Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации
Союз Писателей Москвы
Кольцо А

Журнал «Кольцо А» № 79




 Александр БАЛТИН

Foto1

 

Автор многих книг (включая Собрание сочинений в 5 томах),  публикаций  в  изданиях  России, Украины, Беларуси, Башкортостана, Казахстана, Молдавии, Италии, Польши, Словакии, Израиля, Якутии, Эстонии, Канады, США. Лауреат международных поэтических  конкурсов, стихи  переведены  на  итальянский  и  польский  языки. Член Союза писателей Москвы.

 

 

ПОНЕДЕЛЬНИК ОБЩЕНИЯ

Памяти Анатолия Преловского

 

И не было большого греха в том, что в понедельник в полдень пили водку в гостях у Преловского - понемногу и под шикарный, огненно-красный борщ. Художник, иллюстрировавший книги поэта - Коля-сибиряк (а фамилии его я так и не узнал), говорил, что хотел проиллюстрировать стихи Николая Клюева, которого очень любил, но не смог - потому, что не обнаружил в них движенья: слишком статичны. Преловский заметил, что по той же причине они и не кладутся на музыку, что в общем и не особенно важно - ибо живут своею музыкой, особой.

С кухни перемещаемся в комнату, Преловский показывает новые издания переводов - с языков народностей Сибири. Особенно интересны мне шаманские заклинанья - их дикая, необычная образность! как, к примеру, говорится врагу - Чтобы кровь у тебя кусками сыпалась! Какая сила!

Преловский, будучи опытным переводчиком, и прекрасно зная особый колоритный мир сибирской поэзии утверждает, что мы едва представляем собственные богатства - а богатства сии словесные не уступают лесам и недрам.

Потом рассматриваем его коллекцию минералов, каждый из которых напоминает изящное стихотворение.

Они оба мертвы - и художник-сибиряк, так и оставшийся для меня Колей, и Анатолий Преловский, чьи книги я перелистываю, перечитывая то одно, то другое, ощущая острый, сильный колорит своеобычных стихов... и вспоминая тот единственный понедельник общенья, сдобренный шутками, слегка омытый водкой.

 

 

ПАМЯТИ  А. ПРЕЛОВСКОГО

 

Из  сибирской  чаши  жизни  пил,

Постигая  все  нюансы  вкуса.

И  всегда  во  все  лопатки  жил,

Понимал – таить  опасно  чувства.

Как  багульник  здорово  цветёт!

Запахи  медовые   пьянящи.

Мир  богат. Его  поэт  поёт.

Жизнь  поёт  поэт, коль  настоящий.

 

 

Анатолий  ПРЕЛОВСКИЙ

Foto1

 

Анатолий  Васильевич  Преловский  родился  в г. Иркутск в семье служащих. Окончил историко-филол. ф-т Иркутского ун-та (1957), Высшие курсы сценаристов и режиссеров (1967).

Печатался  с  1951 года. Выпустил более двадцати  поэтических  книг, печатался  в  большинстве  советских  толстых журналов.

Активно  работал как  переводчик, переводил  поэзию  народов  СССР.

Награждён  Орденом  Трудового  Красного  Знамени, Премией  Союза  писателей  СССР, Государственной  премией  СССР.

Умер  в  Москве  в  2008  году.

 

 

СТИХИ АНАТОЛИЯ ПРЕЛОВСКОГО

 

БОЛЬ

 

Без  траурных  флагов  на  зданьях  казённых,

Без  поминальный  свечей  и  речей

Потайно  простили  безвинно  казнённых.

Казнённых  простили.

И – их  палачей.

 

Одних  извели.

А  другим  пригрозили.

Всем  выдали  справки  о  их  невине.

А  сколько  назад  не  вернулось  к  России,

Откуда  отец  не  вернулся  ко  мне?

 

Оплачем? Оплатим  ли  эти  потери?

Неужто  и  нету  таких, кто  в  долгу

Пред  памятью  мёртвых?..

Россия, не  верю! –

Прощаю, прощаю, простить  не  могу.

