Олег КРАСНОВ

 

Олег Краснов (Олег Назарович Талмазан). Родился в 1963 г., кишинёвский журналист, прозаик, переводчик с румынского. Как журналист сотрудничал с рядом изданий Молдавии, России, Киргизии, Франции, США, на постоянной основе с газетами «Экономическое обозрение» Логос-Пресс, «Аргументы и факты в Молдове», журналами «Лужа», «Public», интернет-порталом «АVA».

Неформальный лидер молдавской литературной группы «Белый Арап». По образованию математик. Работал лаборантом, дворником, санитаром, тренером, редактором газет и журналов. Победитель международного конкурса «Литературная Вена» в 2012 году в номинации «проза». Лауреат премии Ассоциации русскоязычных журналистов за 2012 год. Дипломант международного конкурса «Музыка перевода» 2012 год.

Публиковался в журналах «Русское поле», «Венский литератор», «Зарубежные задворки», в сборниках литературной группы – «Толстый журнал», «Белый Арап», «Невидимое море», «Пролетая над», «Кишинёв 2013», а также в сети: http://litbook.ru/article/3668/

В 2013 году в Дюссельдорфе в издательстве «Za-Za» вышла книга рассказов «Репетитор». Перевёл с румынского роман Саватия Баштового «Дьявол политкорректен» (Орск, 2012), пьесы Константина Кеяну и др.   

 

БРОНЗОВЫЕ ДРАКОНЫ

Рассказ

 

Кто-то протянул руку через его плечо и ткнул сигаретой в край пепельницы с несколькими каплями влаги.

- И что это значит? – спросил Глеб не оборачиваясь.

- Ничего, пепел ...

Было ещё не очень холодно, но уже начали разбирать террасы на Рышкановке, закончился сезон беспечных кофейных разговоров, плетёных кресел, сутулых шахматных спин, стука часов и колёсных досок. Листья лежали на земле, а небо было совсем голым. Сытые голуби перекатывались под ногами недалеко от фигуры бронзовой Матери.

- Сядь куда-нибудь, не стой над душой.

- А нельзя?

Глеб узнал паренька, что подходил к нему в очереди у газетного киоска. «Мужик, выручи. Купи сигарет, тороплюсь». Сигарет ему купил, хотя не было похоже, чтобы он мог куда-то торопиться. Светлые патлы, матовая кожа и узкие глаза с карими, почти оранжевыми зрачками. Щуплый, как подросток.

- Ты отвязался бы, а?

Кое-где кресла ещё стояли, и если взять себе чего-то горячего, или горячительного, то вполне приятно можно было посидеть. Откуда-то плыл знакомый из детства запах палёных листьев. Только раньше их жгли рядом с домом, недалеко от чугунной водопроводной колонки, а теперь где-то в стороне. Но каждую осень по-прежнему тянет дымом.

- Мужик, у тебя деньги есть?

- Хочешь вернуть за сигареты?

- Тебе же не нужно.

Достал блокнот и стал по памяти набрасывать всё, что привиделось – даосские амулеты, терракотовых солдат, бронзовые котлы. Ничего этого не будет, можно забыть. Но в голове всё ещё вертелись бронзовые зеркала, серповидные монеты, треножники, навершия, ритуальные сосуды.

- Зря ты это.

- Что зря?

Вчера вдруг пришёл большой заказ на литьё. Огромный. И застал его врасплох. Садовые беседки, винтовые лестницы, оконные решётки, каминные ограды, напольные фигуры и множество другой мелочи. Деньги перечислены, можно начинать, а внутри ничего, пустота и смятение.

- Иди, куда тебе надо.

- Тебя мне надо.

Он любил литьё – чугун, бронзу, и был рад этой работе. Но и выгода была немалая – по меркам небольшого города заказ просто царский. Он уже видел литую беседку в разлапистой шаньской манере, драконов в парке... балясины, опоки, проставки... но нет, ничего этого не будет, заказчик такого не поймёт, нужно что-нибудь попроще.

