НеЛИПКИ-2014

(14 Форум молодых писателей России и зарубежья)

 

Традиционный Филатовский форум молодых писателей этой осенью проходил нетрадиционно, потому что не в Липках, на "на новом месте" – в Звенигородском пансионате РАН. Для полного счастья, конечно, не хватало липкинского бассейна, но зато оставалось больше времени на "поговорить". Уже после завершения всех обсуждений, встреч, мероприятий, расставаться все равно не хотелось, и народ собирался в баре – доспорить о строчках и образах, обсудить, как жить творческому человеку дальше и – главное – как не потерять друг друга нам - друг друга только что обретшим. Собранные здесь стихи – один из многих способов, предложенный Машей Малиновской, составившей эту подборку, не потеряться в пространстве и времени, закрепить как-то хотя бы в зыбком виртуальном пространстве интернета то радостное состояние ненапрасности и неслучайности всего, происходившего, например,  в нашем семинаре (Кирилла Ковальджи и Елены Исаевой).

 

Елена ИСАЕВА

 

 

 

Ниже опубликованы произведения следующих поэтов:

Хусейя БОСТАНОВА, ВикиЧЕМБАРЦЕВОЙ, Елены ШУВАЕВОЙ-ПЕТРОСЯН, Ники СУРЫ, Тимура РАДЖАБОВА, Дарьи ПЕРЕТРУХИНОЙ, Юлии МОРОЗОВОЙ, Владимира КОРКУНОВА, Алёны АЛЕКСЕЕВОЙ, Евгении ПАВЛОВОЙ, Тамары ЧАНИЕВООЙ, Марии МАЛИНОВСКОЙ.

 

 

Хусей БОСТАНОВ

 

* * *

 

Маленькая птичка

Семейства незнакомок.

Сидишь в кафе,

Чистишь перышки,

Поправляешь макияж,

Который и так

Лучше некуда.

На столе косметичка.

Чай.

Эклер,

К которому ты

Так и не притронешься.

Маленькая птичка

Семейства незнакомок,

Подвида одиноких.

Вспорхнешь и улетишь.

Тебе пора

 

 

* * *

 

В нашем городе

Открылись пункты приема совести.

Выстроились очереди.

Лишь я остался в стороне:

Боюсь продешевить.

 

 

Вика ЧЕМБАРЦЕВА

 

Хасан и Хусан, или рыба

 

Половинка от моего яблока –

сон во сне Твоего сна..

 

Я пишу в дни безветрия,

когда изъеденная октябрём

сентябрьская луна идёт на убыль.

 

I

Начало и продолжение

любви всех моих жизней –

Ты?

 

В первый сон приходили крысы –

опровергающая рыб примета беременности.

Так уже было,

когда однажды на Пасху, не родившись,

моё тело покинул первый ребёнок,

и второй раз – в ночь зачатия сына..

 

Я изгоняла из себя

плодоносящих крыс сна,

они были беззащитны, розовы и единоутробны.

 

Второй сон являл пророка Данияра,

изрекавшего на персидском:

«Вкусивший половину от яблока

никогда не сможет в полной мере

познать древа его», -

и звоном листвы зеленел саван,

покрывавший его надгробье,

и ветром в лентах

дрожали ветви у его мавзолея.

 

Сны уходили под синеокий купол,

напоминавший цветом

рыбьи глаза Отца моего.

 

II

Молитва освящает

уста молящегося от сердца:

от разницы рождается единое,

и целое не стремится к разделению.

 

Утро смерти двух снов

было Днём рождения близнецов.

Один из двойни – любовь моего отрочества,

второй – исповедь моего взросления,

и я не могла выбрать себя между ними:

одно толкование двух лиц,

два взгляда одного отражения..

 

Никто из них не лепил

от глины моего Афрасиаба,

никто из них не срывал

лепестков лона моей весны,

никто из них не достиг

стен моего Шахристана,

никто из них не стал виноградарем

плодоносящей лозы моей.

 

«Вкусивший половину от яблока

никогда не сможет в полной мере

познать древа его»

Никто из них не был Тобой,

Ибо был половинкой другого.

 

Продолжение и начало

всех моих любовей –

Ты?

 

III

«Суть спасения в рыбе» -

пересыпало песок солнце

в узкое горлышко голоса Пророка,

и высыхало древо от корней своего завета:

«Суть спасения...»

