Арсений САМСОНОВ

 

Родился в 1994 г. в Москве. Поступил на факультет экономики Высшей Школы Экономики. Осенний семестр 2013-го года провел в Университете Нью-Йорка, писал короткие рассказы. Вернувшись в Россию, продолжил писать. В «Кольце А» публикуется впервые.  

 

 

ЗАПИСКИ О НЬЮ-ЙОРКЕ

 

Теплый хлеб

 

Давно стемнел мой предпоследний день в Нью-Йорке. Мы с приятелем-индусом сидели в кафе и ели мороженое. Он ел шоколадное, под названием “Salty pimp” (1). Мое никак не называлось, но мой приятель, завсегдатай, обозвал его “Salty gangster” (2). “Гэнгста!” – восклицал он, уча меня произносить это залихватское слово. “Гэнгстер” – вяло вторил я, не умея придать голосу должного ухарства. Я уже заболевал. Мне было суждено окончательно разболеться в Москве и проболеть две недели.

Николс должен был поужинать с матерью. Родителей он видел редко, потому что по окончании семестра продолжал жить в общаге. Их присутствие мешало бы ему думать, а мышление приятель мой ценил выше всех земных благ. Он пригласил меня присоединиться к ужину.

Мать его говорила с заметным индийским акцентом, очень понятным для русского уха. Она отвезла нас в индийский ресторан. С потолка свисали светящиеся гирлянды, так что приходилось пригибаться, чтобы их не задевать. Мы сели в углу и заказали много неизвестной мне снеди. Есть я совершенно не хотел. Притронулся я только к хлебу, острому, как и все остальное.

Мать Николса закончила Университет Нью-Йорка. Она рассказывала нам, каких зданий в ее время не было, и как она боролась за то, чтобы экзамены кончались до зимних каникул.

– А что Вы изучали? – спросил я.

– Питание (nutrition) (4), – ответила она.

– Вот послушайте, – сказал я, ощущая во рту непривычный вкус индийской лепешки. – В России есть такая пословица: “Хлеб всему голова”. Как Вы думаете, в чем ее смысл? В младшей школе нам преподносили пословицы как жизненную мудрость, но большинство из них казалось мне бессмыслицей. Включая эту. Что скажете?

– Да, бессмысленных пословиц много, – согласилась она. – Но ведь хлеб – важная штука. Без него не обойтись.

Разве это не очевидно? Зачем нужен этот афоризм?

Мы заговорили о чем-то другом. Ужин подошел к концу. Я не доел хлеб и взял с собой остатки. Мать Николса отвезла нас на пересечение Бродвея и 14-ой улицы. Николс пошел в общагу. А – я гулять на берег Гудзон-ривер. Мы договорились встретиться на следующий день, чтобы попрощаться.

К часу ночи я вернулся в гостиницу. Тогда я жил в гостинице, потому что мой договор с общагой закончился. Она называлась “Bowery Whitehouse” (4) и была заведением известного рода. Я взял ключи у портье и тут заметил парня в кепке. Для этого места он выглядел на удивление прилично.

– Здравствуйте, – сказал я. Вы студент?

– Студент! И вы тоже? – обрадовался он.

– Да, я тоже студент, – сказал я.

– Может, пойдем пива выпьем? – предложил он.

– Давай, – согласился я, – только боюсь, что все уже закрыто.

В итоге мы взяли по чаю в Макдональдсе на Бродвее. Играла симфоническая музыка. За столиками спали бомжи. Студент оказался австралийцем, который проучился семестр в Канаде, а теперь путешествовал по Америке. Я рассказал ему свою бесхитростную историю. Он жаловался на отель.

– Какие странные типы! – говорил он. – И маленькие комнаты. Вместо потолка – пара досок. Как бы не залез кто ночью.

– Это еще что, – ответил я. – Вот однажды меня подвозили дальнобойщики Юрец и Витя...

Где-то посередине истории я спросил, не хочет ли он есть. Да, есть ему хотелось. Он только сегодня приехал. Я достал из рюкзака кусок индийской лепешки, завернутый в фольгу.

– На, – сказал я.

 

 

Упырь

 

Ночью я вспомнил, что в ящике лежит майка, заляпанная кровью. Фальшивой кровью, купленной в ближайшем супермаркете. В этой майке я бегал на Хэллоин месяц назад. “Пора бы выкинуть”, – подумал я.

Допустим, я ее выкидываю. Негр, разбирающий мусор, выворачивает пакет и вопит от ужаса: “Oh my God!” (5). В его руках белая майка с кровавым пятном, отдаленно напоминающим перевернутую пентограмму. А может быть, майку найдет старуха, которая у нас выносит мусор с этажей. Даже не знаешь, что хуже. Если майку найдут в общаге, нельзя не признаться. Зато можно как-то объяснить, что это твой костюм на Хэллоин. Хотя Хэллоин был месяц назад. Они все-таки привыкли. Мало ли что вытворяют студенты NYU (6). Они люди творческие.

Если майку найдут где-нибудь далеко на свалке, до меня могут и не добраться. Хотя, скорее всего, они отслеживают, откуда пришел мусор. Надо бы загуглить, как у них это устроено.

“Ты никого не убивал, – напомнил я себе. – Кровь искусственная. А значит, ты должен выбирать наименее хитроумные способы избавиться от майки. Честному человеку нечего скрывать. Максимум, что с тобой может случиться – полицейские возьмут майку на анализ. Всякий анализ покажет, что кровь – фальшивая”.

А если фальшивая кровь делается на основе настоящей? Не человеческой, допустим, а свиной. Пусть даже они поймут, что кровь свиная. Немедленно начнут спрашивать – а зачем ты вымазал майку свиной кровью? Даже если все пройдет гладко, все равно будет запись о том, что тебе вызывали на допрос. Потом никуда устроиться не сможешь.

Нет, нужно тайно избавиться от майки. Сжечь или растворить в какой-нибудь кислоте. Но это уже совсем криминал. Ночью пойти куда-нибудь и выбросить в урну – сразу заведут дело об убийстве неизвестно кого неизвестно кем. Запихнуть поглубже в чемодан и везти в Москву – обязательно увидят и найдут в аэропорту, а хуже этого ничего быть не может. Постирать. Наверняка фальшивая кровь не отстирывается. К тому же я представил себе залитую кровью стиральную машину и студентов в тапочках, зовущих на помощь.

“Ты сам-то веришь в то, что ты сейчас напридумывал? Веришь или нет?”, – спрашивал я себя. Нет, не верю. Попробую сначала отстирать майку. Не получится – выброшу. И хрен с ними, с мусорщиками и полицейскими. Вот встану завтра пораньше и примусь за дело.

Однако заснуть не получалось. Я спросил у соседа, работают ли стиральные машины. Сосед сказал, что они работают круглосуточно. Я положил в пакет майку, захватил для конспирации пару носков и вышел в коридор. Еще я взял с собой учебник по эконометрике (7), чтобы читать его и не волноваться в течение сорока минут, пока будет стираться майка.

Никто не пытался меня остановить. Я вызвал лифт и в который раз пробежал глазами плакаты, висевшие в коридоре. Вот один, про необходимость использования презервативов. Вот другой, приглашающий на выступление камерного оркестра.

Я оставил майку стираться и пошел читать в student lounge (8). Было два часа ночи. Кроме меня там был еще один студент. “Чем это ты занят?” – подозрительно спросил он. “Эконометрикой”, – ответил я и уткнулся в книгу.

