Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации
Союз Писателей Москвы
Кольцо А

Журнал «Кольцо А» № 181




Foto 2

Инна ЧАСЕВИЧ

Foto 5

 

(Псевдоним Инессы Шевцовой) Окончила Нижегородское театральное училище и Литинститут. Публиковалась в журналах, сборниках, в интернете. Победитель литературных конкурсов, в том числе по детской литературе. Живет в Сарове Нижегородской области. Публиковалась в журнале «Кольцо А».

 

 

МОРЕ… МОРЕ…

Рассказ

 

У меня давно была мечта побывать на море, которое плескалось в моей жизни только на картинках в интернете. И дабы мечта стала, наконец, явью, зимой пришлось ударно «поснегурить». Ясное дело, новогодняя компания не обошлась без приключений. А когда они меня стороной-то обходили?! То «снежную внучку» от разгулявшихся гостей выводили через черную лестницу и на ходу закидывали в машину, то я Деда нетрезвого на себе несла, то в квартире, где женщины в паранджах хороводы водили, молниеносно меняла всю программу: в такой семье за коленки в конкурсе не похватаешь. Всякое бывало. Но плохие воспоминания постепенно стерлись, а их денежный эквивалент позволил вплотную приблизиться к заветной мечте.

И вот я уже собираю восхищенные мужские и уничтожающие женские взгляды на вожделенном пляже. Неделя отдыха пролетела одним сказочным днем. Погода не подвела, всего один раз разразилась буря с ливнем и штормом, когда молнии рассекали горизонт от неба до моря, пляжные домики ходили ходуном, а с деревьев отправлялись в свободный полет кучи веток. В остальные дни была тишь да гладь и солнечная благодать.

В день отъезда, от души накупавшись, я ждала вызванное гостеприимной хозяйкой, такси. Оно почему-то запаздывало, но меня это не сильно печалило, поскольку доехать до вокзала – дело нескольких минут, а времени до поезда – с лихвой.

Когда машина не приехала ни через десять, ни через двадцать минут, меня охватило легкое беспокойство, грозившее в ближайшее время обернуться паникой. Пока Лариса, хозяйка двухэтажного гостевого дома, непрерывно обрывала номера знакомых таксистов, везде получая стандартный ответ «Мы в пробке», я лихорадочно соображала, что делать. Если опоздать на поезд, то билет пропадет, новый купить нереально, а жить здесь не на что. Я находилась уже в той степени тревоги, при которой уже была готова бежать вприпрыжку на вокзал, как вдруг зазвонил хозяйский телефон. Один из таксистов пообещал быть у нас через пять минут. Не успела я расцеловаться с Ларисой и пустить сентиментальную слезу на ее выцветший сарафан, как шофер лихо взлетевшей на гору «Шестерки» уже закинул мой чемодан в багажник. Машина стремительно сорвалась с места, но уже через пять минут прочно засела в пробке, живописно «утрамбовавшей» всю дорогу. Везде, насколько хватало взгляда, виднелись крыши «Ниссанов», «БМВешек», «Мерсов», кое-где проглядывали потрепанные курортной жизнью «Жигули» и рейсовые газели.

Я сидела у открытого окна в изрядно послужившем чуде отечественного автопрома, поминутно уточняя у водителя, до какой ближайшей станции и за сколько он сможет довезти, если мы не успеем к поезду. Когда выяснилось, что пробка по всему побережью, и если поезд уйдет, то догнать его будет невозможно, меня охватила настоящая паника. Предательские слезы текли по свежезагорелым щекам, роскошный «конский хвост» дрожал каждой волосинкой, руки сами собой трагически заламывались жестом, достойным лучших образцов древнегреческого театра. Сердце водителя не выдержало.

Вынырнув из бесконечного автомобильного потока, «Жигули» резко взяли вправо и начали карабкаться по практически отвесной горе. Машина ревела изо всех семидесяти силенок, я, вжавшись в горячее от южного солнца сидение, вспоминала всю свою юную жизнь, мысленно прощаясь с родным городком и любимым семейством. Мне казалось, что гора, которую мы так упорно штурмуем, стала совсем отвесной, и сейчас наша старушка либо сделает кульбит через крышу, либо просто понесется назад со скоростью снаряда. К гадалке не ходи, в любом из этих случаев наш с водителем исход в мир иной обеспечен.