 

Я избавилась от крыс, несущих дары:

углубившаяся в сон рыба

отойдёт с водами Заравшана

к женщине, волосы которой мгла

и глаза которой – гиссарский миндаль,

слова снова станут немыми молитвами,

свидетелями пятого времени года,

чтобы потом родиться

Хасаном и Хусаном (1)

не нашей любви.

______

1. У мусульман близнецов мужского пола обычно называют Хасан и Хусан

 

 

Елена ШУВАЕВА-ПЕТРОСЯН

 

Сижу у окна

 

Сижу у окна и мечтаю о лампе, 

о лампе простой, на простом керосине, 

о мамином хлебе, о папином храпе, 

о рыжих лисичках в плетёной корзине, 

о лунах янтарных, шуршащих деревьях, 

и странах заморских на старой картине, 

о бабке-шептухе и страшных поверьях, 

о поле, мозолях и боли в хребтине. 

Сижу у окна и мечтаю о печке, 

о печке с дровами и запахом гари, 

о вёснах, о водах и тихом крылечке 

и грёзах земных – каждой твари по паре, 

о солнце медвяном, разбитых коленках, 

разодранном платье на щупленьком тельце,

о времени том, где оторва та Ленка

смотрела вперед с замиранием сердца.

 

 

* * *

 

Я знаю вашу руку с тыльной стороны…

Свеча мечтала стать коралловым полипом.

Не влюблена. Увы.  И вы не влюблены.

Не о любви.   Не с хрипотцой, а тихим хрипом.

Смотрю спокойно. Без надрыва чувств. Тиха.

Мне не хватает в пальцах томной сигареты. 

Мы встретились  сейчас  для одного стиха

На кухне мрачной, необжитой, непрогретой… 

 

 

Ника СУРА

 

Перемотка – назад

 

щелкают кастаньеты

рвутся узлы ремня

солнце внутри планеты

сердце внутри меня

 

каплей тиши пролитой

слуха коснется стук

краткой немой молитвой

выдохну свой испуг

 

вспыхнет в стогах ковыль и

треснет небесный лед

пули пройдут навылет

ноты пойдут на взлет

 

рыба рванет заглотыш

звездные жабры взрыв

ветер хлестнет наотмашь

хлынут дожди навзрыд

 

высшее вознесется

время помчится вспять

в небо вернется солнце

в буквы вернется ять

 

зеленью станет осень

встанет земная ось

и перестанет вовсе

мир проходить насквозь

 

боги умрут скитаясь

вымучен и жесток

вдруг прекратится танец

камера скажет стоп

 

вечности причастится

небытие пород

я ли его частица

или наоборот

 

мы ли родимся насмерть

раз или навсегда

что говоришь ты нас ведь

не было никогда

 

 

Перемотка – вперёд

 

поиск горячей темы

иск на повестке дня

хаос внутри системы

вирус внутри меня

 

съемка в холодных точках

трудимся на износ

камни в весенних почках

в текстах кривой вопрос

 

может на самом деле

не было ни творца

ни на распятом теле

видимого рубца

 

сверху ли наш всевышний

снизу ли рыхлый дерн

мы же из смерти вышли

к смерти мы и придем

 

выйдет из-под контроля

злая во мне луна

и ничему там кроме

серого валуна

 

не оказаться былью

не удержать воды

и на спине не крылья 

вырастут

а цветы

 

 

Тимур РАДЖАБОВ

 

Тишина

 

Тишина - это самый отчаянный крик. Привет,

равнодушное пламя, бесцветный, как воздух, дым.

Кто молчит обо мне, кто придумал немой сюжет

с горячительным кофе, не греющим дух спиртным?

 

Зреет добрая драка в сердцах, в зеркалах темно,

и разбитым корытом шатается в буднях быт.

Не припомню значения множества слов давно,

да и сам я словами, наверно, давно забыт.

 

Конденсатор тепла на штампованной плате - труп.

Лоскутами надежды играет сирокко лет.

Одиночество - это в затылок любви шуруп,

но померкнет и тьма, постепенно сойдя на свет.

 

Ложь и правда фомы для ерёмы - никчёмный спам,

поцелуй бультерьтера, сошедший с экрана вождь.

