Журнал «Кольцо А» № 69

Марина МЕЛЕКСЕТЯН

Foto1

Родилась в 1982 году. Училась в Литературном институте им. Горького (семинар поэзии Е.Рейна) и аспирантуре Литературного института им. А.М.Горького (2005 – 2009). В 2009 году защитила кандидатскую диссертацию по теме «Образ матери в русской поэзии ХХ века», кандидат филологических наук. В 2011 году окончила курсы сценарного мастерства (киношкола CINEMOTION.Lab). В 2013 году с пьесой «Олимпиец» вошла в шорт-лист фестиваля драматургии «Любимовка» и лонг-лист литературной премии «Дебют».

ОЛИМПИЕЦ

Пьеса

Действующие лица:

Отец – пожилой человек, живущий один в доме в степи

Мария – его покойная жена

Игорёк – его сын (около 40 лет)

Вероника – его дочь (35 лет)

Роза – его дочь (37 лет)

Мальчик – сын Розы (15 лет)

Эдуард – сосед Розы по коммуналке (около 30)

Константин – сосед Розы по коммуналке (около 30)

Людмила Валентиновна – работник опёки (средних лет)

Витя – сосед Мальчика по палате в токсикологии (15 лет)

Макар – пациентотделения токсикологии детской больницы (16 лет)

Кристина – пациентотделения токсикологии детской больницы (15 лет)

Света – пациентотделения токсикологии детской больницы (15 лет)

Яна – пациентотделения токсикологии детской больницы (15 лет)

Мелкая – пациентотделения токсикологии детской больницы (15 лет)

Оля – молодая мама, лежит с ребёнком в токсикологии (30 лет)

Катя – молодая мама, лежит с ребёнком в токсикологии (30 лет)

ВерИванна – нянька в отделении токсикологии детской больницы (55 лет)

Галина – медсестра (28 лет)

Лидия Георгиевна – заведующаяотделением токсикологии детской больницы (60 лет)

Наташа – мать Макара (35 лет)

Раиса – мать Вити (45 лет)

Действие первое

ДОМ В СТЕПИ

Темнота. Из темноты и тишины доносятся гудки и голос с вокзала, самый неприкаянный и отчужденный голос на свете. Таким голосом можно объявлять межгалактические остановки. Ветер уносит концы фраз. Начинает выть собака. Слышится издалека стук чьей-то палки.

Над домом загорается одинокая тусклая лампочка. Её мотает из стороны в сторону. Уныло освещается старый дом с остекленной верандой и крыльцом, с низеньким мансардным этажом и чердаком сверху. Доски дома вымочены и ошкурены временем. Перемычки оконных рам истончились за годы.

Вдоль дома выставлены большие ржавые бочки, в которые капает вода с крыши.

Из дома выходит старик лет 60 и с крыльца обозревает окрестности. Затем он проверяет каждую бочку с водой. Зачерпывает из одной кружку воды, выпивает, остаток выливает себе на голову, утирается ладонью.

Стихает звук поезда вдали, и отчетливо слышится гул ветра в пустом пространстве. Старик слушает ветер. Затем он зевает, чешет пузо, икает и, потушив лампочку над крыльцом, уходит в дом. Слышится лязг засова, во всем доме гаснет свет.

Дом в срезе: видно комнату с двумя окнами в запустелый сад, второй мансардный этаж с низким скошенным потолком и двумя комнатками. От улицы комнату отгораживает стена с дверью, крыльцом и лампочкой над крыльцом.

Темно и тихо. Вдруг тишину и пыль дороги у дома взрывает резкий звук приближающейся машины. Через некоторое время свет его фар, как прожектором осветивших весь дом целиком, мягко и плавно гаснет. Звук двигателя умолкает.

Слышно, как ворочаются и тяжко вздыхают в доме. Скрип матрацных пружин и звук нашариваемых тапок. В доме загорается слабый свет. К двери с внутренней стороны подходит старик и слушает.

Отец. Что такое? А ну! Кто там?

Над крыльцом загорается тусклая лампочка. На крыльцо в это время поднимается человек – Игорёк (ему около 40) с сумкой на плече. Он заносит руку, чтобы постучать. В нерешительности опускает руку и прислушивается.

За дверью отец ищет что-то. Бормочет под нос. На лбу у него очки, дужки связаны сзади веревкой.

Отец. У, шастают… по ночам… Где у меня? … Вот…

Отец находит у порога длинную палку и поворачивает острием на дверь.

Быстро распахивает дверь и упирает палку острым концом в Игорька.

Игорёк. Бать… Ты чего? Ты это, полегче… Одичал тут один в степях…

Отец опускает очки со лба на нос, всмотревшись, порывисто прижимает к себе сына. Тот аккуратно вынимает заточенную палку из руки отца.

Отец. Приехал!

Он отстраняет его от себя, всматривается в лицо.

Отец. Игорёк! Ну, пойдем в дом…

Оба проходят вглубь дома, скрываясь в темноте. Слышно, как Игорёк спотыкается, гремит. Что-то с шумом и лязгом падает.

Игорёк. Вот чёрт.

Отец. Это ничего, тут у меня… щас… да ты иди, не бойсь… Тут пригнись. Помнишь, балка тут?

Игорёк. Тьфу ты! Развёл чёрт те что, я не знаю… Как так жить можно…

Отец. Погодь. Ща всё будет.

Что-то щёлкает и загорается полный свет. Сын сидит за столом. В полу открывается люк – откидывается крышка погреба, из него показывается отец.

Он поднимает большую банку, взбалтывает её и смотрит на свет. В банке густая муть.

Отец. Огурцы. Во, слышь, хозяйка… Сколько прошло, а огурцы вон это…

Игорёк достает из своей сумки водку, рассматривает бутылку.

Игорёк. Огурцы, отец, нас с тобой переживут.

Отец шмыгает носом, быстро вытирает нос кулаком. Поставив банку на пол, грузно вылезает из погреба.

Они сидят за столом, Игорёк на табурете, отец в старом кресле. Наливают, чокаются.

Отец. С увидом, сынка? Что ж ты один? Внука бы привез, жену показал хоть… Сервиз бы достали. По такому-то случаю. У Марии сервиз всегда на особый случай. Для чая.

Игорёк (выпивает, сразу наливает по второй). Да, я, бать, это… в разводе.

Отец. А! Да ты что?!

Отец ставит рюмку на стол, не выпив.

Отец. Плохо, сын. Плохо, что так ты не ценишь, что имеешь… Женщина тебе была послана…

Игорёк. Ууу… (наливает себе ещё)

Отец. Я с твоей матерью вон сколько лет и всегда всё у нас было правильно, как у людей… Я рыбы наловлю, она карасей нажарит… То в сметане, а то в сухарях…

Игорёк. Знаю… Давай за нас…

Отец. Не, сын, не. Ты это… Не то… За мать! Она ведь, жалкая моя, и пожила немного. А сколько сделала! (поднимает рюмку, опрокидывает в рот).

Игорёк. Ой, бать… Ну сколько?

Отец (вытаращив глаза). Да ты! Ты! Она ж всё для нас, ёба! Для вас вот… То в сметане, то в сухарях… Я наловлю, а она – пожарит… Понимаешь?

Игорёк (махнув рукой, опрокидывает свою рюмку). Понимаю…

Отец. То-то ж…

Игорёк. Нас родила.

Отец (соглашаясь). Но.

Оба сталкиваются руками над банкой, по очереди вылавливают из банки по огурцу, хряпают и одинаково застывают, прислонив надкушенные огурцы к вискам и задумавшись. Огуречный рассол бежит под рукава.

Светает. Отец дремлет в кресле. Очки подняты на лоб.

Игорёк прохаживается по дому. Иногда берет в руки предметы с полок, фотографии со стен, стирает ладонью пыль, рассматривает.

Мимоходом он бросает взгляд в окно и видит, как в калитку входит пожилая женщина в тёмной одежде. Это его покойная мать. Она словно ищет кого-то, словно пытается попасть в дом, заглядывает в окна, но будто не видит Игорька. Игорёк тем временем встает в простенке между двумя окнами, бледнеет и оседает.

Игорёк (хрипло шипит). Па… Батя…

Стук в дверь. Игорёк в страхе падает на колени и закрывает голову руками.

Отец просыпается.

Отец. Стучат, слышь?! Кто бы это?

Игорёк (переводит дух, пожимает плечами). А я знаю? Тебе видней…

Отец. Поди, открой.

Игорёк на ватных ногах идёт к двери.

Отец. Копье на, возьми! (протягивает палку Игорьку).

Игорёк, выставив заточенную палку впереди себя, идет к двери. За дверью на крыльце в это время стоит молодая женщина с тяжелыми сумками (дочь Вероника, 35 лет).

Она снова стучит. Игорёк робко тычет в дверь острием копья. Дверь оказывается незапертой и открывается.

Отец в комнате прислушивается и привстает в кресле.

Игорёк. Ффух. Ты что ль?

Вероника. Но. Договорились же. А ты чего с палкой? На ведмедя собрался?

Вероника заливисто смеется. Это крепенькая практичная молодая тётка с гладкими пшенично-белыми волосами и толстой косой до середины спины.

Игорёк криво усмехается и, посторонившись, пропускает сестру в дом. Проходя мимо него, Вероника равнодушно чмокает его в щёку.

В комнату, топая, входит Вероника. Она тащит за собой огромную хозяйственную сумку на колёсиках. За ней идёт Игорёк.

Вероника (увидев стол с бутылкой и огурцами). Тааак. А они тут уже!

Отец вскакивает, поспешно опускает очки со лба на нос, всматривается в Веронику.

Вероника. Да я это, папка! Я, Вероника!

Отец. Вижу, не слепой ещё. Хоть мне когда ещё врачиха наша грозилась: я ей Ш М Н Б… А она: «Ничего не знаю, слепнете, мол, дедушка и всё тут!»

Вероника с Игорьком смеются, переглядываясь.

Вероника. Сколько лет – сколько зим…

Отец. Год и есть, с похорон-то.

Вероника, замявшись, подходит и обнимает отца.

Вероника. Да, уже год… Как ты тут, пап? Один, в степи… без воды… Ужас.

Отец. Да ничего, не жалуюсь… Мне тут всё родное, знакомое. Эт вот вы поразъехались, зачем не знаю… (спохватившись) Оно и понятно, конечно. У детей своя жизнь…

Вероника. Да все ж разъехались, па. Ты посмотри вокруг-то. Никого не осталось. Ветер свищет, песок метет, дороги зарастают… (наклоняется, достает на стол из своей бездонной сумки продукты). Один ты сидишь. Не знаю, что… Оборону держишь… Воды уже нет, па, и не будет, чего ты ждёшь? Смерти тут?! (Игорьку) Ты ему сказал?

