Алексей УПШИНСКИЙ

 

Родился в подмосковном Щелкове в 1984 году, в семье офицера авиации. Почти все детство провел в Риге. После школы учился на юридическом факультете коммерческого вуза, но бросил учебу на третьем курсе. В 2007 поступил в Литературный институт им. Горького, на заочное отделение. Учился на семинаре прозы Самида Агаева, в 2013 году окончил Литинститут. Сменил много разных мест работы, сейчас уже третий год работает редактором звукового журнала Общества слепых «Диалог» в Москве. Живёт в Ногинске.

 

СИЛОАМСКАЯ БАШНЯ

Рассказ

 

Думаете ли, что те восемнадцать человек,

на которых упала башня Силоамская и побила их,

виновнее были всех, живущих в Иерусалиме?

Лук.13:4

 

В детстве Женя с приятелями любили жечь спички. Просто покупали несколько коробков, ходили по улице и жгли одну за другой. Чиркали и выбрасывали.

Потом принялись за себя.

Первого хоронили Диму.

Ему только-только исполнилось восемнадцать. Дима взял с собой товарища, бутылку дешевой водки и пошел купаться. Было очень жарко. Водка оказалась паленой. У Димы было слабое сердце.

Потом умерла Таня. Она немного не дотянула до двадцати. Девчонка была взбалмошная, довольно глупая, но добрая. Она заразилась СПИДом и как-то очень быстро сгорела.

Макса нашли в его квартире, где он жил с родителями, с петлей вокруг шеи. Веревка была оборвана. Шея вся посиневшая. Никто так и не понял, сам он решил, что надо уходить, или кто-то решил это за него.

Это оказались только первые ласточки, пролетевшие слишком низко.

Дожди, прибивающие к земле, не заставили себя ждать.

На десятилетие школьного выпуска пришлось слишком часто выпивать не чокаясь.

 

Женя загибал пальцы на руке, вызывая в памяти имена и лица. Не все лица вызывались сразу и четко. Некоторые так и оставались смутными, как будто были из сна.

«Царствие Небесное» - говорил про себя Женя. Пальцев обеих рук уже не хватало.

За окном сеялся какой-то жидковатый дождик, скорее даже водяная взвесь, настолько мелкая, что ее невозможно было различить в ранних сумерках летнего утра. Время от времени ветер, словно задумавшись о чем-то своем, не понятном ни одному человеку, совсем было затихал. И вдруг, очнувшись, порывисто и грубо проносился сквозь спутанные ветви, вызывая недовольный трепет листвы. Улетал куда-то дальше, за придорожную полосу тополей и берез, и там, чужой всем, снова замолкал в задумчивости.

 

Женя оглядел кухню.

Вечер встреч закончился. Многое обговорили, еще больше не успели. Это как обычно. Что же еще? Какая мысль все крутится, крутится, ворочается в мозгах, как пьяный во сне, и никак не выползет на свет, никак не зазвучит?

Ах, да. Конечно. Я ведь еще и хозяин квартиры. Этой самой квартиры, где все это устроил, всех пригласил, созвал, познакомил тех, кто видел друг друга впервые. Накормил и напоил. Хотя нет, это уж они сами. Уложил спать. Это да. Ну, вот – уложил спать. А самому теперь лечь негде. Ходи себе, спотыкайся об пустые бутылки и пьяные тела. Пустые бутылки вежливо откатываются в сторону, иногда проливая содержимое на линолеум. Пьяные друзья отчасти ведут себя сходным образом. Хорошо, что далеко не все.

Женя попробовал сунуться в ванную. Закрыл дверь на защелку, начал устраиваться на мягком ворсистом коврике. Подумал, повернул защелку и выключил свет. Снова закрылся и лег. Если кто захочет попить воды или умыться – есть кухня. А я сплю. Ноги затекали, их некуда было вытянуть. Пришлось закинуть одну на край ванны, а другую – на стену, где висят полотенца. Вот картина сейчас, наверное, если бы кто-то зашел и посмотрел. И ведь приходится корячиться именно хозяину квартиры.

Жене стало как-то особенно обидно, когда он несколько раз повторил у себя в голове, что он – хозяин этой самой квартиры.

Ворочаясь на ванном коврике, Женя почему-то вспомнил историю про девушку, выбросившуюся с девятого этажа. Эту историю рассказывали ему в Таллинне, где он жил много лет назад, когда был еще школьником. После десятого класса Женя с семьей переехали в подмосковный Королев. В ту самую квартиру, где он никак не мог найти себе место, чтобы нормально поспать. 