Вынося приговор по известным не нам делам,

ветер рвёт занавески, тоску исполняет дождь.

 

То, что галстук верблюду, то мне колокольчик - блажь:

и в гробу я, наверное, вряд ли поверю в тишь -

я любил тебя, слышишь, мой самый глухой мираж,

и, надеюсь, за это ты вряд ли меня простишь.

 

 

Поедем со мной на Кавказ

 

Московское небо слегка поседело.

Ноябрь. Двенадцатый час.

Грустить далеко - невеселое дело,

Поедем со мной на Кавказ!

 

В моем Дагестане и горе – не горе,

И камень – бесценный кристалл.

Зеленое море, зеленые горы,

Зеленые сосны у скал.

 

На миг оторвись от широкой натуры

Своих подмосковных полей,

Взгляни, как танцуют могучие туры

Под песни веселых людей.

 

Как встретит меня, словно юного Бога,

Обычно суровый мой дед.

Старинным вином из янтарного рога –

За здравие тысячу лет.

 

Московское небо уже поседело.

Ноябрь. Двенадцатый час.

И жизнь без тебя – невеселое дело.

Поедем со мной на Кавказ!

 

 

Дарья ПЕРЕТРУХИНА

 

* * *

 

К ночи - зимний ветер у нас остер,

Как дыханье северной красоты.

Говорил отец: "Береги сестер,

Ибо кто сумеет, когда не ты".

 

И уж сколько времени утекло

С той поры, как ночь меня увела.

Говорила мать: "Не ищи тепло,

Для тебя бесчестье - искать тепла".

 

Так и вышло: жгучим лучом звезды,

Песней ветра стала моя семья.

Я ищу невидимые следы -

Ибо кто сумеет, когда не я.

 

 

* * *

 

В шкафу лежало старенькое фото,

На нём уже морщинки появились,

Как на камнях расщелистого грота,

Вдруг дверцы шкафа тихо приоткрылись,

И фото медленно упало мне в ладонь.

И в этот миг погас свечи огонь.

И мне почудилось движение на снимке,

Там танцевала бабушка моя,

Она была в передничке, в косынке,

И очень походила на меня.

И вместе с ней мы в танце закружились,

И подмигнули мне её глаза.

Я этому ничуть не удивилась,

Как будто бы она ещё жива…

В шкафу лежало старенькое фото.

 

 

Юлия МОРОЗОВА

 

Психоанализ

 

Ловить себя на полумысли, взгляде,

ловиться на прикормку, на блесну.

Шпионить за собой, когда уснул,

и каждый сон вменять себе в вину,

поскольку ум прожорлив и всеяден,

 

питается идеями чужими,

как дурачок, стремится на крючок,

всё пробует на твёрдость, на зубок…

Рыбачит сатана, рыбачит Бог,

и мечется мой разум между ними.

 

 

* * *

 

Жизнь начинаешь с междометий,

затем лепечешь: «папа», «мама»,

кричишь: «Я сам!» и не заметишь,

как дорастешь и до обмана.

 

Потом эпитеты, глаголы

мешают спать и лезут в душу,

с тяжёлым ранцем ходишь в школу,

где вянут кактусы и уши.

 

Жужжат проклятые вопросы:

«Кто я? Ведомый ли? Ведущий?».

Ты сам в себе – разноголосый,

ворчащий, плачущий, орущий.

 

Внутри тебя идут ток-шоу:

«Про Иванова», «Про Петрова»…

И ты со всей своей душою

в сухом остатке – только слово.

 

 

Владимир КОРКУНОВ

 

Почти (не)религиозный текст

Пространство с несколькими сюжетными линиями

 

                    Екатерине Селивановой

 

              - Ну-ка, Диллон, встаньте!

                Д. Джойс «Встреча»

 

Идеальный текст – аэрозольный дым.

Распылённые слова, клубясь, перекликаются,

а к мальчикам подходит мужчина.

 

И нечто страшное должно произойти,

печальное иль что-то в этом роде.

 

Я кликаю «play».

 

Стоп.

Посмотри, что он делает!

 

А он всего лишь книжный червь

(или извращенец, что, в сущности, одно и то же).

 

Я же просил не уходить за линию веры,

почему ты считаешь, что нет добра без грязи,

а пыльный мозг лучше идеального слуха?

 

До слиянья, мальчики!