“Иногда, – читал я, – мы предполагаем, что опущенная переменная скоррелирована с другими независимыми переменными. К примеру, во многих городах исторически высок уровень преступности. Допустим, преступность на душу населения зависит от... ”

Я в ужасе захлопнул книгу. К счастью, уже прошло 40 минут. Я пришел к машине, открыл дверцу. На майке не было крови. Была только бледная красная ломаная линия, образующая пятиконечную звезду. Я засунул носки и майку в сушильную машину и пошел обратно в lounge.

– А ты что ботаешь? – спросил я студента.

– Компьютерную архитектуру.

– Неплохо. Тебе это завтра сдавать?

– Не завтра. Но завтра еще нужно делать задания. Поэтому стараюсь сейчас это сделать. Хотя скоро уже спать пойду.

– Я тоже.

– Тебе завтра к скольким?

– К одиннадцати. Но вставать в девять.

– Ну что, семь часов у тебя есть.

Он начал собирать вещи.

– Спокойной ночи, – сказал я.

– Спокойной ночи, – сказал он и ушел, забрав ноутбук.

 

 

Страницы из жизни знаменитостей

 

– Я понимаю, что должен ботать, – сказал негр. – Но наша дискуссия так меня захватила, что сосредоточиться я не могу.

– Да уж, – сказал я, – управление собственными мыслями – трудное дело. Вот ты когда-нибудь пробовал не думать о белой обезьяне?

– А вы знаете такую игру, – спросил сидевший напротив нас тощий блондин, – в которой...

– Я проиграл, – перебил я.

– Что?! – удивился негр.

Блондин пояснил, что за игру он имеет в виду. Надеюсь, негр перестал считать меня лузером.

– Удивительно, – сказал я, – эта игра преследует меня за океаном. Хотя сначала я думал, что она чисто российская.

– В России и правда все так страшно, как в Russian Road Rage (9)? – спросил негр.

– Водят так себе. Но понятно, что аварии видишь не каждый день. – сказал я.

– То же самое происходит и там, откуда я родом, – сказал негр.

– Откуда ты родом? – спросил я.

– Из Монровии. Я уехал оттуда в семь лет вместе с семьей. Я, конечно, не видел бедности и всего такого. Но многое слышал.

Мне вспомнился будда Шакьямуни, которого родители пытались отгородить от жестокой действительности. Кем нужно быть, чтобы не видеть бедности? Если понимать его высказывание буквально, то он устроился лучше моих мидклассовых знакомых, каждый из которых наблюдает бедность, проходя мимо помойки в своем дворе.

– Какой твой родной язык? – спросил я.

– Английский.

– Скучно.

– Но на этом языке говорят в Монровии. У нас есть свой диалект, но все равно говорить на чистом английском мне легко. Мы называемся Монровией, потому что нас захватил некто по имени Монро. Президент, кажется.

– А вот Россию никто никогда не захватывал, – сказал я. Про татаро-монголов я вспомнил гораздо позже.

– А мы добились независимости. И теперь мы снова свободны.

– Ты возвращался в Монровию?

– Нет, но хочу приехать на каникулы.

– Может, ты правильно делал, что не возвращался? Страшно все-таки.

– Почему? Я разговаривал как-то с президентом (он близкий друг моей тетки). И вот, президент говорит, что проблем все еще много, но постепенно жизнь налаживается.

Знакомство с президентом может ничего не значить. Но по единороссовской фразе о том, что жизнь налаживается, я понял, что говорю с будущим диктатором страны. Надо будет выпить с ним чашечку кофе.

– Класс! Ты говорил с президентом.

– Ну, я и Обаму видел. В Белом доме как-то раз.

– В Белом доме как-то раз?!

– Ну да. Была экскурсия с JP Morgan (10).

Вы, наверное, поняли, что он за тип. Подтверждаю ваши догадки. В школе он работал на JP Morgan (как и все люди, работавшие в крупных корпорациях, он не способен рассказать, что он делал). Его мечта – стать CEO (11) этой компании. Он хочет делать бизнес, связанный с IT (12). Нет, программировать он толком не умеет, математикой не занимался. Впрочем, у парня все впереди, он на первом курсе. Он живет на 5-ой авеню в лучшей общаге и каждый день видит каких-нибудь знаменитостей. Его самоуверенность и наивный эгоизм меня растрогали. Когда говоришь с таким человеком, который ничего не умеет, но многого хочет добиться, думаешь, а вдруг у него есть мистический покровитель?

– Связи! Связи! Связи! – констатировал мой новый знакомый. – Бизнес-школа дает связи. Даже если она не дает больше ничего, я больше хочу в бизнес-школу, чем в CAS (College of Arts and science) (13).

Пять минут назад, пока я работал над данным текстом, этот чувак проходил мимо. Я предложил ему через пару дней выпить кофе. Мне тоже нужны связи, или хотя бы интересные люди на другом конце стола. Разумеется, я не пытался разубедить парня, что он самый крутой. Во-первых, человека в принципе невозможно переубедить. Во-вторых, когда-нибудь он поймет все сам. В JP Morgan ему ничего не светит, поэтому он станет диктатором Либерии. Каждый день газеты и телевизор будут восхвалять его. Он сойдет с ума от бесконечного повторения своего имени. Он будет себя ненавидеть, пока однажды не поймет, что его на самом деле нет, что он просто пустота.

 

 

Путин, мухоморы и нейронная сеть

 

Мужская сауна. Спортивный центр имени загадочного чувака по фамилии Коулс, в который боятся ходить знакомые девочки с 4-го этажа.

– Ты изучаешь экономику в колледже наук и искусств?

– Да. А вы – нейробиолог?

– Да.

Мы помним друг друга, потому что виделись в этой бане. Мы оба слушали рассказ программиста, который обучал нейронную сеть распознавать все. Тогда мистер нейробиолог сказал, что люди устроены, как компьютеры. От Дани Макарова я когда-то слышал противоположную точку зрения, вычитанную им у Роджера Пенроуза. Но спорить я не стал, поскольку все равно не понимал доказательства Пенроузом существования человеческой души.

– А откуда твой акцент?

– Из России. Акценты – ваше стороннее увлечение?

– Именно. Странно, я бы сказал, что у тебя британский акцент.

– А вы могли бы изобразить, скажем, новозеландский?

– Мог бы, но не стану.

– Вы не слышали о социолингвистике?

– Нет, что это?

– Это раздел лингвистики, изучающий то, как люди относятся к своему языку. Наш профессор рассказывал об алеутском языке, вернее, пиджине, который знают около шести человек. Но они своим языком очень гордятся.

– Вот такие вопросы меня интересуют. Интересно, как я сам отношусь к своему языку? Кстати, алеуты – это ведь один из последних народов, употребляющих мухоморы?

– Употребляющих что?

– Мухоморы. Такой красный гриб с белыми пятнышками.

– Ах, да, знаю. В России мы называем его mukhomor.

– Мухомор?

– Да, Мухомор. Если дословно переводить, будет “убийца мух”. Мух, в смысле, насекомых.

– Ты когда-нибудь употреблял мухоморы?

– Нет, я не употреблял мухоморы. Но есть такой русский писатель, Виктор Пелевин. Он написал книгу “Generation П”. Герой книги создает рекламу. И вот он-то употребляет мухоморы, чтобы к нему пришло вдохновение. Возможно, Пелевин и сам их употреблял.

