Журнал «Кольцо А» № 78
Лев БОЛДОВ
Родился в Москве в 1969 г. Окончил Московский институт инженеров транспорта по специальности «Прикладная математика». Работал преподавателем математики, журналистом, редактором. Стихи пишет со студенческих лет. Автор семи поэтических книг, в том числе «Транзитный пассажир» (2006) и «Секретный фарватер» (2009), «Солнечное сплетение» (2013). Стихи публиковались в журналах «Кольцо А», «Литературная учеба», «Культура и время», «Радуга» (Киев), «Южное сияние» (Одесса), «Брега Тавриды» (Симферополь), «Колокол» (Лондон), в еженедельнике «Панорама» (Лос-Анджелес). Член Союза писателей Москвы. Лауреат I Международного Волошинского конкурса (2003). Лауреат премии «Эврика!» (2008). В настоящее время живет в Ялте и Москве.
«НЕТ, Я НЕ БРОДСКИЙ, Я – ДРУГОЙ…»
ЗВЕЗДА ЭПОХИ
Гремит министерское слово.
Небесный окончился дрейф.
И тащится в пропасть Серова,
Влача «обезглавленный» шлейф.
Ей мерзостно, муторно, плохо.
Опоры не будет нигде!
Как несправедлива эпоха
К своей отгоревшей «звезде»!..
Любимица публики, нимфа…
Всесильного «тигра» рука.
И – вниз головою с Олимпа -
В чернеющий ствол тупика!
Порхая в свирепые годы –
В свинарную вляпаться грязь!..
Да, «оттепель» барской погоды…
Орясину в руки и – хрясь!
Серова, Серова – о боже!
Какая улыбка и стать!
«Ну что вы – мы просто похожи…
Мне ею вовеки не стать!..»
Картины, курорты, афиши…
И платьев немыслимых крой…
И неба московского крыши…
И тот – долгожданный герой!
Он в небе. Глядите – он в небе!
И вот он в обломках лежит –
Как срезанный выстрелом лебедь.
А сердце противно дрожит…
Но снова – поэты, букеты…
Суровый возлюбленный лик…
И щурятся злобно аскеты –
Подмостков всемирных интриг!
Но «каменный» труп - в Мавзолее!..
А этот – не дышит и в пуп!..
Плетется «звезда» по алее
Средь серых шинелей и шуб!
Вы ей ненароком налейте.
Она не откажется – нет.
Налейте – задушенной флейте
Геройских прославленных лет!
Как все ослепительно плохо!
Под ботами тает слюда.
И вдаль уползает эпоха.
И в пыль прогорает «звезда».
И вниз перевернутый конус.
И крохотный склеп именной –
Где спит ненаглядный Адонис –
Придавлен Кремлевской стеной!
* * *
Искры одиноких фугасов
Тают над промерзшей землей.
Медлит академик Легасов
Перед роковою петлей!..
Вроде бы, Чернобыль гасили.
Вроде бы – расклад по уму.
Только он давно уж не в силе
Правду доказать никому!
Да кому нужна эта правда!..
Бруно, Парацельс, Галилей…
Превратятся – тайно ли, явно –
Истины – в крупицы углей!
Как в Александрии когда-то…
Драться? Да какого рожна!
Правда не нужна для солдата.
А для генерала – страшна!
Правда не нужна мародерам.
Истины – опасны «верхам».
Жадным, оголтелым, матерым
Нужен - простофиля и хам!
Улицами Третьего Рейха
Пьяные бредут главари.
Водки напоследок налей-ка.
Вечности в глаза посмотри!
Что ты ей? Ни рыба, ни мясо!
Солнце – нестерпимо кротам!
И ныряет в бездну Легасов.
Правда обретается там!
* * *
Всех «блестящих» - загнали в лузы.
Героизму – объявлен «пост».
Легендарный товарищ Фрунзе –
Не для Вас наркоматский пост!
Гимны радио бьют по нервам.
Понимали Вы – все не так!