- Давай, я возьму тебе что-нибудь, а ты посидишь тихо? Тебя как зовут?

- Зря не траться, - улыбнулся паренёк.

Положил худые ноги на подлокотник кресла и закурил. Было видно, что ему скучно, но торопиться не будет. Глаза неподвижные, как у кошки. Иногда его лицо становилось совсем отрешённым, будто бы смотрел в окно поезда. Не было похоже, что он хочет кофе. Не было похоже, что куда-то идёт. Вообще ни на что не было похоже. Джинсы, ветровка, обветренные пальцы. Не по погоде.

- Ерунда это.  

- Где?

- Картинки твои.

- У каждого свои игрушки.

Паренёк потянул за рукав, разглядывая чудной браслет на запястье.

- Игрушки? – губы дрогнули. - Человек - игрушка.  

Деревянная стойка пахла партой. Скуластая девушка за столиком в углу коснулась пальцами виска, и стала похожа школьницу, выслушивающую нечто совершенно захватывающее. Он высвободил руку из пальцев паренька, взял карандаш и стал зарисовывать – широкий нос, короткая стрижка, удивлённые глаза, немного выдающиеся губы... а вот так она вертит головой …

- Ты живёшь в своём мире ... 

Паренёк ещё раз глянул в блокнот и покачал головой:

- Это беда, что ты сейчас сказал.

Кофе остывал.

- Ладно, пошли.

- Куда?

- Увидишь. Дело у нас с тобой.

- Говори здесь.

- Здесь неудобно. Отойдём.

- Я тебя не знаю.

- Это ничего. 

- Слушай, дай кофе попить.

- Попей.

Паренёк взял чашку и выплеснул кофе ему куда-то за ухо. Глеб не заметил, как оказался на ногах, пепельница хрустнула и разлетелась брызгами. Что-то сдвинулось в загустевшем воздухе. Пар разливался по столику.

- Садись, мужик.

Паренёк как ни в чём ни бывало стоял напротив. Но стоило сделать к нему шаг, как он легко отлетал назад. Ещё шаг, ещё отскок. Куда-то тянул – или к лесу, или в проход между домами.

- Вот! Именно так! – подумалось ему. Бесконечные ряды терракотовых солдат - тщета бессмертия. И отстранённость. Бронзовая колесница – вот, это главная идея парка.

Паренёк выпрыгнул и ударил ногой в голову. Глеб увернулся и зацепил по ноге снизу. Соперник потерял равновесие и рухнул на асфальт. Глеб аккуратно упал сверху и надавил  локтем на горло. Паренёк вздрогнул и закрыл глаза.

- Всё, не бей!

- Домой пойдёшь?

- Да, пойду. Пусти.

Глеб встал, стал отряхиваться, нагнулся, хлопая по штанине, и тут же получил удар в голову. Но не упал, а успел разогнуться и поднять руки. Паренёк опять отскочил.

- Ты сказал, что идёшь домой.

- А где мой дом?

Холод забрался за мокрый воротник. Под ногой хрустнула ветка. Казалось, всё это не закончится никогда.

Кто-то вдруг сзади схватил Глеба за руку. И тут же кто-то схватил за другую.

- Стоять, полиция!

Паренька тоже держали.

Глеб двумя пальцами показал на карман с документами, но его и без того отпустили.

- Он тебя порезать хотел.

- Меня? 

- Тебя. Бритву в рукаве прятал, а ты не видел.

- Зачем?

- Почём я знаю. Деньги ему показывал?

- Да какие там деньги - чепуха, – неуверенно сказал Глеб, а мозг продолжал работать – куртка плотная, открыты только кисти рук и голова. По руке не попадёшь. Если только полоснуть по виску или по шее. Никакая «скорая» не довезёт. 

- Вот ты для него и есть чепуха.

- Откуда вы взялись?

- Догадайся.

- А что бритва, - глухо отозвался паренёк, - я парикмахер, не докажете.

