Евгений ЛЕСИН

 

Родился в Москве в 1965 г. Учился в Московском институте стали и сплавов, работал инженером-технологом и химиком в котельной. В 1990 г. поступил в Литинститут. После окончания института работал в газете «Книжное обозрение». С 2002 г. в «Независимой газете» (книжное приложение «НГ– Ex Libris»). Автор книг «Записки из похмелья» (М.: Academia, 2000), «Русские вопли» (М.: Ракета, 2005), «По кабакам и мирам» (совместно с Ольгой Лукас, М.: Гаятри, 2007), «Легенды и мифы Древней Греции» (СПб.: Красный матрос, 2009) и др.

 

 

АУ, СВОБОДА

 

 

*  *  *

 

В 90-е все перессорились

Кто-то резко разбогател

А кому-то стало нечего жрать

Зато пришла свобода

 

Сейчас тоже 

Все перессорились

Кто-то резко разбогател

А кому-то стало нечего жрать

Ау, свобода

 

 

*  *  *

 

Иван Петрович Гнида

Страдает. И всерьез.

Гнетет его обида.

Грызет его до слез.

 

Он ходит со стаканом,

А надо бы с ведром.

Не хочет быть Иваном,

А хочет быть Петром.

 

А надо бы на Мальту.

В большие города.

Катилась по асфальту

Какая-то вода.

 

Какие-то напасти

Напали тут на нас.

Доступно кушать сласти

И даже выпить квас.

 

Душа в заветной лире

Угасла навсегда.

В кривом телеэфире

Преступная среда.

 

Отважные уроды,

Которых не сберег.

На улице Свободы

Ограблен был ларек.

 

Не спи, не спи, заложник…

Ну, и т.д.

 

 

«ЗОРКИЙ» (КРАСНОГОРСК) – «КУЗБАСС» (КЕМЕРОВО). 2:6

 

На стадион нас не пустили,

Хоть мы билеты показали.

Хоть были трезвые в дымину.

Но бесноватый капитан

Скакал румяной обезьяной,

Сказал обидными словами:

Да вы не трезвые в дымину,

А в драбадан и триколор.

Один избит и власть ругает,

Другой и вовсе Инкассатор,

Махмуд Абрамыч Инкассатор.

Вот разве Лесин – молодец.

Стоит, как белая береза,

Печально грустью переполнен

И даже в водочной бутылке 

Налит у Лесина дюшес.

 

Мы огорчились, но не сильно,

Пошли к задворкам стадиона,

А там Сережа и Наташа,

А рядом бегает игил.

Ну, мы по капельке, конечно.

Кусочек сала с шоколадкой. 

Из-за забора «Зоркий»! «Зоркий!»

Еще приятнее вопить.

Катались наши, словно боги,

Летали наши, будто птицы,

Красиво, лучше фигуристов,

Голов не стали забивать.

 

А в перерыве мы рискнули

Прорваться снова. Вдруг, решили,

В сугробе пьяный, как абама

Лежит румяный капитан.

И нас уже не остановит,

Обидным словом не обидит.

Нам билетерши улыбнулись:

Теперь вам точно повезет.

И верно. Храбрую попытку

Нам, безусловно, засчитали

В сугробе пьяный, как абама

Лежал румяный капитан…

А наши бились, как котята.

Играли парни, как умели,

Хотели, милые, как лучше,

Вперед, за город Красногорск.

 

Обратный путь был очень трудным.

Нам власти строили препоны.

Но мы с победою вернулись,

Хоть проиграли. Всем – ура.

 

 

*  *  *

 

Какие вам, товарищи, протесты?

Какой еще обманутый народ?

Как говорят родители невесты:

Замойте кровь, до свадьбы доживет.

 

 

*  *  *

 

Бородатый дальнобойщик,

Вероятно, член игила,

Обижал родную дочку

За правдивые слова.

Та просила: папа, папа,

Не майданьте на дороге,

Нацпредателям на радость

И на горе детворе.

У меня, рыдала дочка,

Есть один знакомый мальчик,

Мы с ним вместе ходим в школу

Или даже в детский сад.

Он сегодня очень болен:

Заболел укрофашизмом.

И его везли на скорой

Скрепой вылечить в мечеть.

Ну а ты там на дороге

Все майданишь, нефть игилу,

Два турецких помидора

И трусы какой-то тете

С госизменою везешь.

Вы такие, папа, твари,

И сегодня бедный мальчик

Умер мальчик по дороге.

Прямо в скорой он вчера.

Папа, папа, из колонны

Выходи скорей из пятой.

Царь Платон был очень добрый,

Он на горе всем буржуям

С Аристотелем дружил.