 

 

СМЫСЛ

 

В  обиходе  смертей  и  рождений,

В  смене  будничных  встреч  и  потерь

Не  сулит  никаких  откровений

Жизнь  чужая: хоть  верь, хоть  не  верь,

А  лишь  только  своею, своею

Жизнью – больше, чем  смертью  своей, -

Сможешь  выразить  смысл  и  идею

Пребыванья  средь  звёзд  и  людей.

 

 

ЭКОЛОГИЯ

 

Тьмы  и  судеб  властительные  князи

Уверились, вождями  становясь,

Что  под  рукой  у  них  людей  что  грязи –

И  миллионы  втаптывали  в грязь:

Страну  в  те  победительные  годы

Мотало  от  сумы  и  до  тюрьмы,

Но  мысль  об  экологии  народа

Вождям  едва  ль  тревожила  умы.

 

 

ИНЫЕ  ВРЕМЕНА

 

Пребывая  в  беде  иль  в  опале,

Погибая  в  неправом  бою,

Мы, купаясь  в крови, искупали,

Как  вину, невиновность  свою.

Не  погибнув, не  сгнив, искупили…

Н  отмывшись, не  тонем  в  крови…

 

Но  иные  теперь  наступили

Времена  не  вражды, не  любви,

А  какого-то  полусиротства,

Где  всё  вечное  рушится, рвётся:

 

Век  свобод! – а  душа  не  вернётся

В  пропасть  тела, зови – не  зови.

 

 

ИЗ  ЦИКЛА  «ЕРУСАЛИМКА»

 

1

                         Любовь к отеческим гробам...

                                                      Пушкин

 

Иркутска городская завязь
росла в тайгу от Ангары,
но призадумалась, уставясь
в подножье некрутой горы:
на ней кресты уже стояли,
в ней кров последний обрели
все те, кто город основали
и храм нагорный возвели.

Землепроходческий, служилый
Иркутск столетьями сходил
под соснячок зеленокрылый
и глубже — в таинство могил, —
так, по-бурятски родовою,
святой по-русски, издавна
горушка стала, и молвою
Ерусалимкой названа.

 

2

 

Так что ты есть, Ерусалимка? —
дорожки, холмики, кусты,
песочек, камешек да глинка.
Нет в том особой красоты.
А всё ж, от мала до велика,
всех притягал твой окоём.
Ах, милая Ерусалимка,
вся жизнь моя — к тебе подъём!

На том ерусалимском спуске,
как нынче понимаю я,
в непотопляемом Иркутске,
мужала молодость моя.
Туда с уроков мы сбегали,
туда с блатными драться шли,
туда девчонок увлекали,
там и костры, и время жгли.

Там юность длилась и не длилась,
отодвигалась на потом,
и что-то вечно шевелилось
под каждой веткой и кустом:
то ль букли, то ль гусарский ментик,
то ль представительный пиджак,
а чаще — друг любви, студентик,
с подружкой свежей так-на-так.

Там пулемет на пьедестале
бетонным поводил стволом,
там предки спали и не знали,
какой грядет им костолом,
какие им готовят штуки
за их великие труды
неукоснительные внуки,
что выдумкой любой горды.

Потом, потом свершит все это
герой обкомовских трудов...
А я всё там — средь тьмы и света,
и груз любви нести готов.
А я, как прежде, не умею
собрать, что порвано, и сшить —
с колючей памятью моею
хоть в видимом согласье жить.

 

* * *

 

Я жизнь любил, и, верно, буду
из смертной мглы любить её,
но вот все меньше верю чуду,
что вспашем старое жнивьё,
что мир не превратим в пустыню,
что свяжем временную нить, 
и что погосты, как святыню,
от нас самих начнем хранить.

Не по душе мне сырость склепа,
в живом огне сгореть хочу
и пеплом вознестись на небо —
из облачности по лучу
в жизнь, что всегда благословенна,
спускаться капелькой дождя,
в сибирский край любви и тлена
поненадолгу приходя.

 

 

Материалы  для  публикации  подготовил  Александр  Балтин