Игорёк машет рукой, чтоб сестра умерила пыл.

Вероника возмущенно таращит на него глаза. Брат морщится и показывает знаками по типу: «ещё не время»; или: «всё будет, надо подождать».

Отец, не замечая, возится с табуреткой, прикручивая ей отпадающие ножки.

Отец. А я смотрю, кот с утра всё моется, моется, в пыли кувыркается! Ну, думаю, к гостям ведь! А сами смеемся с Марией: «Куда там, гости! Наши гости давно уж нас поджидают, а не к нам ходят!» (показывает пальцем вверх).

Отец тихонько смеется. Игорёк с Вероникой быстро переглядываются. Игорёк каменеет лицом.

Вероника (вкрадчиво). Это правильно ты сказал отец. Мы как раз об этом и хотели с тобой поговорить. Мы тебя давно ждём…

Она показывает руками брату, мол: «продолжай, скажи ему!» Но Игорёк будто в прострации слушает бредни отца.

Отец. А Мария мне ещё так, удрученно: «Мол, а ты что думал, отец, вспомнят они день моей памяти? А от хрен тебе!» (трясется от смеха, протирает очки краем рубахи). А вы, вишь, молодцы! Вспомнили да приехали! Теперь и обед у нас будет, как у людей. Как полагается… Как при матери. И памятник ей поставим! Верно я говорю, ребята?! Как у людей! А то и дом приведем в порядок! Этот дом ведь все поколения нашего рода держал, надо и дальше, так сказать, новым поколениям его готовить!

Повисает неловкая пауза. Отец переводит глаза с сына на дочь, отводящих глаза.

Отец (покашляв). Ну а что ж вы Розку с собой не привезли? Как она доберётся, с этим? С мальчиком?

Игорёк. С Димкой.

Вероника. Какой Димка, а мне говорила, Серёжа.

Игорёк. Не. Не Серёжа. Толик?

Отец. Это один хрен. Как мать бы выразилась.

Вероника вытирает со стола, двигая на нём густо стоящие пакеты и банки, которые она привезла.

Вероника. Розка… Розка та пропала совсем, па.

Отец. Куда пропала? Вроде жили ж они. Где-то… Комната у ней с мальчиком, в коммуналке вроде.

Игорёк. А щас коммуналок уже не останется. Кореш один у меня, так вот он сказал, в мэрии служит: всё под снос или объединяют. На одного хозяина записывают…

Вероника. Розка… Она совсем, пап, мозгом подвинулась! Как будто даже прячется от всех. Наверное, думает, мы к ней в коммуналку заримся!

Игорёк презрительно фыркает.

Вероника (вспылив). Ну не дура?! Дура! Идиотка! Да у меня лично квартира своя, почти в центре! На Академика Янгеля…

Отец (уважительно). Академика… Ты подумай…

Игорёк. А она, может, сечёт, что твоя квартира и не твоя вовсе – так, одна ипотека сраная.

Вероника. Ой, сиди. Без штанов остался из-за своей мамзели, нечего с больной головы на здоровую!

Игорёк. Это у кого здоровая? С курортных шашней содержана завести это какое здоровье надо иметь в голове?

Отец. Плохо, дети. Плохо, что вы, братья и сёстры, так меж собой не дружны. Приехали мне только Марию расстраивать. Памятник я ей присмотрел тут, в городе, в бюро ритуальном: вот сидит ангел и сложил крылья, тут у него младенец, вот как вы были, когда это… (сморкается) А в ногах череп. Человеческий. И там стихотворение, это… «Умолкли для тебя все звуки мира,/ Но в нашей памяти навек твой голос жив…» (всхлипывает) Пушкина стихи. Прямо про неё! Памятник белый такой (отец закрывает глаза, как бы представляя себе памятник), а вокруг пионы посадим, будет красиво. Мария любит, когда пионы… когда красиво…

Вероника с Игорьком переглядываются за спиной отца. Им надоело слушать болтовню отца. Вероника закатывает глаза. Игорёк проводит ладонью под горлом.

Вероника. Папа! Хватит, мама же умерла!

Игорёк. Ты это, отец, и правда… Сидишь тут один в степях, от ветра у тебя в голове свищет…

Вероника. Точно, па. Так ведь и умом тронуться, и до призраков недолго!

Игорёк закашливается, Вероника протягивает ему попить. Отец стоит, ошарашенно глядя на детей.

Вероника. И вообще. Хватит этого балагана. С меня ещё год назад после похорон мамы было хватит. Да. Игорь, говори ему, ну!

Игорь. Да. Бать, мы вообще-то за тобой. Ты собирайся, а там решим, у кого тебя поселить. А дом продать надо…

Отец (орёт, напыжившись). Что-о?! Да вы! Да это вы, вы два призрака! Вас нет, нет, нет! А она есть, и она тут! И она не согласна!

Вероника. Ой, да ну, опять понёс…

Поднявшийся ветер хлопает форточкой, Вероника резко оборачивается и истошно вопит, увидев в окне лицо матери. Это лицо неестественно огромно, во весь размер окна. Оно поднимается стягом, и с трудом помещается в раму, и смотрится странным постером или плазменным экраном с изображением. Но это именно лицо матери, заглядывающей в окно.

Отец и Игорёк не видят в окне ничего особенного. Брат бросается к Веронике, подхватив её.

Игорёк. Вероничка! Что с тобой?!

Отец угрюмо застыл на месте, предостерегающе подняв вверх указательный палец.

Действие второе

МОСКВА XXI

Коммуналка из двух комнат. Тесно заставленный коридор. Входная дверь и две двери в комнаты. В одной из комнат нам видно двух парней около 30 лет, сидящих в отблесках и отсветах под шум перестрелки и гоночных машин из мира компьютерных игр. Парни дёргаются, раскачиваются и замирают синхронно, постоянно мелькая руками и давя на кнопки джойстиков. Это – соседи по коммуналке, Эдуард и Константин.

В комнате рядом закрыта белая дверь. Но вот она открывается, и в коридор выглядывает худая, нервная женщина лет 37 – Роза. Она озирается и, выйдя в коридор, потихоньку прикрывает дверь в комнату парней.

Она ждёт под дверью. По ту сторону нам видно бело-голубой подъезд с лестницей. К двери подходит мальчик-подросток – то ли Димка, то ли Толян, то ли Серёжа (15 лет). Он оглядывается по сторонам, никого ли нет. Заносит руку позвонить, но замечает у порога пакеты с мусором, туго завязанные, нагибается за ними и относит вверх по лестнице. Скрипит-гремит мусоропровод. Подросток возвращается.

Мать по ту сторону двери прильнула к глазку, наблюдает.

Мальчик стучит в дверь.

Роза. Кто?

Мальчик. Это я, ма.

Роза. Стучи, как надо.

Мальчик выстукивает особый ритм. Дверь открывается, мать резко втягивает его за шиворот внутрь квартиры.

Они стоят в коридоре.

Роза (запыхавшись). Тебе сколько говорить? Больше не открою.

Мальчик. Ну, мам…

Роза. Вот пойди – войди сам! Пойди, пойди, выйди!

Выталкивает сына за дверь.

Когда дверь открывается, и Мальчик делает шаг в квартиру, с потолка на входящего вдруг падает сетка, ловит его и поднимает над полом.

Мальчик (бьется в сетке). Ааа… Мать, ты совсем? Что это?!

Роза с озабоченным лицом, сжав рот, осматривает ловушку. Затем освобождает сына, уронив его на пол и распутывая сеть. Выбравшись, мальчик грубо замахивается на мать. Осматривает руку и показывает ссадину матери, предъявляя ей ребро ладони под нос.

Мальчик. Ты идиотка совсем?! Ты мне руку сломала!

Мать поднимает вверх палец многозначительно.

Роза. Эта штука работает.

Подросток возмущенно закатывает глаза и цокает языком, направляясь мимо матери.

Роза. Какой перелом, сына? Ссадина просто, пластырем щас, пластырем. Зелёнка была у нас где-то…

Роза спешит за ним с сетью в руках. Наталкивается на приоткрытую дверь: соседи, Эдуард и Константин, наблюдают за ней из своей комнаты.

Роза (подобострастно, робко улыбаясь, показывая на сеть). Фокус, это фокус такой…

Она скрывается вслед за сыном в комнате и плотно прикрывает за собой дверь. Соседи снова погружаются в игру.

Мальчик ест бедную еду, что-то оставленное для него на тарелке на пустом столе. Он ковыряет ложкой что-то явно остывшее и невкусное, ложка неловко сидит в руке с пластырем на ребре ладони.

Роза сидит напротив, мрачно наблюдая за ним.

Он давится, поперхнувшись, она привстает и хлопает его по спине. Снова садится и замирает напротив. Сын смотрит исподлобья.

Роза. Ну как там? (многозначительно кивает на окно) Вообще?

Мальчик. В школе?

Роза. Вообще, за бортом. Как обстановка?

Мальчик (пожимает плечами). Ничего.

Роза. Всё стреляют?

Сын заводит глаза под лоб и кладет ложку. Махнув рукой, ничего не отвечает матери, берёт тарелку и облизывает её дочиста языком.

Роза. Жертв много?

Мальчик (свирепея). Ма-ма.

Роза. Что? В новостях я же слышу. И вижу. Вон в интернете кипиш опять. А по каналу «Россия»: «Пенсионерка в омской области удивила омичан своим урожаем редиса!»

Мать встает и в волнении ходит по комнате.

Роза. Я их редис знаю! Я в Москве с 98-го года. Как тогда гремело, так это не приведи Господи. Ты как раз родился у меня, кило двести, уши слипшиеся, я тебя в тряпье буквально своем зарывала, в старом валенке допекала… А как тут доносишь? Кого тут родишь нормально?!

Мальчик (грубо). Слышал уже.

Роза. Что ты слышал. Ты не помнишь, и я скрывала от тебя, но война шла и идёт до сих пор! Теперь ты большой, и должен сам понимать.

Мальчик (обреченно). Да понимаю я.

Роза. Да что ты там понимаешь! Как вам в школу-то не запретят ходить! Должны ввести, я не знаю что… Военное положение, ЧП! Это уму непостижимо. Просто всё сделано, чтобы истребить как класс, одних зазомбируют редиской, а других, неподдающихся, выжгут! Подсечно-огневая система. Удивят урожаем. Сначала одних выжгут, чтоб лучше взрастало… (проводит ладонью под горлом с решительным видом)

Сын встает, угрюмо моет посуду в раковине в углу.

Роза. Что ты молчишь?

Мальчик включает стоящий рядом чайник в розетку, щёлкает кнопкой, чайник начинает гудеть, как прибывающий поезд.