Папа, папа, мы поедем

С мамой скоро на курорты

С храбрым дядею Омоном,

Он герой и педофил.

Любит он страну родную,

Умер мальчик прямо в скорой,

А плохим укрофашистам

И бендерам – стыд и спам.

 

 

*  *  *

 

Природа хорошеет год от года.

Добрее и добротнее добро.

Идем от переезда до завода.

А дальше – электричка и метро.

 

Правительство стремится к жизни новой,

Готовит замечательный налог.

Выгуливаю маму по Вишневой.

Для сердца здесь последний уголок.

 

Казалось бы зима, но дети с горок

Не катятся, пугая старика.

И, кстати, если Тушино не город,

То Волга никакая не река.

 

 

*  *  *

 

Возле Сергиевой лавры

Ходят-бродят минотавры.

Рядом бегают кентавры

И седые динозавры.

А еще и стегозавры

И тупые бакалавры.

 

Мы поймали минотавра,

Как шекспировского мавра.

А потом еще кентавра

И седого динозавра.

А потом и стегозавра

И тупого бакалавра.

 

Что нам Дувры, что нам Гавры?

Что нам премии и лавры?

Что Корниловы нам Лавры

И другие стегозавры?

 

Не ходите, дети, в лавру,

Вас там выучат, как лярву.

Как большую минотавру,

Как шекспировскую мавру.

А потом еще кентавру

И седую динозавру.

А потом и стегозавру

И тупую бакалавру.

 

Ну, и т.д.

 

 

*  *  *

 

А скажите, например,

У кого какой размер.

Своевременных решений

Сколько принял новый мэр. 

Сколько принял старый сэр.

Сколько сект у нас и вер. 

За кого меня ты принял,

Пионер СССР?

Сколько милости у бога,

Нос какой у носорога.

У креветки сколько лап.

И добра у римских пап.

Сколько будет три и три,

Что снаружи, что внутри,

Почему повсюду слякоть

И косые упыри. 

Я не знаю. И не нужно.

Слава власти, скажем дружно. 

Я икаю, умолкая.

Жизнь хорошая такая.

 

 

*  *  *

 

Ломая головы и парты,

Мы все учились понемногу.

Куда ведет дорога к богу,

Когда нет компаса и карты?

 

Снежана, Жанна, Виолетта –

Так называют проститутки

Самих себя. Летают утки.

И только рыбная котлета

 

Лежит печально в морозилке,

А может быть, на сковородке.

Стоят засохшие высотки

И роза красная в бутылке.

 

 

*  *  *

 

Еще темно, покоя просим,

Идти к метро не хватит сил.

Автобус 88

Меня в салон не пригласил.

 

Собака вертит бестолковой

Лохматой мордой и хвостом. 

Поеду, что ли, до Вишневой

На девяносто я шестом.

 

Затихло Тушино. Погода

Несет прохладу и покой.

Январь 16-го года

И раньше, видно, был такой. 

 

Поди узнай. Любое дело

Чревато бунтом на Руси…

А у метро остервенело

Снуют голодные такси.

 

 

*  *  *

 

Семья и работа, сплошные заботы,

Никак не улажу и не разберусь. 

Живут за границей загранпатриоты

И хвалят прекрасную матушку-Русь.

 

Истошные вопли: «Измена, измена»

Я слышу, хотя понимаю с трудом.

Другого-то нет у меня Карфагена,

И я не могу свой покинуть Содом.

 

И если вам кажется – редкая смелость – 

Чужое правительство очень смешным,

Пожалуйста, смейтесь, а мне расхотелось,

И я только плачу, и то над своим.

 

Победа рекламных огней пропаганды.

Вам партия светит – ум, совесть и честь,

Когда фонари не горят, а гирлянды

Сияют повсюду, и нечего есть. 

 

Зато есть и счастье, и даже свобода

Сказать, как хорош господин президент.

И как замечательна новая мода:

На голый асфальт навалить реагент. 

 

Эксперты расскажут про квоты и льготы,

Про то, что соседи друг друга едят…

Живут за границей загранпатриоты

И как-то не очень стремятся назад.

 

 

*  *  *

 

Стесняешься, что я седобород.

Что отчим твой слегка меня моложе.

Бесчестие, отсутствие свобод,

Невежество царей тебя не гложет.

 

А гложет лишь пустая суета,

Не стоящая лучшего названья,

Чем эфемерность. Боги, о тщета,

Достойные рабов переживанья.

 

Не знающих, что миг неповторим.

Не видевших ни автора, ни сцены.

Унижен и распят Великий Рим.

И варвары хохочут, как гиены.