Андрей ЛОПАТИН

 

Родился в посёлке Холбон Читинской области в 1963 году. Окончил Читинский государственный политехнический институт по специальности промышленно-гражданское строительство в 1987 году. С этого времени постоянно проживает в Чите. В данное время работает в охранном предприятии. Пишет малую прозу с осени 2010 года. Публикации в журналах: «Юность», «Литературная учёба», «Кольцо А», «EDITA», «Веси», «Российский Колокол», «Гостиная», «Нива» (Казахстан),  Интернет-изданиях «Молоко», «Парус», «Русская Жизнь», «Союз писателей», «Зарубежные Задворки», «РуЛит», альманахе «Крылья», литературно-художественном ежегоднике «Побережье», «Литературной газете» и др.

 

 

МАРИЙКА

 Рассказ

 

Накануне дня рождения мужа, его тридцатипятилетия, на Ольгу нахлынуло смутное, но уже знакомое ей беспокойство. Стоя на кухне у разделочной доски и готовя блюдо к завтрашнему празднику, она размышляла: «Гостей пригласили много, все близкие друзья, коллеги по работе, но... среди них опять будет та странная женщина, которую Игорь представляет как Марийка. Хм... Марийка... Марийка...»

Ольга перестала стучать ножом, вздохнула и застыла в задумчивости: «Первый раз она была на нашей свадьбе. Тогда Игорь представил ее так: моя бывшая однокурсница, землячка... Потом она была на вечере, посвященном его назначению на должность руководителя отдела. Он представлял ее уже как сотрудницу, коллегу по работе. Потом она была на его тридцатилетии... И сегодня Игорь назвал её в числе приглашенных...»

В Ольгином беспокойстве, однако, не было примеси острой ревности, подозрения в обмане, – мужа она считала человеком порядочным и вполне ему доверяла, – и всё же оставалось что-то недосказанное, непонятное и не совсем обычное в этих редких, но регулярных появлениях загадочной женщины. Для ума это не выглядело большим недоразумением, при желании нашлись бы простые объяснения, но сердце – женское сердце – не могло и не хотело ничего объяснять. Ольга и в прошлый юбилей, и раньше замечала, как в устремленном на Игоря взгляде Марийки, обычно веселом и непринужденном, вдруг появлялся ярко горящий блеск; он застывал так на мгновение, как вспышка фотоаппарата, потом так же неожиданно угасал, уходил будто в себя, становился темным, мутным, задумчивым, лицо выражало внутреннюю отстраненность. Такие смены настроения можно было уловить не часто: всё время она веселилась – смеялась, шутила, выходила танцевать, и от других гостей ничем не отличалась. Ольга хотела расспросить о ней мужа, но не стала, понимая, что особого повода нет, и ответы получит, скорее всего, формальные. После вечера всё быстро забывалось. И вот опять...

На следующий день встречали гостей. Марийка пришла позже всех. Выглядела она немного робкой, будто пришла впервые; возможно, она стеснялась своей внешности и наряда. На ней было длинное темно-синее платье с глубоким вырезом на груди; короткую белую шею обрамляли бусы из крупного жемчуга, что придавало ей, при невысоком росте и полноватой фигуре, сходство с кустодиевской барышней; небольшие малоподвижные глазки на пухлом личике, казалось, неумело и излишне были раскрашены тенями, ее губы сияли еще ярче, – такой броский макияж обычно бывает у молодых и одиноких женщин. Вроде бы в этом не виделось ничего предосудительного, но Ольга, глядя на нее, отчего-то вздохнула.

Виновнику торжества вручали подарки, а Марийка не забыла и его сына Сережу, белокурого семилетнего мальчика, который с любопытством крутился в прихожей, встречая каждого гостя. Она подарила пареньку летающую модель вертолета, при этом как-то по-особенному нежно потрепала за волосы и поцеловала в макушку. Игорю она вручила галстук от известного дома моды, а потом вдруг засмущалась и... достала из сумки вязаный шарфик.