Подъем кончился так же внезапно, как начался. Хмурый таксист, выдохнув: «Вокзал. Приехали», – побежал открывать багажник. Я озиралась по сторонам, совершенно не понимая, где мы находимся.

– Это вокзал. Обратная сторона, тебе туда, – яростно жестикулировал шофер, пока я дрожащими руками отсчитывала деньги. Видя, что бледная пассажирка в полном ступоре и абсолютно не понимает, куда идти, он подхватил чемодан и побежал через переплетенье рельсов, старательно несущихся за горизонт. Я благодарно устремилась за ним. Из моего плохо застегнутого рюкзачка вылетела ракетка для бадминтона, который так прекрасно скрашивал мои южные вечера, и опустилась прямо на выцветшие шпалы. Будучи барышней хозяйственной, я, конечно же, решила ее поднять, но противная ручка упорно не давала себя захватить, и ракетка все время оказывалась на земле. Во время упорной борьбы со спортивным снаряжением в мое изрядно затуманенное сознание неожиданно ворвался резкий гудок. Подняв глаза, я увидела в десятке метров от себя огни приближающегося поезда и расширившиеся до невообразимых размеров глаза машиниста, отчаянно давящего на сигнал. Бросив на произвол судьбы любимую ракетку, я молниеносно отпрыгнула в сторону и скачками понеслась в сторону станции. Едва мне удалось влететь на небольшой мостик, как мимо бешено простучал колесами поезд, задевший водителя такси и выбивший из его рук мой чемодан, тут же покатившийся по насыпи. Получив вагонной подножкой ощутимый удар по плечу, я рухнула на перила моста, и пока мимо мелькали вагоны, висела на них, не поднимая головы. Наконец поезд притормозил у перрона, и гонка вошла в завершающую стадию. Я еще успела заметить, как шофер, громко ругая собственную доброту, перелезает через перила моста, под которым лежит раскрывшийся бумажник. Не дожидаясь, пока он кончит собирать засыпавшие округу дензнаки, я подхватила покореженный чемодан и с отчаянной решимостью бросилась к поезду. В это время рядом раздался такой нечеловеческий гогот, что я развила космическую скорость. Дикий хохот сопровождал меня. Высыпавший из вагонов народ делал ставки: добежит ли очевидно невменяемая барышня до состава или нет.

В отчаянии закинув в последний вагон многострадальный чемодан, я прыгнула на подножку. Состав тронулся. Минут пятнадцать я пыталась привести в порядок дыхание, сердечный ритм и мозг, отказывающийся воспринимать окружающую действительность. Нечеловеческий гогот почему-то до сих пор не отступал. Усилия понять его источник так ни к какому выводу и не привели. Я двинулась по составу в надежде добрести до законного места.

Надо ли говорить, что удалось мне это далеко не сразу, поскольку очередная межвагонная дверь оказалась наглухо закрытой?.. Как и почему это произошло, осталось загадкой даже для проводницы. Пока ждали начальника поезда, пока вскрывали дверь, наступил вечер. Растеряв не только последние силы, но и природный оптимизм, я добралась, наконец, до своей плацкартной полки и открыла чемодан. В углу лежала кукла. Маленькая, страшненькая, как и положено всем представительницам этого женского вида, ведьмочка – будущий бесценный экземпляр моей любимой коллекции. Собственно, за возможность «голосить» я ее и прикупила, только напрочь забыла об этом в пылу «гонок по вертикали». Вагон, готовившийся отойти в мир снов, неожиданно сотрясли два громких взрыва смеха: ведьминский – грубый и мой – переливчатый, в котором слилось все: приятные южные воспоминания, отчаянье бегущего за поездом и радость удачно вскочившего в последний вагон человека.