Я посчитал невежливым спрашивать, употреблял ли мухоморы мой собеседник.

В баню зашел мужик, который тоже знал нейробиолога. Разговор временно перешел на протезы, управляемые нервными сигналами, и мне добавить было нечего. Но тут мужик сообразил, что я из России, и пошел такой разговор, что я просидел в бане гораздо дольше, чем следовало.

– У нас в Америке есть такой стереотип, что русские несчастны, но не хотят ничего с этим поделать.

– В общем верно. А у нас в России есть стереотип, что американцы тупые, толстые и ленивые.

– Не могу не согласиться. Если поедешь куда-нибудь в глубинку, ровно эту картину и наблюдаешь. Но замечу, что эти тупые и ленивые люди счастливы.

– Признаю вашу правоту. Однажды (тут я понял, что и экономист при желании может удивить собеседника) случилось мне быть на докладе, где построили график зависимости уровня счастья от ВВП на душу населения. На основании данных по разным странам. Получилась, разумеется, прямая с положительным наклоном. Но, вообразите себе, бывшие соцстраны оказались под графиком. То есть для своего уровня дохода они недостаточно счастливы.

– Неужели! Как ты думаешь, с чего бы?

– Мне кажется, рассуждать о характере нации – несколько ненаучно...

– Расслабься, все свои. Это не научный форум.

– Однако на экономике развития мы разбирали нечто подобное. Существуют страны с высоким и с низким уровнем доверия. К примеру, в Швеции родители обучают детей доверять другим людям. И это совершенно рационально, ведь другие родители поступают так же. Однако в Нигерии ты пропадешь, если доверяешь незнакомцам, поэтому родители прививают детям недоверие. Получается самоподдерживающийся процесс. Возможно, с депрессией происходит нечто подобное.

– Наверное, это все от несвободы. Россия где была 10 лет назад, там и осталась. А какие были ожидания при Горбачеве! Так что все равно есть такое мнение, что русские ничего не могут. В России нет солидарности, толерантности, доброты. Это все от Путина, потому что он лишен этих качеств. И его качества проецируются на всех русских. Это как случай с мусульманами. Сколько мы ни пытались втолковать им про то, что такое демократия, они возвращаются к диктатуре. Они не понимают, как устроено демократическое общество. Это лишь стереотип, конечно, но стереотип устойчивый.

Я не стал напоминать о том, что американцы поддерживали Иранского шаха, который отнюдь не был сторонником демократии, а также Мубарака и Саудовскую монархию.

– Но за последние два года в России усилилась протестная активность. Около ста тысяч человек выходило на демонстрации в Москве.

– Путин с ними расправится. Он такой, любит все делать по-своему.

– Ты не смотрел вечернее шоу? – вставил нейробиолог.

– Я не смотрю телевизор, сэр – сказал я.

– Так вот, там Путин крадет кольцо у спортсмена. И вид у него довольный-довольный.

– Забавно, – сказал я.

– Ужасно, – сказал мужик.

– Ужасно, – согласился я.

– Это ужасно, – повторил он. – Не знаю, что бы я делал, родись я в России. Хотя бы тебе разрешили сюда приехать. Как тебя зовут?

– Арсений.

– Роб, – сказал мужик.

– Род, – сказал нейробиолог. – Ты читал “Преступление и наказание”?

– Разумеется.

– Главного героя зовут Родион, верно?

– Да. Знаете, мне это напомнило другую книгу. Есть такой писатель, Владимир Набоков. Он написал книгу “Приглашение на казнь”.

– Удивительно! – воскликнул мужик. – Неделю назад мы сидели здесь с парнями и обсуждали Набокова. Великолепный слог! Если он ухитрялся так писать по-английски, трудно вообразить, каковы же его произведения, написанные по-русски. Но продолжай.

– Они великолепны. Так вот, “Приглашение на казнь”. Там есть герои Рома и Родя, которые появляются одновременно.

Но тут я понял, что сейчас сварюсь и что мне срочно нужен холодный бассейн. Скорее из-за высокой температуры, чем от раздумий о судьбе России, сердце бешено колотилось.

 

 

Кони-Айленд

 

План удался не до конца. Во-первых, в девять я только встал. Во-вторых, на второй авеню я себе на горе встретил женщину, которая убедила меня, что метро 2-ая авеню не существует. Так что я сделал крюк, прежде чем попал на эту удобную для меня станцию.

А вот ехать пришлось час, как я и рассчитывал. Скрасил дорогу книгой про нацистов. Мы выныривали из тоннеля на поверхность и снова оказывались под землей. Проезжали уродливые здания, измазанные граффити. Мне запомнилась “New York fencing academy” (14) – заборостроительный институт? Чем ближе мы подбирались к Кони-Айленду, тем более мерзким становился пейзаж.

В конце пути я спрятал книгу и выплюнул жвачку. Никаким морем и не пахло, несмотря на топонимы вроде “Mermaid avenue” (15) или “Neptune avenue”. А вот в Вашингтон-сквер иногда заходит непонятно откуда теплый морской воздух. Именно этот запах океана заставил меня поехать на Кони-айленд.

Я долго шел вроде бы в правильном направлении. Наткнулся на реку, заросший бурьяном спуск к воде был отгорожен порванной колючей проволокой. Возникло ощущение конца мира. А океана все не было. Меня не сильно обнадежили мама с дочкой, которые на вопрос: “Where is the coast?” недоуменно покачали головами. Но не может быть, что здесь нет моря! Наверное, русские, для которых вопрос оказался слишком сложным.

Хулиганского вида негр в оранжевой кепке объяснил мне, что идти нужно было в противоположном направлении. Негр сказал, что хотел бы учиться в универе, но это дорого, даже в государственном. От Кони Айленда далеко даже до Fencing academy. Я ему объяснил, что есть Coursera. Мало в это верю, но надеюсь, что сайт ему поможет.

Мы распрощались у станции. Я пошел мимо закусочных и магазинов к цели, и с каждым шагом крепла моя вера в океан. И вот я к нему вышел. Океан был на месте.

Как и на всяком берегу, здесь тратятся деньги и выключаются мозги. В кощунственной близости от воды возведен парк аттракционов с американскими горками и монстрами. Орет музыка из баров.

Убежденный в честности двух китаянок, которые досками копали песок и снимали это на камеру, я поручил им вещи и полез плавать. Как выяснилось, плавать и смотреть за вещами не так уж сложно, но все равно я был рад, что их встретил. На берегу стоял красный флаг, но такого спокойного океана я в жизни не видел. Я видел до этого океан дважды, в Мексике и в Ирландии. Вспомнил две эти страны.

Потом я долго сидел перед океаном. Сложно описать, что я там увидел. Не хотелось ничего делать, никуда идти и никому звонить. Как заметила позже моя эфиопская знакомая Тседайе Кифле, океан создает пустое пространство, поэтому начинаешь по-другому думать. Позволю себе с ней не согласиться и скажу, что начинаешь не думать вообще. Через некоторое время я  встал, отряхнул задницу от песка и пошел гулять вдоль берега. Попадалось много русских. Два жирноватых мужика обсуждали, почему их приятель так часто ездит в Норильск. Как будто рядом не было океана. Впрочем, я вскоре перестал бредить массами воды и снова начал читать книгу про нацистов. Позже я и вовсе уехал.

 

 

И другие фашисты

 

Сауна, в которой я очень люблю сидеть после бассейна. Много народу, и все жирноваты. Я еле умещаюсь между двумя америнцами. Сидим. И тут входит старик. Он седой и самый жирный из собравшихся.

