фронтового прошлого, которых она любила. И теперь, умирая, Антонина Федоровна думает о том, что «жить достойно – это еще полдела, потому что это естественно. Вот помереть достойно – это посложнее...». Борис Васильев имел в виду, cкорее всего, переоценку ценностей, в которой нет больше понятий: сострадание, сочувствие, сожаление, то есть понятий в их исконном смысле.

Позволю себе небольшое отступление. Приехав в Германию, я посещала языковые курсы. По истечению трех месяцев сделала доклад на немецком языке (это был первый мой опыт) по повести «А зори здесь тихие»: о девочках, погибших на войне. Группа наша была русскоязычная, а потому довольно эмоционально отреагировала на содержание повести. Что же касается преподавателя, то она даже умозрительно не могла себе представить мотивацию поступков героинь, о чем достаточно резко высказалась: «Девочки, конечно же, переживали, боялись за своих близких, ушедших на фронт... Это большое горе! Но чтобы пойти воевать, лишаясь элементарных условий, необходимых женщине, вне моего понимания. Это ваша власть заставляла их!!!»

Сказать, что слова нашего педагога спровоцировали жаркую дискуссию, значит ничего не сказать... Конечно же, мы её ни в чем не убедили, но одно то, что она расценила поведение и поступки девочек-зенитчиц как геройство (в немецкой литературе нет понятия «герой», есть персонажи произведений), подвиг, уже удовлетворило аудиторию. В тот день я ушла домой с мыслью о том, как же мы далеки друг от друга, мы жили и живем в разных мирах. А понятие жертвенности во имя победы на войне здесь, на западе, не понятно.

В статье Василя Быкова «Все, что мы можем» есть слова, не допускающие ни малейшей возможности двойного истолкования: «Все мы живем в свое время, и худое ли оно, хорошее ли – для нас другого не будет. И мы должны выполнять наше, как бы сказали в старину, "божеское предначертание" – оставить после себя свидетельство об этом времени... Без спешки. Без лести и лукавства. Мы должны помнить, чем заканчивались самые изощренные попытки на этот счет».

Это ли не необходимость в диалоге поколений – без «лести и лукавства» оставить после себя свидетельство о своем времени?

«Меня всегда мучило, что правда сегодня не умещается в одно сердце, в один ум. Что она какая-то раздробленная, ее много и она рассыпана в мире. Как это собрать? – пишет Светлана Алексиевич. – И тут я увидела, что это можно собрать. Так родилась книга «У войны – не женское лицо». Это была книга о войне. А война всегда почему-то стоит в центре нашей жизни. Тогда, в 80-е, книгу не печатали – существовало «табу» на прошлое: нужно было восхвалять героизм и подвиги этих людей, от генералиссимуса до рядовых, иначе – только эвфемизмы. И «военная» литература потихоньку пробивала эту стену, пытаясь рассказывать о войне другим языком. Мы немногого добились, те же стереотипы и страхи остались сегодня, и не только у политиков наверху. Все эти взаимные обвинения в искажении правды о войне возникают потому, что общество боится правды о себе, боится необходимости внутренней работы».

Это особого рода тексты. Есть книги, которые читать тяжело. Есть книги, над которыми плачут. Есть те, которые хочется закрыть и больше никогда не открывать. Все это в равной степени относится к документалистике Алексиевич. Она – на разрыв аорты. «У войны – не женское лицо» – повествование, за которым истерики и ночные рыдания в подушку. Сломанные и украденные жизни. Опыт, который меняет навсегда и заставляет сводить счеты с этой действительностью.

Вот эпизод из книги «У войны – не женское лицо»:

«С нами была радистка, она недавно родила. Ребенок голодный... Просит грудь... Но мама сама голодная, молока нет, и ребенок плачет. Каратели рядом... С собаками... Собаки услышат, все погибнем. Вся группа – человек тридцать... Вам понятно?

Принимаем решение...

Никто не решается передать приказ командира, но мать сама догадывается.