Мальчик. Я тебе уже сто раз говорил: у нас не стреляют! Ну, давай выйдем – сама убедишься, везде тихо! Ты ж на улице не была несколько лет уже, мам… Меня тётя Вика встретит на улице и всё как с сиротой, как с сиротой! Я говорю, да жива мать, дома она, а тётя Вика глаза такие делает, как будто я с призраками общаюсь! Понимаешь? Ты как будто призрак уже! Хоть бы ты вышла, во двор хотя бы…

Роза испуганно зажмуривается и втягивает голову в плечи.

Роза. Сначала рухнули два дома, я видела, видела потом дыры от них, две огромные лунки, как от двух передних зубов… Потом шарахнуло в метро… Раз, другой. В переходе. И я видела эти чёрные языки на входе в переход! И запах помню горелых костей, тканей… Потом на концерте этом. В подвале дома. В торговом центре. Понимаешь? Люди с тележками, доверху набитыми жратвой: колбаса, макароны, пиво, замороженные морепродукты и сухарики с чипсами, ааааа!

Роза зажимает руками уши, буквально слыша отдаленные раскаты взрывов.

Роза (строго, собравшись с волей). Это война, сынок. Тебе надо быть готовым. Держаться вместе, рядом со мной… (подходит, обнимает его сзади, крепко прижимает) Никуда не уходить, и запомни: ты просто мальчик. Никто не должен знать твои данные… Шифруйся, путай следы…

Мальчик (зло, вырывается). Ты сумасшедшая! Я не буду жить, как ты! Я не больной! Я буду учиться, как робот. Я с медалью закончу! Всех сделаю! И уеду. И я стану олимпийским чемпионом!

Роза. Куда?! Я не отпущу тебя, такое время!

Мальчик. Сначала я думал, ты просто переживаешь. А ты на голову стукнутая, мам!

Роза. Не говори так. Ты не можешь помнить и понимать всего!

Мальчик. Да. И ты не можешь, правда, ведь? Тебя ж там не было! Мама! Ты не ходила на тот концерт или как его там. Не жила в тех домах. Не посещала ты тот торговый центр!

Роза, мерившая шагами комнату, останавливается как вкопанная, смотрит затравленно на сына, ищет ответ, глаза бегают.

Роза (жалко). Я два раза застревала в лифте.

Мальчик хохочет.

Мальчик. В лифте! Ха!

Роза (с пафосом). Свет полностью гас! Кнопка вызова не работала!

Мальчик смеется, и в результате Роза тоже слабо улыбается.

Роза (примирительно). Ладно, ладно… Вам всё смешно. Но это пока. Со временем вы поймете…

Чайник закипает.

Мальчик. Да это ты должна понять! Понимаешь: нету ничего этого, нету! Никто не стреляет на улицах, никто нас не захватывает, пришли новые времена, новое правительство! Власти всё для нас, а ты! Они вон тебе пенсию дают, и на меня, и на тебя! Ты комнату заняла эту, рукомойник сюда провела, без разрешения СЭС. (срываясь на слёзы в голосе) Тебе ж всё сделали, а ты! Ездить можно, по путёвкам, везде, в какую хочешь страну! Интернет можно, по телику сто каналов! Я вон в олимпиаде участвовал, и теперь мне к ЕГЭ зачтут! Или хотя бы к ГИА – у меня балл будет дополнительный! Ну что ты плачешь? Мама! Ну, всё ж хорошо?! (неуверенно, тихо) Мам?

Мать стоит, отвернувшись к окну, плечи едва заметно вздрагивают.

Чайник закипел и выключился.

Внезапно раздается сильный хлопок, свет полностью гаснет. Роза падает как подкошенная.

Темно. За сценой слышны голоса Эдуарда и Константина.

Эдуард. Чёрт! Опять пробки!

Константин. Да бляха опять эта стерва со своим чайником, я её порву на!

Эдуард. Эй, тётя!

Слышно, как грубо барабанят в дверь.

Мальчик. Эдик, моей маме плохо!

Константин. Ты, бляха, маме-то объясни, что такое противозаконные деяния-то ёба! А то мы ей объясним с Эдиком! Что такое чайник в комнате, и рукомойник! А ещё лучше кто надо придут и укажут, и комната ваша тю-тю.

Эдуард (Константину). Тих-тих, погодь.

Удаляющийся топот.

Константин. Понаставят себе чайников в комнате, тараканов разводить… Вай фай проведут себе нах, соседям сиди потом без света! Чего ты им потакаешь, Эд? Кто бляха хозяин ёба тут?!

Эдуард. Я заманался, пускай в темноте сидит.

Константин. Я блин сто метров не доехал, прикинь? Щас бы в полуфинале был! Теперь заново…

Темно. Мальчик выходит в подъезд с огоньком зажигалки в ладони.

Вправляет пробки. Из комнаты слышен голос матери:

Роза. Горит!

Свет загорается и на лестничной клетке. Совсем рядом с мальчиком оказывается Эдуард. Мальчик открывает рот от неожиданности.

Эдуард. Тих-тих.

Мальчик. Ой.

Эдуард. Тебя как звать-то? Извиняюсь, запутался, то ты Димон, то Серый…

Мальчик (подумав). Я Толик. А что?

Эдуард. Слушай, я всё понимаю… Но мать у тебя реально того.

Мальчик делает движение уйти, Эдуард притягивает его за руку. Секунду они стоят близко друг к другу.

Эдуард. Да не ссы. Курить есть?

Мальчик мотает головой отрицательно.

Эдуард достает сигареты. Мальчик протягивает свою зажигалку. Лампа в подъезде начинает слабо мигать, тускнеет, высвечивает свой рваный ритм, как шифрованное послание.

Мальчик неумело затягивается, задерживает дыхание.

Эдуард. Не, ну правда, сильно она тебя?

Мальчик. Не, она нормальная, просто достает, как все предки.

Эдуард (косится на мальчика). Ну не скажи. Не у всех такие предки, знаешь ли… Нам же слышно через стенку.

Мальчик (упавшим голосом). Что?

Эдуард. Всё. Нам всё, Толик, слышно.

Мальчик щурит глаза вдаль, чтобы не смотреть на соседа.

Эдуард. Да ладно. Толян, слышь. Ты главное, это. Как-то абстрагируйся, лады? Я ж знаю, у меня у самого мать больная… На голову.

Мальчик резко поворачивается к нему, заинтересованно смотрит.

Эдуард. Ага. Особенно как начнет трястись, особенно, что касаемо армии. Блииин! Тут она просто с ума меня сводит! Мне бляха ещё 12 лет было, она уже копать начала: типа карточку смари в регистратуру не сдавай, там страницы выдернут, карточку потеряют, а у тебя плоскостопие, близорукие, ещё какая-то недостаточность, хрен докажешь потом! Короче, слышь, короче (кулаком толкает слегка в плечо мальчика) – потом её знакомая терапевт мне белые пятна на голове нашла…

Эдуард смеется. Мальчик смотрит, не понимая.

Эдуард. Пятна непонятного происхождения. Так и живу. Загадка для науки, блин!

Мальчик. Понятно…

Бычок в пальцах мальчика истлел, он растерянно смотрит на него. Эдуард забирает его окурок, и достает из угла банку из-под растворимого кофе, выбрасывает бычки туда.

Мальчик. Спасибо.

Мальчик поворачивается уходить.

Эдуард (догоняет на лестнице). Слышь, Толь, ты главное, это… Она, если бузить начнёт… (понизив голос) На вот, короче, держи…

Эдуард протягивает ему бумажку. Мальчик машинально прячет её в карман.

Эдуард. Тут номер, горячая линия, слышь, всегда трубку берут, ну. За права ребёнка типа, ну и всё такое. А то ж так нельзя, сам понимаешь… (переходит на жаркий шёпот) Она ж социально опасна, ну! Мало ли чего ей в голову взбредёт… Я таких насмотрелся… Год от армии косячил, психов знаю!

Мальчик кивает головой, достает бумажку, смотрит на номер, задумчиво комкает бумажку в кулаке. И снова прячет в карман.

Комната Розы и сына. Мальчик и социальный работник Людмила Валентиновна за пустым столом. Людмила Валентиновна оглядывает помещение, скудную обстановку, рукомойник, чайник в комнате. Она тяжело вздыхает и укоризненно качает начёсом на голове. Затем разворачивает тетрадь и щёлкает автоматической ручкой.

Мальчик поднимает глаза по щелчку.

Людмила Валентиновна (ласково). Димочка, ты сказал, мама не била тебя. А соседи утверждают, что часто слышали шум в вашей комнате, что ты падал и при падении сильно повредил руку.

Мальчик хмуро смотрит, поднимает вверх руку с грязным пластырем.

Людмила Валентиновна строчит в свою тетрадь.

Мальчик (волнуясь, пытается заглянуть в тетрадь). Что?

Людмила Валентиновна. Ничего, это так положено. Не пугайся.

Мальчик. А куда вы… её?

Людмила Валентиновна. Просто проверят маму твою, не волнуйся. Ты же сам обратился.

Мальчик (опускает голову). Сам.

Людмила Валентиновна. Дима. Скажи, вот после последнего случая с мамой ты говоришь, ты принимал таблетки. А ты знаешь, что это за таблетки?

Мальчик. Нет.

Людмила Валентиновна. Твой сосед утверждает, что видел тебя под нехорошим действием этого запрещенного препарата, и что это таблетки твоей мамы, которая намеренно тебя…

Мальчик. Вранье! Мне их сосед дал, Константин! После этого… Он сказал, они успокаивают и ничего страшного, мол…

Людмила Валентиновна. Успокойся, Дима. Всё поправимо.

Снова строчит в свою тетрадь так, что начёс на голове покачивается. Мальчик волнуется.

Людмила Валентиновна. Дима. Вот мы говорили про твоих соседей.

Мальчик. Да.

Людмила Валентиновна. Они что, живут вместе в той комнате?

Мальчик. Ну да.

Людмила Валентиновна. То есть вдвоем?

Мальчик. Кажется…

Людмила Валентиновна. Кажется? То есть у них кто-то ещё бывает или остается жить? Например, девушки? У них у кого-нибудь есть девушка?

Мальчик. Я лично не видел. Но они всё время вдвоем живут, да.

Людмила Валентиновна. А какие отношения связывают тебя с одним из них? Ну, к примеру, с Эдуардом?

Мальчик. Ну. Он это…

Людмила Валентиновна подается вперед и вонзает взгляд в мальчика.

Людмила Валентиновна. Не стесняйся! Скажи, как есть! Он – что?

Мальчик краснеет.

Людмила Валентиновна. О, Боже… Он трогал тебя?! Трогал тебя там?! Дима!

