Роман ШАБАНОВ

 

Прозаик, драматург, сценарист. Драма "Сперва умри, потом садись в автобус" (2012) вошла в шорт-лист «Евразии-2012». Пьеса «Кладовка» участвовала в семинаре СТД РФ "Авторская сцена-2012". Пьеса «Дрессировщик» вошла в шорт-лист «Маленькой премьеры-2012». Фантастическая повесть «Новогодние фокусы, или что случилось, когда метро обиделось» вошла в шорт-лист «Новой детской книги-2012». Автор романов "Продаются роли! Театральный роман" (2009), "Паучьи курсы" (2010), "Планета неродившихся детей" (2012), "Дружба вдоль и поперек (2011), "Диагноз: неделя" (2010), "Восемнадцать ночей усталого человека" (2011), «Москва-Антимосква» (2012), детских повестей "Знакомьтесь, мой друг Молокосос" (2009, лонг-лист «Книгуру»), "Новогодние фокусы" (2012), сборников  рассказов  "Высказывания" (2008), "В городе М" (2010), "Московитяне" (2012). Участник семинара прозы Совещания молодых писателей при СПМ 2013 г. 

 

 

ХОЧУ
Рассказ

 

– Зацени, какая.

Яшка смотрел то на брата, то на фото, где на фоне блеклых размытых огней стояла девушка, показывающая неприличный жест.

– А кому она показывает?

– Да ты че? Она же ради прикола, – заржал Тимоха, повторяя кадр с вытянутым безымянным пальцем. Яшка посмотрел на него с большим удивлением.    

Тимоха жил в городе с пяти лет, а до этого времени с семьей в деревне. По всем порядкам сельской жизни – пас овец, ночевал в поле после сенокоса. Но вдруг, как-то неожиданно, неведомо для пятилетнего отпрыска, стали собирать вещи, загрузили в кузов и, трясясь вместе с коробками посуды и мебели, выехали в совершенно другой мир, ни на что не похожий. Это только потом Тимоха узнал, что мамке дали квартиру, благодаря брату-инвалиду, что с самого рождения стоял в очереди. Дом оставили тетке Вале и брату Яшке, что не решился переехать из-за своей болезненности. Точнее не он решил, а доктор, опасавшийся, что врожденная болезнь может прогрессировать. Ему нужен был воздух, меньше волнений. Да и тетка взялась смотреть за ним, к тому же помогать в учебе, так как в школу Яшка не ходил. Опять же это не он сам решил, а доктор в содружестве с женщинами, что его опекали. В деревне была обычная школа, и мальчику было бы трудно адаптироваться, а тетка, пусть и без образования, но была уважаема всеми и слыла мудрой. Поэтому в город поехали более или менее спокойно.   

Тимоху город затянул. Появился друг Генка, живущий с ним в одном доме, тоже недавно переехавший из Сургута, и они адаптировались к столичной жизни вместе. Тот научил Тимоху бесплатно прыгать через турникеты в метро, есть мороженое прямо в магазине и курить. Сперва Тимка не хотел идти за Генкой, думал, все, что тот делает, – неправильно, но потом, понимая, как это весело – познавать жизнь, первым попробовал весь драйв зацеперов. Они будто соревновались с Генкой на разные выходки: можно было проходить бесплатно в кино – один отвлекает, другой открывает окно в туалете, воровать булочки в кондитерской, выуживать из игровых автоматов до пятисот рублей мелочью. Тем более деньгами его не особо жаловали, а с полными карманами настроение менялось совершенно. У Генки был один знакомый с «Динамо», так он принимал разный хлам по сносной цене. Генка учил Тимоху, что нужно брать из дома не то, что хорошо запрятано, а что на виду. Таким образом были проданы часы из серванта, картина со стены в спальне и сапоги отцовские, которые мать зачем-то хранила.