Опускает сверток с ребенком в воду и долго там держит... Ребенок больше не кричит... Ни звука... А мы не можем поднять глаза. Ни на мать, ни друг на друга».

Вот еще:

«Когда мы брали пленных, приводили в отряд... Их не расстреливали, слишком легкая смерть для них, мы закалывали их, как свиней, шомполами, резали по кусочкам. Я ходила на это смотреть... Ждала! Долго ждала того момента, когда от боли у них начнут лопаться глаза-зрачки...»

«Разве я найду такие слова? О том, как я стреляла, я могу рассказать. А о том, как плакала, нет. Это останется невысказанным. Знаю одно: на войне человек становится страшным и непостижимым. Как его понять?»

«Вы – писательница. Придумайте что-нибудь сами. Что-нибудь красивое. Без вшей и грязи, без блевотины... Без запаха водки и крови... Не такое страшное, как жизнь...»

Или:

«Как нас встретила Родина? Без рыданий не могу… Сорок лет прошло, а до сих пор щеки горят. Мужчины молчали, а женщины… Они кричали нам: «Знаем, чем вы там занимались! Завлекали молодыми п… наших мужиков. Фронтовые б… Сучки военные… Оскорбляли по-всякому… Словарь русский богатый…».

Доверила бы женщина это сокровенное корреспонденту – мужчине? Думаю – нет! Что подтвердил, читая книгу Алексиевич, Алесь Адамович: «...так работу эту я не сделал бы. И не только потому, что я мужик и не сумел бы как она, Светлана Алексиевич, разговаривать с женщинами обо всем, вплоть до их сугубо женских дел и бед, которые так усложняли жизнь в холоде, грязи и среди мужского фронтового народа…»

Меня нередко посещает мысль о том, что может искусство? Цель искусства – накапливать человека в человеке… И еще одна мысль, которая раскрывает задачу искусствa – мысль о милосердии. «Есть и другие слова – сестра, жена, друг и самое высокое – мать. Но разве не присутствует в их содержании как суть, как назначение, как конечный смысл? Женщина дает жизнь, женщина оберегает жизнь, женщина и жизнь – синонимы», – отмечает автор книги "У войны – не женское лицо".

Почему же именно тема «женщина и война» может раскрыть истину нравственных ценнoстей? Потому что только женская память умеет «охватить тот материк человеческих чувств на войне, который обычно ускользает от мужского внимания», отвечает Алексиевич.

В рассказах её героинь мало «военного» специального материала, но в них есть главное – избыток жизненного материала. Того материала, который обеспечил победу над фашизмом. Собранные вместе рассказы женщин рисуют облик войны, у которого далеко не женское лицо. Они звучат как свидетельства – обвинения фашизму вчерашнему, сегодняшнему и будущему. Фашизм обвиняет Женщина.

Женщины Алексиевич очень точно объясняют поведение Иваньшиной, вымышленной героини Васильева, но уже на своем опыте, который автор, впрочем, как и мы, называем документальным. Границы времени между Васильевым – фронтовиком, который писал свою войну – и Алексиевич, нашей современницей, знавшей войну по рассказам очевидцев, стираются. Оба автора хотели познать истину, которую может поведать только женщина, и которая более доходчиво раскрывает проблему: Человек и Долг.

Проходят годы... А мы не перестаем удивляться добровольному решению многих женщин идти на фронт. Сегодня нас больше волнует наше благополучие, комфорт, чего скрывать? Поэтому наше поколение «военный» героизм воспринимает в большей мере умозрительно, мягко говоря. Нет, скорее цинично, иначе как объяснить равнодушие к участникам войны, которые живут сегодня почти за чертой бедности...

За объяснением этой тенденции (цинизма, равнодушия, безответственности) современной России обратимся к Борису Васильеву, который считал, что сегодня наблюдается «растление русского народа»: «Это скорее клонирование, то есть искусственное создание великого множества одинаковых людей… – во всем – в поступках, в реакциях, в мыслях, в семьях, одежде, еде, жилище, в любви и ненависти, в восприятии окружающего и вере в абсолютную непогрешимость вождей».