Мальчик. Ээ, ээй! Вы чего? Вы что такое хотите сказать? Вы совсем что ли тум-тум (стучит себе пальцем по лбу). За словами последите! Слово не воробей, сами знаете… Словом можно убить человека! И вообще – где моя мама?

Людмила Валентиновна нервно поправляет начёс. Наживка сорвалась. Она раздосадовано ставит прочерк в тетради.

Людмила Валентиновна. Дима. Скажи, мама часто уходила из дома, оставляя тебя одного?

Мальчик. Нет, что вы, она вообще никогда не уходила.

Людмила Валентиновна. Может быть, она приводила в дом кого-либо из неприятных тебе…

Мальчик (хмуро). У нас никто не бывал. Мама не открывала дверь никому. Вообще. Она держала оборону. И вам она ведь тоже не открыла.

Людмила Валентиновна (потирая бок). Да уж… хм-гм… Это я помню.

Мальчик. А за ловушку она ведь извинилась. За эту сетку…

Людмила Валентиновна. Это ничего. Самое главное, что ты открыл. Так ведь?

Мальчик (упавшим голосом, опуская голову). Так…

К ним за стол вдруг подсаживается неслышно вошедшая Роза. Мальчик смотрит на мать. Людмила Валентиновна придвигает к нему тетрадь.

Людмила Валентиновна. Вот здесь. Подпись, как умеешь. Это формальность.

Роза незаметно от неё подает тайный знак сыну, отрицательно качая головой, полуприкрыв глаза.

Людмила Валентиновна оборачивается, но никого не видит. Настойчиво двигает тетрадку к мальчику.

Мальчик ставит свою подпись. Роза скорбно, горько усмехается, качает головой и уходит, сгорбившись, не посмотрев на мальчика.

Мальчик (вскакивает). Мама!

Людмила Валентиновна (хватает его за руку). Успокойся, Дима. Всё поправимо.

Людмила Валентиновна захлопывает свою тетрадь и встает.

Людмила Валентиновна. Пойдем.

Мальчик. Куда?

Людмила Валентиновна (устало). Пойми, ты сам обратился. Дима. Куда скажут, Дима. Я всего лишь социальный работник. Я работаю за копейки. Ненормированный рабочий день, а дёргают каждые полчаса. Пойми, Дима. У меня ещё таких, как ты, вагон. И… Ты ведь сам к нам обратился!

Мальчик втягивает голову в плечи. Людмила Валентиновна подходит, берёт за руку и уводит его, сжав запястье, как наручником.

Действие третье

ТОКСИКОЛОГИЯ

Отделение токсикологии в детской больнице. В больнице лежат дети до 18, а также мамочки с младенцами.

Туалет. В туалете у зарешеченного окна, за которым темнота, под знаком с перечеркнутой сигаретой возле большого мусорного бачка курят четыре девочки, одна очень крупная, с формами (Кристина), две средних (Яна и Света) и одна субтильная (Мелкая). Всем лет по 15, но выглядят не по-детски. Крупные и средние с формами. Мелкая же имеет потрепанный и даже стареющий вид. Со стороны все больше напоминают не девочек, а прожженных тёток в плюшевых пижамах с нелепыми ушками на капюшонах. Курят и к тому же обильно перемазаны косметикой.

В туалет заглядывает молодая толстуха, Катя (около 30).

Она в спортивном розовом костюме, альбинос с выпуклыми глазами, обрамленными белыми короткими ресницами. Делает инстинктивное движение захлопнуть дверь, увидев кого-то в туалете, но всё-таки открывает её и, ступая на всю ступню, направляется к мусорному бачку. В вытянутой руке она несёт использованный памперс своего ребенка. Другой рукой она демонстративно машет у себя перед носом, разгоняя дым.

Катя. Накурили-то, накурили-то. Кто разрешал тут?!

Пауза. Девочки молчат и курят.

Катя.Я не поняла, чо?!

Кристина. Чо – чо?!

Яна. Уй через капчо!

Яна заливисто смеется, остальные поддерживают.

Катя (выпучив глаза). Ты чо куришь тут, коза?! Ты!

Кристина (оскорбленно).Оу-оу, полегче.А мы на ты?

Катя. Ты мне не хами, мала ещё! Ты чо тут куришь?!

Кристина (вспыхнув).А я не курю (выдыхает дым в лицо Кате).

Катя столбенеет, тупо смотрит несколько секунд, как девочки курят. Затем с силой машет у себя перед лицом рукой с памперсом и проходит «сквозь» девочек. Открывает крышку бачка и выбрасывает памперс. С шумом захлопывает бачок с мусором.

Девочки (хором, вразнобой). Ффууу, мляяяяя! (машут руками у себя перед носами).

Катя выпучивает на них глаза, быстро проходит обратно к двери и скрывается за ней. По коридору за дверью слышны её тяжелые шаги.

Кристина (быстро, без пауз). В пинду мля, нах, заеало ёпт сколько можно…

Света (тянет). Ой, молчиии! Мляяя, чо за нах? Мы чо, в тюрьме?

Яна и Мелкая сплёвывают.

Мелкая (соглашаясь). Но.

Яна. Ваще, блин, тема.

Дверь распахивается, в неё просовывает голову, а потом резко влетает пожилая, но бодрая нянька в белом халате и очках с толстыми стеклами – ВерИванна.

ВерИванна (вытаращив глаза). Опять?! Вам сколько говорить?!

Мелкая делает быстрое движение потушить окурок и сбежать, но следит глазами за явным лидером Кристиной и решает подождать, нервно затягивается невзатяг и снова сплёвывает. Остальные стоят, как примороженные Кристиной.

Кристина. Чо?

Яна. Блииин…

Кристина. Не, а чо, я не поняла, нах?

ВерИванна. Слышь, ты, девочка! Харэ, а?!

Нянька подскакивает к девочкам и предпринимает хаотичную попытку вырвать у них сигареты. Наскакивает на Кристину. Но Кристина выше на голову пожилой няньки и нагло водит сигаретой над её головой, выпятив свой внушительный бюст. Нянька унизительно подпрыгивает.

Кристина. Чо такое ёпт? (девочкам) Я уею, мля.

Девчонки в поддержку Кристины тоже поднимают свои сигареты вверх и водят ими у себя над головами.

Яна, Света, Мелкая (хором тянут, неровными дрожащими голосами). Энд аа-аааай вил олвэйз лаав юуу-юууюю!

ВерИванна, наконец, понимает, что над ней издеваются, и прекращает прыгать. Она поправляет очки и одежду на себе.

ВерИванна. Чо! Не понимаешь, чо? Мат твой по этажу до ординаторской слышно!

Кристина. Ничо не знаю – я не матерюсь.

ВерИванна. Чооо? Да уши вянут уже у всех, я всё врачу твоему скажу, вот он тогда тебя сроду не выпишет!

Кристина. Я мля нах сказала – я не матерюсь. Сука бля. Твоё слово?!

Нянька застывает с вытаращенными глазами и не находит, что ответить.

ВерИванна. Да ты куришь! Нельзя же! Ожог же! Слизистой ожог! Что ты?!

Кристина. А я не курю.

Кристина смачно затягивается и выдувает струю дыма в лицо няньке.

ВерИванна (машет вокруг себя короткими руками). Как?! Как это?! Вот же ж!

Кристина (пожимает плечами). Не знаю ничо. Не курю я!

ВерИванна. Я… Я матери твоей сама скажу! Вот посмотрим! Завтра ж. Дождусь часа посещения, специально со смены не уйду! Дождусь мать твою, чтоб в глаза её бесстыжие посмотреть, кого она воспитала!

Девочки дымят.

ВерИванна, похватав дымный воздух ртом и не найдя слов, стремительно выбегает из помещения туалета.

Мелкая выдыхает и выводит сигарету из-за спины, нервно, коротко затягивается.

Света. Эта нянька блиииин…

Кристина равнодушно пожимает плечами.

Яна. Кристина красава.

В коридоре снова слышатся торопливые шаги.

Кристина поднимает вверх сигарету и таращит глаза. Девочки понимают знак – тушат окурки и распихивают их по карманам своих детских пижам. Гуськом, на цыпочках, идут на выход. Мелкая сплёвывает на ходу.

Кристина давит бычок о стену, лихо малюет им на стене угольно-чёрный подмигивающий смайлик и – замыкает шествие.

В помещение туалета врывается нянька, за ней – заведующая отделением, неприятная высокая старуха с пятном во всю щёку, Лидия Георгиевна (60 лет), и старшая дежурная медсестра, Галина.

Галина. Ну, вы видите, ЛидГеоргиевна? Никого! (стремительно распахивает форточку в туалете) За ними ведь не успеешь! Я уж и так смотрю, и эдак! Но не выгонять же из туалета! А вдруг им надо? Я имею в виду, естественные надобности. Тоже ж люди…

Заведующая отделением ничего не говорит, только нюхает воздух, как борзая.

Лидия Георгиевна. Да?! А ожог слизистой на все их промывания не надо?! Не подумала?! Я одна должна подумать?! А повторная интоксикация на все их колёса?! Вот что, голубушки, ещё раз прибежите с жалобами, будете жаловаться на себя! А то ишь!

Заведующая на сухих и прямых, как палки, ногах из-под белого халата, выходит.

Нянька ВерИванна съеживается под взглядом вмиг осмелевшей Галины.

Галина. Я те-бя су-ка сгно-ю. В мои смены больше мне чтоб не попадалась!

ВерИванна. Я и сама, сама прошусь в другие смены, но ты ж видишь, Галь. Что с ней сделаешь? Такая фря! Я-то ей вообще не человек. Тебя-то она – воспринимает! А я кто? Низшее звено!

Говоря это, нянька дрожащими от гнева руками, достает из кармана халата пачку сигарет, протягивает Галине. Та, щурясь, машинально вытягивает одну. Обе закуривают и выпускают вверх по струе дыма, задумавшись каждая о своей нелегкой доле.

10.

Палата мальчиков. В углу раковина с капающим краном и крючки с полотенцами. В стене – большое окно, светящееся из больничного коридора.

Мальчик лежит на койке, свернувшись калачиком, и нажимает подсвечивающиеся кнопки на телефоне. Каждый раз при наборе номера раздается характерная трель «абонент вне доступа».

Дверь палаты открывается. Мальчик прячет телефон под подушку. Те же медсестра Галина и нянька ВерИванна ввозят каталку, сбрасывают с неё на соседнюю койку подростка того же возраста, что мальчик. Уходят, плотно притворив дверь.

Подросток (Витя, 15 лет) на соседней койке мирно спит, сопя забитым носом.

Вдруг он резко поднимается, как зомби, и, не мигая, смотрит на мальчика пустыми глазами.

Мальчик. Привет.

