Ольга ЗАЙМЕНЦЕВА

 

Родилась в Астрахани. Окончила сценарно-киноведческий факультет ВГИКа (мастерская Р.Ибрагимбекова). Сценарист, драматург, сооснователь и соучредитель киношколы для людей с инвалидностью «Без границ» (Москва). Лауреат сценарной премии «Слово». Публиковалась в журналах «Смена» и «Лиterraтура». В журнале «Кольцо А» публикуется впервые.

 

Генриэтта ХАСИНА

 

Родилась в Москве. Окончила исторический факультет МГУ, кандидат исторических наук. Публиковалась в журналах «Веселые картинки», «Читайка», «Книжки, нотки и игрушки для Катюшки и Андрюшки» и др. Автор книг для детей «Озорные ступеньки», «О Степе, Варе и разных чудесах», «Приходи ко мне, луна», «Сказки для кота Степаныча» и др. Член СП России. В журнале «Кольцо А» публикуется впервые.

 

 

ЭРИК

Повесть о возвращении

 

Светлой памяти Эрнеста Рогозина посвящается

 

Самое великое, самое божественное в человеке –

способность жалеть и прощать.

Александр Дюма (сын)

 

Глава первая. Осень

 

Сильный ветер сорвал с ветки клёна последний лист, как будто осень в красной перчатке помахала рукой на прощание. Хлынул ливень, и тёмное небо озарилось вспышками молнии.

Он лежал неподвижно и, казалось, не дышал. Она тихо назвала его по имени: «Эрик».

Он не ответил.

– Эрик, сынок, – позвала она снова, но он молчал.

Вдруг послышался стук – в окно бился взъерошенный голубь. Раскаты грома прокатились по предрассветному городу.

Она вздрогнула, а он не разомкнул век…

Она застыла в оцепенении, не сводя взгляда с сына, беззвучно только губами произнесла его имя и упала.

Эрик открыл глаза…

–Мама, – обратился он к Ганне, склоняясь над её лицом. Дотронулся до её плеча.

Она посмотрела на него.

– Ты меня напугал, дорогой мой, – сказала она и улыбнулась сквозь слёзы.

– Да я и сам испугался, – признался Эрик, помогая ей подняться, – я сам испугался сначала… А потом всё озарилось светом, никогда такого яркого не видел. Я тогда о тебе подумал, а как же ты? Потом мысли улетучились, и я только любовался светом. А потом я снова подумал о тебе, потому что услышал голос, ты звала меня.

– Эрик, – она нежно прикоснулась к его длинным вьющимся волосам.

Перед ним на столе стояли его портреты в траурных рамках и ваза с цветами.

– Мама, зачем столько моих портретов?

–Я ужасно тосковала.

– Достаточно и одного, – с грустью сказал он, – и эти черные ленты… лучше убрать их, мама.

– Хорошо, сынок, – с готовностью произнесла она.

Они помолчали немного.

–Мама, тебе нужно поехать в Черновцы, – сказал он неожиданно.

– Зачем? – удивилась она.

–Алик должен умереть, он следующий за мной! Знаешь, там всё так сложно устроено, долго объяснять, но он должен последовать за мной потому, что он последний мужчина рода.

– Ты пришёл, чтобы сказать мне об этом?

– Да, я пришёл, чтобы ты помогла ему остаться. И ещё я пришёл для того, чтобы ты знала, что я всегда с тобой.

– Я чувствую это, сынок, – сказала она.

–Ты знаешь, как Черновцы связаны с нашей семьёй? – спросил он.

Повисла долгая пауза. Ганна сосредоточенно смотрела на сына.

– Я знаю только о письме из Черновцов, которое пришло после войны на имя твоего дедушки Вениамина, – промолвила она.

Он взял её за руку.

– Тебе как можно быстрее нужно поехать туда, – твёрдо сказал он.

– Зачем? Что мне там делать? Я никого там не знаю! – запротестовала она.

– Нужно найти человека, написавшего письмо, времени нет! – возразил сын.