– Учусь вязать, – оправдывалась она. – Вот, связала... Надеюсь, понравится тебе.

– Ну, Марийка... – отчего-то засмущался и он, – ты всегда чем-нибудь да удивишь! И обрадуешь...

Вскоре гости расселись за столом – и вечер поплыл по накатанному сценарию: тосты, улыбки, звон бокалов, стук ножей и вилок, шутки, байки, смех, музыка...

Но в этот раз Ольгу словно ужалили, она нервничала, хотя и не подавала вида. «Она связала! – усмехалась про себя. – Надо же! Она связала ему шарфик! Как трогательно!»

Когда она оказалась на кухне наедине со своей близкой подругой, помогавшей носить блюда, то не выдержала и спросила:

– Каринка, скажи мне, только честно. Если твоему мужику бабы начнут дарить шарфики, как ты к этому отнесешься?

– Олюська, ты чего?.. Заревновала что ль? – удивилась та. – Подарок как подарок. Что тут такого?..

– Не знаю... Но мне кажется, вязать можно только самым близким людям: детям, родителям, мужу...

– Ага, – подхватила Карина, – еще скажи любовнику. Олюся, ну ты у меня матрешка-дурешка! Не заморачивайся так. Выбрось всё из головы. Давай лучше выпьем.

Предчувствие чего-то нехорошего вселилось в Ольгу и не оставляло. В самом разгаре вечера в дверь позвонил еще один гость, и она поспешила в коридор, чтобы открыть. А когда бросила случайный взгляд в одну из комнат, мимо которой проходила, то увидела там Игоря и рядом с ним Марийку. Ольга не стала останавливаться, но то, что успела увидеть, выбило ее из колеи: Марийка заботливо поправила ему галстук и застегнула пуговицу на пиджаке. И ее, жену, они даже не заметили!

Это было уже слишком. И этому надо было положить конец. Ольга не стала торопить события и выждала удобный момент. С Марийкой они совсем не случайно встретились, когда та, за чем-то сходив на кухню, возвращалась обратно. Ольга остановила ее в коридоре; здесь они оказались одни. 

– Марийка, Мария... до сих пор не знаю, как вас по отчеству?

– Ой, оно польское, не выговорите, – улыбаясь, отмахнулась она. – Зовите лучше Мария, просто Мария. Помните, был такой телесериал?

Ольга сразу оборвала ее шутливый тон:

– Насколько мне известно, просто Мария, вы еще не замужем. Но если бы у вас и был муж, то застегивать пуговицы и поправлять ему галстук я бы постеснялась. Даже наедине.

Для Марийки это было как гром среди ясного неба. Она растерялась, испуганно заморгала и – ничего не ответила. Потом резко повернулась и пошла в прихожую. Там из своего пальто на вешалке она достала пачку сигарет, зажигалку, и так же молча вышла на лестничную площадку.

В эту минуту появился Игорь. Ольга завела его на кухню.

– О чем судачили, дорогая? – Он сразу полез обниматься со спины, обвивая как спрут. – А ну, поведай-ка мне ваши женские секретики.

– Игорь, присядь на минуту. – Ольга выкрутилась из его рук. – Нам нужно серьезно поговорить.

Игорь присел на стул, ослабил галстук. От него разило одеколоном, и запах казался теперь отвратительным.

– Ну, о чем ты? Пойдем лучше за стол…

Ольга присела рядом. В ее глазах блеснули слезы.

– Сначала ты мне всё объяснишь!

– Что?..

– Что тебя связывает с этой... с этой Марийкой. Я давно замечаю...

Игорь встал.

– Да что ты! Неужели ты думаешь...

Ольга силой усадила его.

– Ты мне всё объяснишь! Я хочу знать правду, уж какая есть! Или я сейчас пойду и потребую правду от нее!

– Тихо, не шуми... Дай собраться с мыслями...

