Елена САФРОНОВА

 

Прозаик, литературный критик-публицист. Постоянный автор литературных журналов «Знамя», «Октябрь», «Урал», «Дети Ра», «Бельские просторы» и других. Редактор рубрики «Проза, критика, публицистика» журнала «Кольцо «А». Автор романа «Жители ноосферы» (М., Время, 2014)

Лауреат Астафьевской премии в номинации «Критика и другие жанры» 2006 года, премии журнала «Урал» в номинации «Критика» 2006 года, премии журнала СП Москвы «Кольцо А», премии Союза писателей Москвы «Венец» за 2013 год.  

Член Русского ПЕН-центра, Союза писателей Москвы, Союза российских писателей.  

 

 

РУССКАЯ ЖИЗНЬ В ЭПИЗОДАХ

 

Размышления о книге Олега Рябова «Убегая – оглянись, или Возвращение к Ветлуге» (Роман / Олег Рябов. – Нижний Новгород: издательство «Деком»: ООО «Книги», 2015. – 320 с.)

 

Какое впечатление на читателя оказывают слова «Книга о русской жизни»?

Ну, конечно, ощущение родства с классикой, параллель с романом в стихах «Евгений Онегин», который Белинский называл «энциклопедией русской жизни», стало быть, подсознательные ожидания панорамности, многофактурности, даже «энциклопедичности», то бишь насыщенности произведения…

Но преемственность с классикой может проходить и по другим логическим цепочкам – например, в качестве «прототипа текста» могут вспомниться не менее знаменательные слова: «Скучно на этом свете, господа!» — заключительное предложение гоголевской «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем». Тогда в фокусе внимания окажется рутинность бытия, мелкость событий, мелочность персонажей, абсурдность конфликтов и неимение «настоящего сюжета»…

История российской литературы недвусмысленно показывает, что «книг о русской жизни» написано уже бескрайнее множество, порой образцы этого жанра взаимоисключающие по своему содержанию, но тема не считается исчерпанной. Сомнительно, чтобы каждая новая книга в этом ряду стала новшеством либо дерзкой художественной заявкой, но книги с таким посылом продолжают создаваться.

Свежий пример: книга нижегородского прозаика Олега Рябова «Убегая – оглянись, или Возвращение к Ветлуге». Тот, кто писал к нынешнему изданию аннотацию: «Автор, финалист премии «Ясная поляна», на страницах книги размышляет о русской жизни последних десятилетий», – похоже, сделал определение «русская жизнь» рекламной заявкой. Или счёл, что эта формулировка всё разъясняет в книге. Или хотя бы должна всё разъяснить.

К сожалению, не могу согласиться с теми, кто возлагает на «русскую жизнь» особые надежды. На мой взгляд, это весьма неудачная аннотация. Уже второй раз я, обращаясь к творчеству Рябова, отмечаю одинаковое «слабое место»: издательскую аннотацию, диссонирующую с книгами, заслуживающими читательского внимания. Странное совпадение, ибо книги выходили в разных издательствах – «КОГИз» - Москве, в «АСТ», а «Убегая – оглянись…» - в Нижнем Новгороде, в «Декоме».

В первом случае книгу-панораму новелл о букинистической книжной торговле и провинциальной жизни издатели неизвестно с чего назвали романом (подробнее см. мою рецензию «История на полях книги» в журнале «Урал», № 6 за 2012 г.). Во втором, нынешнем случае, аннотация не то чтобы ошибочная…

«Это книга о Родине. Три друга после института выбирают каждый свою судьбу. …Через много лет они встречаются у костра на берегу Ветлуги, где в молодости любили отдыхать и провели лучшие дни своей жизни».

Прочитав книгу, читатель убедится, что аннотация безыскусно правдива: да, три друга, да, после института, да, выбирают каждый свою судьбу, да, расходятся далеко, да, встречаются на Ветлуге…

Строго говоря, книгу после этой аннотации, «выдающей» все разом перипетии сюжета, можно вообще не читать. Автор аннотации рассказывает одной фразой все повороты биографий главных героев: «Один в поисках ПМЖ оказывается в Америке. Другой после криминальных разборок 90-х не может вернуться домой из Африки. Третий, потеряв единственную дочь, сходит с ума и живёт в лесу…».