– Это ты сапоги взял? – сердито спросила она, когда сын вернулся поздно ночью после хорошего променада по Яузе, знакомства с компанией черных цыпочек и попытки раскачать мост. Он пожал плечами и хотел смыться в свою комнату, но мать резко схватила его за руку. – Я еще раз спрашиваю…

– Только попробуй! – прорычал Тимоха и вырвался из ее цепких рук. Он зыркнул на мать волчьим взглядом, и ей ничего не оставалось сделать, как или поверить ему, или принять, что это дело рук сына, да только он не признается.     

Потом пропали электронные часы из кухни и радиоприемник. Мать предприняла еще одну попытку поговорить с Тимохой, но тот не хотел идти на контакт и только смотрел на нее вынужденно с таким мученическим выражением лица, что она бросала эту затею. Она была в растерянности. Зато сын, кажется, был слишком уверен в том, что делает. Они с Генкой пропадали в разных дворах, на квартирах, дачах, и, кажется, десятый класс прошел без учителей, школы, разве что иногда приходилось бывать там и говорить на странные темы, которые вовсе не интересуют девушек. А ему хотелось заниматься только тем, что может пригодиться.

В деревне Тимоха все бывал реже. Казалось, ничего не стоит сесть на автобус и преодолеть за пятнадцать минут это незначительное расстояние, однако сменить картинку городских высоток, улиц со своим беспокойным ритмом на бескрайние ландшафты, тишину и в то же время громкие, как удары колокола, звуки его детства, было трудно. Тетка всегда ему радовалась. Постоянно в переднике, о который вытирала руки, с полотенцем на голове – спасением от теплового удара на душной кухне. Она племянника крепко целовала и тянула в дом, в комнату, где находился Яшка, который никогда не выходил к гостям первый, кто бы они ни были. Тот сидел обязательно с какой-то книжкой – казалось, что держит ее специально, чтобы сделать вид, что тоже чем-то занят. Братья обнимались, Тимка рассказывал о себе, Яшка тоже, и каждый был по-своему интересен. Они вместе гуляли и боролись в поле, как когда-то в детстве, перекатываясь. Потом шли вместе в баню и, вдоволь напарившись, долго не могли уснуть, так как разговоров было великое множество. И почему-то у Яшки не было вопросов, но зато Тимоха забрасывал ими брата.

– Я не понимаю, почему так? Жил я себе, жил, и не думал, что мне нужны друзья. Ты у меня был. И деньги. На что? Все же есть. Но в городе я хочу, чтобы у меня и карманы были полны, и друзей больше одного.

Яшка молчал. Знал ответы на все вопросы, что задает брат, но не торопился.

– Оставайся, – хотелось сказать, но он не мог решиться вымолвить это слово. Все подсказывало ему, что это самое верное решение, мать уже призналась в том, что в доме пропадала посуда, и рассказала, что сын не считается ни с кем… Но Яшкино  маленькое болезненное сознание решилось только на слова: – Там все по-другому.

И они засыпали, чтобы наутро отправиться вместе на рыбалку, как давно в детстве – самое лучшее время, когда можно поговорить без стен и ушей о самом сокровенном. Тогда он и попросил Тимоху не бросать мать и тетку тоже.

– А ты чего?

– Так со мной все может случиться. Ну, ты же знаешь.

Яшка не произнес этого слова, однако Тимоха понял. В детстве он видел, как брат мучается порой непонятными приступами, и как мать только плачет, обнимая, а тетка произносит: «Тише, тише…». А сам Тимоха после того, как все в доме успокаивалось, подходил к Яшке и смотрел на него. Ему казалось, что раз они братья, то он тоже должен что-то испытывать, и непонятно, почему он ничего не чувствует. Как-то несправедливо. А брат тем временем спал с безмятежным лицом, как будто знал, что все это когда-нибудь закончится. 

– О чем ты говоришь? 