Вот так закончилась поездка на столь долго ожидаемое и вымечтанное море. Но если вы думаете, что это маленькая неприятность заставила меня впредь отказаться от путешествий, то вы глубоко ошибаетесь. На следующий год я твердо решила накопить денег на самолет: ведь это так романтично – пробежаться по летному полю!

 

ОДУВАНЧИК

Рассказ

 

Она с детства любила все цветы, но особенно обожала одуванчики. Иногда они с родителями выбирались в лес: отец был военным, дома его видели редко, поэтому каждый совместный поход на прогулку надолго застревал в памяти детей, двух абсолютно непохожих друг на друга сестер. Старшая после таких вылазок заваливала дом букетами одуванчиков.

– Опять ты это убожество в дом тащишь, – громко возмущалась мать.

– Они же красивые! – Дочь искренне не понимала такую неприязнь к ярким желтоголовикам.

– От них одна грязь в доме! На руках разводы от сока, на столе пыльца от цветов. Через пару дней они соберутся в полет, ищи их тогда по всей квартире, убирай с паласов…

– Я уберу, – тихо и спокойно отвечала дочь.

– Естественно, ты! Кто еще-то? Не я же притащила в дом этот сорняк!

– Листья молодых одуванчиков даже в салаты класть можно, – не сдавалась дочь.

– И что ты хочешь этим сказать? Ты их для салата принесла?!

– Нет, конечно, – беззаботно смеялась старшая, – лето на дворе, они уже цветут, у них вторая молодость, которую в салат не положишь. Просто красиво: смотри, какой я венок сплела. Правда, здорово?!

– Да ну тебя с твоими глупостями! – раздраженная мать принималась за домашние дела.

А вот сурового отца-майора она смогла уговорить каждый год фотографировать ее на одуванчиковой поляне рядом с домом. Отказать в маленькой просьбе старшей дочери он не мог. Да, в отличие от младшей, красивой любительницы мальчикового внимания, старшая была худой, с выдающимися скулами и удлиненным овалом лица. Но зато она серьезно относилась к жизни, что отцу очень импонировало. Старшая училась в четвертом классе, когда выяснилось, что сестру, не умеющую читать, не то, что в школу с «повышенными» знаниями, в которую она сама ходила, но даже в обычную не возьмут! А у замученной работой и домом матери, и, тем более, у вечно марширующего по плацу или мотающегося по полигонам отца, нет сил и времени заняться ее обучением. К тому же сама голубоглазая, кудрявая, похожая на фарфоровую куклу барышня не больно хотела напрягаться. Никому ничего не сказав, старшая, терпеливо снося слезы, крики и истерики, вскоре добилась того, чтобы сестрица не просто складывала «м-а м-а», а вполне сносно читала букварь. Мать эту победу тут же использовала по назначению: с этого времени все уроки младшая стала делать с помощью старшей. Все шло замечательно, пока та, которая училась и учила, не окончила школу. С золотой медалью, естественно. Вот тут-то оценки куколки, в глазах которой не было и проблеска мысли, резко упали до критической отметки. Правда, саму младшую это не беспокоило: она купалась во внимании мужчин, а что еще девушке надо для счастья? Учеба – это для таких дурнушек, как ее сестра. Как ей еще устроиться в жизни? Только через красный диплом!

В то выпускное лето произошло маленькое событие, после которого за старшей сестрой закрепилось прозвище «Одуванчик». Пока все сдавали экзамены, их классный поэт неожиданно, но, к счастью, неудачно решил свести счеты с жизнью. Лежа в больнице, он наотрез отказался видеть кого-либо, кроме той, кого считал единственным другом: самой серьезной девочки в классе. Она тут же принеслась к нему с пакетом конфет.