Весь район знал, что из этой Таллиннской девятиэтажки на окраине города, из самого верхнего окна выпала молодая девушка. Жене лично показывали вмятину на асфальте с расходящимся цветком трещин и говорили, что именно сюда она и приземлилась. Сама она выбросилась или ей кто-то помог в этом, так и осталось загадкой.

Почему-то Жене эта девушка представлялась стройной, красивой, с длинными темными волосами и серыми глазами, в которых всегда читалась какая-то неизбывная, никому не понятная тоска. И, конечно, она была очень умной, много читала, слушала хорошую музыку, возможно, гранж или что-то из гаражного рока восьмидесятых. Еще она была безответно влюблена в какого-нибудь музыканта или поэта. Или ее бросили, цинично и жестоко, оставив совсем одну в этой квартире на девятом этаже. Потому что родители ее умерли от рака, когда она еще училась в последнем классе лицея.

Как оно было на самом деле, не знал ни Женя, ни, по видимости, те, кто рассказывал ему про эту девушку.

 

Очень захотелось пить. Женя встал, отвернул холодный кран и сделал несколько больших глотков. Спать уже не хотелось. И в тех условиях, которые были доступны, тем более.

Женя сунулся в комнату, где спала женская половина гостей. На него прикрикнули, кто-то запутался в пододеяльнике голой ногой, спешно пытаясь спрятать ее от чужого взгляда.

- Ладно, ладно, сдались мне ваши ноги. Спите дальше, – хлопнул дверью Женя.

Сделалось еще обиднее. Но это была уже скорее тоска, смутная и страшная в своей беспричинности. Обиды как таковой не было. Спят себе и спят.

Женя уселся в прихожей на чьи-то кеды. Под пальцами перекатывались песчинки.

Что же еще было этой ночью? Почему сейчас так гадко внутри? Никого вроде не обидел, никому зла не сделал? Или нет?

Женя стал дотошно вспоминать, как все проходило. Буквально по часам. Строгая хронология не всегда давалась, но в целом последовательность событий восстановить удалось. Хотя бы потому, что Женя почти не пил. Точнее, пил, но немного. И только клюквенную настойку. И то больше для раскованности, для общительности.

Кто-то выполз из комнаты, подслеповато щурясь в коридор.

- Костян, чего надо?

Костик мотнул головой и поплелся в кухню. Его заметно вело.

- Погоди. Я с тобой. Ты курить?

- Угу. И пить. И спать.

Женя улыбнулся чему-то своему, и спросил Костю:

- Слушай, прежде чем ты снова задрыхнешь, скажи, ты еще хочешь, чтобы тебя свинтила шальная пуля?

- Чего?

- Ну, ты же говорил часа два назад, что хочешь, чтобы этот праздник никогда не кончался. А поскольку так не бывает, и праздник закончится быстро и бесповоротно, то ты хотел бы, чтобы тебя прямо сейчас подстрелила шальная пуля. Помнишь?

- Не помню я ничего, Жек. Может, и было. Сейчас я хочу одного, чтобы полегчало.

- Попей минералки, в холодильнике есть. И ложись спать уже. Толку от тебя. Колобродишь и меня с мысли сбиваешь.

- Угу.

-Угу, угу, - передразнил Женя. – Спать иди.

Проводив Костика до комнаты, где тот спал на полу в довольно стесненных условиях, Женя пихнул в бок какое-то тело в гавайской рубашке и сказал, чтобы тело подвинулось. Потом уложил Костика на образовавшееся свободное лежбище и ушел на кухню.

 

Но вот снова стали лезть в голову воспоминания всех этих похорон, еще школьных, сразу после школы, и еще, и еще.

Женя внутренне напрягся, чтобы попытаться увидеть всех ребят вместе – живых и улыбающихся. Но выходило даже не как на старых фотографиях, а гораздо хуже. Картинка в голове была жутко похожа на концовки молодежных голливудских фильмов, про вечеринки в доме с бассейном, когда уже идут титры, звучит приторная песенка очередного хрипловатого сердцееда, и девочкам до восемнадцати положено всплакнуть.