Тимоха не понимал этого «случиться», как и все в его возрасте, однако оно оставило темный осадок. Брат, провожая, смотрел на уезжающий автобус и будто умолял: «Не бросай!». А Тимоха, уже садясь в автобус, подальше от матери с сумками, включал плеер и уносился в город, где у него не было братьев с мрачными мыслями. И как же было хорошо уезжать, и он немного нервничал, когда водитель долго курил и ждал опаздывающих. Яшка смотрел и мог наверняка часами глядеть в одну точку, словно преданный пес, провожал своего хозяина с уверенностью, что тот вернется. 

Годы шли, а компания Тимохи стала увеличиваться – все больше молодых людей тянулось к свободе и желанию жить не по шаблону. Он не стал учиться в институте, решив купить диплом в переходе. Так, как поступил Генка, как делали многие, и только самые недалекие, по их словам, сидели в вузовских стенах и впитывали ненужные знания, которые никак не помогали при общении с девушками, с помощью которых нельзя было сколотить капитал. Генка, прочитав трилогию Драйзера, дал понять, что можно без труда стать миллионером. Но для того, чтобы держать в руках большие суммы, он нашел прямой путь — выбор пал на перепродажу валюты. Генка говорил, что нужно привыкать к большим деньгам. Тимохе это понравилось, как и все, что делал его друг. Тем более это было сподручнее – пока Тимоха ждал в одной части города, Генка шерстил в другой. Чаще всего нужно было мчаться на отдаленную окраину, а то и в соседний городок, чтобы совершить сделку. Иногда бывало, что они оставались внакладе, а порой, встречаясь вечером, шли в ресторан и праздновали так, что утром от навара ничего не оставалось. Но они знали, что будет еще, и это только начало.

Яшка смотрел на зеленые банкноты, как будто это были просто бумажки, и зачем Тимоха все это вытащил из карманов, покрыв значительную часть стола.

– Как много макулатуры, – так и сказал он.

– Да что ты? Да на эту бумагу можно столько всего купить… ты и не представляешь. Вот ты что хочешь?

Яшка пожал плечами, он смотрел на брата не как на волшебника в вертолете, что и кино, и мороженое подарит, а то и нечто более значительное, а как-то благосклонно, словно ему-то ничего не нужно, вот Тимохе устроить этот показ, козырнуть накопленным капиталом куда более важно. Поэтому у него не загорелись глаза при виде денежных купюр, где попадались и сотенные, и он разве что улыбнулся, зная, что брату будет приятно. И только после того, что Яшка благосклонно дал добро, Тимоха успокоился. Но он уже понял, что его брат сторонится всего, что он привозит. И джинсы, что однажды привез, и телефон – все лежало в упаковке нетронутым.

– А ты чего джинсы-то не одеваешь?

Яшка пожимал плечами, как будто не знал, что джинсы – это одежда, и их нужно носить. Тимохе хотелось взять их и на глазах у брата разорвать, но то ли он знал, что джинсы качественные и у него вряд ли что получится, разве что будет выглядеть глупо, то ли плюнул на все. Однако сознание, что Яшка в общем-то ни в чем и не нуждается, беспокоило. Это все равно, что сам Тимоха тоже не нужен. Его существование стремится к нулю.

 – А телефон-то? Мне бы звонил.

 Но Яшка никогда никому не звонил, разве что писал письма брату. Это были небольшие обращения, смысл которых укладывался в одно предложение: «Веди себя достойно, чтобы мне не было за тебя стыдно». Не понимая, зачем брат пишет, – есть столько способов, нажал на кнопку и все… нет, он каждый приезд протягивал всего одно письмо.

«А вчера мы пили молоко, и я чуть не лопнул. Помнишь, когда мне было пять, а тебе семь, ты приехал, показал мне дневник и первую тройку, и мы ее выводили молоком. Ничего из этого, конечно, не получилось». Тимоха боялся читать эти письма. Он не хотел возвращаться в прошлое. Поэтому читал их тут же при брате и ненароком оставлял в деревне, пряча в садовый календарь.

