Дмитрий КАЛМЫКОВ

 

Окончил Литературный институт им. А. М. Горького (семинар Владимира Орлова). Публиковался в журналах «Знамя», «Юность», «Империя духа», альманахах «Тверской бульвар, 25», «Белкин». В 2011 г. вошел в лонг-лист премии «Согласование времен».  Живет в Подмосковье. Участник семинара прозы Совещания молодых писателей при СПМ в 2014 г. 

 

 

СПИЧКА

Рассказ

 

Спичка был мужик вспыльчивый. Всегда подвижный, шустрый, деловитый. Так и не угадаешь, что ему уже под пятьдесят. В молодости он работал на химпроизводстве, и какими-то парами ему обожгло лицо и голову. Утиный нос и щеки навсегда покрылись бурой коростой, волосы на голове выпали и больше не росли, а ядровидная лысинка получила перманентный коричневатый оттенок. Впрочем, никак больше авария не сказалась ни на здоровье, ни на веселом нраве Спички. Сидя на лавке у подъезда, он лузгал семечки и быстро поводил смешливыми глазами в поисках развлечения.

— Ты чё под носом сделал? — кричал он прохожему бородачу, мгновенно вскакивал, вырастал у него на пути, тянул руку к подбородку. Бородач, насупившись, отпихивал ладонь Спички.

Его малый рост и придурковатый вид многих напрасно вводили в насмешливое недоумение, мол, это что еще за чмо кривляется? Спичка, уже будучи взрослым, увлекся каким-то хитрым китайским единоборством и овладел им как шаолиньский монах. В период безработицы он избивал людей за деньги. Три, четыре человека, или один боксер тяжеловес — Спичке было все равно. Он брался за любые заказы и выполнял их с таким умением, что заказчики частенько накидывали ему сверх оговоренной платы за циничный артистизм, с которым Спичка творил расправу. Дрался он не только за деньги. Выходя на утреннюю пробежку, Спичка всегда находил подгулявшую гопоту, так и не успевшую за ночь загреметь в обезьянник, и долго, с удовольствием валял их по жухлой листве бирюлевского дендропарка. А вообще схлопотать от Спички мог каждый, его только задень, он и вспыхивает.

Обладал Спичка и другими талантами. Например, он был варщиком. Еще студентом ПТУ, с группой единомышленников Спичка приготовлял какие-то вещества из ассортимента советских аптек. Потом бросил, через несколько лет опять начал. Пиком карьеры стала варка ДОБа. Галлюциноген он варил мастерски, так что скоро в подъезде дома стали собираться толпы торчков в надежде разжиться маркой. Но барыгой он не стал, употреблялось вещество в узком кругу единомышленников, а посторонних искателей истины в мрачных глубинах психики Спичка раз и навсегда отвадил, выйдя на лестничную клетку с черенком от швабры. Может быть, именно поэтому он ни разу не спалился, а может, дело в том, что никто не мог заподозрить в этом поджаром брянском мужичке заядлого психонавта.

Года три назад Спичка женился, переехал куда-то на северный сектор примкадья, то ли в Алтуфьево, то ли на Ярославку, и совсем пропал с горизонта. Объявился в начале лета. Долго сидел со своими старыми бродягами во дворе за обшитым железом столиком, смеялся, рассказывал про жизнь. Сначала Спичка торговал мясом, теперь работает промышленным альпинистом, обклеивает рекламные щиты вдоль шоссе, вешает баннеры на дома, растит дочку и воюет с тещей.

— Говорит, я мало зарабатываю, а у самой щи сипятся, шире газеты стали, — Спичка хохочет. — Как мышь, в гараже живу, лишь бы ее не видеть. А чё? У меня там примус, раскладушка, магнитофон.

Его долго не хотели отпускать, хватали за руки, усаживали, бегали «за еще одной» в круглосуточный магазин, торгующий вопреки законам и установлениям.

— Хорош, — отпихивался Спичка от жарких объятий. — Ну не видались пару лет, что теперь в десны долбиться?

Да и сам он не спешил уходить, так, для вида только ерзал. Разошлись уже с тусклым огоньком рассвета, нахохотавшись и наоравшись всласть. Договорились собраться снова где-нибудь на природе. Встреча должна была быть особенной, и по такому случаю Спичку уговорили свариться.

Через месяцок где-то он отзвонил. Нашли пансионат под Балашихой, погрузились, поехали. На трассе сняли девок и весело сновали в пробке между фурами. Спичка одной рукой мял огненно-рыжую шалаву в тигровой майке и леопардовых лосинах, а другой держал телефон у уха. Всю дорогу ему названивала жена, и не отстала, пока Спичка не сказал точный адрес и название пансионата.

— Что вы там делать будете, интересно знать?! — донесся трубный женский голос из динамика телефона.

— Через костер прыгать! Иван Купала же, — весело ответил Спичка и отключил телефон.