Женя помотал головой, закашлялся и несколько раз повторил про себя слово «мерзость». И следом – слово «пластмасса». «При чём тут пластмасса?» - подумал он. В своих  мыслях Женя ощущал полную кашу, причем кашу подгоревшую и какую-то беспросветную. Как в сказке про «горшочек вари – горшочек не вари». Женя как будто забыл волшебное слово, и горшочек было не остановить. Эта пластмассовая серая каша заполняла уже весь мир.

Вспомнилось, как в юности он задавался вопросом – зачем вообще нужна смерть? Потом посмеивался над своей наивностью, но ответа-то так и не нашел. Просто стал хитрее, научился жить, обходя эти юношеские глобальные вопросы. А вот сейчас горшочек варит и варит. И все тут.

Женя почувствовал во рту привкус пыли и какое-то щекотание на нёбе. Сплюнул прямо на пол. Весь сморщился. Так и есть. Пока сидел и дышал ртом, потому что нос был привычно заложен от тополиного пуха и прочих цветений, в рот залетел комар. Женя передернул плечами, прополоскал рот водой из-под крана, и бухнулся на табуретку.

«Ничего, что стоило бы жизни. Смерть, смерть, зачем, зачем. Низачем. Незачем. Все совсем не то. И думал я про другое. Какого черта все это здесь! Домик с видом на реку, голливудские титры, живые друзья. Уехать в деревню. Сменить чертову обстановку. Или вообще уехать? Собраться в Америку, как этот, из романа».

Мысли путались все больше.

Женя встал, налил себе почти полный стакан коньяка и залпом выпил. На глаза навернулись слезы. Коньяк был дешевый и довольно сивушный. Пах клопами. «Хорошее ассорти из насекомых у меня сегодня во рту» - усмехнулся про себя Женя и запил коньяк остатками пива в чьей-то бутылке. «К черту все, не сегодня. Или сегодня? И не завтра. Горшочек – не вари. Но ты, сука, все равно будешь варить, так что я уже вряд ли усну. И вообще скоро утро».

 

Когда Женя закончил школу, в институт он не поступил. Поскольку возраст позволял ему поступить на следующий год без риска угодить в армию, Женя весь год ничего не делал. Разве что ездил раз в неделю на подготовительные курсы, читал книжки и болтался с друзьями по улицам. В конце апреля родителям это осточертело, и отец пристроил Женю работать охранником. На объект, где он сам начальствовал. Жене только-только исполнилось семнадцать, но в случае проверки он должен был говорить, что ему двадцать один. Женя смотрел в зеркало, сомневался, подписывался в журнале чужой фамилией и счастливо избегал любых проверок.

Объект находился в Новой Олимпийской деревне, на Южном проспекте. Эту так называемую деревню, состоящую из элитных домов в двадцать семь этажей с подземным паркингом еще в несколько этажей под каждым домом, тогда как раз строили. Вернее, достраивали и вели отделочные работы. А один дом уже заселялся понемногу. Так что работы хватало. Надо было ходить по всем двадцати семи этажам каждого подъезда и проверять иностранных рабочих. В случае чего, вызывать милицию. Милиция всегда была наготове – шутка ли сказать, такое доходное место, да к тому же – элитный жилой комплекс. Рабочих охранники сдавали крайне редко, зато свои чаевые всегда имели. Помимо этого, надо было проверять пропуска на въезде и открывать или, соответственно, не открывать шлагбаум. Ну и так – по мелочи. На самом деле, все это занимало очень немного времени. Остальные часы коротали кто как.

Как-то раз Женю отправили на другой объект, неподалеку. Подменить кого-то. Там еще ничего не строили, а только готовились сносить ветхую хрущевку. Территория была огорожена по периметру бетонным забором, а внутри все поросло кустами и деревьями, как в любом нормальном старом дворе, покорно ждала своей участи пятиэтажка, уже без единого стекла в окнах, и стояли два вагончика – в противоположных концах участка. Электричества не было, не было водопровода и раций тоже не было. Вместо резиновых дубинок сотрудникам охраны предлагалось на выбор – черенок от лопаты или железный прут. Ходили слухи, что этот объект – еще курорт. Где-то дальше, уже на самой окраине столицы, охранники неделями не моются и едят бродячих собак на стройке.