В городе он думал о другом. Не признавал родительского авторитета, дома появлялся только за полночь. Мать всего один раз наказала Тимохе приходить вовремя, но он так раздражительно отреагировал, брякнул что-то обидное, что она тут же замолчала и с тех пор перестала напоминать ему о быстро двигающихся стрелках. Для него прежде всего существовали друзья – с кем он познает этот мир. Что ему дает мать? Крышу над головой? Питание? Все? Это казалось таким незначительным. А та делала вид, что занимается спасением рода человеческого от вымирания. Как-то сын посоветовал, чтобы она больше внимания уделяла Яшке – в последний раз тот плохо выглядел. Мать заплакала, а Тимоха ушел, чтобы не видеть, как она предается тоске по несуществующему отцу, не желающему объявляться после того, как узнал, что Яшка нездоров. Но он-то в порядке. Он-то, Тимоха, в чем виноват? Ничего, будут деньги, и тогда не нужно надеяться на мать, которая на свои деньги могла купить разве что чуть больше продуктов, и ничего полезного.

А здесь – город, столько всего нужно! И нормальный телефон, и планшет¸ и машину. Потом квартиру в хорошем районе. Не в том, где они жили, – от конечной станции метро пятнадцать минут на автобусе, а чтобы, выйдя на балкон, наблюдать за проплывающим по Москве-реке теплоходиком, чтобы было приятно сознавать, что за стеной не забулдыга и что дом не нуждается в капремонте, и потолки под пять метров.  Но при этом нужно работать, потом привезти брата, ввести его в курс дела, дать ему возможность тоже хлебнуть столичного воздуха, дать все, что нужно. Нельзя ему долго в деревне, там же человек, как личность, умирает. Только для того, чтобы появилась такая возможность, нужно больше денег.

Но в деле с валютой для Тимохи и его друга тоже наступил кризис. Все самые «горячие» точки были схвачены, и для того, чтобы выходить на биржу, нужно иметь необходимые связи. Возник вопрос – а что дальше? Шло время, а ничего удачного не подворачивалось. Генка куда-то исчез, быстро отвечая на звонки, что занят и скоро свяжется с ним. В трубке Тимоха слышал громкую музыку и смех. Это ему не нравилось – он понимал, что друг чем-то занимается, или встречается с какой-то другой компанией и, судя по тону голоса, неплохо проводит время. И только Тимоха хотел устроиться на работу по диплому, что был им приобретен, – менеджером по качеству в один московский офис, где его брали на испытательный срок с окладом в пятнадцать тысяч, как объявился сосед.

Но перед этим он ездил к брату. Ему приснилось, что тот звал его. И когда Тимоха приехал, то тетка сказала, что Яшка плохо спал, уснул только под утро, поэтому лучше его не будить. Но Яшка услышал и вышел к брату. Тимоха не видел его месяц или два – брат  сильно изменился, осунулся. Он вспомнил, как сам резко похудел, когда стал жить в городе, и Яшка, увидев его, отметил, что «без слез не глянешь». Порадовался, что Тимоха нашел работу, только как-то грустно об этом сказал, словно знал, что того ждет на работе, и поэтому предостерегал его своим скучающим тоном. И Яшка в этот раз долго стоял на остановке, и Тимохе казалось, что водитель слишком быстро покурил, что все как-то сумбурно, и брат спешно сунул ему письмо, и тот впервые взял его с собой в автобус.

«Я стал чувствовать, что мир крутится очень быстро. Не знаю, как у тебя это ощущается в городе, я никогда там не был, но мне кажется, что там все такое тяжелое, что земля с трудом крутится, а то и вообще не двигается, разве что поскрипывает, как несмазанная дверь. Я, может быть, приеду к тебе. Может быть, когда-нибудь».

И Тимоха ехал, веря, что обязательно, как только получит зарплату, привезет брата в город и покажет ему все.    

Генка предложил ему заниматься «продажей удовольствия».