Стоял приятный летний вечер, ребята вышли в парк, обнесенный высоким забором. Рядом прогуливались странные личности. Один пытался стрясти с березы яблоки, второй непрерывно ходил взад-вперед по дорожке и громко смеялся. В конце концов, они перестали обращать на пациентов внимание, и разговор миролюбиво тек, не задевая подводные камни июньского дня, сильно изменившего жизнь школьного поэта. Неожиданно за их спинами выразительно захмыкал человек в больничной одежде. Выражение лица пришельца было милым и наивным, но правую руку он почему-то держал за спиной. Друг тут же вскочил и загородил собой девушку, но человек в полосатой пижаме отодвинул его в сторону и вытащил руку... В ней был зажат огромный белый одуванчик. Цветок ей преподнесли с изящным поклоном:

– Возьмите, девушка, вы так на него похожи…

Человек исчез так же внезапно, как появился, оставив после себя улыбку Чеширского кота и ощущение нереальности происходящего. Каким-то чудом она смогла донести необычайно огромный и пушистый подарок до дома. Там она обрызгала его лаком для волос, и цветок долго стоял на ее столе.

Услышав эту странную историю, младшая стала звать старшую Одуванчиком. С легким оттенком пренебрежения: уж ей-то дарили букеты не чета этому сорняку. Постепенно к сестре подтянулись родители, одноклассники, подруги и даже друзья семьи. Все стали обращаться к старшей не иначе как «Одуванчик», словно не было у нее красивого и звучного имени. Впрочем, девушку это не смущало: видимо, помогали легкий характер и абсолютное неумение злиться.

Платье на выпускной она тоже выбрала в «одуванчиковом» стиле: желтое, летящее, а светлые распущенные волосы завершали цветочный образ. Прозвище приклеилось к ней намертво и плавно перетекло в институт, куда, кроме нее, поступили еще три одноклассницы.

– Здравствуйте … – любимец девушек всех курсов экологического факультета замялся, он помнил только прозвище первокурсницы, но насколько удобно будет ее так назвать, не знал. Она сама продолжила:

– Одуванчик. Не смущайтесь, я уже привыкла. Мне иногда кажется, что я родилась с этим, – она тоже замялась, но через мгновение весело продолжила, – именем.

– Вы на самом деле удивительно похожи на этот цветок.

«Кто бы мог подумать, что эта тихоня такого парня себе оторвет», – удивлялись окружающие красотки, искренне не понимающие, что мог найти в Одуванчике (гениальное прозвище для невзрачной худышки) отличник, красавчик, солист институтской рок-группы и неизменный участник КВН – студент-четверокурсник. Да он и сам себе не смог бы объяснить, почему в день посвящения в первокурсники подошел именно к ней.

Пока студентки недоумевали и ненавидели Одуванчика, она тихо и незаметно вышла замуж за институтскую звезду. Пересуды по поводу новой семьи утихли, когда все увидели, что у тихони пропала талия, предмет зависти однокурсниц, сидящих на бесконечных диетах, и чересчур быстро начал расти живот. В это время муж, окончивший институт с красным дипломом и успевший немного поработать в неплохом НИИ, резко решил сменить профессию. Одуванчик, с радостью принимавшая все решения второй половины, тут же съездила в институт и, положив на огромный живот студенческую тетрадку, с присущей ей аккуратностью, старательно переписала все условия поступления. Теперь вечерами, она, открыв учебники, внимательно слушала мужа, и задавала каверзные вопросы, стараясь раскидать как можно больше сена под копыта закусивших удила экзаменаторов.

Вторым по счету красным дипломом молодой муж хвалился уже перед двумя домочадцами: женой и трехлетним сыном, который, конечно, не мог понять: по какому поводу все выражают такой неуемный восторг, но был не прочь повеселиться с родителями. «Корочки» отмечали в новой, маленькой, но удивительно уютной квартирке…

 

– Давно что-то вы к нам не заходили. У вас все нормально? Как сын? – Одуванчик вздрогнула, услышав вопрос, заданный громким и резким голосом матери.

– Все хорошо. Сын? Отличник и радость школы и семьи, ты же знаешь. В гости? Времени совсем нет: олимпиады, конкурсы, научные чтения.