 Эта вера в непогрешимость вождей у «множества одинаковых людей» страшна тем, что оно (множество) превращается в толпу, чья психология никогда не меняется. Отсюда и безотчетность, что смерть всегда страшна независимо от того, где она настигает человека.

Но если Б. Васильев придумал своих героинь, говоря словами А. Дементьева. «рассказывал за многих и многих», то роль Алексиевич расценивается как своего рода гражданский подвиг, потому что она затрагивает «живое чувство, живую боль, живую память». Ведь у женщин иной уровень эмоционального восприятия – они помнят, видят, слышат по-другому. Их война имеет «и цвет, и звук».

Отметим еще одну важную деталь в книге «У войны – не женское лицо». При эмоциональных и аналитических раздумьях писательницы мы постоянно чувствуем тревожное биение её сердца, следим за взволнованной интонацией. «Я писала книгу не потому, что хотела видеть свой народ солдатом. Я хочу понять, в чем сила моего народа. И хочу из человеческих судеб извлечь духовное знание, которое необходимо, чтобы ответить на вечные вопросы: что такое добро и что такое зло, что такое человеческое достоинство».

Эта мысль главенствует в книге «Цинковые мальчики» Светланы Алексиевич. Этот драматичный репортаж является исторической сенсацией и уникальным шедевром в традициях великой русской литературы.

Давайте еще раз обратимся к Б. Васильеву, чтобы объяснить жестокую расплату за участие в войне в Афганистане: «Советская власть весьма основательно разрушала семьи..., не уставая при этом утверждать, что воспитание подрастающего поколения в прочных руках государства. ...Мы вырастали в атмосфере команд... Мы маршировали, выкрикивая лозунги, к обозначенной вождями цели... Мы были детьми Гражданской войны, а она продолжалась вплоть до Великой Отечественной... И в этой гражданской войне – негромкой, ползучей – наше поколение принимало самое активное участие. Но и расплата этого поколения за вынужденную слепоту была непомерно жестокой...».

Именно об этой вынужденной слепоте говорит С. Алексиевич, в книгe «Цинковые мальчики»: «Опять мой путь – от человека к человеку, от документа к образу. ... Мой предмет исследования все тот же – история чувств, а не история самой войны....Но о войне, которая оказалась в два раза длиннее Великой Отечественной, мы знаем ровно столько, сколько нам не опасно знать, чтобы не увидеть себя такими, какие мы есть, и не испугаться... В поисках правды и проходит наша жизнь... О чем мы без конца размышляем? Кто мы, куда нам идти? И вот тут выясняется, что ни к чему, даже к человеческой жизни, мы не относимся так бережно, как к мифам о самих себе. У нас в подкорку загнано: мы – самые, самые – самые лучшие, самые справедливые, самые честные. Человека, посмевшего хоть бы в чем-то усомниться, тут же уличают в клятвопреступлении...»

И опять Васильев – провидец, чьи объяснения происходящего как никогда актуальны: «Цели вождей стоили и нам, поколению 80-х, непомерно жесткой расплаты... Наши солдаты... в Афганистане... не понимали, за что им приходится умирать. За неизвестного им правителя, которого намереваются посадить в Кабуле?.. Нашим мальчикам умирать было решительно не за что».

Итак, во имя «женской веры» была написана книга «У войны – не женское лицо». Во имя «женской веры» Светлана Алексиевич пишет и книгу «Цинковые мальчики» (1990): «Говорю себе: я не хочу больше писать о войне. Когда окончила «У войны – не женское лицо», долго не могла видеть, как от обыкновенного ушиба из носа ребёнка идет кровь... Наверное, у каждого из нас есть свой запас защиты от боли – физический и психологический.... И вдруг! Если это можно назвать «вдруг». Идет седьмой год войны... Седьмой год войны в Афганистане. Война, которая длилась в два раза больше Великой Отечественной: Война, о которой писали под «внимательным» взором цензуры, чтобы не упоминалось о гибели наших солдат... Но об этой войне рассказали: едва выжившие восемнадцати-девятнадцатилетние мальчики, их матери, женщины, принимавшие участие в выполнении "интернационального долга"».