Там-то, на этом объекте, Женя и задумался – отчего здесь все так странно устроено, и как такое совершенное в своем разгильдяйстве безобразие может твориться в трехстах метрах от элитного жилого комплекса и через одну станцию метро от пышного великолепия МГУ. Совсем рядом на все лады переливались огни реклам ночного мегаполиса, мимо проезжали иномарки, на которые Женя бы не заработал за всю жизнь, и везли людей в квартиры, где можно жить вдесятером и неделями не встречать друг друга. А во дворе стояла какая-то голубятня, наспех сколоченная из фанерных листов, в которой несли свою вахту люди, обеспечивающие спокойствие жителям просторных квартир. Женя почти вплотную приблизился к нужному выводу, но то ли в силу нелюбви к обобщениям, то ли просто из-за юной беспечности и отсутствия житейского опыта, выводы эти тогда так и не сделал.

 

Женя прислушался. Кругом была тишина. Только редкие постанывания, всхрапывания и прочие признаки похмельного сна доносились из обеих комнат. Капал не завернутый до конца кран. Женя встал и завернул его. Достал из холодильника остатки клюковки, допил из горлышка и выкинул бутылку в один из пакетов, забитых мусором. Воняло разлитым пивом и окурками в трех пепельницах. Стол был весь в пятнах от соуса, пепла и вина. Босые пятки прилипали к линолеуму. Пустые бутылки сонно перекатывались из одного угла кухни в другой, и вообще пахло как-то кисло и удушливо.

 

Женя резко открыл окно, и в лицо ему пахнул свежий пронзительный воздух.

Он стоял на кухне, полной мусора, окурков, пустых бутылок от пива. От движения оконной рамы на пол скатилась пепельница, рассыпав содержимое по всему подоконнику. Женя стоял и судорожно глотал воздух, как рыба, выброшенная на песок.

- Какое чистое утро. Господи, какое чистое утро! – подумал Женя и повторил уже вслух:

- Какое чистое утро.

Женя уперся руками в подоконник и постарался увидеть окна всех этажей, уходящих вниз. Ветер дул и дул, посыпая лицо мелкой водяной пылью. Перед самыми глазами, уменьшаясь, шли ровные ряды внешней облицовочной плитки, мелкой и до гадливости белой, очень уж напоминавшей больничную. Дальше виднелся мокрый, с крупными выбоинами, асфальт.

- Девятый этаж. Это наверняка. Это уже точно, ребята. Это все. До свидания. До скорой. Вызывайте волшебников из страны «ноль три».

Женя свесился еще ниже, так, что уже больше половины его тела оказалось за окном. На улице никого не было, слишком рано, чтобы кому-то там быть. И слишком поздно. Спите, спите, ребята. Еще одно маленькое движение, и все.

 

Но движения не было.

Женя всем телом опрокинулся назад, на липкий кухонный пол и засмеялся. Смеялся он громко, до кашля, а потом зарыдал, уткнувшись в мусорный пакет лицом, обняв этот пакет, впиваясь в него пальцами и оставляя в целлофане дырки. Несколько раз подряд его вырвало, тяжело, до боли в солнечном сплетении, от которой невозможно было разогнуться. Женя только лежал, скрючившись, комкая обеими руками мешок с пустой тарой, и в голове назойливо и муторно вертелись обрывки песен, которые играли сегодня в плейлисте.

Через несколько минут Женя встал, умыл лицо и руки, сделал три больших глотка из бутылки с коньяком, валявшейся почему-то возле раковины, и пошел в комнату, где спали девчонки.

На него цыкнули, кто-то заворчал сквозь сон, чья-то гладкая стройная нога снова запуталась в пододеяльнике. Женя стоял молча, спиной к двери, и смотрел на них. Потом так же, не сказав ни слова, вышел в прихожую, надел кеды, рукой пригладил волосы, и захлопнул за собой дверь.

Где-то каркнула ворона, следом другая.

Было уже почти совсем светло.

Женя стоял и думал, ходит ли в это время хоть что-нибудь. Ехать на такси не хотелось, да и непонятно было – куда ехать. Четкой цели у Жени не было. Но для долгих пеших прогулок не было сил. К тому же, хотелось оказаться подальше от своего района.

Женя дошел до железнодорожной платформы и посмотрел расписание. Странно, но в четыре утра уже ходили электрички. Он поежился от мысли, что кто-то в это время ездит в Москву на работу. Его снова чуть не вырвало.

Через несколько минут электричка приехала. В ней было на удивление много людей. Довольно свежих и бодрых на вид. «К черту такую работу» - подумал Женя. В противоположном конце вагона сидело даже целое семейство. Отец, похожий на лысого Максима Горького, мать, глядящая в пол с плохо скрываемым интересом и дочурка с каким-то глупым журналом.