Ганна послушно кивнула и опустила голову.

– Ты будешь со мной? – с надеждой спросила она.

–Я всегда с тобой, даже когда кажется, что меня нет. Помнишь, я всегда говорил, что мы с тобой единое целое, разве ты не чувствуешь этого? – спросил он.

– Чувствую, – заплакала она и прижалась к его щеке.

Она перевернула весь дом в поисках того самого письма, но так и не нашла его. Она точно помнила, что письмо было от женщины. Она запомнила её имя, её звали Лариса Кравченко.

 

 

Глава вторая. Черновцы

 

Она купила два билета на поезд до Черновцов, и ей было безразлично то, что соседи напротив всё время косились на пустое кресло рядом с ней.

Она смотрела в окно и всё думала о сыне, вспомнила тот день, когда его привезли домой в кружевах и голубом одеяльце, сестра развернула одеяло, посмотрела на малыша и глубокомысленно заметила:

– Да, такого «паучка» только моя сестрица могла родить.

– Как вы его назовёте? – деловито поинтересовалась свекровь.

– Эрик, – с нежностью произнесла Ганна.

– Почему Эрик? – спросила свекровь.

– Нам просто нравится это имя, – ответила Ганна.

– Нет, так не годится, – возразила свекровь, – ну, ладно, маленький Эрик, молодой Эрик, ещё ничего. А будет взрослый пузатый дядька, и всё Эрик! Подумайте ещё.

– Ну, пусть он будет Эрнест, как Хэмингуей, – предложила сестра Рита,– Эрнест Рогозин.

– А называть мы его будем всё равно Эрик. Неважно, что это разные имена, – воскликнула Ганна.

 

Статуи на величественном здании вокзала приветствовали Ганну, подняв высоко свои тяжёлые каменные руки, над железнодорожным полотном стояла обнажённая древнегреческая богиня Ирида, когда-то она разносила вести богам и даже по поручению самого Зевса спускалась в мрачное царство мёртвых, набрать воды из Стикса. Теперь она только озирала окрестности, рядом с ней находились ангелы с венком из лавра и посохом, они стояли и сидели по обе стороны от неё.

Черновцы встретили Ганну теплом и ярким солнцем, даже прохожие как-то по-доброму смотрели на неё и улыбались.

Тут же появились агенты, почему-то в довольно пёстрых одеждах, похожие на скоморохов, которые зазывали в гостиницы и предлагали экскурсии.

Из динамика экскурсовода, держащего белый флажок, вокруг которого собралась небольшая группа туристов, полилась сама история.

– Черновцы – город удивительной судьбы, – раздавалось из рупора, – ему суждено было расположиться на пересечении торговых путей из Северо-Западной Европы на Балканы и в Турцию, это обеспечило ему насыщенную военную историю. С четырнадцатого века его постоянно завоёвывали, и он переходил то к Венгрии, то к Польше, то к Молдавии, то к Турции… Город разрушался и приходил в упадок, но снова возрождался, как птица феникс из пепла. Брали его и казаки Богдана Хмельницкого.

В 1775 году австрийская императрица Мария Терезия, воспользовавшись поражением турок в Русско-турецкой войне, присоединила Буковину вместе с Черновцами к австро-венгерской империи Габсбургов. После этого Черновцы начали бурно развиваться и обрели нынешний европейский вид, Черновцы называют «маленькой Веной».

Из окна микроавтобуса Ганна увидела невероятно красивые архитектурные сооружения: кафедральный собор, резиденцию буковинского митрополита, армянскую церковь, иезуитский костёл, синагогу, театр…

В архитектуре города преобладал стиль модерн, который в Австро-Венгрии был известен под названием «венская сецессия». Историческая часть Черновцов была застроена именно в этом стиле по проектам учеников и последователей выдающегося австрийского архитектора Отто Вагнера.

Ганна прошла по главной площади, на часах городской ратуши пробило двенадцать, и на балконе под часами появился трубач, он заиграл мелодию «Маричка».