Она быстро отключилась, чтобы мать не успела еще что-нибудь спросить, иначе придется лгать, а она вранью с детства не обучена. О том, что на самом деле происходило в ее жизни, она старалась не только никому не говорить, но и не думать. Пыталась жить, не вспоминая о своей когда-то счастливой семейной жизни.

– Ну, сколько можно заставлять нас мыть руки?! Мыли только что!

– Не ругайся, пожалуйста, я как вспомню эту страшную больницу. Я так боялась, что наш сын. Я не хочу, чтобы опять…

– Прошло все! Нашему сыну ничего не угрожает, успокойся уже. Да и что ты преувеличиваешь? Ну да, кто-то не справился с болезнью. Ну, бывает, но у нас-то все хорошо! Не думал, что ты такая чувствительная, всегда ж нормальная была, разумная. Да! Я завтра задержусь на работе, меня не ждите, сами ужинайте.

Сначала задержки стали «доброй» традицией, а потом он однажды просто не пришел домой, прислав друга за вещами. Вот как-то так тихо и обыденно умерла семья, ради которой она жила, отказавшись от перспективной работы. Мужу тогда предложили преподавать в институте, и она, конечно, не смогла поступиться его интересами.

– Ты дома нужнее, – сказал он ей. – Сын еще маленький. Создавай уют, жди нас, люби, заботься, что может быть лучше для женщины?!

И она ждала, создавала, любила, заботилась, гордилась известным в городе юристом, который, по счастью, был ее мужем…

Мать только через год узнала, что у Одуванчика больше нет семьи.

– Почему ты нам ничего не сказала?!

– Папа всегда говорил: ты сильная, ты можешь. Ты должна. Я хотела быть, как он говорил. Не хотела вас огорчать.

После развода сына начали раздражать слишком пристальное внимание и нескончаемая опека Одуванчика: когда он задерживался после школы на час, она успевала позвонить ему раз двадцать. Друзья смеялись, он злился.

– Где ты? Что случилось? Я волнуюсь!

– Не надо волноваться! Со мной все нормально. Все хорошо! Что ты меня позоришь. Не звони! Слышишь? Не зво-ни!

В один из осенних дней, когда она, как обычно, ожидала возвращения сына, пришел муж. Бывший, но сохранивший ключ от квартиры.

– Дома сидишь? Одна?! Неудачница. Никому не нужная, старая, вылинявшая тетка. Зачем ты золотую медаль вызубривала? Диплом красный выучивала? Ты же никто, и звать тебя никак! Меня весь город знает. А ты кто? Повар? Домработница? Уборщица? Нянька? Самой от себя не противно? Я до сих пор как вспомню про бесконечное мытье рук, тошнить начинает. На себя давно в зеркало смотрела? Как ты опустилась: младше меня, а уже старуха!

– Ты же меня любил.

– Тебя?! Любил? Таких разве любят? Я просто хотел серую мышь найти, чтобы многого не требовала. У меня же бабы через месяц после свадьбы появились! Скажешь, не знала?

– Это не правда. У нас тогда все было хорошо. И сын умный, красивый. Такие дети только от любви бывают…

– Не смеши! Такие дети бывают от наследственности. Ему есть в кого: у него отец приличный. А тебя в психушку надо сдать, чтоб жизнь людям не портила. Мне сын все время жалуется, как ты его достала. Заведи себе мужика и названивай ему, сколько влезет. Или собаку, чтоб было с кем выть. Не оставишь сына в покое, заберу его к себе, а тебя квартиры лишу.

– Зачем ты так? Это же мои родители квартиру покупали. А сынок… Я же только для него…

Что еще наговорил бывший муж, она уже не слышала: в тот вечер ее в первый раз увезла «Скорая». Их будет еще много: приходов бывшего мужа, а после них: белых машин с красными крестами и больниц. Потом звонки и приходы прекратятся, но больница станет вторым домом.

Квартиру бывшему мужу оттяпать не удалось, но он забрал то, что было гораздо ценнее: нормальную жизнь Одуванчика.