Женя  перевёл взгляд на двери. Там, прямо над кнопкой вызова виртуальной милиции, была приклеена очередная прокламация. На фоне желто-бело-черного имперского флага гордо выделялся напечатанный обязательной квазикириллицей призыв – «Надо Русь собирать! Народное вече». Далее шел интернет-адрес народного веча. Женя представил разноцветный глянцевый паззл в картонной коробке с надписью «Русь. Собери сам. 83 детали».

Через несколько станций Женя вышел на какой-то безлюдной платформе. Оглядевшись, он увидел небольшой населенный пункт, несколько бетонных коробков в три и четыре этажа, стоящих на отшибе. «Россия, нищая Россия, мне избы серые твои…» - вспомнился почему-то Блок из школьной программы. И вспомнилось еще вот что «Новые районы, дома как коробки, хочешь жить здесь – набивай кулаки». Стало как-то неуютно, и очень хотелось поскорее быть если уж не дома, то хотя бы поближе к цивилизации. В пачке оставалось всего две сигареты. Рядом с платформой виднелся продмаг.

Женя стал незаметно оглядываться по сторонам, чтобы не показать, что он боится. По направлению к нему от коробков, пересекая дорогу, направлялись трое гопников. Вид у них был самый малоутешительный – спортивные штаны, футболки «Адидас» за 200 рублей и бегающие глазки на недоопохмелившихся лицах. Выражения лиц ничего хорошего не предвещали. Хотя столько людей уже ехало в электричке на работу, на этой станции еще явно продолжалась ночь.

- Слышь, сигареты есть? – Спросил первый, не дойдя до Жени пары шагов.

- Нету.

- Нету? – участливо осклабился другой.

- Нету, нету. – Женя похлопал себя по карманам.

- А, ну ладно. На работу, шоль?

- Ну.

- А десяткой не выручишь пацанов?

Женя подумал, не послать ли пацанов сразу. Но решил все-таки не заканчивать пока свой утренний променад таким однозначным способом. Пошарив в кармане, Женя извлек какую-то мелочь, несколько монет, и протянул ближайшему из компании.

- От души, бля. Ну давай, береги себя.

- Давайте, мужики. Удачи.

Женя облегченно выдохнул, когда три спины скрылись за поворотом дороги. Но не успел он толком понять, что произошло и обрадоваться, что так легко отделался, как почувствовал сзади сильный мягкий удар.

Он тут же осел и скатился в кювет. Из остановившейся машины вылезло четыре круглых косолапых лба, подбежали к нему и начали гнуть пальцы.

- Ты нам машину помял, урод! – прогнусавил один.

- Ты че посреди дороги шляешься? – подхватил второй.

И понеслось. Женя уже особо не разбирал, что они там выкрикивают и какие претензии предъявляют. Боли от их ботинок не чувствовалось, но стало страшно, когда в каких-то сантиметрах от лица стала мелькать выкидушка. «Понятно, понтуются. Пойдут они на мокруху просто так, среди бела дня, связавшись с волосатым каким-то» - быстро сообразил Женя. Но в то же время сам факт того, что эти мордастые связались с таким волосатым чуваком, у которого и взять-то нечего, говорил о том, что имеешь дело с беспредельщиками. На всякий случай, Женя отдал им свой мобильник. Помахав еще руками, коротышки попрыгали в свою раздолбанную девятку и укатили.

Женя полежал еще немного – чего уж теперь вскакивать – и медленно поднялся, отряхивая налипший на штаны тополиный пух и вычесывая пятерней всякий мусор и пыль из волос.

- Пидарасы тупорылые! – вслух крикнул Женя. Поясница болела, гудела голова, и было очень обидно и жалко себя. Телефон жалко не было. Разве что сим-карту. Сигареты почти не помялись. Женя жадно и зло закурил и прихрамывая немного, двинулся в сторону магазина. Магазин оказался закрыт на амбарный замок.

- Да ну его все! Задрало. Прогулялся, блядь, – вслух сказал Женя. Про себя он почти без удивления отметил, что на душе у него даже лучше, чем было дома. И в голове яснее. «Вот и волшебное слово – горшочек не вари. Только произносится оно, оказывается, не ртом, а ногами» -  подумал Женя и даже засмеялся. Получилось сипловато и не очень радостно. Но все равно. Хоть что-то.  Женя пошел обратно на платформу. Через час он был у себя.