– Ага, фулхауз! – восклицает он. – А вот ты, – обращается он к мужику, сидящему в углу, – сидишь в углу! Как всегда! Ровно 45 градусов!

Тепла? Пространства?

– Недавно мне вспомнился один актер, – говорит старик, – но имени его я не припомню. Я помню, что при Маккарти его имя занесли в черный список.

– Почему ты о нем вспомнил? – спрашивает мужик, который сидит рядом со мной.

– Потому что он обладал потрясающим голосом. У него был ясный, но очень глубокий голос. Он играет в старом фильме, который называется “Морской волк”. Он играет капитана. Жестокий, готовый на все человек. Вся команда – изгои и головорезы. Отчаявшиеся люди. И они знают, что вряд ли доживут до конца плавания. Он самый суровый из них. И одновременно он интеллектуал. У него в каюте библиотека. Эх-х...

– Да, очень интересно, – говорит мужик.

– Многих тогда занесли в черный список, – продолжил старик, – Вот я еще вспомнил, был такой сценарист. Гений! Написал сценарий к фильму “Спартак”. Он был в черном списке, но Стэнли Кубрик хотел, чтобы сценарий писал он. И вот, когда фильм был готов, Кубрик велел написать свое имя в титрах, потому что настоящий сценарист был в черном списке. Тогда Кубрика спросили: “Как же так? Ведь сценарий написал не ты. Зачем же ты приписываешь себе то, чего не делал?” И тогда Кубрик написал в титрах имя того человека. И одним росчерком пера убрал его из черного списка. Одним росчерком пера!

Последние слова старика обращались уже ко мне. Во-первых, он заметил, что я слушаю, а во-вторых, большая часть мужиков вылезла из сауны. Остались старик, я и тощий негр, которого я раньше не замечал.

– Простите, а зачем его вообще внесли в черный список? – спросил я.

– Дело было после Войны, – начал старик. – Тогда все очень опасались красной угрозы. Советский Союз и США еще в Ялте договорились поделить Германию. Мы заняли западную часть Германии.

– А мы – восточную, – сказал я. – Я из России.

Я понял, что до сценариста мы так и не дойдем.

– Стало быть, ты это знаешь. Так вот, Берлин был разделен на две части. В операции по захвату Берлина СССР потерял 100 000 человек. На один город! Эйзенхауэр бы никогда на такое не пошел. Берлин брал Георгий Жуков. Лучший стратег Второй Мировой войны.

– Я бы не сказал. В конце концов, его тактика сводилась к закидыванию трупами.

– Несомненно. Знаешь, что делали советские? Они освободили политических заключенных из лагерей. И отправили их на войну. Их бросали в мясорубку. Когда нужно было проверить, где стоят немецкие пушки, их просто гнели вперед. Немцы их тут же клали. И по тому, откуда стреляли, командиры понимали, где стоит артиллерия.

– Я все это знаю, – сказал я. – Я из России. Мы много изучаем войну.

– Как вы называете войну? – спросил старик.

– Velikaya otechestvennaya voina, – сказал я.

– Что это значит?

– The Great Patriotic War (16).

– Вот видишь, – сказал старик негру, который все это время молчал. – Великая Отечественная война. Только русские так называют Вторую Мировую. Не англичане, не мы, не французы. Для нас это просто Вторая Мировая. Но для них это Великая Отечественная война. Потому что они знали: либо они победят, либо погибнут. Поэтому они дрались, как настоящие звери! Есть такая передача (примечание автора: названия я не запомнил). Так вот, 17-ая серия называется “Красная звезда”. Она про Ленинград. Про то, что там на самом деле происходило. У людей совсем не было еды.

– Да, я помню, – сказал я.

Будь старик менее словоохотливым, я бы рассказал, что блокада Ленинграда породила российскую традицию заставлять детей доедать все с тарелки, даже если их уже тошнит. А может быть, я ошибаюсь, и причиной тому еще более древний русский голод. Но старик, видимо, не верил, что молодое поколение может знать историю. Или он хотел, чтобы я насладился его рассказом о героях прошлого. Наверняка он думал, что его раскатистый голос сильнее моего книжного знания. Он продолжал рассказывать, пока я не спросил:

– Вы знаете такого писателя, Джонатана Литтелла?

– Как-как, Литтелл?

– Да. Вы знаете?

– Нет. Итак, Джон Литтелл? Продолжай.

– Да. Он написал замечательный роман о войне. Рассказчик – офицер СС.

– Как называется?

– Я не знаю, как называется по-английски.

– Ну хорошо, запомню.

– Очень интересная и достоверная книга.

Я не стал уточнять, что главный герой романа, Максим Ауэ, недюжинный интеллектуал и пассивный гомосексуалист.

– СС, говоришь. Знаешь, что я хотел бы прочитать в этой книге. Про то, как они убивали. Они уничтожали целые деревни. Когда только вошли. И когда уходили. Не оставляли в живых никого. Никого, понял!

– Да, в книге все это описано.

Он вышел мыться. Я направился в бассейн. Он обратился ко мне.

– Послушай, что я тебе скажу. Как-никак, мне уже 60 лет. Видишь, я намного старше тебя. И есть такая вещь, называется авторитет. Приходит с возрастом. Это значит, что если я тебе что-то говорю, то к этому стоит прислушаться. Мне 60 лет, и я не буду тебя всякой фигне учить. Бассейн закрывается в 7:30. Но они сами не очень-то следят за правилами. Ты всего лишь должен...

Тут я его не очень понял. Мне показалось, что я должен что-то закрыть, что-то выключить, кому-то что-то сказать.

– Простите, что еще раз мне нужно сделать?

– У каждого есть права. Но есть и обязанности. И вот я тебе приказываю. И ты должен это выполнять.

Я опять не понял, что я должен выключить. Это был первый случай, когда я не воспринимал английскую речь. Наконец, я понял, что я всего лишь должен вовремя уйти из раздевалки. Что я и сделал.

– Понимаешь, когда я сюда впервые пришел, они всегда закрывались вовремя, – говорил он. – Они были одержимы правилами. Они были фашисты. Они были СС. А теперь нет. Так что не всегда нужно следовать правилам. Does that make sense? Если ты всегда следуешь правилам, то зачем ты живешь? Если для тебя закон станет главнее всего, то ты будешь как Сталин.

Кто он? Профессор киноведения из NYU (17)? Военный? Спортивный тренер? Думаю, правильный ответ: просто непонятный мужик, который попеременно изображает всех троих. Неплохое призвание. Я тоже непонятный парень, который хочет пустить всем пыль в глаза.

 

 

Примечания:

1. Соленая шлюха (англ.)

2. Соленый гангстер (англ.)

3. Питание (англ.)

4. Белый дом на Бауэри (англ.)

5. О, Господи! (англ.)

6. New York University, Университет Нью-Йорка

7. Раздел экономики, изучающий анализ данных.

8. Помещение для самостоятельной работы студентов, аналогов в российских университетах не встречал.

9. Русская дорожная жесть (англ.) – Видео на Youtube с авариями на российских дорогах.

10. Джей Пи Морган, крупный американский инвестиционный банк.

11. Сокращение от Chief Executive Officer, генеральный директор компании.

12.Информационные технологии (англ.)

13. Колледж Наук и Искусств (англ.). Основное отделение американского университета.

14. Нью-Йоркская академия фехтования (англ.)