И убрали Вас самым первым
Из героев былых атак!
А за Вами – пошли другие,
Благородство вложив в ножны –
Сердцу родины дорогие,
Да «усатому» - не нужны!
Наступала другая эра –
В фимиамном чумном дыму.
Стали лишними честь и вера –
Только преданность Самому!
На кого было опираться?
Всероссийский пришел жандарм!
На последней из операций
Проиграли Вы, командарм!
Охмурят «калачами» массу.
Всей державе – внедрят наркоз.
Ну а там – все пойдет «по маслу».
А потом уже – под откос!
Мавзолей подомнут подонки.
Загремит по брусчатке сталь.
…И не вспомнят о Вас потомки.
А по чести признаться – жаль!
* * *
«Пойдем через сумрак», - ты мне сказала.
И руку тайком дала.
И вязкая тьма выпускного зала
Нас ласково повела.
И волны качались перилам вторя.
И вкрадчивый пел прибой.
И сладкие капли дождя и моря
Баюкали нас с тобой.
«Марина, Мадонна и Магдалина» -
Все было в лице твоем.
И нежное имя твое «Ирина»
Нашептывал окаем.
И пел серебристый вечерний воздух
Далеких небесных труб.
И на проводах опускались звезды,
Касаясь горячих губ.
И медленно, медленно по перилам
Спускались куда-то мы.
Ты мне негромко тепло дарила
Касаний волнистой тьмы.
А после тепло остыло,
Забрезжил далекий свет.
Кому это солнце потребно было –
В котором нас больше нет?!
С лукавой улыбкой святотатца
Оно ослепляло нас.
И ты мне сказала: «Пора расстаться,
Мы встретимся не сейчас».
И ты приложила прохладный палец
К горячим губам моим.
И я – чужестранец, варяг, скиталец –
Почувствовал горький дым.
И я отступил на сырые камни,
Ладонью прикрыл глаза.
И ты мне шептала «пока, пока» мне,
Далеким лучом грозя.
И мы отступали – все дальше, дальше –
В далекие времена.
И – «дай же мне руку, - молил я, - дай же»,
Ловя паутинки сна.
И все разлетелось по дням и весям,
Осыпалось из-под век.
И понял я, как мы ничтожно весим
И как далеки навек!
И все я не верю своей утрате,
И тру по утрам висок.
И память далекие волны катит,
Облизывая песок.
* * *
Нет, я не Бродский, я – другой,
Еще неведомый избранник,
Притихший «внутренний» изгнанник,
Фортуну выгнувший дугой!
Но согласитесь, дорогой,
Я Бродскому не уступаю,
Хоть по Парнасу не ступаю
Босой божественной ногой.
Я, может быть, еще пробьюсь
И пошатаюсь по пенатам,
И с нобелевским лауреатом
В нью-йоркских кабаках напьюсь.
А может статься ни аза
Не смыслю, лишь морочу Бога.
И крепнет под ногой дорога.
И слепнут в сумерках глаза.
ТЕНИ В РАЮ
Бродят тени по Ялте. Они не из рая.
И Израиль тем более здесь ни при чем.
Они бродят – спиваясь, болея, сгорая,
Бесполезную жизнь подпирая плечом!
Они были недавно – врачи, инженеры,
Бизнесмены, спортсмены – реальный народ.
Они даже еще вспоминают «манеры».
Но безжалостный век их с собой не берет!
Бродят тени по Ялте. Они – ниоткуда.
Из былых миражей, из растаявших снов.
Они еще верят в какое-то чудо –
В поддержанье спадающих вечно штанов!
А вокруг – бутики, лимузины, реклама.
И – холеные хари сегодняшних бонз!
А они стали частью помойного хлама.
Не вписались в сюжет, прозевали анонс!
Бродят тени по Ялте, Москве, по Одессе –
Закутами дворов, тупиками надежд…
Ты не верь никому, ни на что не надейся –
Подобрав лоскуты обветшавших надежд!
Волочи по земле свое бренное тело.