Она всегда была спокойная, молчаливая, «непроблемная», в отличие от младшей сестры: красивой, но истеричной, меняющей с завидным постоянством кавалеров. Мать всегда считала: с трезвомыслящей старшей ничего случиться не может, потому все внимание отдавала младшей. Как же она теперь себя ругала, что не доглядела, не заметила, не поняла! Рыдала, просила прощения. Только Одуванчик не могла его принять. Она теперь жила в своем мире, где не было зла и предательства. Каждый день Одуванчик гуляла в старом парке. Она на цыпочках ходила по лужайкам: боялась помять цветы.

– Им больно, они же живые, – светло-голубые глаза наполнялись искренними слезами. За прошедшие годы она нисколько не изменилась: была все такой же худой и нескладной.

Сын, которого бывший муж смог отобрать, долго жил в семье отца. Ему было категорически запрещено звонить и писать матери. Вначале это даже нравилось: тебя никто не беспокоит, не волнуется, не напрягает! Никто не звонит, не помогает, не беспокоит. Никто не волнуется. Никто не…Никто… Постепенно его почему-то стала раздражать молодая и красивая жена отца, на которую ему сначала было так приятно смотреть. В голову периодически начали лезть мысли о матери. Эти непрошенные гости молча пробирались в закоулки памяти, услужливо перелистывая альбом воспоминаний, от которых он так старательно пытался избавиться. Вот они втроем гуляют в парке: папа в синем галстуке, мама в клетчатом платье и он в зеленой футболке и синих джинсах выглядывает из-под низко опущенных лап старых елок. Тут он обыграл папу в шахматы, радостно сжал кулачки и улыбается самой широкой улыбкой, на которую только способен. А это уже самый престижный в городе лицей, куда он гордо шагает в первый класс, держась за руки родителей. Сзади печатает крупные шаги дед, рядом бабушка с огромным букетом. Здесь они катаются с горки, мама взвизгивает от страха, а папа солидно позирует сыну-фотографу. Это Черное море: худенькая мама, папа в ластах и маске для подводного плавания, а он сам в желтом надувном жилете. Выпускной: он в белой рубашке, с синей лентой через плечо: «Выпускник». Рядом отец. Мать далеко. И уже не та, которую он знал.

Он старательно гнал воспоминания. В конце концов, он же не виноват, что мать стала такой. У него своя жизнь. Но ведь это ей он обязан своей любовью к учебе и желанием все сделать на «пять с плюсом». Вдумчивым отношением к жизни, нежеланием размениваться на мелочи. Состраданием к людям: далеким и близким. К двоюродному брату, почти совсем глухому от рождения. Это волшебное «почти» оказалось решающим. Он стал заниматься с мальчишкой, научил понимать речь и даже немного говорить, пусть и с аппаратом. Тете заниматься этим было абсолютно некогда, да и не интересно.

После очередной больницы дочери сердце сурового майора отказалось справляться со свалившейся бедой. Вслед за ним угасла некогда резкая и громкая мать. Несмотря на заманчивые перспективы, сын Одуванчика решил вернуться в городок со старым парком. Он сам не мог объяснить: почему и когда к нему пришло это желание. «Она моя мать. Я не могу ее бросить».

 

В старом городском парке танцевала женщина. Она легко порхала над землей, подчиняясь ритму ей одной слышимой музыки. Распущенные волосы, прикрытые венком из желтых одуванчиков, развевал легкий летний ветер. За ней внимательно наблюдал сидящий на дальней лавочке высокий худой мужчина. Закапал дождик, он поднялся и подошел к женщине.

– Мам, пошли домой. Погода портится.

Глядя на сына почти прозрачными голубыми глазами и больше подчиняясь спокойному голосу, чем узнавая его, она неловко выполнила последнее «па» и послушно пошла за ним.

– Ты куда? Мы уже пришли.

Она улыбнулась безмятежной улыбкой: «Ой, а я и не заметила. Вот какая глупенькая». Мать засмеялась веселым, беззаботным смехом, от которого у молодого человека все внутри перевернулось…

– Я тебя все равно люблю, – он обнял мать и, аккуратно поддерживая под руку, повел по лестнице.