15. Русалочья авеню, авеню Нептуна (англ.).

16. Великая Отечественная Война (англ.).

17. New York University, Университет Нью-Йорка.

Записки о Нью-Йорке

 

Теплый хлеб

 

Давно стемнел мой предпоследний день в Нью-Йорке. Мы с приятелем-индусом сидели в кафе и ели мороженое. Он ел шоколадное, под названием “Saltypimp” (1). Мое никак не называлось, но мой приятель, завсегдатай, обозвал его “Saltygangster” (2). “Гэнгста!” – восклицал он, уча меня произносить это залихватское слово. “Гэнгстер” – вяло вторил я, не умея придать голосу должного ухарства. Я уже заболевал. Мне было суждено окончательно разболеться в Москве и проболеть две недели.

Николс должен был поужинать с матерью. Родителей он видел редко, потому что по окончании семестра продолжал жить в общаге. Их присутствие мешало бы ему думать, а мышление приятель мой ценил выше всех земных благ. Он пригласил меня присоединиться к ужину.

Мать его говорила с заметным индийским акцентом, очень понятным для русского уха. Она отвезла нас в индийский ресторан. С потолка свисали светящиеся гирлянды, так что приходилось пригибаться, чтобы их не задевать. Мы сели в углу и заказали много неизвестной мне снеди. Есть я совершенно не хотел. Притронулся я только к хлебу, острому, как и все остальное.

Мать Николса закончила Университет Нью-Йорка. Она рассказывала нам, каких зданий в ее время не было, и как она боролась за то, чтобы экзамены кончались до зимних каникул.

– А что Вы изучали? – спросил я.

– Питание (nutrition) (4), – ответила она.

– Вот послушайте, – сказал я, ощущая во рту непривычный вкус индийской лепешки. – В России есть такая пословица: “Хлеб всему голова”. Как Вы думаете, в чем ее смысл? В младшей школе нам преподносили пословицы как жизненную мудрость, но большинство из них казалось мне бессмыслицей. Включая эту. Что скажете?

– Да, бессмысленных пословиц много, – согласилась она. – Но ведь хлеб – важная штука. Без него не обойтись.

Разве это не очевидно? Зачем нужен этот афоризм?

Мы заговорили о чем-то другом. Ужин подошел к концу. Я не доел хлеб и взял с собой остатки. Мать Николса отвезла нас на пересечение Бродвея и 14-ой улицы. Николс пошел в общагу. А – я гулять на берег Гудзон-ривер. Мы договорились встретиться на следующий день, чтобы попрощаться.

К часу ночи я вернулся в гостиницу. Тогда я жил в гостинице, потому что мой договор с общагой закончился. Она называлась “BoweryWhitehouse” (4) и была заведением известного рода. Я взял ключи у портье и тут заметил парня в кепке. Для этого места он выглядел на удивление прилично.

– Здравствуйте, – сказал я. Вы студент?

– Студент! И вы тоже? – обрадовался он.

– Да, я тоже студент, – сказал я.

– Может, пойдем пива выпьем? – предложил он.

– Давай, – согласился я, – только боюсь, что все уже закрыто.

В итоге мы взяли по чаю в Макдональдсе на Бродвее. Играла симфоническая музыка. За столиками спали бомжи. Студент оказался австралийцем, который проучился семестр в Канаде, а теперь путешествовал по Америке. Я рассказал ему свою бесхитростную историю. Он жаловался на отель.

– Какие странные типы! – говорил он. – И маленькие комнаты. Вместо потолка – пара досок. Как бы не залез кто ночью.

– Это еще что, – ответил я. – Вот однажды меня подвозили дальнобойщики Юрец и Витя...

Где-то посередине истории я спросил, не хочет ли он есть. Да, есть ему хотелось. Он только сегодня приехал. Я достал из рюкзака кусок индийской лепешки, завернутый в фольгу.

– На, – сказал я.

 

 

Упырь

 

Ночью я вспомнил, что в ящике лежит майка, заляпанная кровью. Фальшивой кровью, купленной в ближайшем супермаркете. В этой майке я бегал на Хэллоин месяц назад. “Пора бы выкинуть”, – подумал я.

Допустим, я ее выкидываю. Негр, разбирающий мусор, выворачивает пакет и вопит от ужаса: “OhmyGod!” (5). В его руках белая майка с кровавым пятном, отдаленно напоминающим перевернутую пентограмму. А может быть, майку найдет старуха, которая у нас выносит мусор с этажей. Даже не знаешь, что хуже. Если майку найдут в общаге, нельзя не признаться. Зато можно как-то объяснить, что это твой костюм на Хэллоин. Хотя Хэллоин был месяц назад. Они все-таки привыкли. Мало ли что вытворяют студенты NYU (6). Они люди творческие.

Если майку найдут где-нибудь далеко на свалке, до меня могут и не добраться. Хотя, скорее всего, они отслеживают, откуда пришел мусор. Надо бы загуглить, как у них это устроено.

“Ты никого не убивал, – напомнил я себе. – Кровь искусственная. А значит, ты должен выбирать наименее хитроумные способы избавиться от майки. Честному человеку нечего скрывать. Максимум, что с тобой может случиться – полицейские возьмут майку на анализ. Всякий анализ покажет, что кровь – фальшивая”.

А если фальшивая кровь делается на основе настоящей? Не человеческой, допустим, а свиной. Пусть даже они поймут, что кровь свиная. Немедленно начнут спрашивать – а зачем ты вымазал майку свиной кровью? Даже если все пройдет гладко, все равно будет запись о том, что тебе вызывали на допрос. Потом никуда устроиться не сможешь.

Нет, нужно тайно избавиться от майки. Сжечь или растворить в какой-нибудь кислоте. Но это уже совсем криминал. Ночью пойти куда-нибудь и выбросить в урну – сразу заведут дело об убийстве неизвестно кого неизвестно кем. Запихнуть поглубже в чемодан и везти в Москву – обязательно увидят и найдут в аэропорту, а хуже этого ничего быть не может. Постирать. Наверняка фальшивая кровь не отстирывается. К тому же я представил себе залитую кровью стиральную машину и студентов в тапочках, зовущих на помощь.

“Ты сам-то веришь в то, что ты сейчас напридумывал? Веришь или нет?”, – спрашивал я себя. Нет, не верю. Попробую сначала отстирать майку. Не получится – выброшу. И хрен с ними, с мусорщиками и полицейскими. Вот встану завтра пораньше и примусь за дело.

Однако заснуть не получалось. Я спросил у соседа, работают ли стиральные машины. Сосед сказал, что они работают круглосуточно. Я положил в пакет майку, захватил для конспирации пару носков и вышел в коридор. Еще я взял с собой учебник по эконометрике (7), чтобы читать его и не волноваться в течение сорока минут, пока будет стираться майка.

Никто не пытался меня остановить. Я вызвал лифт и в который раз пробежал глазами плакаты, висевшие в коридоре. Вот один, про необходимость использования презервативов. Вот другой, приглашающий на выступление камерного оркестра.

Я оставил майку стираться и пошел читать в studentlounge (8). Было два часа ночи. Кроме меня там был еще один студент. “Чем это ты занят?” – подозрительно спросил он. “Эконометрикой”, – ответил я и уткнулся в книгу.