С дотлевающей жизнью в орлянку играй…
А душа – уж давно в небеса отлетела –
Обретя свой потерянный в сумерках рай!
* * *
В сумерках промозглого рассвета,
В придыханьях зыбкой тишины
Не будите, граждане, поэта.
Пусть он видит розовые сны!
Пусть, внезапным оглушен успехом,
Выдернув козырного туза,
Видит Лужники и Политех он.
И богинь горящие глаза!
Видит тиражи в десятки тысяч
И журналов «толстых» корешки,
Позабыв, как, в кабинеты тычась,
На кулак наматывал кишки.
Он – дитя беспечности и света,
Вымыслы кроящий на краю.
Не будите спящего поэта.
Пусть еще понежится в раю!
А не то – взъерошенный и пылкий,
Мятые пересчитав рубли,
Он в ларек помчится за бутылкой –
Выдержать давление земли!
А не то – занюхав коркой хлеба,
Раскидав наброски на столе,
Он рванет в распахнутое небо
Или закачается в петле.
Небеса прочертит как комета –
И растает пылью золотой!
Не будите, граждане, поэта,
Под счастливой спящего звездой.
Пусть звучит шагаловская скрипка,
И читает стансы Мандельштам.
Пусть блуждает детская улыбка
По надменным горестным устам.
Пусть витает он в потоках света,
Радостью несбыточной лучась.
Не будите, граждане, поэта.
Дайте быть калифом хоть на час!
Пусть подступит к подбородку Лета,
Ставя эпикриз в земной возне.
Не будите спящего поэта!
Дайте умереть ему во сне.
* * *
…Да, мне нравилась девушка в белом…
С. Есенин
Не будет докучливой прозы вам.
Витийствуйте, ямб и хорей!
Мне помнится девушка в розовом
Рассвете, с копною кудрей.
Она улыбалась влекуще мне
Средь стройного хора берез.
И шли мы росистыми кущами.
И было все это всерьез.
Теперь она стала примерною
Мамашей и мужней женой.
И юность свою легковерную
Забыла, как сон продувной.
Штурмует с кошелками лестницу.
Готовит нехитрую снедь.
И ту озорную прелестницу
Немыслимо в ней разглядеть!
Унылые книжники – горе вам!
До звезд не достать ни за что!
Я помню богиню в лазоревом
Небесного цвета авто!
Такой соблазнительной талии
Не вылепит сам Фаберже!
Теперь она где-то в Анталии,
А, может, - на Кипре уже.
Меняет восторженных мальчиков,
Внимает безумным речам,
И матовый лак ее пальчиков
Гуляет по смуглым плечам!
А прочая жизнь – черно-белая –
Прошла как слепое кино.
Вгрызался в бумажное дело я.
И лавры сулило оно.
Но зрелость ворвалась негаданно.
И старость торчит у дверей.
И запахом пыли и ладана
Пропитаны ямб и хорей.
Душа замерзает, как Ладога.
Роняет весло Одиссей.
И жизни дразнящая радуга
Сливается в белый кисель.
Ты был ненасытным и опытным.
Но час полнолунья грядет…
А женщина в черном безропотно
Сидит у подъезда и ждет!
* * *
Не спасут пилюли Гиппократа,
Не поможет магов ворожба,
Ты сегодня – в точке невозврата,
Ты – моя отрава и судьба.
Есть такая крохотная точка,
В телескоп заметная едва,
А за ней – сырая одиночка,
И гортань сдавившие слова!
Было все – бездумная растрата
Чувств, огня, хлеставшего рекой.
А сегодня – точка невозврата.
И стерильный, мертвенный покой.
И брожу я теми же путями,
И вступаю в тот же вечный круг,
Кроткими опутанный сетями
Губ твоих исчезнувших и рук.
Это точка, точка невозврата.
К нам, таким горячим и живым.
И напрасно хлопает Эрато
Крыльями, бесплотными, как дым.
Жизнь прошла. Осталась оболочка.