Игорь вздохнул так, будто хмель выгонял из себя. Потом он склонил голову и упер взгляд в пол.

– Наверное, пришло время рассказать...

– Рассказывай, я пойму... а может быть... прощу...

Ольга чувствовала прилив жгучей обиды, но, боясь разрыдаться, всеми силами старалась удержать себя.

– Это случилось еще в годы учебы, – начал он, – когда я жил в общежитии при вузе. Был я ветреным, беззаботным, любил покутить с девчонками. Не скрою, я имел у них успех и они ко мне липли. Мне же казалось, что все они какие-то одинаковые, и всё было однообразно. Слишком уж я пресытился их вниманием, точнее – сыт был как тюлень. Но одна девчонка меня привлекла, хотя была и не красавица, и не компанейская, да и вообще – скромная, тихая такая, как омут, в котором не понять, что прячется. Это меня и задело, захотелось узнать, что же в этом омуте таится. Как говорят, спортивный интерес появился. Стыдно признаться, я даже поспорил с друзьями, что эта тихоня побывает в моих объятиях. Не понимал я тогда, как глупо и опасно играть с чувствами!..

Игорь встал и повернулся к окну, вглядываясь в вечернюю темноту.

–  Я говорю о Марийке. Долго я ее добивался. Говорил кучу высоких слов и обещаний, разыгрывал влюбленного, в итоге спор выиграл... И, естественно, быстро потерял к ней интерес... Легко чиркнуть спичку, да только огонь потушить не всегда удается. Наши отношения с того времени закончились, но я видел, какими глазами она смотрела на меня, и чего ей стоило скрывать свои чувства. Только однажды она подошла. Игорек – сказала она – я не знаю, хорошая для тебя новость или нет, но я решила сказать тебе, что я беременна.

Игорь взял Ольгину руку – походило это на исповедь.

– Что я мог ответить? Ничего я не ответил... Я оставил решать ей свои проблемы самой.

– У нее остался твой ребенок?

– Нет, этого не случилось. Она сделала аборт. Только с абортом сильно затянула. Видимо, на что-то еще надеялась... Аборт сделали неудачно. Врачи сказали, что детей у нее больше не будет. И с того момента началась другая история...

Игорь крепко сжал Ольгину ладонь.

– Знаешь, во мне сразу что-то проснулось.

– Ты ее полюбил?

– Нет. Но я говорю: во мне что-то проснулось. Я понял, что поломал человеку жизнь. Горькое чувство угнетало меня и днем, и ночью. А она, даже после всей этой боли, от меня не отвернулась. Мы продолжили общаться – как друзья. Я искренно желал ей счастья в будущем, но она ответила так: мне уже не узнать счастья, но мне достаточно, если я буду недалеко от тебя...

Ольга задумалась. Шум гостей и звуки музыки из зала перестали ей слышаться: воцарилась странная тишина.

– Но как же так можно, Игорь? Я не понимаю. Жизнь проходит быстро. Она ведь еще молодая, всё может устроиться, а ребенка не поздно взять из приюта.

– Да я твержу ей то же самое много лет. Но она... она вот такая, убедить ее невозможно. О, если б я знал, что всё так получится!

Ольгу обдало холодом, как только она представила и окунулась во всю глубину этой женской трагедии. Страшные очертания дна выступили перед ней. Теперь был понятен и грустный блеск в глазах Марийки, когда она разговаривала с их Сережей, когда сажала его к себе на колени...

– Почему же ты не рассказал об этом раньше?

– Зачем? Я надеялся, что привязанность ее с годами утихнет, что повстречается человек, которого она полюбит, что всё разрешится само собою... Но я ошибся... Я не знал, что любовь бывает такой сильной, неугасающей, жертвенной...

Игорь тяжело вздохнул.