“Иногда, – читал я, – мы предполагаем, что опущенная переменная скоррелирована с другими независимыми переменными. К примеру, во многих городах исторически высок уровень преступности. Допустим, преступность на душу населения зависит от... ”

Я в ужасе захлопнул книгу. К счастью, уже прошло 40 минут. Я пришел к машине, открыл дверцу. На майке не было крови. Была только бледная красная ломаная линия, образующая пятиконечную звезду. Я засунул носки и майку в сушильную машину и пошел обратно в lounge.

– А ты что ботаешь? – спросил я студента.

– Компьютерную архитектуру.

– Неплохо. Тебе это завтра сдавать?

– Не завтра. Но завтра еще нужно делать задания. Поэтому стараюсь сейчас это сделать. Хотя скоро уже спать пойду.

– Я тоже.

– Тебе завтра к скольким?

– К одиннадцати. Но вставать в девять.

– Ну что, семь часов у тебя есть.

Он начал собирать вещи.

– Спокойной ночи, – сказал я.

– Спокойной ночи, – сказал он и ушел, забрав ноутбук.

 

 

Страницы из жизни знаменитостей

 

– Я понимаю, что должен ботать, – сказал негр. – Но наша дискуссия так меня захватила, что сосредоточиться я не могу.

– Да уж, – сказал я, – управление собственными мыслями – трудное дело. Вот ты когда-нибудь пробовал не думать о белой обезьяне?

– А вы знаете такую игру, – спросил сидевший напротив нас тощий блондин, – в которой...

– Я проиграл, – перебил я.

– Что?! – удивился негр.

Блондин пояснил, что за игру он имеет в виду. Надеюсь, негр перестал считать меня лузером.

– Удивительно, – сказал я, – эта игра преследует меня за океаном. Хотя сначала я думал, что она чисто российская.

– В России и правда все так страшно, как в RussianRoadRage (9)? – спросил негр.

– Водят так себе. Но понятно, что аварии видишь не каждый день. – сказал я.

– То же самое происходит и там, откуда я родом, – сказал негр.

– Откуда ты родом? – спросил я.

– Из Монровии. Я уехал оттуда в семь лет вместе с семьей. Я, конечно, не видел бедности и всего такого. Но многое слышал.

Мне вспомнился будда Шакьямуни, которого родители пытались отгородить от жестокой действительности. Кем нужно быть, чтобы не видеть бедности? Если понимать его высказывание буквально, то он устроился лучше моих мидклассовых знакомых, каждый из которых наблюдает бедность, проходя мимо помойки в своем дворе.

– Какой твой родной язык? – спросил я.

– Английский.

– Скучно.

– Но на этом языке говорят в Монровии. У нас есть свой диалект, но все равно говорить на чистом английском мне легко. Мы называемся Монровией, потому что нас захватил некто по имени Монро. Президент, кажется.

– А вот Россию никто никогда не захватывал, – сказал я. Про татаро-монголов я вспомнил гораздо позже.

– А мы добились независимости. И теперь мы снова свободны.

– Ты возвращался в Монровию?

– Нет, но хочу приехать на каникулы.

– Может, ты правильно делал, что не возвращался? Страшно все-таки.

– Почему? Я разговаривал как-то с президентом (он близкий друг моей тетки). И вот, президент говорит, что проблем все еще много, но постепенно жизнь налаживается.

Знакомство с президентом может ничего не значить. Но по единороссовской фразе о том, что жизнь налаживается, я понял, что говорю с будущим диктатором страны. Надо будет выпить с ним чашечку кофе.

– Класс! Ты говорил с президентом.

– Ну, я и Обаму видел. В Белом доме как-то раз.

– В Белом доме как-то раз?!

– Ну да. Была экскурсия с JPMorgan (10).

Вы, наверное, поняли, что он за тип. Подтверждаю ваши догадки. В школе он работал на JPMorgan (как и все люди, работавшие в крупных корпорациях, он не способен рассказать, что он делал). Его мечта – стать CEO (11) этой компании. Он хочет делать бизнес, связанный с IT (12). Нет, программировать он толком не умеет, математикой не занимался. Впрочем, у парня все впереди, он на первом курсе. Он живет на 5-ой авеню в лучшей общаге и каждый день видит каких-нибудь знаменитостей. Его самоуверенность и наивный эгоизм меня растрогали. Когда говоришь с таким человеком, который ничего не умеет, но многого хочет добиться, думаешь, а вдруг у него есть мистический покровитель?

– Связи! Связи! Связи! – констатировал мой новый знакомый. – Бизнес-школа дает связи. Даже если она не дает больше ничего, я больше хочу в бизнес-школу, чем в CAS (CollegeofArtsandscience) (13).

Пять минут назад, пока я работал над данным текстом, этот чувак проходил мимо. Я предложил ему через пару дней выпить кофе. Мне тоже нужны связи, или хотя бы интересные люди на другом конце стола. Разумеется, я не пытался разубедить парня, что он самый крутой. Во-первых, человека в принципе невозможно переубедить. Во-вторых, когда-нибудь он поймет все сам. В JPMorgan ему ничего не светит, поэтому он станет диктатором Либерии. Каждый день газеты и телевизор будут восхвалять его. Он сойдет с ума от бесконечного повторения своего имени. Он будет себя ненавидеть, пока однажды не поймет, что его на самом деле нет, что он просто пустота.

 

 

Путин, мухоморы и нейронная сеть

 

Мужская сауна. Спортивный центр имени загадочного чувака по фамилии Коулс, в который боятся ходить знакомые девочки с 4-го этажа.

– Ты изучаешь экономику в колледже наук и искусств?

– Да. А вы – нейробиолог?

– Да.

Мы помним друг друга, потому что виделись в этой бане. Мы оба слушали рассказ программиста, который обучал нейронную сеть распознавать все. Тогда мистер нейробиолог сказал, что люди устроены, как компьютеры. От Дани Макарова я когда-то слышал противоположную точку зрения, вычитанную им у Роджера Пенроуза. Но спорить я не стал, поскольку все равно не понимал доказательства Пенроузом существования человеческой души.

– А откуда твой акцент?

– Из России. Акценты – ваше стороннее увлечение?

– Именно. Странно, я бы сказал, что у тебя британский акцент.

– А вы могли бы изобразить, скажем, новозеландский?

– Мог бы, но не стану.

– Вы не слышали о социолингвистике?

– Нет, что это?

– Это раздел лингвистики, изучающий то, как люди относятся к своему языку. Наш профессор рассказывал об алеутском языке, вернее, пиджине, который знают около шести человек. Но они своим языком очень гордятся.

– Вот такие вопросы меня интересуют. Интересно, как я сам отношусь к своему языку? Кстати, алеуты – это ведь один из последних народов, употребляющих мухоморы?

– Употребляющих что?

– Мухоморы. Такой красный гриб с белыми пятнышками.

– Ах, да, знаю. В России мы называем его mukhomor.

– Мухомор?

– Да, Мухомор. Если дословно переводить, будет “убийца мух”. Мух, в смысле, насекомых.

– Ты когда-нибудь употреблял мухоморы?

– Нет, я не употреблял мухоморы. Но есть такой русский писатель, Виктор Пелевин. Он написал книгу “Generation П”. Герой книги создает рекламу. И вот он-то употребляет мухоморы, чтобы к нему пришло вдохновение. Возможно, Пелевин и сам их употреблял.

Я посчитал невежливым спрашивать, употреблял ли мухоморы мой собеседник.