Никаких изменений за время своего отсутствия в квартире Женя не заметил.

Он написал смс Андрюхе, не поедет ли тот сегодня в деревню. Дожидаясь ответа, задремал и чуть не упал со стула. Пересел на пол, заварил себе крепкий кофе и стал разгадывать попавшийся под руку сканворд.

Андрюха все-таки ответил, что да, едет. «Я с тобой?» - лаконично написал Женя. «Хорошо, я заеду после обеда» - ответил в свою очередь Андрюха.

Спать больше не хотелось. Но сидеть просто так тоже не улыбалось. Тогда Женя стал шататься по квартире, в надежде, что кто-нибудь проснется. Проснулась Вероника. Пропала на полчаса в ванной, потом стала мыть посуду и наводить порядок в кухне.

- Да забей, Ник. Потом я сам. Или не сам.

- Да мне не в лом. Знаешь, если я после пьянки себя делом не займу, весь день в никуда.

- День и так в никуда, даже если найдешь себе дело. Слушай, я в деревню скоро поеду с Андрюхой. Хочешь?

- Если честно, Женечка, не хочу. Устала. Поеду лучше к родителям, навещу. Посидим в тихом семейственном кругу, – Вероника улыбнулась и поставила очередную вымытую тарелку в сушку.

- Как хочешь. Тоже хорошо, – Женя собрал рукой со стола пепел и окурки и выкинул их в пакет.

Начали просыпаться и бродить по квартире, натыкаясь на углы, остальные гости.

Женя захватил из шкафа чистую одежду и пошел в душ.

Ближе к обеду, выпроводив оставшихся друзей, Женя плюхнулся в Андрюхину машину.

Женя ехал на заднем сидении «Вольво» и пил разливное пиво, глоток за глотком, литрушка за литрушкой. Так что когда подъезжали к повороту, за которым виднелась церковь и Андрюхин дом, Женя уже нес всякую чушь о революции, национальном вопросе в Европе и первозданной правильности сельского быта.

Андрюха дружески подтрунивал, и, подделываясь под Женины интонации, пафосно вещал:

 - Так вот, после всех своих душевных потрясений, вызванных несправедливым миром, я наивно думал, что деревенский воздух поспособствует заживлению моих сердечных обид. Что само пребывание в этой пасторальной местности вернет мне радость просыпаться по утрам и выветрит московский смог из моей башки. Но мир снова проявил свою сволочную сущность, и вот я накидался пивом еще до приезда в этот милый сердцу край.

Выгрузившись из машины, Женя отлил на колесо прицепа и упал в траву. Хотелось лежать и смотреть на звезды. Как назло, погода была облачной, так что провалявшись в сорняках с полчаса, Женя замерз и решил пойти на озеро.

Но до озера идти было далеко, и Женя проковылял в дом и лег спать.

Когда он проснулся, был уже вечер.

По телевизору показывали какую-то муть, фильм про крутых гангстеров без страха и упрека.

Андрюха уплетал бутерброды и, увидев, что Женя проснулся, с набитым ртом выдал типичную для него тираду. Что-то там про буддистов, которые учат - чтобы быть счастливым, надо убить в себе все желания.

- Очень вам благодарен, узкоглазые мудрецы, почему бы мне сразу не прыгнуть под поезд, – заключил Андрюха.

 

Женя резко ощутил жуткую тоску по своей городской квартире, по интернету, по душу, по отсутствию дохлых мышей и живых огурцов, вырастающих за ночь десятками и утром заполняющих весь обеденный стол.

Да и пиво обрыдло.

В очередной раз Женя подумал, что нельзя верить утреннему себе. Утром тебя так часто подкарауливает жалость к себе и желание распустить нюни и зажить уютным патриархальным бытом, что не успеешь и кофе сварить, как уже расклеился и никуда не годишься. Даже на работу можешь не поехать.

 А вдобавок ко всему прочему, Женя вспомнил, что несколько дней назад он умудрился заревновать Веронику к ее законному парню. Нет, он, конечно, ничего ей не предлагал, не назначал свиданий. Просто они оказалась в одной большой компании, праздновали чей-то день рождения. Разместились на тенистом берегу одного из многочисленных искусственных водоемов Подмосковья. Кажется, это был когда-то песчаный карьер. Вода была на удивление прозрачная. На вытоптанной траве тут и там виднелся мусор, то поблескивая одинокими бутылками из-под пыльного лопуха, то целыми скоплениями радуя взгляд отдыхающих. Все-таки оно привычней, для нашего человека. Подмосковного.