Ганна постояла немного у входа в ратушу, чтобы рассмотреть трубача. Вскоре он спустился на улицу и, столкнувшись с Ганной, слегка кивнул головой в знак приветствия, Ганна тоже кивнула. Он остановился.

– Вы впервые в нашем городе? – поинтересовался он.

– Впервые, – подтвердила его предположение Ганна.

– Но вы ведь приехали по важному делу, не так ли? – спросил он.

– Как вы догадались? – удивилась Ганна.

–Я не догадался, я просто умею читать мысли, – пошутил трубач и улыбнулся.

Он показал рукой приблизительное направление, в котором Ганне предстояло идти:

– Пойдёте прямо, на перекрестке повернёте налево и снова идите прямо, увидите главный архив города.

Он слегка приподнял свою шляпу, прощаясь, и быстро скрылся за поворотом.

 

 

Глава третья. 1944 год. Вениамин

 

Ганна шла по каменной мостовой, как когда-то в сорок четвёртом году шёл её отец Вениамин Неизвестный в составе сто двадцать первой стрелковой дивизии. Тогда они только что освободили Черновцы от немцев.

В два часа пополудни 29 марта 1944 года с флагштока мэрии был сорван румынский флаг и был поднят красный, с этого мгновения город Черновцы был освобождён Советской армией после почти трехлетней оккупации.

Летом сорок первого года Черновцы были заняты румынскими войсками и позднее были включены в состав Румынии, бывшей в те годы союзником Германии. Вскоре после оккупации в городе было создано еврейское гетто. Однако мэр города Траян Попович фактически саботировал требования немецких властей о депортации местных евреев в концлагеря. Таким образом от неминуемой смерти были спасены более двадцати тысяч человек, Трояна Поповича с тех пор называют черновицким Шиндлером.

4 марта 1944 года советские войска начали Проскуровско-Черновицкую наступательную операцию. За несколько дней упорных боёв части Советской армии смогли перерезать железную дорогу Львов-Одесса, тем самым поставив под угрозу коммуникации всего южного участка советско-германского фронта. Пытаясь восстановить контроль над железной дорогой, немецкое командование предприняло ряд контрударов силами Первой танковой армии (пятнадцать дивизий, в том числе, девять танковых). Однако советские войска смогли отразить наступление немцев в районе Волочиск–Тернополь–Проскуров и продвинуться далеко на запад, с ходу форсировав Южный Буг и освободив Винницу, Жмеринку и Хмельник. В результате возникла угроза окружения всей действовавшей на данном участке фронта группировки немецких войск.

24 марта 1944 года советские войска форсировали Днестр, а пять дней спустя начали штурм города Черновцы. Пытаясь избежать окружения, немецкие войска в течение одного дня, 29 марта, покинули город, оказав весьма слабое сопротивление. Общие потери советских войск в боях за город Черновцы составили триста человек.

 

Невероятно красивый шатен в военной форме Советской армии вошёл в здание черновицкого клуба, при каждом движении на его груди подрагивали ордена.

Он прошёл славный путь воина и был награждён медалью за отвагу в сорок третьем, тогда он ещё был сержантом, командиром орудия отдельного истребительно-противотанкового дивизиона. Затем в звании гвардии старшего сержанта его китель украсил орден Славы III степени.

Отличился в боях за деревню Рудня, в сорок четвёртом, был награждён орденом Отечественной войны II степени. За мужество, проявленное в боях с фашистами за город Радехов, был награждён орденом Славы II степени, отбил атаку противника в районе деревни Головин. Теперь ему предстоял путь в Европу, а конечным пунктом этого похода должен был стать Берлин.

 

В честь освобождения Черновцов от немцев для офицеров организовали танцы.

Нарядные девушки с завитыми локонами, одетые по моде начала сороковых, уже стояли вдоль стен и ждали, когда зазвучит музыка.

Заиграла музыка, и этот отважный воин, слегка склонив голову, пригласил самую улыбчивую девушку на танец. Подружки с завистью посмотрели на неё. Пара закружилась, а когда звуки гармони стихли, они продолжали смотреть друг на друга.