(Что он делает с полем?)

 

По травам проходит пароход,

отрывая от пирса невозможный крик:

«Эв-е-е-елин!».

 

Мужчина с ребёнком на горнолыжном курорте

оторвал беспечность от осторожности –

кома, кровоизлияние в мозг…

Постойте, не так: клоны, кровоизлияние в морг – это более авангардная мизансцена.

Да, но причём тут ребёнок?

Врач в потрёпанной мудрости диагностирует скуку

и два перелома тишины.

Назавтра он умрёт.

 

А пароход гудит: «Эвели-и-ин!».

Мужчина хрипит: «Эв-ел-ин».

Мальчишки шепчут в унисон:

«Эвелин… заслони, наконец, солнце».

 

Чёртово небо над литерой!

Смертница, принявшая избыточную дозу жизни,

взорвала будущее.

Её выбор (бонусом в тротиловом эквиваленте)

принял молодой полицейский.

Шелест исковерканных криками домов:

имя, имя, запомните имя.

Да только имени у смерти не бывает.

Да только все дома – бомжи,

в них жизнь и смрад.

Обтрёпанные дома прижимались друг к другу как бродяги, -

брось им сказку о лучшей жизни, они уползут отсюда, еле волоча подъезды.

 

Не этого ли юношу звала

упившаяся в хлам – с ребёнком – девка?

В метро, окольцевав пространство, крик:

- Мусорята, парнишки, вы где?

А подошла женщина в штатском:

- Эвелин, Ваш пароход ушёл, скоро занавес,

зрители переели попкорна.

И отпусти, наконец, ребёнка!

Метро – не место для детей.

 

Ты приседаешь по семьдесят раз в день,

видишь смерть по два раза на дню

и отторгнутые конечности.

Потому и приседаешь, что у тебя есть ноги

и руку подаёшь – потому что без рук руки не подать.

А помнишь, на причале, кутая арахис в соль, ты сказала:

у всего есть Отец.

А я подумал:

падение с крыши

не более чем перелом веры.

Отчего ты и сейчас губительно одинока?

 

Незнакомец приблизился к мальчикам и сказал:

- Вы сбежали с уроков,

а я разминулся с Вальтером Скоттом.

 

Я сделал вид, что мы не знакомы.

 

Пряча отвисшую грудь в складках юности,

подошла Эвелин.

- Какого чёрта вы в лете, у всех – Новый год!

 

Я ответил, что это, в сущности, не имеет значения, ведь в парадигме текста любая синтагматическая часть свободно перемещается во времени и пространстве.

 

Эвелин помолодела.

Мужчина хрюкнул, исчезая.

Покойник умер и переродился.

Врач поправил ЧСВ и спас ещё одну жизнь.

 

«Опять двойка», - пробормотал Мэрфи и потащил приятеля на урок.

 

 

* * *

 

Мысли собирались в морщины,

я говорил, не надеясь на понимание:

— Каждый твой день превращается в поцелуй.

— Бога или мужчины?

— Все равно. А, может, это ты целуешь весь мир.

— Ты не прав, это просто танец, сохранившийся на губах.

 

Ты же еще молодеешь,

а мир стареет вокруг тебя,

но берегись:

нет ничего больше разочарования,

когда поймешь:

восходит новая молодость, и для нее ты — старуха.

 

 

Алёна АЛЕКСЕЕВА

 

южные

 

* * *

нагое белое тело

бросаю на камни

у ног серой волны

ешь меня ешь

прожорливый бог лета

 

 

* * *

беспечные счастливцы

сегодняшнего дня

сначала обретшие учения

просветления теории

а потом совсем без всего

лежим на горячих камнях

с м о т р и

море к тебе и ко мне

одинаково равнодушно

 

 

 

* * *

ван гог

 

звёзды жужжат

в деревянных сотах

 

моне

 

прибой 

в прикрытые веки

 

дали 

 

меж тонких ножек слонов

прошла женщина

 

 

* * *

«Не двигайся», — 

говорит бревну ветер, —

«Само знаю».

Зелёные веточки сверху

смеются.

 

 

Евгения ПАВЛОВА

 

* * *

 

Мы с тобой - давно чужие люди;

Я смирилась с тем, что мы - никто.

Не виню ни в смерти, ни в простуде -

Плакать бы, да носовик - в пальто.

