Журнал «Кольцо А» № 82
Григорий МЕДВЕДЕВ
Родился в Петрозаводске в 1983 году. Детство провел в Тульской области, учился на журфаке МГУ и в Литинституте. Стихи публиковал в журналах «Знамя», «Дети Ра», «Сетевая словесность», «Пролог». В 2011 году попал в лонг-лист премии «Дебют». Работает новостным редактором. Живет в городе Пушкино Московской области.
«Я НЕПРАВИЛЬНО КАК-ТО ЖИВУ…»
* * *
Облетает с кленов хохлома.
Кошка, щурясь, как от фотовспышки,
думает: вот-вот придет зима
делать черно-белые делишки.
Кошке с подоконника такой
открывается пейзаж - хоть в рамку вешай;
здесь, в райцетре, вольность и покой,
тротуар разбит и воздух свежий.
Надевай колючий свитерок,
подышать сходи на дворик школьный,
ветерок доносит матерок:
детский, позволительный, футбольный.
Оглядись. Неспешно покури
с угостившим "Явой" футболистом,
не горят на поле фонари,
сыро и голы не задались там.
По октябрьской затверделой тьме
возвратись, озябший и угрюмый.
Кошка размышляет о зиме,
дай ей корму, ни о чем не думай.
* * *
потому что беспалой ладони
проку мало в перчатке, кирилл
носит варежки, но никого не
допросится, кто б подсобил
из ребят их ловчее напялить.
в коридорном толчется тепле,
протирая культяпкою наледь
на стекле.
у него рюкзачок допотопный
и со сменкой дырявый мешок;
вот когда в смерть отправлюсь я, то в ней
и за тот с меня спросят грешок.
потому что ладонью беспалой
рукавиц не натянешь, кирилл
со своей этой просьбочкой малой
и ко мне подходил.
но ведь все пацаны отказали!
как же мне? и действительно, как?
оправданья там примут едва ли.
а пока, малолетний дурак,
я дружков на футбольной площадке
нагоняю, машу им рукой
в темно-синей китайской перчатке,
но с английской нашивкой: «bestboy».
* * *
Я иду мимо школы 6-ой -
в просторечье - "дебильной".
Отправляет сюда город мой,
обветшалый и пыльный,
недоумков своих на постой.
Здесь беседка-грибок
со скамейкой и гном из фанеры
зазывает на школьный порог -
ручки сломаны, как у Венеры,
покосился, поблёк.
Солнце выжгло листву,
прошуршу до конца сквозь аллею,
где воспитанники наяву
приобщаются к пиву и клею.
Я неправильно как-то живу.
У кого поучиться, в какой
такой школе дебильной? Не знаю.
Расскажи-ка мне, гном расписной,
ну хоть ты, пока здешний вдыхаю
теплый воздух, дымок торфяной.
* * *
Трудно полюбить, а ты попробуй,
этот черный мартовский снежок,
на котором старый пес хворобый
подъедает скользкий потрошок.
Около размокшего батона
воробьиная серьезная возня.
Трансформаторную будку из бетона
украшает экспрессивная мазня:
с ведома муниципалитета,
где за лучший двор ведут борьбу,
рощица берез в лучах рассвета
тянется к районному гербу -
так задумано в муниципалитете,
что какой-нибудь чиновный патриот
вспомнит невзначай березки эти
на чужбине и слезу смахнет.
Дремлет пес, кредитные девятки
пререкаются из-за парковки с ленд
ровером, и ветер треплет прядки
выцветших георгиевских лент.
* * *
...а в сентябре вручную давили сок
большим самодельным прессом на винтовой
резьбе; помню, как он шипел, как медленно тёк,
яблочным духом разя, пенящийся, живой.
это на плаху былинные богатыри головы клали, румяные, с черенком
кровь проливали мутную — радужные пузыри —
только ведро подставляй-уноси чередком.
и позволялось вдоволь пить из того ведра,
кружкой зачерпывая, от косточек не процедив.
Спасибо, бедная родина, за то, что была щедра
хотя бы на эту антоновку и белый налив.
а впрочем, чего уж, пора обходиться без
воспоминаний, сентиментальных смут.
Где-то теперь ржавеет ненужный пресс,
яблоки опадают и на земле гниют.
* * *
Яблоня плодоносит лет пятьдесят,
если хватает сил.
Мой дед, посадивший сад,
его уже пережил.
Мы вдвоем в запустелом сидим саду,
август, трава ничком.
Поднимаю и на скамейку кладу
антоновку с битым бочком.
Дед выпрямляется, гладит кору
яблонь, кора жестка.
Верю, приговоренные к топору
они узнают старика.
Жалко тебе их? Кивает: да.
Ветер доносит дым;
он все понимает и смотрит туда
куда-то. И мы молчим.
* * *
Глянцевая бумага, блекнущие цвета,
раньше казалось, что были ярче
или света больше тогда
нам полагалось; а ныне среда
сумрачней и обитатель старше.
Выцветший снимок: школьники у стены.
Их родители - это заметно - уже включены
главным по экономике
в строчку "балласт", и все что, они могли -
сложив уголком ладони -
проговорить: "Мы в домике".
Ты не знаешь пока, ставший в последний ряд,
вязаного стыдясь свитера в ромбик -
неуютной своей обновы -
что если долго идти и оглянуться назад -
увидишь его, этот домик,
отчетливей остального.
* * *
Хорошо созревает рябина,
значит нужен рябинострел,
чтобы щелкала резко резина,
и снарядик нестрашный летел.
Здесь удобное мироустройство:
вот - свои, а напротив - враги;
место подвигу есть и геройству,
заряжай и глаза береги.
Через двор по несохнущим лужам,
перебежками за магазин -
я теперь не совсем безоружен,
я могу и один на один...
Дружным залпом в атаке последней
понарошку убили меня,
и все тянется морок посмертный
до сих пор с того самого дня.
* * *
зима наступает долгая, словно смерть -
вот-вот закует нас в хладны свои оковы;
нужно заклеить окна и облачиться в шерсть -
на полках скопилось много всего такого.
а за окном, посмотри, - вдохновенен, сед,
хулимый старухами, воронами, псами
по первому снегу шагает алкаш-сосед
в тапках на босу ногу и трениках с тормозами.
автор этой картины вправе тягаться с Басё:
внешняя простота и лаконичность линий
таят в себе бездну мудрости, но это еще не все -
и цвет этих треников такой беззащитно-синий.
* * *
памяти Р.А.
вот уже нам позволено умирать.
вот уже нас оставляют в покое
учителя в этой школе. как знать,
а вдруг мы всему научились - такое
бывает - и стали выпускники -
к жизни причастны, но непригодны.
последнее фото на фоне доски,
вспышка - и мы свободны.