Зазвучала мелодия вальса. Одна из стоящих у стены девушек подошла к нему и пригласила на танец. Он улыбнулся ей.

Он не успел отдышаться, как к нему приблизилась высокая девушка.

– Белый танец, – пробасила она и протянула руку.

Было неловко отказывать, и он «повёл» её. А улыбчивая девушка стояла и смотрела на него немигающим гипнотизирующим взглядом. Он снова подошёл к ней.

– Как вас зовут? – спросил Вениамин.

Она не ответила, а вышла на улицу, он двинулся за ней.

Её черные глаза блестели в свете закатного солнца, а волосы, заплетенные в тугую косу, были с сизым отливом, как вороново крыло. Она прибавила шаг и оторвалась от него. Он встал, закурил. Она остановилась, улыбнулась.

– Догони, – звонко крикнула она и побежала вверх по узенькой улочке, стуча каблучками.

Он бросил папиросу и рванул за ней.

 

 

Глава четвёртая. Архив

 

Бросив дорожную сумку в гостинице, Ганна отправилась в Центральный архив. Там её встретила приветливая дама в очках с толстыми линзами, белая кожа архивистки делала её похожей на фарфоровую куклу с красными губками бантиком.

Ганна рассказала о цели своего визита, что приехала из Москвы специально для того, чтобы разыскать дальнюю родственницу, которая проживала в Черновцах после Второй мировой войны. Но связь с ней, к сожалению, была утрачена.

– Лариса Кравченко, она родилась приблизительно в тысяча девятьсот двадцать пятом или двадцать седьмом году,– сказала Ганна. – Как мне узнать информацию о ней или о ближайших её родственниках?

– Необходимо заполнить формуляр, – ответила архивистка, – и мы найдём всё, что у нас имеется о ней и её родственниках, нужно будет оплатить услуги и подождать немного. Но предупреждаю: сведения могут быть весьма скудны.

Ганна села в глубокое кресло, она почти не спала в дороге, и веки смыкались помимо её воли, ей снова привиделся Эрик, он сел напротив и тихо заговорил с ней.

– Устала? Хорошо, что ты так быстро собралась и сразу поехала. У Алика очень мало времени, каждая минута дорога. Чем быстрее ты найдёшь женщину, написавшую письмо деду, тем лучше.

Он помолчал немного, глядя в окно, и задумчиво произнёс:

– Хорошо, что приехала сюда осенью, посмотри, какой город красивый и как тепло здесь, в Москве уже первые заморозки, а тут солнце и фрукты. Помнишь, мне было тогда лет пять, мы отдыхали с тобой в Молдавии? Там был необыкновенный сад: огромные сливы, персики, абрикосы… в Москве таких никогда не видели! Когда нам нужно было уже выезжать, ты подумала, что надо пару ведер таких роскошных плодов взять с собой. У тебя две руки,– значит, два ведра.

Он улыбнулся своим воспоминаниям:

– А я был маленький и худой, но тоже вызвался нести ведро.

– А ты унесешь? – с сомнением спросила ты.

– Конечно. Я же сильный, – и я согнул в локте руку, показал свои воображаемые мышцы.

Ты посмеялась и согласилась, мы купили три ведра самых вкусных в мире персиков и пошли к остановке автобуса, который ехал до железнодорожной станции. Но мы опаздывали, и ты бежала рысцой, временами оглядываясь назад, а я торопился изо всех сил, семенил за тобой, представляю, как это было смешно со стороны.

И вот уже почти добегая до цели, ты оглянулась и увидела, что вся траектория моего пути была усеяна персиками, а ведро было полупустым.

– Ну, что, я успел? – подбегая к тебе уже с пустым ведром, крикнул я.

– Ну, конечно, успел, – снисходительно сказала ты.

Ганна пробудилась от гулкого эха: это архивистка стучала каблуками по напольной плитке. Дама вернулась со стопкой папок, открыла одну из них.