Витя. Здоров. Я чо уже? Ну… То самое?

Мальчик. Эм, наверное. Мы все тут «то самое». У тебя что?

Витя (громким шёпотом). А у тебя? (хлопает себя по пижаме) А что, тут тоже есть? У меня, кажись, на входе всё отобрали…

Мальчик. А ты почему тут?

Витя. Я хз, передоз, наверн.

Пауза.

Витя. Блин, я-то сам ничего, мне даже, знаешь, как-то по фиг. Но похороны это жесть. Мать, наверн, выть будет, шо пипец. Чую, припозорит меня, перед корешами конкретно! В могилу сигать будет, я её знаю. Ох, лучше б мне в армии сгинуть, в горячей точке, как она всю жизнь тряслась. Гроб запаянный, все дела. Так бы ей хоть пенсию может на меня оформили! А так ничо. Падла я. Ыыы… (нехотя подвывает) Тут как с этим ваще? Сразу в котёл? Или дадут время, чисто чтоб соплю на кулак намотать? Типа я чистосердечно осознал, все дела… Я-то ладно! (слезливо) А то, что у меня ханочка одна останется, это как? Всем пофиг?

Мальчик. Ну… Ты же сам сюда обратился. Понимаешь?

Витя низко склоняет голову.

Витя. Да, я понимаю… А ты-то как с копыт слетел?

Мальчик. Да не, ты не понял, я не из этих. Не увлекаюсь, то есть. Я спортом занимаюсь. В олимпийские чемпионы готовлюсь, по типу.

Витя. Не понял.

Мальчик. Живой я пока. Не по этому вопросу тут.

Витя. А тогда как? Ты ангел, что ли?

Мальчик. Хм. Может, и ангел.

Витя (мрачно). Хана мне. Не увижу мать больше.

Мальчик. Есть часы посещений, увидишь.

Витя вдруг широко разевает рот и корчится в немых рыданиях. Бьет себя по башке кулаками и таскает за вихры.

Мальчик. Ты чего это?

Витя падает с койки и на коленях ползёт к мальчику.

Витя. Я, правда, завяжу, я, правда, больше не буду. Мне ничего не надо, слышишь? Мне и таблеток не надо, и всего остального больше не надо, честное слово! Сделай так, чтобы я обратно ожил! Слушай… Ты можешь к матери моей, к маме, то есть, полететь? А? Она ж одна у меня, ей-то что делать? И я один у неё, поздний ребёнок, неудавшийся аборт! Она ж и так всю жизнь на меня положила! Она ж без выходных на меня корячится, зря, что ли?! Отец, падла, свалил сразу, я его не видал, сам рос, без алиментов его сраных, уклонщик хренов! А ей ведь ни один мужик не нужен был, она меня растила! Чем ей теперь-то заниматься? Ыыыы… Я чем хочешь, клянусь, я больше не буду! Только скажи тут своим, чтоб меня обратно отпустили! Только отпустите меня обратно к маме!

Мальчик смотрит широко раскрытыми глазами на соседа по палате. Пытается поднять его, но тот обхватывает его колени своими лапищами и трясется.

Мальчик гладит его по лицу, стирая слёзы.

Мальчик. К маме хочешь? Хорошо. Я обещаю. Я попробую.

Витя вдруг широко осеняет себя крестом и снова падает навзничь на кровати мальчика. Его трясет, мальчик укрывает его одеялом и ложится рядом.

Так они и засыпают в обнимку.

Несколько подростков в пижамах, в том числе и девочки (Кристина, Яна, Света, Мелкая) заглядывают в окно палаты и гнусно хихикают, толкают друг друга, чтоб заглянуть в окно, смеются.

11.

Холл в отделении токсикологии. За сводчатым полукруглым окном смеркается. На диване и креслах – группа подростков, среди которых известные нам девочки, и два мальчика – Витя и Макар. Они режутся в карты, явно машинально, уже заранее зная ход каждого и исход игры.

Макар явный лидер в этой компании. Девочки работают именно на его внимание.

Кристина. Макар! Расскажи, как тебя к заведующей вызывали.

Макар. Чо рассказывать? Вызвала к себе старуха, грит, встал вопрос.

Мелкая. Ну? А ты?

Макар. А я чо? Я и говорю, мало ли что у кого встало. У меня, можт, у самого так встало!

Девчонки смеются. Витя громко ржёт.

Макар. Она ж не может меня выгнать. По закону. Меня лечить надо.

Витя. Меня б кто выгнал отсюдова, я б спасибо сказал.

Кристина. Да ну? А мы думали, тебе тут нравится. Ты себе тут дружка завёл!

Девочки смеются.

Макар громко ржёт.

Макар. Кристина красава!

Света. Но. Для ночных обнимашек.

Витя. Чего-о?! Дуры вы! Он сам ко мне полез. Я ж не знал, что он такой, ненормальный. Я ж под кайфом был, меня глючило не по-детски, а он чего полез, откуда я знаю…

Макар. Так он, значит, из этих. Всё ясно с ним! То-то я смарю, малахольный он больно.

Яна. Тише, вон он, из процедурной выходит.

Витя (Мальчику). Э, как там тебя? Ангел, короче!

Кристина. Т-ш! Не зови его.

Света. Ага. Щас придёт, всех парней у нас отобьет.

Макар (с деланным испугом). Чур меня, чур меня, ну на фиг!

Мальчик, издалека махнул им рукой и остановился на хорошо обозреваемом месте – в спортивном уголке.

Он потирает руки и повисает на турнике.

На простых снарядах «шведской стенки», на турнике, кольцах, канате он выделывает настоящие акробатические номера. Он сильный и ловкий.

Закрыв глаза, он слышит барабанную дробь и застывает на одной руке, держа тело прямо и упруго над турником.

Макар (зевнув). Слышьте, у кого-нибудь есть?

Все понимают сигнал лидера и отворачиваются от Мальчика.

Кристина. У меня нычка. Но эта нянька сегодня блииин! Шмонает не по-детски, короче. Мы, как её смена, так ваще уходим из отделения. Вчера ночью на лестницу ходили, такой прикол был.

Девочки смеются.

Света. Но. Прикинь, старый доктор с молодым, с этим Гришей…

Яна. Ага, ваще блин…

Мелкая. Это блин такая кора была!

Кристина. Да погодите! Блин, кто так делает, козы вы, девки, нах. Я млина начала уже рассказывать. Вот короче. Прикинь, оба укуренные вусмерть или ширнутые.

Яна со Светой (вместе, вразнобой) Да ширнулись они, сто пудов. По походке видно, у них тут препаратов хоть жопой ешь! Вот куда все капельницы идут, а мы тут ломки косяками снимаем!

Витя. Как так? Непорядок! Им чо, значит, можно, а нам чо, значит, не положено?! Больница для детей!

Кристина склоняется всеми своими формами к субтильному Витьку и зажимает ему рот ладонью.

Кристина. Помолчи, Витенька! (Макару) Да. И вот короче. Старый упал на лестнице, а Гриня наш на себе его тащит. И такой, прикинь, увидал нас, мы стоим, сигареты в рукава, блин, дымимся, нах! А он нам такой: «Девочки, будьте любезны, нам третий этаж». «Нажмите», типа, такой! Мы – выпали!

Макар поощрительно ржет. Витя хлопает себя по коленке ладонью и сползает от хохота на пол.

Макар (про Мальчика). Слышь, он тут долго выёживаться собрался?!

Мелкая. Но.

Макар. Во дает, а? Смари, мышцой играет. Напрягается чо-та. Витёк, для тебя старается? Клеит тебя, смари…

Девчонки ржут.

Витя сплёвывает в кадку с фикусом.

Витя (Мальчику). Эй, ты, Ангел! (свистит).

Мальчик открывает глаза и смотрит в сторону подростков.

Витя. Слезай, давай, не мельтеши! В глазах рябит (остальным) Прикиньте, этот лох собирается стать олимпийским чемпионом!

Все громко ржут.

Кристина. Чемпионом в области интоксикации? Обдолбанный чемпион!

Света. Круто: даже допинга не надо!

Мелкая. Жееесть.

Яна. Представляю спринт – чемпион бежал зигзагом!

Мальчик с турника смотрит не на них, а куда-то за них. Все оборачиваются и видят прекрасную незнакомку – Олю (30 лет).

Оля аплодирует Мальчику.

Мальчик радостно машет ей рукой и снова прыгает на турник, начинает делать сальто.

Макар (Оле). Девушка, а вы присаживайтесь! Вот тут местечко есть, рядом со мной.

Кристина впивается длинными ногтями в руку Макара.

Макар. Ай!

Оля, фыркнув, удаляется.

Макар кладет руку на колено Кристины. Кристина млеет.

Макар. Ну, чо, куда?

Света прыскает.

Света. Ты имеешь в виду, в женский или в мужской?

Кристина. В женском нас уже ловили, ну его на фиг.

Мальчик спрыгивает на пол, выйдя из тройного сальто, и ищет глазами Олю. Но её уже нет.

12.

Мужской туалет.

В туалете стоит у окна и грустно курит красивая девушка, светлый образ – Оля (она не накрашена, волосы собраны в хвостик, выглядит едва ли не младше «девочек»).

Входит Мальчик и столбенеет, увидев девушку. Она улыбается ему.

Оля. Вот… В женском туалете гоняют сильнее, пришлось сюда. Что? Сигарету? (протягивает пачку тонких сигарет Мальчику).

Мальчик берёт сигарету, затягивается во второй раз в жизни.

Оля. Тебя как зовут?

Мальчик (уклончиво). По-разному.

Оля. Да? Ну ничего, так даже интересней. Меня всегда все зовут одинаково – Оля.

Мальчик. Очень приятно. Ты из какой палаты?

Оля. Пятнадцатая, возле процедурной.

Мальчик. Там же дети.

Оля. Правильно. Дети с мамами. Я с ребенком. С Тотиком. Он нашёл мои таблетки и все съел.

Мальчик удивленно косится, но сразу отводит глаза.

Оля. Я дура, я дура, ах, я дура!

Оля прислоняет лоб к холодному темному окну, вздыхает.

Оля. Нас только вчера из реанимации перевели. Состояние стабильно-среднее. Ремиссия неполная.

Мальчик (кладет ей руку на плечо). Всё будет хорошо.

Оля. Да? Спасибо тебе. А то я уже вся извелась, а слезами ведь ему не поможешь.

Дверь распахивается, влетает компания подростков из предыдущей сцены.

Пауза. Немая сцена. Все стоят и смотрят на Мальчика, его рука на плече Оли.

Мелкая. Ни фига себе…

Оля отстраняется от Мальчика.

Макар. А наш-то ангел не такой уж ангел!

Кристина. И не такой уж голубой.