Мы с тобой давно уже не те,

Как там говорят: не молодеем...

Каша побежала по плите

просто так; отнюдь не за идею.

Ну, иди! - два пальца об асфальт...

Как там говорят про «не последний»?

Проводить, сказав, что очень жаль,

 

но оставить... тапочки в передней.

 

 

* * *

 

Мой дедушка был летчиком в корейской,

В пятидесятых, - после Мировой.

Случалось худо - разбавляли песней,

Солдатской шуткой, водочкой - зимой.

 

С тех пор промчалось более полвека -

Тридцатого числа, под Новый год,

Под взрывы музыки, шампанского и смеха -

Нас с дедушкой уносит самолет.

 

На нем рубашка светло-голубая

И нет морщин прижизненных на лбу -

В последний раз под небеса взлетает

Помолодевший дедушка в гробу.

 

 

Тамара ЧАНИЕВА

 

Отцу

 

Найдется тот, кто упрекнет

за то, что о тебе ни слова

в моей книжонке не найдет…

Несправедливо и сурово!

 

Не без любви же я молчу –

я лишь боюсь тебя коснуться,

ведь если чувства захочу

открыть, недолго захлебнуться,

 

сломать и перья, и резцы…

Таким стихи ль не посвящали?!

Таких седые мудрецы

в речах от века восхваляли.

 

Да что там речи и резцы?!

Я слов достойных не встречала,

в разделе «Лучшие отцы»

тебя бы смело размещала.

 

Не разводя огня, согреть

умеешь, одолеешь пропасть.

Я просто не решаюсь петь

об этом… Папа, это робость!

 

Найдется ль тот, кто упрекнет

за то, что пред тобой немею, –

любой из непутевых нот

к тебе дотронуться не смею?!

 

 

* * *

 

В колоколе счастья –

змеи-трещины.

У колес Фортуны

сдуты шины.

Это – жизнь

обыкновенной женщины,

прожитая

без плеча мужчины.

 

 

Мария МАЛИНОВСКАЯ

 

* * *

 

Будь мне авианосцем, я тебе – истребителем. Ты

дашь пристанище, топливо, вооружение. Я,

засыпая, устала крушить их тщедушные груди

и реветь, вырываясь из хлынувшей на борт воды.

Я устала от зависти их, провожающих в небо

и открыто желающих, чтобы подбили меня.

Будь их воля – в живот бы стреляли, когда поднимаюсь.

Ошибись я хоть раз – добивали бы вместе с врагами.

Так зачем возвращаться с победой опять и опять,

если некуда с ней возвращаться? И просто висеть

на остатках горючего над ледяным океаном.

Дай мне веру, зажги мне хоть пару сигнальных огней –

и со всей безрассудностью под ноги брошу бессмертье.

Лишь позволь засыпать головой у тебя на груди,

ей без страха доверившись мощью своей безоружной

и обветренным носом по-детски уткнувшись в неё.

 

 

* * *

 

Ночь развивалась под самым рассветом у дня

Неустранимой физической патологией.

Чуть проступали в явь берега пологие,

Соприкасаясь и мягко друг друга тесня.

 

Русло местами виднелось, усеяно донками.

Створки сухие сдвинув, последний моллюск

Словно пытался уверить: «Ещё молюсь».

Мёртвые створки казались предельно тонкими.

 

Врыты носами в реальность, ближе к домам,

Лодки стояли с прибитыми к днищам вёслами.

Дети из них неизменно вставали взрослыми,

Взрослые плакали в голос и звали мам.

 

Сцинков ловили да змей, объедали кустарники,

В землю смотрели, одними губами жуя.

Пока не убили обоих, держал воробья

В клетке высокой узенькой плотник старенький.

 

Дороже всего продавались чучела рыб.

У кого-то, по слухам, ещё сохранился аквариум.

Водопровод не чинили, привыкнув к авариям.

На указателе города значилось: “R. I. P.”

 

Дни начинались и длились по пять одновременно.

Ночь истощала каждый такой изнутри.

Каждый кончался проблеском новой зари,

Зыбкой границей небесных Омана и Йемена.

 

Из дому, трижды плюясь, выметали мираж.

Он подступал всё настойчивей, необъяснимее –

Паразитический редкостный вид метонимии.

Не было смерти. Жизнь совершала демарш.