– Есть один дилер. Продает по хорошей цене. Место продажи – клубы.

Парень думал. Все это казалось куда более рискованным, чем доллары. Поэтому он не сразу решился и хотел вернуться в деревню, спросить Яшку, и, хоть он заведомо знал, что ответит брат, думал, что это слишком серьезный шаг, и одному не потянуть. Вот если бы брат был в городе… Но слишком резво шло время и меняло людей. В деревне Тимоха был с братом и хотел угодить ему. В городе же он был один. Яшка не приезжал к нему, и его влияние испарялось, объявляясь только в деревне. Тем более Генка умел уговаривать – бесплатный вход в клубы столицы, выпивка, работа только ночью, а днем – не нужно сидеть в офисе и выуживать ненужную информацию на завтрак начальнику. Поэтому Тимоха после недолгих раздумий согласился. Он предполагал, что «продажа» будет намного сложнее. Ночь, клуб, музыка – все это было незнакомым, и нужно время,  чтобы привыкнуть. Но дело пошло – клиенты находились тут же. Они научили его определенным жестам, знакам, что им нужно. И Тимоха вскоре стал понимать и выделять    из толпы просто отдыхающих и потенциальных клиентов. Он и не думал, что так много молодежи от 17 до 25 хочет получить «товар», и как-то незаметно втянулся сам, потому что понимал, что нужно знать свой товар на вкус. И опять же не без помощи Генки, который стал принимать кокс примерно на месяц раньше, чем Тимоха.  

– Ну как ты? – спросил он Яшку после того, как приехал к нему после бессонной ночи, чтобы тот мог порадоваться за него. Тот, как обычно, не сразу отвечал, пожимал плечами, позволяя себе подумать. Тимоха всегда сносно относился к этому, но сегодня это жутко не понравилось. «Че он телится? Говори». Но Яшка сперва выжидал, как будто искал подходящую возможность.

– Мы сарай построили. У нас ягненок пропал, но потом нашелся. Однако мать его не признает. Привязали его отдельно.

За двором пасся скот. Все это показалось Тимохе таким утопичным – он там ворочает большими делами, а тут ягненок убежал. Событие! И он без аппетита поужинал, не пошел в баню и, несмотря на желание Яшки поговорить, заснул, так как голова в этой тишине гудела намного сильнее, чем в клубе с космической музыкой. Брат рассказывал, как на той неделе ходили за травами, и как он много собрал, припомнил, как они заблудились вместе и забрались на самое большое дерево, чтобы посмотреть, в какой стороне деревня. Но Тимоха молчал. 

– Тима, ты меня слышишь?

Тот слышал, но не стал отвечать, притворившись спящим.

– Спи, спи, еще поговорим, – прошептал Яшка, и у Тимохи появилась такая злость, что брат относится к нему как к маленькому, а он уже далеко не маленький. Он такими делами занимается, что другой бы позавидовал. А этот не будет. Сделает вид, что выслушал городского братца с больными фантазиями о клубе и больших деньгах, но без отклика в глазах, разве что «ну и что, все равно у нас лучше», и потом начнет говорить о цветах, о коровах с характером и гусях, что не могут улететь на юг как раз в ту самую пору, когда на них точат нож. И вот эта уверенность в том, что тут у них лучше, а город – это плохо и суета, бесила парня. Он вернулся из деревни злой, пообещав себе, что больше туда не сунется. Однако наступили каникулы, мама собиралась ехать, и он тоже двинулся, осознавая то ли обязанность, то ли потребность быть там.

 И все равно ему хотелось поделиться своими победами. Приезжал совсем ненадолго – летом лучше всего шла торговля «удовольствием», но и за те пару дней, что находился в деревне, успевал показать и рассказать, все, что с ним происходит.