Витя. Клянусь, он сам полез…

Оля гасит окурок и собирается уйти.

Макар. Девушка, а куда вы так спешите? Все процедуры уже закончились (преграждает путь Оле). Красавица, присоединяйся к нам! Позвольте вас пригласить на пару тяжек.

Кристина толкает Макара под бок.

Кристина (шипит). Слышь, ты, я на всех делить не буду!

Оля (отталкивает Макара). Дай пройти.

Уходит из туалета, бросив взгляд на Мальчика.

Мальчик спешит за ней, но Макар и Витя встают прямо перед ним.

Макар. Ты чо, чемпион, тоже торопишься? Твоя тёлка?

Мальчик. Отвали.

Витя. А чего так грубо? Ангелы так не разговаривают.

Мальчик. Сам ты ангел, блин, Витёк.

Макар уже раскурил и передает Кристине.

Кристина. Эй, чемпион! Давай дунем!

Витя. Падший ангел.

Косяк гуляет по кругу, доходит до Мальчика.

Мелкая. Ну? Чего испугался? Это ж просто трава, ёба…

Мальчик. Да я знаю… знаю…

Он глубоко затягивается и сразу меняется в лице, расплывается в глупой улыбке. Макар обнимает его за плечо.

Все садятся в кружок и курят, обволакиваясь густым дымом.

Вскоре из белых клубов дыма слышатся смех и хрюканье. Неразборчивый мат и голос Мелкой: «Жееесть!»

В клубах дыма бродит Роза с печальными глазами, не находя сына.

Снова неразборчивый мат, сплёвывание, смех.

Мальчик. Витёк, а хочешь, я тоже всем расскажу, чем ты ночью под одеялом занимаешься?

Витька. Ты офегел? Чо я?!

Макар. Ну-ка, ну-ка, интересно!

Витька. Заткнись, чемпион!

Мальчик. А что такое?

Кристина. Да лан, колись уже, не тяни кота за яйца.

Мальчик. Он у нас талантище – стихи пишет.

Мелкая. Фигасе…

Макар. Витёк! Читай!

Витя. Пошли в жопу.

Мальчик. Тогда я сам прочитаю, я с одного раза запомнил, когда ты их ночью под одеялом проговаривал…

Витя. Иди ты, ангел называется!

Мальчик читает старательно, с выражением.

Роза, возвышающаяся над клубами дыма, трагическим изваянием, застыла и только кивает головой, соглашаясь с каждой строчкой стихотворения.

Мальчик. Все отравлены жизнью и смертью,/ Нарушая больничный режим,/ Между тою и этою твердью,/ Все мы в общих палатах лежим./ Позывными идёт по палатам/ И казённым уходит письмом:/ Я рождён в девяносто девятом,/ Я рождён в девяносто восьмом…/ Через год или два мы солдаты,/ Если мазы не будет другой,/ И тогда-то, тогда-то, тогда-то/ Рядом с первой конечная дата/ Будет вбита железной рукой./ Становись, отзывайся, ребята,/ Всех запишут особым письмом. /Кто рожден в девяносто девятом?/ Кто рожден в девяносто восьмом?

Пауза. Ребят не видно в клубах дыма. Роза стоит, вперив взгляд горящих угольных глаз в белый дым, погрузившись в свои мысли.

Кристина. Йохууу!

Макар. Витёс-красава!

Мелкая. Сам написал? Ты даешь!

Витя (смущенно). Та не, списал у одного парнишки…

Яна. Витьку – последнюю тяжку, держи, автор! Пока няньки не видать.

Света. Но. Или медсестры. Сёдня их нюх подвёл, по ходу.

Макар. Сами обдолбались, заодно с врачами.

Витя ржёт.

Витя. Ширнулись за компанию!

Кристина. Интересно, чем они ширяются?

Мальчик. Дураки вы, у них же целый шкаф стоит с препаратами! Прямо возле процедурной. Удобно.

Все. Точно! Как мы сразу не додумались!

Мелкая. Но… Он же закрыт? Там код? Да?

Яна. Ха. Тебе-то что, Мелкая?

Макар. Херня вопрос! Мы ведь имеем дело с будущим чемпионом мира. Да не простым, а олимпийским!

Мальчик. Можно попробовать.

Витя. Ура! Ребята, он не голубой! И не ангел! Он наш!

Все шумно выбегают из туалета.

Роза. Сынок! Постой!

Мальчик застывает на пороге, как вкопанный. Оборачивается.

Роза. Сынок, нельзя!

Мальчик делает к ней шаг.

Мальчик. Мама!

Макар. Эй, Серый! Где ты там?!

Мальчик сглатывает, и так и не ответив матери, выбегает на зов.

Роза стоит у захлопнувшейся двери в клубах дыма.

Из коридора слышится страшный грохот.

13.

Воет сигнализация. Шкаф с медикаментами повален набок, на нём и вокруг него прыгают, беснуются подростки. Таблетки скачут, как горох по полу, дети достают пузырьки, запрокинув головы, булькают, пьют.

Вбегают нянька и медсестра.

ВерИванна. Что такое?! А?! Галя, посмотри, что они наделали!

Галина. Вот твари! А ну! По палатам!

Сигнализация воет, но никто не приходит на зов. За окнами ночь.

Галина. По палатам, я сказала!

Нянька так же комично прыгает вокруг каждого, силясь отобрать медикаменты у зарвавшихся пациентов. Слышен дружный смех. Ребята начинают играть в «собачку».

Макар. А-ап! Витька, лови!

Витя. Девчонки, не расслабляемся! Счёт: два-ноль!

Пузырьки и упаковки летают над коротышкой-няней.

ВерИванна (пыхтя). Галя, нужно охрану, охранников снизу позвать!

К Галине подскакивает Кристина и скручивает ей руки за спиной. Галина отбивается ногами.

Галина. От суки! Твари малолетние!

Макар. Эй, чемпион! Иди, покажи себя в прыжках в высоту! Играем-играем!

ВерИванна. Мужчины! Мужчины!

Макар. Мужчину тебе? Ха-ха! Чего захотела! А тебе не поздновато?

Галина тем временем вырвалась и бежит к телефону.

Кристина. Витька, держи её!

Витька с готовностью хватает медсестру сзади за грудь, та успевает двинуть ему по лицу свободной рукой.

Вся компания дружно ржёт, Макар прыгает на ВерИванну, повалив её на пол.

Макар. Вот те мужчина! Ты ж хотела!

Нянька судорожно подбирает с пола очки, напяливает на нос. В очках не хватает одного стекла. Нянька снова выглядит комично, шаря пухлой ладошкой по полу в поисках стёклышка.

Макар подходит к двери палаты с цифрой 15 и колотит в дверь.

Макар. Подъем! Пора на процедуры! Сегодня попу будете показывать мне! У меня есть такой большой укольчик!

Девчонки падают на пол от смеха.

Макар разбегается и выбивает дверь ногой, выволакивает упирающуюся Олю. Из палаты слышен детский плач.

Оля. Отпусти, гад! Ты чего?!

Мальчик бросается к ним и отталкивает Макара.

Мальчик. Отстань от неё! Оля!

Макар (поднимаясь с пола). А это чо, это твоя тёлка типа?

Мальчик. Её не трогать, я сказал!

Макар. Это как я скажу, понял?!

Оля. Так. Мальчики, прекратите! Тебя Макар зовут, да? Так. Я не его тёлка, я тут лежу с ребенком.

Макар. А мне-то что? Хоть с котёнком! (крепко обнимает Олю)

Из палаты №15 выбегает Катя, толстуха-альбинос.

Катя. Слышь, ты, козёл, ты хлебало свое завали, мы тут с детьми вообще-то, мы курс лечения проходим, мы тебя засудим! (тычет ему в нос мобильным телефоном) Я щас мужу своему наберу, от тебя одни штаны останутся! (жмёт на кнопки)

Витя (держит Олю). Давай-давай! Звони мужику, а то что-то тут одни бабы!

Катя. Это детская больница, ты, кретин!

Витя (оскорбленно). А мы что не дети, что ли?!

Оля. Подожди, Кать, ты видишь, они не воспринимают… Мальчики!

Макар. Девочки!

Хватает Олю в охапку и тащит её в палату №15. Оля визжит и кусается. Маленькие дети плачут в палате. Мальчик бросается за Макаром и Олей, вбегает в палату №15.

Катя (зажав одно ухо, кричит в телефон) Что ты мне говоришь, ты у мамы? Какая хер разница у мамы ты, бляха, не у мамы! Я говорю, нас тут убивают! Мы в заложниках блин, понимаешь! А кому мне звонить, ёпт?! Ты мужик или где?!

ВерИванна. Галька, надо в полицию!

Галина. Да пошла ты на хер, ВерИванна! Вечно в твою смену такая херня. Тебе надо, ты и звони, потом заведующей сама будешь отчитываться.

Медсестра спокойно разворачивается в руках Витьки, обнимает его за шею, садится к нему на колени. Спокойно достает сигарету из кармана белого халата. Ошалевший Витька подносит к её сигарете зажигалку и, тупо уставившись ей в грудь, крепко держит Галину за талию потными ладонями.

Галина (заглянув ему в мутные глаза). Оо-ох, дети мои. Чего ж вы там такого обожрались в этом шкафчике?

Из палаты №15 Мальчик вывозит Макара на койке. Железная больничная койка на колесиках дребезжит и гремит на весь этаж. Катя успевает схватить со своей кровати подушку и прижать её к себе, как что-то ценное.

Макар спрыгивает на ходу и хватается за ручки стоящей в коридоре каталки.

Все расступаются, освободив место для драки, с любопытством встают вокруг. Оля захлопывает дверь в свою палату и прижимается к двери.

Идёт сражение койки и каталки, наконец, Макар поддевает сзади Мальчика, и тот оказывается верхом на каталке.

Макар разгоняет каталку и отпускает её по коридору прямо навстречу к сводчатому окну. Но Мальчик хватается за дверной проем сверху и подтягивается на руках. Каталка на полном ходу врезается в окно, слышится звук падающих стекол.

Мальчик. Забыл, что имеешь дело с олимпийским чемпионом?

Макар подлетает, хватает его за ноги и стаскивает вниз. Лупит ногами.

Макар. Что, сука? Круче, чем мы, да?! А я захочу, и ни фига не станешь ты олимпийским чемпионом, понял?! Теперь я тут за главного, ясно? Я решаю! Получи! Не будешь, не будешь ты олимпийским чемпионом, падла! Будешь, как все, колёса жрать, дурь хавать, потом в армию пойдешь, там тебя ещё подлечат, гнида! Но не будешь ты олимпийским чемпионом! Что? Чего ты там вякнул? А?