В баню зашел мужик, который тоже знал нейробиолога. Разговор временно перешел на протезы, управляемые нервными сигналами, и мне добавить было нечего. Но тут мужик сообразил, что я из России, и пошел такой разговор, что я просидел в бане гораздо дольше, чем следовало.

– У нас в Америке есть такой стереотип, что русские несчастны, но не хотят ничего с этим поделать.

– В общем верно. А у нас в России есть стереотип, что американцы тупые, толстые и ленивые.

– Не могу не согласиться. Если поедешь куда-нибудь в глубинку, ровно эту картину и наблюдаешь. Но замечу, что эти тупые и ленивые люди счастливы.

– Признаю вашу правоту. Однажды (тут я понял, что и экономист при желании может удивить собеседника) случилось мне быть на докладе, где построили график зависимости уровня счастья от ВВП на душу населения. На основании данных по разным странам. Получилась, разумеется, прямая с положительным наклоном. Но, вообразите себе, бывшие соцстраны оказались под графиком. То есть для своего уровня дохода они недостаточно счастливы.

– Неужели! Как ты думаешь, с чего бы?

– Мне кажется, рассуждать о характере нации – несколько ненаучно...

– Расслабься, все свои. Это не научный форум.

– Однако на экономике развития мы разбирали нечто подобное. Существуют страны с высоким и с низким уровнем доверия. К примеру, в Швеции родители обучают детей доверять другим людям. И это совершенно рационально, ведь другие родители поступают так же. Однако в Нигерии ты пропадешь, если доверяешь незнакомцам, поэтому родители прививают детям недоверие. Получается самоподдерживающийся процесс. Возможно, с депрессией происходит нечто подобное.

– Наверное, это все от несвободы. Россия где была 10 лет назад, там и осталась. А какие были ожидания при Горбачеве! Так что все равно есть такое мнение, что русские ничего не могут. В России нет солидарности, толерантности, доброты. Это все от Путина, потому что он лишен этих качеств. И его качества проецируются на всех русских. Это как случай с мусульманами. Сколько мы ни пытались втолковать им про то, что такое демократия, они возвращаются к диктатуре. Они не понимают, как устроено демократическое общество. Это лишь стереотип, конечно, но стереотип устойчивый.

Я не стал напоминать о том, что американцы поддерживали Иранского шаха, который отнюдь не был сторонником демократии, а также Мубарака и Саудовскую монархию.

– Но за последние два года в России усилилась протестная активность. Около ста тысяч человек выходило на демонстрации в Москве.

– Путин с ними расправится. Он такой, любит все делать по-своему.

– Ты не смотрел вечернее шоу? – вставил нейробиолог.

– Я не смотрю телевизор, сэр – сказал я.

– Так вот, там Путин крадет кольцо у спортсмена. И вид у него довольный-довольный.

– Забавно, – сказал я.

– Ужасно, – сказал мужик.

– Ужасно, – согласился я.

– Это ужасно, – повторил он. – Не знаю, что бы я делал, родись я в России. Хотя бы тебе разрешили сюда приехать. Как тебя зовут?

– Арсений.

– Роб, – сказал мужик.

– Род, – сказал нейробиолог. – Ты читал “Преступление и наказание”?

– Разумеется.

– Главного героя зовут Родион, верно?

– Да. Знаете, мне это напомнило другую книгу. Есть такой писатель, Владимир Набоков. Он написал книгу “Приглашение на казнь”.

– Удивительно! – воскликнул мужик. – Неделю назад мы сидели здесь с парнями и обсуждали Набокова. Великолепный слог! Если он ухитрялся так писать по-английски, трудно вообразить, каковы же его произведения, написанные по-русски. Но продолжай.

– Они великолепны. Так вот, “Приглашение на казнь”. Там есть герои Рома и Родя, которые появляются одновременно.

Но тут я понял, что сейчас сварюсь и что мне срочно нужен холодный бассейн. Скорее из-за высокой температуры, чем от раздумий о судьбе России, сердце бешено колотилось.

 

 

Кони-Айленд

 

План удался не до конца. Во-первых, в девять я только встал. Во-вторых, на второй авеню я себе на горе встретил женщину, которая убедила меня, что метро 2-ая авеню не существует. Так что я сделал крюк, прежде чем попал на эту удобную для меня станцию.

А вот ехать пришлось час, как я и рассчитывал. Скрасил дорогу книгой про нацистов. Мы выныривали из тоннеля на поверхность и снова оказывались под землей. Проезжали уродливые здания, измазанные граффити. Мне запомнилась “NewYorkfencingacademy” (14) – заборостроительный институт? Чем ближе мы подбирались к Кони-Айленду, тем более мерзким становился пейзаж.

В конце пути я спрятал книгу и выплюнул жвачку. Никаким морем и не пахло, несмотря на топонимы вроде “Mermaidavenue” (15) или “Neptuneavenue”. А вот в Вашингтон-сквер иногда заходит непонятно откуда теплый морской воздух. Именно этот запах океана заставил меня поехать на Кони-айленд.

Я долго шел вроде бы в правильном направлении. Наткнулся на реку, заросший бурьяном спуск к воде был отгорожен порванной колючей проволокой. Возникло ощущение конца мира. А океана все не было. Меня не сильно обнадежили мама с дочкой, которые на вопрос: “Whereisthecoast?” недоуменно покачали головами. Но не может быть, что здесь нет моря! Наверное, русские, для которых вопрос оказался слишком сложным.

Хулиганского вида негр в оранжевой кепке объяснил мне, что идти нужно было в противоположном направлении. Негр сказал, что хотел бы учиться в универе, но это дорого, даже в государственном. От Кони Айленда далеко даже до Fencingacademy. Я ему объяснил, что есть Coursera. Мало в это верю, но надеюсь, что сайт ему поможет.

Мы распрощались у станции. Я пошел мимо закусочных и магазинов к цели, и с каждым шагом крепла моя вера в океан. И вот я к нему вышел. Океан был на месте.

Как и на всяком берегу, здесь тратятся деньги и выключаются мозги. В кощунственной близости от воды возведен парк аттракционов с американскими горками и монстрами. Орет музыка из баров.

Убежденный в честности двух китаянок, которые досками копали песок и снимали это на камеру, я поручил им вещи и полез плавать. Как выяснилось, плавать и смотреть за вещами не так уж сложно, но все равно я был рад, что их встретил. На берегу стоял красный флаг, но такого спокойного океана я в жизни не видел. Я видел до этого океан дважды, в Мексике и в Ирландии. Вспомнил две эти страны.

Потом я долго сидел перед океаном. Сложно описать, что я там увидел. Не хотелось ничего делать, никуда идти и никому звонить. Как заметила позже моя эфиопская знакомая Тседайе Кифле, океан создает пустое пространство, поэтому начинаешь по-другому думать. Позволю себе с ней не согласиться и скажу, что начинаешь не думать вообще. Через некоторое время я  встал, отряхнул задницу от песка и пошел гулять вдоль берега. Попадалось много русских. Два жирноватых мужика обсуждали, почему их приятель так часто ездит в Норильск. Как будто рядом не было океана. Впрочем, я вскоре перестал бредить массами воды и снова начал читать книгу про нацистов. Позже я и вовсе уехал.

 

 

И другие фашисты

 

Сауна, в которой я очень люблю сидеть после бассейна. Много народу, и все жирноваты. Я еле умещаюсь между двумя америнцами. Сидим. И тут входит старик. Он седой и самый жирный из собравшихся.