– Вот еще одна, – показывал он. – Зацени. Там такие девушки! Когда-нибудь я женюсь, у меня будут дети, и мы будет ездить в Турцию жариться. Ты знаешь, что есть такое место – Турция? – Тимоха засмеялся, обнял брата. У него был драйв после принятой дозы, и хотелось, чтобы брат тоже это почувствовал. Однако Яшка с тоской смотрел на него, словно не понимал, как можно этому радоваться. И Тимоха не знал, как объяснить то, что он чувствовал. 

– Здесь тоже есть клуб, – сказал Яшка. – И девушки тоже.

Это было очень неожиданно. И это на Тимоху подействовало. А что – приедет потом осенью, и расскажет своим, все равно уехавшим, друзьям, как он развлекался за городом. Тем более у него есть пара дней. До выходных. Весь капитал начинает течь в ночь с пятницы на субботу. А что, если и здесь сбыть часть? Можно и здесь клиентскую базу найти. Здесь в особенности. В городе хоть есть чем заняться, а тут человек от скуки на многое пойдет... И почему Яшка так поздно предложил? Была ночь, поэтому поход в клуб откладывался.

Утром он помогал тетке, но все ждал вечера. Они лепили пельмени, и Тимоха, пообедав, отправился на разведку. Ему хотелось осмотреть местность перед тем, как пойти по ней ночью. Но деревня спала, и только лаяли собаки, голосил скот и ветер принес эхо резкого грохота мотоцикла из соседней деревни. Вернувшись, он застал Яшку, который ждал его за столом.

– Все ждет тебя, – объяснила тетка. – Без тебя не хочет.

Они поужинали, и Тимоха направился в клуб. С собой он взял немного «удовольствия», но если дело пойдет, это могло окупить все затраты.

Клуб был старый. Около входа стояла толпа. Внутри гремела музыка, отчего дребезжали стекла. Молодежь пила пиво, сминая пустые банки. Девушки громко смеялись, вызывая скорее не симпатию, а отвращение. Он вошел в клуб. Небольшой зал со стоящими по сторонам стульями, сидящий в углу парень с сигаретой в зубах, меняющий треки на музыкальном центре. Усилителем служили старые советские колонки. Среди танцующих было пять парней и три девушки, похожие на шалав. Одна была ничего, но как только поменяли трек «Августина» Леонтьева на «Гориллас», она стал кричать, и впечатление размылось в одно мгновение. Говорить с ними и предлагать им «удовольствие» было бессмысленно. Они и так были довольны. Поэтому, выйдя из клуба, он направился домой, услышав за спиной: «А кто это?» – «Это брат того шизика».

Он до утра просидел во дворе, не желая ложиться в доме, где Яшка ждет его возвращения. Ему хотелось тут же уехать. Сейчас, чтобы не видеть брата, что сидит за завтраком и не хочет притрагиваться к тарелке, пока он не появится. И когда он вошел в дом, действительно, Яшка сидел за столом и ждал, и тетка повторила, что тот без него не ест, и брат так хитро смотрел на него, как бы вопрошая: «Ну как тебе наш клуб и девушки?», и Тимоха не выдержал.

– Отстань от меня, шизик.

Тот отреагировал спокойно, как будто брат так и должен называть его. Тимоха стал неторопливо собираться, и Яшка снова смотрел на него сидящего в автобусе, веря, что успел многое рассказать в письме, что вручил перед отъездом. Однако Тимоха письмо порвал после – его так взбесила эта жизнь, настолько непохожая на его, и этот Яшка, что пытается помочь найти в деревне что-то хорошее. Не получится. Он порвал письмо, не прочтя ни единого слова, что написал брат.

В городе его ждали. В доме было все перевернуто – кто-то вломился в квартиру, пока хозяева отсутствовали. Конечно, у Тимохи имелось предположение на сей счет. Мать замерла посреди груды порванных книг возле перевернутого телевизора и плакала.

– Нужно вызвать полицию, – повторяла она.

– Отвали. Я сам с этим разберусь.

– Но как же так?

– Я же тебе сказал, я сам.