- Тогда так, - лейтенант захрипел наручниками, - времени у меня нет. Я тебе его оставляю, настучи ему хорошенько по башке. Минут через пять заберу.

- Я потом найду его, – пообещал паренёк.

- Не найдёшь, не до того будет.

Глеб посмотрел на паренька и представил себе, как его белокурая голова отваливается назад. Хотел что-то сказать, но не получилось. Отвернулся и ни на кого не глядя пошёл наверх к проспекту. Чтобы вернуться в рассудок, купил тёплый хлеб и побрёл в сторону дома.

- Отчего это мне? Нельзя было как-то иначе?

Мыслей не было, какие-то обрывки.

- Бить подростка со скованными руками? - Но он бы не задумался порезать тебя, правда? - А я не могу. - Тогда ты жертва. - Нет. - А кто ты? - Но я ведь жив? – Пока жив. До первого хищника.

- Может быть, ты боялся, что паренёк будет мстить? - Не боялся. Не будет он мстить. Нельзя мстить пище.

- А если вернуться к самому началу, ты вырубил бы его одним ударом? И вся история пошла бы иначе. Коротко локтем в голову, и остался бы лежать на асфальте. - Нет, не могу. - Ну и кто же ты? - Но я ведь жив. Я опять остался жив. – И что дальше? – Не знаю. Была же идея. В глубине сада. И такая же тишина …

 

Наутро Глеб вызвал заместителя и показал ему эскизы.

- Ты же вчера говорил ...

- Говорил. Дурак был.

- Потратим деньги - нам голову оторвут.

- Хочешь долго жить?

- Долго. Очень. А что?

- И я.

- И что ты этим хочешь сказать?

- Ходить мимо наших чугунков будем.

- А теперь ты умный? Или назавтра что-нибудь опять?

- Лучше чтобы опять. Слушай, а ты кофе как делаешь?

- Я? Какая разница?

- Никакой, так спросил. Делай что говорю.

 

 

НОВОЕ ПЛАТЬЕ

Рассказ

 