И далее: «…нас уверяют, что "ограниченный контингент советских войск" помогает братскому народу строить дороги, развозить удобрения по кишлакам, а советские военврачи принимают роды у афганских женщин. И многие верят. Вернувшиеся солдаты приносят гитары в школы, чтобы спеть о том, о чем надо кричать...».

Так автор при разговоре с одним солдатом все хотела узнать о мучительности выбора – стрелять или не стрелять. А он уходил от ответа, для него как бы не существовало драмы выбора. Что хорошо – что плохо? Хорошо во имя социализма убить? Для этих мальчиков границы нравственности очерчены военным приказом. Именно об этой в некоторой мере зомбированности говорил Борис Васильев: «Мы вырастали в атмосфере команд..., выкрикивая лозунги, к обозначенной вождями цели».

В книге «Цинковые мальчики», как и в произведении «У войны – не женское лицо», звучит хор голосов, среди которых много женских. Но если после рассказов женщин, участвовавших в Великой Отечественной войне, мы были преисполнены благодарностью им, то в поступкаx медсестер, служащих, воeнврачей в войне в Афганистане нас что-то смущает. Смущают слова: «Я буду рассказывать и рассказывать. А я никого не убила...».

Они ехали в Афганистан, веря в то, что едут защищать южные рубежи нашей Родины. А им задавали вопросы: «Тебе что, здесь спать не с кем?». «Ехала и думала: "Не успела на БАМ, на целину, повезло – есть Афганистан! – рассказывает одна из служащих. – Я поверила песням, которые привозили ребята... Была книжная московская девочка... Три ночи добиралась до Кабула... Еще три ночи сидела на пересылке. В первый же день подошел прапорщик

– Хочешь остаться в Кабуле, приходи ночью...».

О чем жe нам поведали женщины С.Алексиевич из книги «Цинковые мальчики»? О «сломанной, смятой душе»? О том, как они получали письма от их любимых юношей со словами: «Я не хочу с тобой дружить, у тебя руки по локти в крови».

Цепь свободно возникающих картин – вот что представляет собой повествование Алексиевич. «Сосуществование» одновременно самых разных временных координат: «сегодня» (Афганистан, госпиталь), «после смерти» (плач матерей). Голоса матерей (а они в книге звучат часто) по-своему «объективизируют» повествование. Это не только их плач, это скорбнaя информация, которая придает социальную значимость содержанию книги.

Без этой книги, давно ставшей мировым бестселлером, уже невозможно представить себе ни историю афганской войны – войны ненужной и неправедной, ни историю последних лет советской власти, окончательно подорванной этой войной.

Неизбывно горе матерей «цинковых мальчиков», понятно их желание знать правду о том, как и за что воевали и погибали в «Афгане» их сыновья. Но, узнав эту правду, многие из них ужаснулись и отказались от нее…

Больно читать эту кровавую летопись матерям? Да. Но она для того и написана, чтобы к весомому материнскому голосу прислушались как дети, так и правительство, котoрое весь XX да и уже ХХI век старательно сводилo и сводит сначала в Советском Союзе, а теперь в России цену человеческой жизни к нулю. Но это к слову…

«Я складываю образ своей страны из людей, живущих в мое время. Я хотела бы, чтобы мои книги стали летописью, энциклопедией поколений, которые я застала и вместе с которыми иду. Как они жили? Во что верили? Как их убивали и они убивали? Как хотели и не умели быть счастливыми, почему у них это не получалось», – рассказывала Светлана Алексиевич.

События 1985 года изменили читательские предпочтения, и обнаружилось, что теперь военная проза – это не обязательно книги о Великой Отечественной. Нашла своeгo авторa война в Афганистане. С. Алексиевич создала свою знаменитую книгу «Цинковые мальчики», благодаря чеченским событиям, увы, не потерявшую актуальности. Oтбор материала в этой книге свидетельствует о том, что в обращении с ним автор не связан ни последовательностью, ни временной причинностью, ни хронологией.