– Все эти годы меня гложет чувство вины. Оттолкнуть ее или даже сказать грубое слово, я не могу. После учебы она пришла на мою работу и теперь всегда рядом; я вижу, что для нее в этом есть большой смысл. Я преклоняюсь перед ее чувством. Но что мне следовало сделать тогда? Жениться? Испортить жизнь себе? Я понимаю, что поступил подло, безрассудно, но... этого уже не вернуть.

Игорь взглянул прямо в лицо.

– Оля, поверь, от меня ей много не нужно. Марийка никогда не пойдет на то, чтобы разрушить нашу семью, встать между нами, – ей достаточно меня видеть, общаться. Мы давно с ней так договорились. Она счастлива даже этим. Она рада и за нас. Не осуждай ее.

«Не осуждай ее, не осуждай ее», – тяжелым эхом отдались последние слова. Ольгу кольнуло что-то изнутри. Перед ней живо предстали испуганные глаза Марийки в тот момент, когда она выслушивала упрек про галстук и пуговицы. Каким же грубым и нелепым он теперь показался! «Господи, да что же это такое! – ужаснулась она про себя. – Какие пуговицы! Какой галстук!»

Сидеть на месте Ольга уже не могла.

– Иди в зал, я сейчас. – Она вскочила и быстро зашагала к двери.

Марийка стояла на лестничной площадке одна, прислонившись к стене; в опущенной ее руке была так и не подкуренная сигарета. Увидев Ольгу, она опять испуганно расширила глаза и, казалось, вся сжалась, словно ожидая нового удара. Какой жалкой, беспомощной она выглядела! Ольга сразу взяла ее руку и прижала к себе.

– Марийка, Марийка! – начала она говорить торопливо, но уже не могла удержать слез, они хлынули, прорвались как река. – Прости меня, если можешь. Я ведь не знала всего... Не знала... На моем месте могла быть ты, и я знаю, ты этого заслужила. Но судьба распорядилась по-другому. Я верю, у тебя еще будет свое счастье. И ты верь, оно обязательно будет... обязательно...

В глазах Марийки тоже выступили слезы, она вся дрожала. Ольга притянула ее к себе – и две женщины обнялись. Так, положив головы на плечи друг дружке, они стояли долго, неподвижно; у обеих размазалась тушь, текли слезы – откровенные женские слезы – и с ними, казалось, вытекала вся горечь, все обиды, все прошлые волнения.

– Марийка, Марийка... – повторяла Ольга, изредка всхлипывая и понемногу успокаиваясь. – Марийка, Марийка...

Теперь, вдвоем, им было спокойнее. Они совсем не заметили, как в квартире снова грянула музыка и гости стали танцевать.

 

 

ТРЕВОГА

Рассказ

 

На краю села, в старом деревянном доме, огороженном забором, хлопоты с раннего утра. Хозяйка его, Мария Андреевна – пожилая худощавая женщина в платке, повязанном к затылку, – весь день на ногах, присесть ей некогда. Она провожает на поезд единственную дочку Катерину, белолицую, полноватую девушку и шестилетнего внука Ваню, который даже в этой суматохе не забывает капризничать. Почти всё уже собрано, толстые сумки стоят у дверей, и Мария Андреевна то и дело подходит к окну. Ждут Александра, мужа дочери. Он ушел к другу, на машине которого договорились ехать в город до вокзала, и с минуты на минуту они должны появиться. За окном стало темнеть и вдруг, совсем некстати, заморосил дождик.

– Нет, мама, в город с нами не езди, – волнуется Катерина, подводя перед зеркальцем тени. – Мы сами, сами... И так было прохладно, да ещё теперь сырость. А ты, моя дорогая, всё время кашляешь...