Дождь начался неслышно, шелест капель спрятался в таканье напольных часов с жакемарами и взмахах блестящего диска в кубе ольхового дерева.  
Я перелистываю страницы, едва касаясь, шевелю пальцами с усилием, которого хватает только на то, чтобы перевернуть страницу. Ручка зацарапала, зашуршала по бумаге, и мне стало удивительно хорошо. До восторга. Я узнала эту бумагу, это сочетание запахов чернил и рассохшегося дерева. Я узнала свои буквы. Длинные пальцы. Могу ли я знать, что мои пальцы длинные? Могу. Они длинные ...
- Я не буду тебе мешать.
- Я знаю.
Приглушённый шепот и шорохи. Кто-то прошуршал по дому, качнул шторы, пошарил на этажерке. Двери распахнуты, и вот уже кто-то стелется по полу, поднимается по стенам, пробегает по потолку - кто это?  
- Какая чудесная у тебя тень.
- Тут и света-то нет.
Холодные капли залили линзу оконца, к приглушённому ходу часов добавился неспешный метроном. Я пью горячий чай с прозрением и горчинкой, завернувшись в полинявшие от времени воспоминания. Вишнёвая мензула под листом бумаги полна трепета.   
Я всё выдумала. Отчего-то решила, что так может быть. А он такой, какой есть. И был таким же. Никто не виноват, что он поступает не так, как я хочу. Просто я неверно его придумала. И только.
За окном блеснула молния. Кто-то нажал репетир. Крупные капли выбивают из луж пузыри и пену. Я вижу это, могу видеть. Босые ноги скользят по тонкому слою сдавленной воды.
- Как ты?
- Не знаю.
Дом стал клониться набок, всё больше намокая. Отчего-то немного кружится голова. Сверху дом выглядит, как картонная коробка в луже. Ветерок погнал его по ряби.
Часы с боем, с маленьким туземным мальчиком, бьющим в гонг.  
- Можно как-нибудь выпить кофе.
- Можно, наверное.
И без того всё ясно. Тебе нужно ещё одно подтверждение, правда?
Грузик метронома опускается всё ниже, сердце стучит всё быстрее, желая выпорхнуть из корпуса. Симфоническая поэма Лигети для ста метрономов. Я чувствую, как мгновения входят в меня, подрагивают в кончиках пальцев, отдают холодом в позвоночнике и ознобом отзываются в пальцах ног. Время не терпит. В мозг хлынули чужие видения, ложные воспоминания и бредовые мороки. Трепет, безотчётный страх и восторг.
Нет, да. Да, нет. Маятник. Так да? Да, так. Где фузея?
- Я хочу, чтобы ты переехала ко мне.
- Ты этого хочешь?
- А ты разве нет?
Когда мы виделись последний раз, меня уже не было. Холсты, подрамники, светотень. Смотрел серыми глазами, а меня в них уже не было. Властный, талантливый, тонкий, слегка сумасшедший. Так близко. И я очень ему нравлюсь. Я буду скучать по его рукам.
Спорадические вспышки выхватывают неясные тени, призрачные грёзы, завитки тяжёлой, приземистой мебели, пятно на стене, след от гвоздя, трещину в мраморе, сломанную этажерку. Углы стали ещё темнее, ножки столов и стульев кривыми и замысловатыми, бронзовые подсвечники на камине раздвинуты в стороны, чтобы дать место тяжелой зверюге из ноздреватого камня. Чмокают, урчат, хлюпают химеры. Стоило им остаться одним, как обо мне позабыли.
После короткого всхрапа где-то раскатисто упал жестяной таз. Рамы заскрипели, хрустнули, вверху кто-то вздохнул, всхлипнул, хлестнула ветка, порыв ветра срезал струи в стекло, как молоко из вымени. Небо стремительно и необратимо мрачнеет. За окном сполохи, амарантовые петухи и розовые фуксии, и все это заоблачное шевеление порывисто и томно подрагивает.
Парадокс лжеца. Неполнота по Гёделю. Может быть, я живу где-то ещё?
Сознание с удивлением обнаруживает себя в зеркале посреди остановившегося механизма существования. Скорее проснуться, будет не так страшно. Шевельнулся анкер, рычажки и молоточки отбили компликации. Я стою среди комнаты, ни о чем не думая. Будто бы кто-то остановил хронометр. Смотришь с какой-то сонной высоты на своё осиротевшее тело.
Кто-то смотрит на меня. На мне длинное синее платье, показывающее всем, что вот у меня грудь, вот тонкая шея. Возомнила себя скромной, прелестной, несовременной. Тряпичная волна по щиколоткам. Шелковистый шорох наводит сонливость.
Затем репетир стали нажимать пореже, сознание постепенно вернулось и привело с собой шершавые мысли. Сыплются капли, шум за окном переходит в ровный ропот. Брызги потрескивают, как кофейные зёрна в кофемолке.
- Ты кто?
- Я - он.
- Нет, у него серые глаза.
- Посмотри, это же его руки?
- Да. Но ты же снишься?
- Но ты узнала меня?
- Нет, нет, всё не то.
Боль ушла в стопку бумаги, в сафьяновую тетрадь с серебряной застёжкой. На прозрачном запястье пятна ализариновых чернил. Веленевая бумага. Возвращаюсь к нагромождению предметов на столе. Зеркальце, тушь. Соль на губах, кровоточащая царапина в зеркале.
- Газету?
- Что?
Дождь за окном заметно ослаб, рассыпался в молочный туман, мельчайшую взвесь, что-то сырое, промозглое, мга.
- Я оставил у тебя какие-то мелочи. Я зайду за ними, когда найду время.
- Не нужно, я принесу.
Я могу подарить ему название картины. И все, что к этому обычно прилагается – шуршащую листву, кошачью жалобу, тихий свист.