Наверное, ставка делалась на интригу, которую создаст в уме читателей «ненавязчивое» упоминание Америки и Африки – как, мол, они соотносятся с заявленной выше «книгой о Родине» и подытоживающей «русской жизнью последних десятилетий». Возможно, этот контраст и являлся тем «крючком» рекламного свойства, на который надеялись подцепить потенциального читателя…

Не знаю, с кем этот «крючок» сработал, но на меня он оказал противоположное воздействие. Мне показалось, что вся словарная конструкция не просто звучит довольно пресно – что она звучит с интонацией, возвращающей читателя к «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем». Что основой книги являются отношения трёх товарищей. И что «русская жизнь» в этом свете окажется снова гоголевской рутиной, скукой и пустотой.

Кстати, с этим вроде бы и сам автор не спорит. Судите сами, какие слова он нашёл для эпилога – а ведь конец – делу венец, гласит народная мудрость!..

«Боря подбросил в костёр охапку хвороста и два толстых бревна. Сучья затрещали, разбрызгивая искры, и брёвна занялись, осветив округу и утопив в темноте лес, реку, звёзды. Друзья сидели рядом, но разговора не получалось.

Вот такая она русская жизнь – горькая и удивительная».

Похоже, что Олег Рябов обозначает в заключительной фразе героем – героиней? – своего повествования не троих мужчин, а всю «русскую жизнь, горькую и удивительную», и от гоголевских прототипов далеко не отходит.

При чтении, конечно, выяснится, что кое-какие секреты аннотацией всё же не были «сданы», и что не весь сюжет уходит в мелкотемье провинциального бытия. Сказать по правде, жизнь, о которой пишет Рябов, не такая уж «русская» - по большей части она советская. Именно из ретроспективы советского быта, советских производственных отношений, советских неписаных законов и правил состоит большинство приключений героев, рождённых в СССР. Они встретились, будучи молодыми научными работниками. Андрей в юности был профессиональным карточным игроком – каталой, связался с криминалом, за экономические преступления отсидел в тюрьме во время перестройки, выйдя на свободу, продолжал отнюдь не научную деятельность, мог бы стать хозяином жизни, да на него открыл охоту КГБ, пришлось бежать за рубеж. Лев хотел уехать из-за «пятого пункта», сначала получил отказ, а потом, когда уже раздумал уезжать, внезапное согласие на выезд и неделю на сборы. А судьба Бориса – типичная история «физика-лирика», ученика технического вуза, одарённого поэтическим талантом, вынужденного выбрать между двумя склонностями более практичную научную работу, счастливо женившегося, но потерявшего семью...

Так что «встряски» в каждой сюжетной линии мощные – побег «за бугор», разлука с родиной, смерть единственного ребёнка… Но почему же вся книга читается, как будто песня звучит на одной ноте? Почему кульминационные моменты по энергетике текста не отличаются от проходных эпизодов и мелочей? – вынуждена признать, что это так.

Думаю, дело в том, что Олегу Рябову свойственна особая повествовательная интонация, которую я отметила ещё в рецензии на «КОГИз»: «…балансирует на грани между художественной литературой и нон-фикшном». В двух предыдущих изданиях этого автора – «КОГИз» и «Четыре с лишним года. Военный дневник» (последняя книга выходила в финал премии «Ясная поляна» в 2013 г.) использовался один и тот же приём: письмо не совсем документальное, но «автобиографическое». Особенно это было заметно в «военном дневнике», так как в нём речь шла о жизни родителей писателя в эпоху Второй мировой. В своей прозе Олег Рябов делает ставку не на художественный вымысел, а на информативность, достоверность, подлинную фактуру. Поэтому его крупные вещи представляют собой, как правило, пунктирные линии отдельных, порой весьма ярких эпизодов, слабо связанных между собой – разве что общими героями. И эта же манера, на которую у Рябова «рука набита», проявляется в «Убегая – оглянись…», мешая очередному в библиографии писателя «роману-воспоминанию» превратиться в полноценную эпопею о «детях страшных лет России», тем паче – в авантюрный роман, который, по хорошему, напрашивается. Ведь речь в книге – о криминале, интригах, преступлениях, «телефонном праве», закулисье благополучного советского строя, перестроечных страстях…

Возможно, так было Рябовым задумано нарочно, чтобы никакие «декорации» не заслоняли того, что он, как автор, видел главным – «русской жизни». Но мне, уже осведомленной, какой дотошный и знающий Рябов бытописатель, хотелось бы увидеть, какой он романист. Кто сказал, что «русская жизнь» не может быть выражена и постигнута через писательскую фантазию, пробуждающую неслабеющий читательский интерес?.. В конце концов, из сердца русской жизни идут возвышенные слова: «Над вымыслом слезами обольюсь…».

Надеюсь, в следующих книгах Олег Рябов предоставит читателям эту возможность, такой потенциал у него, несомненно, просматривается.