Приехали, на бодрячке вещи в номера покидали, вышли на берег какой-то зеленой речушки, мангал расчехлили. Спичка дров наломал. Пламя весло плескалось между толстыми сухими ветками. Пока мяч попинали, пока с девчонками в роще полазили, там уже и угли замерцали. Спичка взял гитару, бренчал какие-то древние дембельские баллады, пока мясо сохло и багровело над огнем. Когда погас закат, жажда веселья только разгорелась. Все осторожно косились на балагурившего с рыжей Спичку. Сам он давно заметил нетерпеливые взгляды, но не спешил, хотел помариновать друзей. Наконец он звонко шлепнул подругу по ляжкам:

— Подъем! Настало время упороться! — Спичка беззлобно оскалил желтоватые клыки.

Вернулись в пансионат. Спичка, завернул в душевую на этаже, обжог лицо ледяной водой и долго смотрел в замызганное прямоугольное зеркальце. В номере он достал спичечный коробок открыл, поставил на стол. Все молча потянулись, взяли по марке. Спичка презирал всякую маркировку и капал вещество на простую серую картонку.

Что было дальше, никто не знает. Хотя это и понятно. Скорее всего, Спичку подвело поварское искусство. Вместо обычной движухи людей накрыло мощным лежачим трипом, всех повыключало. Но перед отключкой Спичка успел прикурить, потому что сильно обгорело только его тело, остальные задохнулись. Сыроватый древний матрац с деревянным каркасом долго тлел, наполняя комнату густыми ядовитыми клубами вонючего дыма.

 

 

ТРЕТИЙ РАЗ

Рассказ

 

Прасковья ждала ребенка. Уже в третий раз. А волновалась, как в первый. Всё ходила, ходила по комнате сам не своя. То и дело на календарь взглянет, туда, где клеточка с красным крестиком. Завтра уж срок, если рассчитала правильно. Конечно, можно и подождать еще день-два, да только чтоб не больше, и так истомилась вся. И из дома не выйдешь, и в избе как в клетке. Половицы скрипят, и ни о чем думать нельзя, только томление, томление. Скорей бы уж, только б скорей… По голеням, не прикрытым полами халата, сквозняк садит. Ей бы угля в котел подкинуть, растопить пожарче, да как нагнуться? Сил нет. А и подбрасывай не подбрасывай, всё одно — стены что решето, отовсюду сквозит. Всю зиму Прасковья в шапке ходит, только у висков сальные пряди свисают. Волосы серые, да и седины много, а ведь нестарая. Распустилась, совсем распустилась. Решила присесть на кровать, ноги отекли, мочи нет шататься из угла в угол. Скрипнул сетчатый матрац и провис почти до пола. Тяжела стала. И только села, в боку как кольнет! Ой, что же это? Прилечь надо. Прасковья завалилась набок, головой на подушку, тяжело задышала носом, губы-то совсем спеклись, не разлепишь. Ноги бы еще вытянуть, да потом встанешь ли? А тут в окно — тук-тук! Прасковья за спинку кровати ухватилась, подняла себя, села, вперед подалась, смотрит — в окне платок черный. Соседка. На цыпочки встала, в избу заглядывает, аж нос по стеклу плющит. «Не надо ль чего?» — соседка кричит. Прасковья только рукой на нее махнула, соседку и сдуло. Тоже заботливая нашлась! Одна у нее тревога — как бы первой новость разнести. И так Прасковья по рынку пройти не может, только в рядах покажется, тут же за спиной несется: «Вона, вона!», «Эта, что ли?», «Не уж опять?», «Да, в третий раз!», «Видать, судьба такая». И смеются.

На глазах Прасковьи вдруг выступили слезы. Себя она не жалела, чего жалеть-то? Просто всякий раз, как срок подходит, дуреет. И по улице идет точно блаженная, по сторонам не глядит, ворон считает. Вчера вон чуть под грузовик не угодила. Шофер-то по тормозам, да из окна выставился, обматерил, конечно, а ей какая забота? Ей до других сейчас дела нету. Одно на уме — лишь бы здоровый! Других тревог и быть не может. Прасковья слезы сморгнула, встать хотела, да передумала, так и сидела, на облупившиеся половицы смотрела да на калоши старые. Вдруг сердце что-то затянуло. Ой, затянуло, ой, мочи нет! Видать — уже! Ой, что-то рано, никак обсчиталась? И точно, дверь в сенях хлопнула, сапоги загрохотали.

— Мать! Ну, где зашхерилась? — хрипло донеслось, и тут же, как пес, выскочил на середину комнаты. Улыбка резко, наискосок врезалась в серые картонные щеки.

Прасковья залилась слезами.

— Не плачь, мамаша, что сын вор, пусть плачут, у кого козел!

— Дождалась, — счастливо прошептала Прасковья.