Макар наклоняется к Мальчику. Голос Мальчика звучит через бульканье и присвист от выбитого зуба.

Мальчик. Я буду. Буду. Ты не понял. Буду, даже так. Я стану параолимпийским чемпионом.

Он хрипит и теряет сознание. Все расползаются по своим палатам. Макара уводит, успокаивая, Кристина. С Мальчиком остается Оля.

Светает. Из-за стойки рецепции высовывается растрепанная голова няньки в очках с одним стеклом, показывается вся нянька с телефонной трубкой, судорожно зажатой в пухлой руке.

ВерИванна (дрожащим голосом). ЛидГеоргиевна… Простите, что я вас ночью беспокою… Да я… Да я ж как лучше хотела! Да, ЛидГеоргиевна… Извините, больше не повторится никогда…

Она стоит в самом эпицентре погрома, втянув голову в плечи и испуганно озираясь, аккуратно кладёт трубку на рычаг.

14.

Холл. Диван полукругом, несколько мягких кресел.

За столом сидит заведующая отделением детской токсикологии Лидия Георгиевна. Рядом с ней Галина.

Мальчик ровно сидит на табурете. У него заплыл глаз, чем-то жёлтым обработаны раны на голове и лице, перевязана кисть руки и опухла губа.

На диване, хмуро отвернувшись друг от друга, сидят Витя, Макар и две женщины средних лет – это мама Вити (Раиса, 45 лет) и мама Макара (Наташа, 35 лет). Они разные по темпераменту, социальному положению и возрасту. Раиса с виду простая, плохо одетая тётка. Мать Макара – загорелая, с пухлыми губами, «продвинутая». По виду матерей мы определяем социальную разницу мальчиков: Макар оказывается обеспеченным балованным сынком.

Раиса (искоса, Вите). Те дома лучче не появляться, я сказала! Я тя урою! Сама закопаю, никто не узнает.

Макар со своей матерью переглядываются и прыскают от смеха.

Лидия Георгиевна. Зачем же вы так? Надо ведь решать конфликт, искать какой-то я не знаю… компромисс (обращаясь ко всем) Итак. Вас вызвали в связи с известным инцидентом. Произошёл крайне неприятный и возмутительный инцидент! Держать здесь ваших детей мы, конечно, больше не можем. Хотя лечение (заглядывает в карточки) далеко не окончено, однако, больница имеет право отказать в оказании услуг пациенту, не соблюдающему правила…

Раиса (больно тычет сына в бок). Я те сказала, урою, сучёк!

Витя. Чо ты! (плаксиво) Я тут чуть не сдох, а ты!

Галина. Хэх! Ты засовывай в себя всякой дряни побольше! Может, скорее подохнешь!

Лидия Георгиевна. Галочка, ну разве так можно? Это не разговор.

Галина. Извините, ЛидГеоргиевна, вот чесслово накипело!

Раиса. Сидят! Охламоны! Все соки из нас пьют, все жилы на кулак наматывают! Перешагнут ведь через нас и пойдут, ежели им кто свистнет! С этой дрянью!

Мать Макара, Наташа, закатывает глаза.

Наташа. Так. Я чувствую, надолго эта бодяга. Давай, сынок, я тебя пока покормлю?

Макар радостно кивает головой.

Наташа, не обращая никакого внимания на заведующую и остальных, достает из своей дамской сумки набор Макавто и кормит сына чуть ли не с руки.

Наташа. Ешь-ешь, оголодал тут, бедняга. Чем пургу всякую слушать.

Раиса презрительно пожимает плечами и усмехается. Витька смотрит на них во все глаза. Галина кривит рот в брезгливой гримасе. Заведующая переводит взгляд на всех по очереди.

Наташа. Просто, сынок, есть ведь люди, которые выросли и забыли, что они тоже были детьми, да?

Макар кивает и согласно гундосит с набитым ртом.

Наташа. А все проблемы от этого, от непонимания, все конфликты… Убрать лук? (убирает лук из гамбургера и съедает сама, облизывая пальцы). От того, что некоторые родители просто не хотят двигаться дальше, развиваться вместе со своими детьми! Правильно, сынок?

Макар поспешно кивает, откусывает гамбургер.

Раиса. Давай-давай, пожуй ему ишо. А оно хамеет на глазах, вон встанет, перешагнет мамку и поминай, как звали! (замахивается на сына).

Лидия Георгиевна. Что касается вас: вы кроме прерванного лечения, по тем же причинам, должны будете уплатить штраф больнице за нанесенный ущерб.

Макар выпучивает глаза и перестает жевать.

Макар. Мам, это ваще чо за дела? Это не я. Это вот этот мальчик. Как там тебя?

Наташа. Спокойно, сынок. Разберёмся.

Макар, пожав плечами, возвращается к еде. Откусывая, он смотрит вглубь гамбургера.

Лидия Георгиевна. Ээ… (заглядывает в карточку) Сергей? Зачеркнуто, Анатолий, зачёркнуто, Дмитрий - ?! Ладно, а твои родители? Мать твоя почему не явилась?

Мальчик опускает голову и замыкается в себе.

Наташа. Всё понятно. Вот так вот. То есть вы поняли, да? Некоторым дела нет до того, что их детки вытворяют, а мы расхлебывай ошибки их воспитания!

Раиса (включается). Верно! Мы почему, наши дети, почему должны ответ нести?! Вот сидит, сам, как лоб, детина дюжий, такой перешибет и не заметит! А мы своих без вины терзаем! Его маманя-то и знать не хочет, что тут да как!

Мальчик (зло). Я сам! Ясно? Я сам так сделал, чтоб она не приходила! Поняли, вы?! И она теперь не придёт. Никогда не придёт!

Галина (заведующей, тихо) Этот Мальчик, его из соцзащиты под патронажем к нам определили.

Наташа. А! ну всё ясно, короче, что ж вы раньше-то молчали! Держите тут всех вместе, как скот. Никаких условий для выздоровления. Тут же дети неблагополучные, и тут же мой, который разок лишь оступился! А наши дети не виноваты!

Раиса. Вот именно! (Вите) А с тобой дома разбираться будем, ты мне не лыбься!

Возмущенные матери уводят своих сыновей.

Наташа на ходу приобнимает Макара, но тот грубо скидывает её руку и смачно рыгает. Наташа смеется и нежно треплет его по массивному затылку.

Лидия Георгиевна (строго, Мальчику). Значит так, койку твою уже заняли, так что сидишь тут, и ждёшь. Питания не получаешь, я понятно говорю?

Мальчик. Да.

Лидия Георгиевна. Сидишь, ждёшь, пока я решу вопрос с сотрудником соцзащиты, куда тебя. Ясно?

Мальчик кивает.

Вокруг полутемного холла собираются больничные тени: девочки Кристина, Света и Яна, Мелкая и остальные.

Галина и заведующая уходят, собрав со стола документы и карточки.

Мальчик оборачивается, ищет глазами.

Кристина. Оля тоже ушла. Ещё до обеда. Забрала ребенка под расписку. Просила тебе передать, чтобы ты стал чемпионом, по типу она в тебя верит и всё такое.

Мальчик тут же поднимается, сильно хромая, подходит к разбитому сводчатому окну и вынимает несколько казенных одеял и подушек, затыкающих проломы в стекле.

Затем он аккуратно выходит в окно, девчонки бросаются к краю и заглядывают в дыру. Из неё начинает свистать ветер.

Девочки (кричат вниз). Пока, чемпион!

Действие четвертое

СТЕПНАЯ КОРРИДА

15.

Дом в степи. Темнота. Гудки и голос с вокзала, объявляющий станцию. Ветер уносит концы фраз. Начинает выть собака. Над домом загорается одинокая тусклая лампочка. Её мотает из стороны в сторону. Уныло освещается старый дом с остекленной верандой и крыльцом, с низеньким мансардным этажом и чердаком сверху.

Зажигаются два низеньких окна в мансардном этаже. По комнатам хаотично передвигаются Вероника и Игорёк. Половицы скрипят. Они двигают мебель и обматывают комоды и шкафы липкой стрейч-лентой.

Все окна и двери открыты нараспашку, по комнатам гуляет сухой ветер. По двору ветер перекатывает пустые жестяные бочки, то сталкивая, то разводя их в стороны. Ветер забирается в них и протяжно гудит.

В гостиной на первом этаже стоит Отец, глядя на фотографии на стене.

Отец. Что же ты, Мария? Где ты? Ты спасла бы нас всех, Мария!

На втором мансардном этаже, в комнатках с низкими скошенными потолками, Игорёк и Вероника распахивают шкафы и вываливают всё их накопившееся за жизнь содержимое на пол. Сгребают ногами в большие кучи. Вероника суетливо выдергивает то платье, то кофточку, примеряет на себя, отшвыривает. Игорёк надолго застывает с какой-то штукой в руках, крутит её, пытаясь определить, куда? К чему?

Вероника. Нажили! Вон сколько добра и всё копили, копили! Ничего не выкидывали!

Игорёк. Вспомнил! Это отец меня учил мастерить. Страшно ругался, что у меня руки растут не из того места! И вот – смастерил, смотри, какое. Нечто.

Демонстрирует сестре нечто, поделку.

Вероника. В костёр? Не, там железка, не сгорит. Выкинь.

Игорёк. Ага! Ты вон своих кукол в костер лучше! Что это? Вот это?

Он поднимает кончиками пальцев крохотные одёжки. Вероника вырывает у него из рук, спасая.

Вероника. Ты чо? Я сама шила! А это – Розкино. Она всегда шила лучше, я завидовала (разглядывает маленькие платьица).

Игорёк (дразнит её). Те-те-те.

Вероника. Ты думай! А если дочка у меня будет? Анхеликой назову её. (мечтательно) Анхелика Раулевна… (прижимает тряпочки к груди, решительно) Я должна всё передать своей дочери!

Игорёк (прыскает). Дочка! Откуда она у тебя возьмется?

Вероника. Дебил. Не знаешь, откуда дети берутся?

Игорёк. Богатое наследство готовишь! Вот уж повезёт так повезёт твоей дочке. На, вот, если сын будет, скажи, это ему от дяди.

Игорёк протягивает ей свою поделку.

Вероника. Угу. Ты-то своему сыну уже ничего передать не сможешь. Твоя, небось, подписала запрет на 150 метров. Завещай посмертно. Вместе с долгами! (берет синюю вазу, рассматривает, вспоминает). Ваза. Пионы.

Игорёк. У меня хотя бы он есть, сын. А у тебя уже будильник отзвенел.

Вероника. Не отзвенел, не переживай. Щас все так, не торопятся: карьера, кредиты, то-сё. К тому же у меня хотя бы есть, что завещать своей дочке!