– Может быть, мне уехать? – воскликнула мать в сердцах и сдержала свое слово. Через месяц она отправилась в деревню. Но не потому, что решила дать парню полную свободу: Яшка чувствовал себя хуже, и теперь тетка одна не могла с ним справиться. Тимоху мало интересовало положение вещей, он совсем забыл о деревне, разве что как-то вечером позвонил матери, но так и ничего не сказал. Конечно, в 11 там уже спали, а тоска наступала глубокой ночью. Может быть, именно одиночество помогало ему понять. Наступала такая невыразимая тоска. Да, был Генка, работа, сулившая перспективу, – все больше открывалось клубов, и уже составился определенный список клиентов. Конечно, некоторые уходили, и он знал, что это неизбежно. Мало кто вылечивался от этого. Хотя были и такие случаи. 

Как-то поздно к нему завалился Генка. Тимоха только вернулся после смены, он почувствовал, что за ним кто-то следит. Все меньше понимал, что он делает: таблетки давали ему возможность не думать, дарили покой. Но теперь они брали над ним верх– Тимоха был должен их принимать только для того, чтобы не походить на больного человека. У него были деньги, но он находил удовольствие не в трате, а в накоплении, считая, что наступит время, когда их можно будет спустить.

– У меня есть то, что дает жизнь трем тысячам семей в Бангкоке.

Сосед любил говорить, как живут те, кто за десятки тысяч километров отсюда. Тимохе казалось, что Генку не волнует, что происходит в их стране. Тот был убежден, что там жизнь слаще, и мечтал переправиться туда как можно быстрее.

– Я еду. Ты со мной?

У Тимохи ужасно болела голова. Он еще не успел понять, почему Марсель, его постоянный клиент, сегодня был не один, и почему ему показалось, что все на него как-то по-особенному смотрят.

– Там процент выше. Если ты с одной ночи можешь себе позволить неделю не просыхать, то там другие масштабы.

Казалось, что все пролетало мимо. Перед глазами была мать, сообщившая ему еще вчера, что брату хуже. Но Тимоха не поехал. Он не был там уже год, и как-то мать приезжала, да и Яшка хотел, но что-то помешало – он точно не помнил, что, но нашел причины, чтобы никого не допустить в город.

– Думай резче!

Генка, нервничая, сидел на диване, нагло вытянув ногу и положив на стол, за которым Тимоха иногда ужинал, и ему показалось, что вся причина в соседе – что это он внес в его жизнь зло, и пусть там были и деньги, но какими же ненавистными они казались, когда за спиной – веселящиеся до победного конца парни и девушки, а впереди – одиночество со скучным лицом.

– Уходи! – резко сказал Тимоха.

– Да ты что? – растерялся Генка.

– Пошел ты! – толкнул он соседа, довел до лестничной площадки и закрыл за ним дверь. Тот загоготал громко, крикнув: «Проспись!». 

Тимоха дождался утра и поехал на станцию. К нему подошел старик и попросил денег. Он ходил по поездам и просил милостыню. Парню показалось, что старик чем-то похож на него, спустя много лет, конечно. Всю дорогу он спал, спокойно, как младенец. Когда предстал перед матерью – упал на колени. Она сидела за столом, где обычно было место его брата, и смотрела на вычищенный до блеска самовар. Увидев Тимоху, мать даже не шелохнулась. Тетка вышла из спальни, помогла ему подняться и посадила за стол. На ее глазах выступили слезы. Тимоха боялся, что она скажет.

– Поздно, – неожиданно произнесла мать. – Яшки больше нет. А он все ждал, что ты приедешь. И не притрагивался к еде. Стал обедать на час позже. Боялся, а вдруг ты приедешь, а он уже сытый.

И Тимоха зарыдал. Он вспомнил о письме, что порвал, и понял, что оно было прощальным. И теперь ему предстоит всю жизнь мучить себя догадками, что хотел ему сказать его ушедший в небытие брат.