 На душе у Марии Андреевны напряженно, очень хочется проводить до самого вагона, ведь дочка с зятем уезжают навсегда. Дело в том, что Александр, или как она ласково называет его – Сашечка, месяц назад уволился из армии по сокращению, получил хорошую денежную компенсацию и настоял переехать к себе на родину, где живут его родители, а это очень далеко, на Урале. Туда он съездил недавно и, как рассказал, уже нашел отличную работу, присмотрел квартиру в новом доме, и денег этих как раз хватит. Конечно, у дочки нет желания покидать родной дом, но на семейном совете после долгих разборов все же пришли к выводу, что здесь, в деревне, оставаться им, молодым, нет резона: после того, как закрыли рядом военный городок, другой работы не стало – никакой перспективы.

 – Ой, Катя, а кто там стоит? – вглядываясь в окно, задумчиво говорит Мария Андреевна. – Я уже несколько раз замечаю ее.

 – Кто стоит? – Катя удивлена и тоже подходит к окну. – Никого я не вижу.

 – Да вон там за дорогой, на той стороне улицы, какая-то женщина... или бабушка в черном...

 Катерина долго всматривается в серый сентябрьский вечер. Даже Ваню одолевает любопытство: сбросив с колен пушистого кота Яшку, он подбегает к окошку.

 – Где? Где? Где?

 – Никого там нет, – заключает Катерина.

 – О, а я знаю! Это же столб! – радостно догадывается Ваня. – Это потому, что ты, бабуля, свои очки не надеваешь!

 Мария Андреевна облегченно вздыхает, гладит русые кудряшки его волос – когда еще она прикоснется к ним! Может быть, в следующем году, летом, когда он пойдет на каникулы... Раньше уж точно не приедут...

 – Да, Ванечка, ты прав. Наверное, показалось... Очки надо носить, – соглашается она, но странное, непонятное беспокойство не отступает.

 Катерина, оглядев сына, вдруг сильно возмущается:

 – Ты чего наделал? Я тебе сколько раз говорила не брать кота на руки! Мама, посмотри, у него рукава и коленки – все в пуху!

 – Я же с ним попрощаться хочу, – обижается Ваня и кривит губы. – Мама, а там у нас кот будет?

 – Нет, в городской квартире кошки нам не нужны! Больше ни кошек, ни собак! С меня хватит. Снимай курточку и штаны, бабушка тебе почистит, мне некогда.

 Мария Андреевна очень рада новому занятию, ведь это такая милая домашняя суета; она понимает, что скоро, буквально через час, всё это закончится, а потом... а потом только пустота и тишина, даже думать страшно... Ваня огорченно вздыхает, расстегивает пуговицы.

 – Тогда я останусь здесь, с бабушкой! – вдруг объявляет он.

 Ваня капризничает специально, представляя, как они, обе в слезах, встанут перед ним на колени и начнут уговаривать его одуматься и ехать, и как он, человек великодушный, поразмыслит и пойдет им навстречу – согласится. Но этого не случается: залаяла во дворе собака. Видимо, подъехала машина.

 Лязгает засов, и в ограде появляются двое. Старый, верный пес Мухтар приниженно скулит, провожая их до крыльца дома. Из всей сегодняшней суматохи он, должно быть, сделал вывод, что происходит нечто важное, переломное; в его глазах настороженность.

 – Надо же, дождик разошелся, – говорит Александр, невысокий, коренастый брюнет, как только они с другом входят за порог. – Пораньше надо выехать, темнеет быстро, да и дорога раскиснет.

 – Да, да, да, я щас приготовлю на стол, – спохватывается Мария Андреевна, – поужинайте перед дорогой хорошенечко.

 Вскоре все усаживаются за столом, бабушка садится рядом с внуком.

 – Давай, я тебе два яичка почищу, ты же, солнышко мое, их любишь, – говорит она как можно ласковей, словно боясь отказа. – Курочки-то для кого теперь нестись будут? Совсем не для кого нестись, совсем...

 – Ну, мама! – Катерина замечает, что мать призадумалась, и на глазах ее вот-вот появятся слезы. – Не надо расстраиваться. Мы часто будем приезжать. У соседей есть Интернет, будем общаться по скайпу. Это так же, как мы сейчас говорим и видим друг друга.