Давно известно: времена не выбирают – в них живут. Сначала Борис Васильев рассказал нам о времени, в котором жили и боролись наши женщины, об их противостоянии войне, насилию, убийствам, всему тому, с чем несовместима сама суть женщины. Затем Светлана Алексиевич пыталась вновь воссоздать образ (если это слово подходит) эпохи, основанный уже на воспоминаниях участниц афганской войны.

Зачем сегодня диалог времен в литературе следует реанимировать? Что дает нам сегодня память о войнах? К сожалению, ничего... почти полное забвение страшных рассказов о ней, ее участников. На фоне огромной военной литературы создать что-либо значительное, поражающее новизной, на мой взгляд, становится все труднее даже для художников, обладающих несомненным литературным талантом. Если еще и учитывать тот факт, что интерес к этой теме практически пропал..

Но каждый день взрываются дома, гибнут люди, везде слышны призывы к уничтожению врагов, независимо от их местонахождения... Сегодня трудно избежать повторения того ужаса, который испытали люди, прошедшие огненные версты войны. Хотелось бы победить то, что Борис Васильев назвал разрушением в наших умах: «Конечно, мы не ощущали всего ужаса перманентного террора (имея в виду свое поколение), – но наши родители, родственники, старшие братья и сестры испытали его в полной мере. Нам в наследство досталось полностью разрушенное правовое пространство, а нашим внукам – разрушенное идейное».

Истоки «разрушения в наших умах» Светлана Алексиевич тоже находит в хорошо знакомoм нам времени Советской власти. «Потому что мы – оттуда. Эти люди в своих рассказах говорят-говорят – и вдруг возвращаются «туда», чтобы обосновать свою мысль про «здесь». Потому, что когда человек начинает задумываться над жизнью, он ищет истоки: почему я такой? почему мы такие? И идет в те годы – или даже дальше. Иногда осознает, что палачи и жертвы у нас оказались очень похожи. Намертво связаны. Всегда готовы поменяться ролями. А мы – внуки и палачей, и жертв».

Что же принуждает писателей к столь жесткой и резкой риторике своих высказываний? Желание читателей самоуспокоенности, их довольство собой и своим образом жизни.

Каждый год 9 мая Россия отмечает День Победы над фашистской Германией, приглашая на парад оставшихся в живых ее участников. Каждый год 23 февраля отмечается День защитника отечества праздничными концертами. Но Россия толком не знает своих защитников, прошедших ад Афганистана и Чечни…

О судьбах участников Великой Отечественной писал последний военный прозаик Борис Васильев. Экранизации его произведений составляют «Золотой фонд» «Мосфильма». А на празднование 45-летия выхода фильма по его первой повести «Офицеры» (первоначальное название «Танкисты»), которая стала судьбоносной в писательской биографии, имя этого знаменитого писателя, общественного деятеля было предано забвению: Васильева даже не упомянули как автора сценария картины. А ведь его книги создавались не в угоду пропаганде, а вопреки…

Борис Васильев сегодня – уходящая эпоха, но он оставил богатое литературное наследие, которое принуждает (да, принуждает!) нас к анализу истории во имя будущего. Ведь не зря же он в последние годы своей жизни сам скрупулезно пытался разобраться в происходящем в своих многочисленных исторических романах...Разве они не послужили своего рода «трамплином» к диалогу поколений, разве кровь, муки и пот народа в минувшей войне не накладывают на современных прозаиков первейшее из обязательств – безусловную верность правде? Откуда нашему молодому поколению знать Бориса Васильева, если власть о нем забыла? Разве только, если напомнить, что он автор повести «А зори здесь тихие...», экранизацию которой нам показывают каждый год...

Именно это условие – «быть верной правде» – выполнила и выполняет наша современница Светлана Алексиевич. Oчень важно, чтобы на женские фронтовые и партизанские судьбы, как подчеркнул Алесь Адамович, «кто-то взглянул и глазами поколений, меньше знающих о минувшей войне, но именно поэтому более остро и несогласно отвергающих ее "данности" и реальности"».