– Ага, фулхауз! – восклицает он. – А вот ты, – обращается он к мужику, сидящему в углу, – сидишь в углу! Как всегда! Ровно 45 градусов!

Тепла? Пространства?

– Недавно мне вспомнился один актер, – говорит старик, – но имени его я не припомню. Я помню, что при Маккарти его имя занесли в черный список.

– Почему ты о нем вспомнил? – спрашивает мужик, который сидит рядом со мной.

– Потому что он обладал потрясающим голосом. У него был ясный, но очень глубокий голос. Он играет в старом фильме, который называется “Морской волк”. Он играет капитана. Жестокий, готовый на все человек. Вся команда – изгои и головорезы. Отчаявшиеся люди. И они знают, что вряд ли доживут до конца плавания. Он самый суровый из них. И одновременно он интеллектуал. У него в каюте библиотека. Эх-х...

– Да, очень интересно, – говорит мужик.

– Многих тогда занесли в черный список, – продолжил старик, – Вот я еще вспомнил, был такой сценарист. Гений! Написал сценарий к фильму “Спартак”. Он был в черном списке, но Стэнли Кубрик хотел, чтобы сценарий писал он. И вот, когда фильм был готов, Кубрик велел написать свое имя в титрах, потому что настоящий сценарист был в черном списке. Тогда Кубрика спросили: “Как же так? Ведь сценарий написал не ты. Зачем же ты приписываешь себе то, чего не делал?” И тогда Кубрик написал в титрах имя того человека. И одним росчерком пера убрал его из черного списка. Одним росчерком пера!

Последние слова старика обращались уже ко мне. Во-первых, он заметил, что я слушаю, а во-вторых, большая часть мужиков вылезла из сауны. Остались старик, я и тощий негр, которого я раньше не замечал.

– Простите, а зачем его вообще внесли в черный список? – спросил я.

– Дело было после Войны, – начал старик. – Тогда все очень опасались красной угрозы. Советский Союз и США еще в Ялте договорились поделить Германию. Мы заняли западную часть Германии.

– А мы – восточную, – сказал я. – Я из России.

Я понял, что до сценариста мы так и не дойдем.

– Стало быть, ты это знаешь. Так вот, Берлин был разделен на две части. В операции по захвату Берлина СССР потерял 100 000 человек. На один город! Эйзенхауэр бы никогда на такое не пошел. Берлин брал Георгий Жуков. Лучший стратег Второй Мировой войны.

– Я бы не сказал. В конце концов, его тактика сводилась к закидыванию трупами.

– Несомненно. Знаешь, что делали советские? Они освободили политических заключенных из лагерей. И отправили их на войну. Их бросали в мясорубку. Когда нужно было проверить, где стоят немецкие пушки, их просто гнели вперед. Немцы их тут же клали. И по тому, откуда стреляли, командиры понимали, где стоит артиллерия.

– Я все это знаю, – сказал я. – Я из России. Мы много изучаем войну.

– Как вы называете войну? – спросил старик.

– Velikaya otechestvennaya voina, – сказал я.

– Что это значит?

– The Great Patriotic War (16).

– Вот видишь, – сказал старик негру, который все это время молчал. – Великая Отечественная война. Только русские так называют Вторую Мировую. Не англичане, не мы, не французы. Для нас это просто Вторая Мировая. Но для них это Великая Отечественная война. Потому что они знали: либо они победят, либо погибнут. Поэтому они дрались, как настоящие звери! Есть такая передача (примечание автора: названия я не запомнил). Так вот, 17-ая серия называется “Красная звезда”. Она про Ленинград. Про то, что там на самом деле происходило. У людей совсем не было еды.

– Да, я помню, – сказал я.

Будь старик менее словоохотливым, я бы рассказал, что блокада Ленинграда породила российскую традицию заставлять детей доедать все с тарелки, даже если их уже тошнит. А может быть, я ошибаюсь, и причиной тому еще более древний русский голод. Но старик, видимо, не верил, что молодое поколение может знать историю. Или он хотел, чтобы я насладился его рассказом о героях прошлого. Наверняка он думал, что его раскатистый голос сильнее моего книжного знания. Он продолжал рассказывать, пока я не спросил:

– Вы знаете такого писателя, Джонатана Литтелла?

– Как-как, Литтелл?

– Да. Вы знаете?

– Нет. Итак, Джон Литтелл? Продолжай.

– Да. Он написал замечательный роман о войне. Рассказчик – офицер СС.

– Как называется?

– Я не знаю, как называется по-английски.

– Ну хорошо, запомню.

– Очень интересная и достоверная книга.

Я не стал уточнять, что главный герой романа, Максим Ауэ, недюжинный интеллектуал и пассивный гомосексуалист.

– СС, говоришь. Знаешь, что я хотел бы прочитать в этой книге. Про то, как они убивали. Они уничтожали целые деревни. Когда только вошли. И когда уходили. Не оставляли в живых никого. Никого, понял!

– Да, в книге все это описано.

Он вышел мыться. Я направился в бассейн. Он обратился ко мне.

– Послушай, что я тебе скажу. Как-никак, мне уже 60 лет. Видишь, я намного старше тебя. И есть такая вещь, называется авторитет. Приходит с возрастом. Это значит, что если я тебе что-то говорю, то к этому стоит прислушаться. Мне 60 лет, и я не буду тебя всякой фигне учить. Бассейн закрывается в 7:30. Но они сами не очень-то следят за правилами. Ты всего лишь должен...

Тут я его не очень понял. Мне показалось, что я должен что-то закрыть, что-то выключить, кому-то что-то сказать.

– Простите, что еще раз мне нужно сделать?

– У каждого есть права. Но есть и обязанности. И вот я тебе приказываю. И ты должен это выполнять.

Я опять не понял, что я должен выключить. Это был первый случай, когда я не воспринимал английскую речь. Наконец, я понял, что я всего лишь должен вовремя уйти из раздевалки. Что я и сделал.

– Понимаешь, когда я сюда впервые пришел, они всегда закрывались вовремя, – говорил он. – Они были одержимы правилами. Они были фашисты. Они были СС. А теперь нет. Так что не всегда нужно следовать правилам. Doesthatmakesense? Если ты всегда следуешь правилам, то зачем ты живешь? Если для тебя закон станет главнее всего, то ты будешь как Сталин.

Кто он? Профессор киноведения из NYU (17)? Военный? Спортивный тренер? Думаю, правильный ответ: просто непонятный мужик, который попеременно изображает всех троих. Неплохое призвание. Я тоже непонятный парень, который хочет пустить всем пыль в глаза.

 

 

Примечания:

1. Соленая шлюха (англ.)

2. Соленый гангстер (англ.)

3. Питание (англ.)

4. Белый дом на Бауэри (англ.)

5. О, Господи! (англ.)

6. New York University, Университет Нью-Йорка

7. Раздел экономики, изучающий анализ данных.

8. Помещение для самостоятельной работы студентов, аналогов в российских университетах не встречал.

9. Русская дорожная жесть (англ.) – Видео на Youtube с авариями на российских дорогах.

10. Джей Пи Морган, крупный американский инвестиционный банк.

11. Сокращение от Chief Executive Officer, генеральный директор компании.

12.Информационные технологии (англ.)

13. Колледж Наук и Искусств (англ.). Основное отделение американского университета.

14. Нью-Йоркская академия фехтования (англ.)

15. Русалочья авеню, авеню Нептуна (англ.).

16. Великая Отечественная Война (англ.).

17. New York University, Университет Нью-Йорка.