 – Да не расстраиваюсь я… Главное, чтобы у вас всё хорошо там устроилось. Сашечка человек серьезный, военный, слушай его, на него можно положиться.

 Зять утвердительно качает головой.

 – А я... – она старается улыбнуться, – а что я? Я ведь не одна остаюсь! Вон сколько со мной будет рядом: Яшка, Мухтар, курочки. С ними мне некогда скучать. А вы мне еще телевизор большой купили...

 Покончив с мясным блюдом, зять вздыхает:

 – Одного нам, Мария Андреевна, хватать не будет: так вкусно готовить, как вы, никто не умеет.

 – Ой, Сашечка, спасибо. Мой покойный Федор Игнатьевич тоже всегда хвалил. Царствие небесное ему...

 – Ванька! – вдруг громко негодует Катерина. – Ты сколько будешь глаза пялить? Ешь, я тебе говорю! Лучше не зли меня!

 Чувствуя рядом бабушкино плечо, Ваня опять вредничает: он так и не дотронулся до еды, протестуя таким образом. Против чего – он и сам толком не знает, но знает, что всё сойдет с рук, пока бабушка рядом. Он привык быть под ее крылом; только это покровительство скоро закончится и он останется с родителями один на один, поэтому хочется еще хоть немного им насладиться.

 Отец в этот раз очень строг:

 – А ремня?

 Ваня видит: отец не шутит. Да и бабушка вдруг предает:

 – Ванечка, нельзя так. – Она гладит его кудряшки. – Тебе надо расти, молодому организму силушка нужна. А в дорогу все кушают с запасом. Не хочешь яички, тогда бабушкину котлетку съешь.

 Поразмыслив, Ваня сдается:

 – Только одну съем. И яичко тоже одно съем.

 – Вот и умница: и пирожок один, и пряник, и яблочко – всё по одному.

 – За Катерину вы сильно не переживайте, – прихлебывая чай, успокаивает зять, – она привыкнет быстро. Я по себе сужу: восемь лет, как вдали от дома. Так привык здесь, что теперь еду домой – будто гостить. Даже не верится. Но если бы меня не забрали в армию, не отправили служить сюда, если бы потом не остался на сверхсрочную, то не встретил бы я такую красавицу, как ваша Катерина.

 Катерина недоверчиво смотрит на него и возражает:

 – Ага, и не украл бы у матери на старость лет единственную дочку.

 Мария Андреевна вступается за зятя.

 – Обо мне не переживайте. У всех дети когда-то разъезжаются. Главное, чтобы у вас были мир да любовь. Чтобы всё было хорошо...

 И вот уже убран стол. Все сидят на стульях в молчании, искоса поглядывая на настенные часы, – так положено посидеть перед дорогой, подумать, вспомнить, не забыто ли что. Часы громко отсчитывают секунды расставанья, только ленивый, равнодушный кот, свернувшись калачом, спит на печи – нет ему дела до людских забот.

 И вот уже все выходят во двор дома. Мухтар всё понял, он скулит, старается напоследок лизнуть руки хозяев. У машины долго обнимаются, целуются, утирают слезы. А Мария Андреевна, обнимая дочь, невольно вздрагивает, по телу ее пробегает холодок: там, на другой стороне улицы, она опять замечает знакомую черную старуху. Но сразу отводит от нее глаза: наверное, показалось... Завести разговор или даже спросить она теперь не решается – не до нее сейчас.

 Мария Андреевна еще долго стоит одна, провожая взглядом удаляющуюся машину. Только после того, как она исчезает в сером, грязном сумраке горизонта, – только тогда переводит взгляд на место, где видела свое странное видение. Но от него и след простыл: словно никого и не было. Улица тиха и пустынна, лишь мелкий дождик колет лицо.