Игорёк. Хо-хо! Уж ты не про свои ли долги по ипотеке? Я сразу понял, чего ты так резво: «дом надо продавать, отца надо вывозить!» Знаем мы твою заботу об отце…

Вероника (идёт на него грудью). Ты! Лузер лысеющий! Это тебя жена из своей хаты выгнала, а своего угла нет! Ты бомж!

Ваза, неосторожно поставленная на край стола, падает и разбивается.

Отец (снизу). Где мамина ваза?!

Вероника. Вот чёрт.

Игорёк (кричит). Какая ваза?!

Вероника ногой задвигает осколки под стол.

Отец (бежит по лестнице наверх). Синяя, мамина, синяя, в ней пионы стояли, это летом, а осенью георгины или там астры! Эй вы! Налётчики! Мамину вазу кто с места сдвинул?

Отец, запыхавшись, поднимается наверх. Дети стоят над кучами скарба.

Отец (одобрительно). Во, Вероника, правильно, за уборку взялась! Мария была бы довольна. Только вот ваза…

Отец присаживается на корточки перед грудами наваленного хлама и вытаскивает какие-то тетради, старые письма, открытки.

Отец (спускает очки со лба на нос). «Дорогая наша тётенька Мария! Поздравляем вас и детей, Розочку, Игорька и Вероничку с Новым 1982 годом! Желаем…»

Отец смахивает слезу, забыв про синюю вазу. Кладёт открытку поверх бумаг.

Наугад открывает какую-то тетрадку:

Отец. «После ц буква ы пишется в окончаниях и в суффиксе –ын. Например: птицы, омвцы, огурцы, сестрицын, лисицын, а также в словах цыган, цыплёнок, на цыпочках, цыц (междометие) и в других словах того же корня. В остальных случаях после ц пишется всегда и, например: станция, цимбалы, цибик…» Хм, гхм, цибик? Что это – цибик?

Он поворачивается к детям. Сын с дочерью заняты раскладыванием вещей на полу. Вероника собирает части костюмов, пиджакам и рубахам складывает рукава на груди.

Отец. В этом – меня похоронить. Тут, рядом с мамой.

Игорёк. Всё сделаем, бать, в лучшем виде.

Вероника озабоченно рассматривает следующий чёрный костюм.

Отец. Это – Игорьку мать сохраняла, думала, женить сына в нём. Только не пришлось ей погулять на его свадьбе.

Вероника бросает костюм на пол, складывает ему руки на груди.

Вероника (сухо). Своему сыну завещает, тот жениться будет, вспомнит отца.

Отец. И внука мы никогда не видели! Вот пусть он сам сюда и приезжает, за костюмом хоть явится!

Игорёк. Ой, бать! Никто сюда никогда не явится. Никому это на хер не надо! Ни нам, ни тем более внукам! Мы дом продаем, забыл?

Отец. Какой дом? Я согласия не давал!

Вероника (закатив глаза). Опять!

Она ходит с озабоченным видом, ступая между костюмов со сложенными на груди руками, как среди покойников.

Вероника (Игорьку). Подай мне вон те коробки.

Игорёк бросает сестре картонные коробки. Она укладывает в них костюмы, как в гробы. Отец с мрачным видом наблюдает за всем происходящим.

В пустоте дома раздается жуткий треск – это скотч, которым брат с сестрой опутывают коробки со скарбом. Отец содрогается от этих звуков. Обезумевшим взглядом он обводит комнаты с низкими мансардными окошками. Всё сдвинуто со своих мест, обнажена изнанка жизни: за комодами и буфетами темнеют квадраты не выцветших обоев с ещё заметными узорами. Там и сям на стенах видны крючки, на которых ничего не висит. Отец, набычившись, тяжко спускается вниз. На первом этаже он также замечает пустоты на привычных местах. Замечает, что многие предметы, как паутиной опутаны липкой плёнкой – прозрачной стрейч-лентой. Оставлены только фотографии в рамках на стенах гостиной. Фотографии семьи, молодости родителей и детства детей.

Вероника показывает брату: окружай!

Они спускаются в гостиную с разных сторон.

Отец (обернувшись к детям, говорит тяжело, с расстановкой). Вот здесь. Стояли часы. Мама перед сном их заводила. Мама. Мать ваша!

Игорёк идёт на него, выставив вперед руки.

Игорёк. Не нервничай, папа.

Вероника заходит с другого бока.

Отец стоит, склонив мощный седой загривок. Вероника сзади обнимает его за плечи. Он вырывается и, сбив сына с ног, убегает.

Вероника. Уйдет!

Игорёк. Тяжёлый, бычара!

Дети бегут за отцом.

16.

Отец бежит, спотыкаясь на подгибающихся ногах, но останавливается перед заревом от большого костра. По его потному лицу пробегают трагические тени и отблески. Слышится треск и хруст. Дети догоняют его и снова берут под руки с двух сторон. Отец показывает на огонь, но издает лишь мычание.

Отец. Зач-чем сож-жгли?

Вероника (быстро). Папочка, ты не волнуйся, мы всё важное оставили, только фигню сожгли, мы всё-всё упакуем, аккуратненько!

Вдруг порывом ветра на них бросает искры.

Игорёк увлекает отца подальше от огня. Отец упирается, крутится вокруг своей оси, будто бодаясь. Вероника ласково обматывает его стрйч-лентой. Смеется и ведет к дому.

Игорёк (напевает). А вот так мы и пойдем, вот и баиньки пора…

Вероника (подхватывает). А бумажку подписать, вот и будет ха-ра-шо.

Из темноты возле дома вдруг раздается голос Мальчика, и в героев упирается острие палки.

Мальчик. Стоять! Вы кто?

Игорёк. Это вы – кто?!

Мальчик. Я к деду.

Вероника. Твой?

Игорёк. Не.

Вероника (обреченно). Розкин, бляха. Явился! Не успели! (мальчику, ласково) Деточка, ты один приехал или с мамой? Да что ж ты тычешь в меня этой пикой, солнышко?

Мальчик. Заткнитесь, пожалуйста. Я к деду.

Вероника. Нет, лапонька, так не пойдет. Видишь тётку впервые в жизни и так разговариваешь?! Где твоя мать?

Мальчик. Помолчите, женщина. Это я буду спрашивать, где ваша мать.

Игорёк. Что за бред? Наша мать умерла.

Мальчик. А дед где?

Отец отвечает мычаньем.

Мальчик. Что с ним? Что вы с ним сделали?

Вероника. Мальчик, слушай, извини, так и не поняла, как тебя зовут, но ты давай, проваливай отсюда.

Мальчик. Ни фига. Это мой дом. Я тут буду жить!

Отец. Вот молодец! Как Мария бы сказала!

Игорёк. Дом продается, дом почти продан!

Вероника. Ты с ума сошёл – жить?! Где твой дом? Где Роза?

Мальчик. У меня нет дома. Я ходил туда, но теперь это дом Эдуарда и Константина.

Вероника. Брр, ничего не понимаю! Да убери ты палку-то! Колется!

Острие пики передвигается с Вероники на Игорька.

Мальчик. Оттуда – к дяде, мне в соцопёке сказали, ищи дядю. Нашёл. А там мне сказали, что такой больше не живёт. Я думал, вы померли, дядя Игорь. Здравствуйте.

Игорёк (машинально). Здрасьте. А кто тебе сказал?

Мальчик. Мужик какой-то из-за двери.

Вероника. Знамо дело. Дальше.

Мальчик. Потом я пошёл к тётке. Мне сказала сотрудник соцзащиты: «У тебя же есть родная тётка!» Нашли мы её, тётю Веронику. ВерОнику то есть… по-испански…

Вероника (упавшим голосом). Да?

Мальчик. Я отыскал её новый дом в квартале точь-в-точь таких же новых домов, и нашёл сто-пятьсот-тысячную квартиру. Из-за двери мне сказали, что это больше не её дом и не её квартира.

Вероника. Как?! Рауль!

Мальчик. Рауль просил передать, что денег не надо. Долги уплатила его новая жена.

Вероника убита известием. Она даже отпускает отца из-под конвоя. Игорёк нервно хохочет.

Отец делает шаг навстречу Мальчику и аккуратно забирает у него отточенную палку. Прижимает к себе. Мальчик вздрагивает. Отец отбрасывает палку далеко.

Костёр становится слышен всё ближе. Вот уже отсветы от огня падают на всех, освещая сцену торжественно и мрачно.

Вероника (собравшись, решительно). Так. Поедешь с нами, Мальчик. Тут жить нельзя. Тут нет воды.

Порывом ветра задувает искры прямо на героев.

Мальчик. А эта колонка?

Отец разводит руками.

Игорёк. В ней нет воды, уже целый год.

Отец. Уже год. Как умерла Мария.

Мальчик. Но я только что пил из неё воду. Когда я пришел, тут, возле колонки сидела женщина. Она дала мне воды.

Отец. Как? Как она выглядела?

Мальчик. Старая, но похожа на мою маму, на Розу.

Отец. Это Мария! Она пришла! Где она? Ты говоришь, сидела возле колонки?

Отец направляется к старой ржавой колонке.

Пламя подбирается ближе, прямо к дому. Занимается высокое крыльцо.

Вероника. Ай! (отпрыгивает от огня).

Игорёк (равнодушно). Мы сгорим.

Вероника. Помогите, помогите! На помощь! (бежит прочь)

Игорёк (отцу и мальчику). Не ходите, бросьте! Пожар! Бежим!

Отец с Мальчиком поднимают скрипучую длинную ручку колонки – ничего, ни капли.

Мальчик бьет колонку ногой, обняв, тащит на себя, расшатывает. Наконец, он срывает колонку, и, повалив её, падает сам, поднимается, едва может отдышаться. Его шатает. Из земли фонтаном бьёт мощная струя воды.

Отец. Вода! Вода! Мария! Слава Богу, Мария!

Игорёк и Вероника мечутся по саду, не находя выхода среди треска и всполохов огня. Все сбиваются к воде, которая начинает прибывать, как потоп. Отовсюду на героев хлещет вода. Они бегут в дом и закрывают все двери и окна. Хлопают фрамуги, дребезжат стёкла, дом омывается водой.

Наводнение. Темнота, шум воды.

17.

Светает. Герои сидят в доме, за столом, по колено в воде. С потолка капает. Жестяные бочки подставлены под капли.

Над столом покачивается абажур. Заведена старая пластинка на проигрывателе, музыка из-под иголки идёт с треском и шипеньем.

Отец с детьми и внуком сидят за столом пьют чай из сервизных чашек, которые при Марии доставали только в случае больших праздников. За столом вместе со всеми сидят Мария и Роза, они чокаются чашками и пьют чай. Мальчик блаженно засыпает на плече у деда возле матери.