Так вот, Вероника была со своим молодым человеком, Артемом. Артем был с клиновидными тоскливыми залысинами и неизменной указкой для КПК в левой руке. Правой он брутально привлекал к себе сидящую рядом Нику. Этим самым Артем и раздражал Женю.

Так Женя и провел весь праздник. Чувствовал себя злым и глупым, в злой и глупой ситуации. Stranger in the strange land. Думал еще, что вокруг все замечают, но не так его понимают. Похоже на то, когда едешь в маршрутке и сердито лупишь глаза в окно, оттого что музыка на весь салон выводит из себя. Да еще кажется, что все остальные пассажиры считают, что тебе взгрустнулось под очередной блатной медлячок. Какого-нибудь Славы Медяника или Анатолия Полотно, чтоб они выиграли конкурс Дарвина со своими фамилиями.

Жене стало еще больше жалко себя. Все выпитое давало о себе знать, навалившись на психику химическим чувством вины и собственной бесполезности.

- Андрюх, поехали сегодня домой. Я устал.

- Знаешь, поехали. Я хоть халтуру добью, здесь же ничего никогда не сделаю по работе, как обычно.

Когда Женя пошел выкинуть пустые бутылки, ему вспомнилась фраза, услышанная буквально на бегу, когда он торопился на электричку в Москве. Одна продавщица-лотошница рассказывала что-то другой, и резюмировала все словами – короче, хочет и рыбку съесть и омара попробовать.

Точно, про меня – подумал Женя, возвращаясь к машине.

Когда солнце скрывалось за гаражами возле платформы, Андрюха и Женя были уже дома. Договорившись насчет следующих выходных, они вышли из машины. Андрюха пикнул брелком, дверные замки щелкнули, закрываясь. Говорить было особенно не о чем. Постояли, покурили и пошли по домам.

Женя заснул сразу же, упав на диван и только стянув кеды с носками.

Утром позвонила Вероника и предложила съездить на следующих выходных в деревню к Андрюхе.

- Подышать свежим воздухом и отдохнуть душой в пасторальном раю? – Спросил Женя. И тут же сам добавил.

- Поехали.

И снова завалился на диван. Но спать уже не хотелось. Женя мельком вспомнил события прошедших суток, внутренне поморщился, и включил телевизор. Шла какая-то очередная кулинарная битва. «Горшочек, не вари» - усмехнулся Женя, и щелкнул пультом. Потом надел кеды и вышел на лестницу.

Женя прислонился лицом к своей входной двери. От двери почему-то пахло лекарствами и озерной водой. Женя выдохнул, отошел на несколько шагов, посмотрел в лестничный пролет, и прыгнул вниз. На полу было холодно, и чей-то плевок в нескольких сантиметрах от Жениных глаз выглядел неприятно. Женя перевернулся на живот, резко оттолкнулся обеими руками и встал. Потом достал пистолет и выстрелил себе в висок. Пуля прошла точно и ровно, как хорошее сверло сквозь тонкую фанеру. Она вышла из другого виска и застряла в стене, облупив синюю краску. Наверху хлопнула дверь.

Женя вышел на улицу. Голову сразу обдало холодным ветром. Женя поежился и втянул в себя воздух так глубоко, что даже закашлялся. Закурил и посмотрел на небо. Небо на глазах становилось каменным. На улице не было ни души. Дышать было все труднее, воздух выходил из атмосферы, словно из проколотой велосипедной шины.

Женя закричал и проснулся.  В комнате было очень душно, и он сразу же открыл окно и включил вентилятор. Полежал, часто мигая и глядя прямо перед собой, что-то усиленно вспоминая.

- Слава Богу! – подумал Женя, когда проснулся уже окончательно, и стало понятно, что никакого вечера встреч не было и не будет.

Впереди был еще целый выходной, который прошел спокойно и как-то осмысленно. Перед сном Женя стал искать на книжной полке молитвослов, который покупал когда-то, несколько лет назад. Так и не нашел, покурил на лестничной площадке, умылся. Но чего-то все равно не хватало.