 Вздохнув, она отворачивается и идет в дом. Там она садится на стул и, застыв в задумчивости, смотрит в окно. Тишина непривычная, гнетущая... Даже часы на стене, стук которых теперь эхом отдается по пустому дому, кажется, нисколько не нарушают ее. В воздухе еще стоит запах недавнего присутствия близких, родных людей. Мария Андреевна растеряна, смутная тревога, которая не отступала весь день, теперь только усилилась; она стала яснее осознавать ее причину. Надо бы встать и что-то делать, да не находится сил: зачем делать, для кого делать? Всё вроде бы вокруг то же самое – и вроде бы всё стало другое, будто не свое, а чужое; даже кот, который беззаботно спит на печи, вызывает недоумение, обиду...

 На дворе заскулил Мухтар, потом пару раз пролаял. Мария Андреевна встрепенулась, вышла из забвения: «Ой, его же надо покормить! С этими сборами совсем про него забыла!»

 И она торопливо складывает в кастрюлю на полу остатки еды, которые не съели за ужином. Торопливо, будто нашла средство от тоски, идет во двор.

 Еду она высыпает в миску и, присев на дно этой кастрюли рядом с Мухтаром, снова застывает в задумчивости... Нет – это всё не то, не то... Мухтар нюхает еду, но не ест. Он поворачивает свою большую квадратную голову и неожиданно лижет хозяйку в щеку. Глаза у него грустные, умные – всё он понимает.

 Мария Андреевна как будто проснулась, она гладит его шерсть, а сама строго приговаривает:

 – Ешь, кому говорю! Сколько будешь глаза пялить? Лучше не зли меня.

 Только после этого Мухтар приступает к еде. А она снова задумалась, забылась... Через минуту она машинально гладит его по спине и приговаривает уже ласково:

 – Нельзя так, нельзя... Тебе же надо расти, молодому организму силушка нужна... Ешь бабушкину котлетку, яичко ешь...

 И вдруг слышит: в дверь ограды кто-то тихо стучится. Мухтар отрывается от еды, нюхает воздух и начинает лаять. Мария Андреевна спешит к двери, сердечко ее колотится.

 Но как только она открывает дверь, то от страха сразу начинает пятиться. Перед ней та самая старуха. И это точно не видение! На ней черный платок, мокрый от дождя, серый балахон до самой земли, глаза тусклые, грустные, а черты лица – будто она сама, только возрастом старше. В первую минуту Мария Андреевна даже немеет.

 – Не пугайся меня, Мария, – сипло говорит старуха. – Видишь, как я промокла, пока ждала? Пусти меня погреться, только собаку привяжи.

 Марии Андреевне и страшно и в то же время жалко ее. Кто она такая? В селе никогда не видела. И откуда она знает имя? И почему такое сходство?

 У Марии Андреевны во всем теле дрожь, она с трудом находит в себе силы загнать в будку Мухтара. Потом она видит, как старуха, опираясь на свой посох, идет к крыльцу, как молча проходит мимо, не глядя на нее, как открывает дверь и как входит, словно к себе домой. Мария Андреевна крестится и следует за ней.

 В доме старуха садится на стул, рядом у стола. Мария Андреевна, зайдя за порог, в нерешительности останавливается.

 – Что же ты в дверях-то стоишь? – говорит старуха. – Ставь чайник. Будешь со мною знакомиться.

 Трясущимися руками Мария Андреевна наливает воду в чайник. Включив его, она робко садится на стул в сторонке. После паузы, наконец, решается спросить:

 – Откуда вы знаете меня?

 – Я, Мария, не только имя – я всё о тебе знаю.

 – Да кто ж ты, бабушка? Зачем пришла ко мне?

 – Теперь я твоя верная подруга... Теперь мы будем неразлучны до самых последних твоих дней. Нам много будет, о чем поговорить...

 Марии Андреевне становится душно, давит в груди.

 – Не томи, бабушка, сердце мое совсем изныло. Кто ты, скажи?

 Старуха сочувственно качает головой, отводит глаза.

 – Эх, Мария...  Я – одиночество твое.