И земли не стало под пятой.
Привыкай, дружище. Это точка,
И она не станет запятой.
Но когда последняя утрата
Щелкнет, как затвор, в моей судьбе,
И растаю точкой невозврата –
Над тобой и болью о тебе.
Может, загрустив над чашкой чайной,
Краткому предавшись забытью,
Ты поднимешь голову случайно –
И посмотришь в сторону мою.
* * *
Ты приходишь, полуодета,
В час свидания роковой.
Ты – Мария-Антуанетта
С гордо поднятой головой!
На любовь не наложишь вето,
Хоть укройся за сто морей!
Ах, Мария-Антуанетта –
Королева судьбы моей!
Муж – тюфяк, бесхребетник, рохля,
Куль, держащийся на плаву.
Сколько гордых фазанов сохло
По воздушному божеству!
Что свершится – в том нет секрета.
Кровь, бесчестье, босоты власть.
Ах, Мария-Антуанетта, -
Уберечь бы тебя, украсть!
Боже праведный, неужели
Ей сродниться с такой бедой –
В темной камере Консьержери,
С головою почти седой?!
И мясницкие рожи судей,
И ликующий пьяный сброд!
Быть людьми прекращают люди,
Когда вилы берет народ!
Перед молохом все едины.
О пощаде пусты слова.
И покатится с гильотины
Твоя гордая голова!
Но пока не свершилось это,
И ты спишь на моей груди,
Ах, Мария-Антуанетта,
Ангел светлый, не уходи!
Что империя, что корона –
Перед вечным вином любви?!
Пусть помедлит ладья Харона.
Подремли еще, поживи!
Но подкинута вверх монета,
И орел распростер крыла.
Ах, Мария-Антуанетта, -
Как планета для нас мала!
Ты уходишь фантомом света.
Я один остаюсь во мгле.
Ах, Мария-Антуанетта,
Как мне жить на пустой земле?!
* * *
Шел по лестнице человек,
Как больной, тяжело дыша.
Из-под полуприкрытых век
Все кровила, сочась, душа!
Безразлично, куда теперь
Омертвевшую плоть нести.
Раз за нею закрылась дверь –
Дегтем мазаны все пути!
Полутемный дверной проем,
Локон трепетный на груди…
И – по темени топором:
- Знаешь, больше не приходи.
Двадцать первый рождался век,
Наряжаясь и хлопоча.
Шел по лестнице человек,
Ноги ватные волоча.
Болью выетый до нутра,
В память кутаясь, будто в плед –
Всемогущий еще вчера,
Постаревший на двадцать лет!
И кромсали ночную тьму,
Мозг дырявили в решето
Бесполезные «почему»
И задышливое «за что?!»
Шел по лестнице человек –
В безысходность, в тупик, в пролет.
…А над городом падал снег,
Имитируя Новый год.
* * *
Заели невзгоды.
И, с веком продажным не споря,
Все жду я погоды
У самого синего моря.
Где белые шхуны
И гор горделивые склоны,
Где всё еще юны
Платанов тенистые кроны.
Где бомж выползает
На свет, как солдат из окопа,
И где не терзает
Мне нервы моя Пенелопа.
У синего моря,
У самого синего моря –
С богами не споря,
Соперникам кости не моя.
И пусть не пугает
Грядущее дремлющий разум,
Покуда мигает
Маяк мне рубиновым глазом,
И волосы треплет
Порывистый ветер-холерик
Под вкрадчивый лепет
Волны, набежавшей на берег.
И с каждым приливом
Себя убеждаешь привычно,
Что быть несчастливым
Здесь просто почти неприлично!
Почти неприлично
Страдать о несбывшейся славе –
В нирване античной –
В Керчи, в Судаке, в Балаклаве!
Копаться в обидах,
Казнить свое время публично
При этих божественных
Видах – почти неприлично!
Ты жив. Ты причастен
К волшебным дарам мирозданья.
И горько несчастен.
И нет для тебя оправданья!