Тогда Женя встал на колени напротив окна, еще светлеющего на фоне комнаты, в которой Женя не включал свет. Глубоко вздохнул, перекрестился, и прочитал по памяти «Отче наш». Три раза. На втором перепутал местами первые предложения, а одно вообще забыл. Но на третьем чтении вспомнил и все прочитал как положено.

Стало хорошо и легко. Женя еще раз перекрестился, лег, и сразу заснул. Утром он поехал на работу в Москву.

Вечером, когда Женя вернулся домой, сорвав по дороге стоп-кран для сонного мужика в вагоне, он решил все-таки написать о своем сне Веронике. Наскоро поужинав, он уселся за компьютер и начал набирать текст.

 

Вероника получила письмо утром, когда завозившись с феном, поняла, что на первую пару уже опоздала. Сначала Вероника посмотрела свой почтовый ящик, где и наткнулась на Женино письмо. Пробежав его глазами, она решила прочесть его внимательнее вечером.  

Залезла на «tutu.ru» посмотреть расписание электричек, и попутно наткнулась на новости Яндекса. Главной новостью были взрывы в метро. Парк Культуры и Лубянка. Почему-то всегда подобные известия проходили как-то мимо нее, она или не обращала на них особого внимания, или узнавала о них уже пару дней спустя. Но тут было ощущение, что это не то, что произошло где-то далеко и с людьми, которых она даже не умела представить. Странное чувство – словно взрывы были в соседнем подъезде. И не страх, не паника, а какая-то тяжесть разом навалилась на Веронику.

В блогах ожесточенно спорили. Одни негодовали по поводу шахидок, другие, поумнее, высказывали мнение, что искать виновных надо совсем не там. А там, где их стоит искать, все равно концов не сыщешь. Вор на себе шапку не поджигает. Параллельно публиковались первые списки погибших и раненых. И тут до Вероники дошло что-то очень простое и очевидное. Видимо, психика блокировала эту мысль раньше, потому что для одного утра это было бы слишком.

Сегодня понедельник. Значит, Жене с утра в издательство, на Охотный ряд.  Подписать договор по переводам. Значит, ехать туда надо по красной ветке. Лубянка на красной ветке. Издательство – тоже. Но ниже. Женя ездит с Ярославского вокзала. То есть, с Комсомольской. То есть, через Лубянку.

Как раз в это время. Вероника выронила телефон, который, оказывается, держала в руке все это время. Медленно подняла его, глядя в монитор с новостной лентой Яндекса, и стала искать во входящих Женин номер. Затем, так же медленно нажала клавишу с зеленой трубкой и стала слушать длинные гудки.

Один.

Второй.

Третий.

Еще один.

Еще один.

Парк Культуры. Лубянка. Парк Культуры. Лубянка.

Отвечай, Женя. Отвечай, пожалуйста.

Господи, Господи!

Вероника сползает на пол, спиной к монитору, и чувствует, как ее давит бетонная плита. Это потолок. Это Женя. Это Лубянка. Это его письмо.

Вероника задыхается под тяжестью плиты. Ей совсем нечем дышать.

Она хватает ртом воздух. Но не плачет, не кусает губы, не заламывает руки.

Вероника думает, что она кричит. Но она еле слышно шепчет, и телефон в ее ладони весь мокрый от пота.

Кто-то идет по залитой солнцем Москве и думает, как хорошо, что он сегодня задержался, чтобы купить бутылку воды.

Люди торопятся на электричку.

Молодая женщина возится с дверным замком на своей машине.

В трубке идут длинные гудки.

Вероника дожидается окончания гудков, и тут же звонит опять. Под рукой случайно оказалась большая коробка спичек, и она ломает их пальцами свободной от телефона руки – одну за другой. Спички падают на пол, так ни разу и не загоревшись, с девственными серными головками. Некоторые из них зеленого цвета, но больше – коричневых.

Вероника сидит на полу и шепчет.

- Господи, сделай так, чтобы он взял трубку.

И самое противное – где-то на периферии сознания ощущение того, что сегодня еще надо доделать работу. И придется ее доделывать. И что хуже всего – работа, видимо, будет сегодня доделана. Если ничего не случится, конечно.

И Вероника снова нажимает на клавишу с условной зеленой трубкой и ломает еще одну спичку. Шепчет «Господи, Господи, спаси его».

И опять думает, что надо сегодня закончить одну затянувшуюся с прошлого месяца работу.