– Да, Лариса Михайловна Кравченко родилась в Черновцах в 1924 году, отец ее был ремесленником. Впрочем, вы не знаете отчества, поэтому я нашла вам двух женщин с таким именем и такой фамилией, которые родились в двадцатых годах. Вторая Лариса двадцать седьмого года рождения…

В голове Ганны закрутился калейдоскоп мыслей, как в детстве в трубке с маленьким прозрачным «глазком» разноцветные стёклышки внутри сменяли узоры с каждым поворотом, так и её мысли создавали новые и новые вариации развития событий. Теперь ей предстояло найти адрес Ларисы, но что она могла сказать ей? Или что сказать её детям? А если нет детей, то её родственникам? Предположим, Лариса жива, но так стара, что уже не узнает даже собственных детей и не помнит ничего, ведь она очень дряхлая! Или она уже умерла, и тогда что могут такого рассказать её родственники, и как нужно проанализировать эту информацию, чтобы предотвратить смерть Алика? И как вообще эта женщина может быть связана с Аликом, родным племянником Ганны? Чужая женщина из далёкого города по имени Лариса… Вопросов было много, в отличие от ответов.

В странном видении Ганны Эрик сказал, что ей необходимо отправиться в Черновцы, именно этот город должен помочь раскрыть семейную тайну. Конечно, это было связано с тем самым письмом, которое её отцу Вениамину прислала женщина по имени Лариса.

Ганна подумала, что, скорее всего, от горя её сознание помутилось, и на самом деле это не Эрик руководит ею, а её желание видеть Эрика даже тогда, когда это невозможно. Она захотела сейчас же покинуть этот архив, этот город и этот мир, но снова вспомнила об Алике и об опасности, которую чувствовала спиной.

– Как же мне отыскать адрес этой женщины? – спросила она.

– Вам нужно пойти в справочное бюро, – посоветовала архивистка.

 

 

Глава пятая. В гостях

 

Ганна долго стояла у старинного дома, чью кирпичную стену обвил дикий виноград до самой крыши. Дом был похож на жилище сказочного эльфа, но жили в нём обычные люди. От природы Ганна была застенчива, ей было трудно заговорить с незнакомцем, и сейчас она пыталась преодолеть свою стеснительность. Она мысленно вела разговор с жильцами дома о том, что она ищет женщину, которую никогда не видела. Но на двери стоял железный страж – домофон, он, как средневековый рыцарь в шлеме с опущенным забралом, угрожающе смотрел на неё. Ганна несколько раз наудачу набрала комбинации из цифр, но дверь не открылась. Наконец к подъезду подошла девочка с собакой, набрала код и беспечно зашла в дом, даже не обернувшись на постороннюю женщину в солнцезащитных очках. Ганна подставила ногу, не дав двери захлопнуться, и вошла в подъезд, поднялась на третий этаж по красивой, хоть и обветшавшей лестнице, балясины которой были исполнены в виде кованых львиных голов, нажала на кнопку звонка.

Дверь открыл молодой человек в майке и трусах.

– Простите, здесь жила Лариса Кравченко? – спросила Ганна.

– Возможно, дом с девятнадцатого века тут стоит, – улыбнулся молодой человек,– погодите, я у деда спрошу.

Он пригласил Ганну войти. Ей было неловко видеть полуобнаженного незнакомого человека, тем более входить в его дом, но необходимо было собрать хотя бы крупицы информации о Ларисе, и она неуверенно переступила порог, дверь за ней захлопнулась.

– Проходите на кухню, – обыденно предложил паренёк, – он там.

Ганна прошла за молодым человеком по длинному тёмному коридору почти на ощупь и оказалась в большой кухне с высоким потолком. На полках стояли старинные безделушки: статуэтки, посуда, подносы, большой ведерный самовар с медальонами на боку. В кресле за столом дремал седобородый старик.

– Дед, – закричал молодой человек.

Старик испуганно начал таращить на него глаза и щуриться от света.

– Дед, ты знаешь, кто в этой квартире жил до тебя? – спросил внук.

Старик произвёл набор нечленораздельных звуков.

На столе рядом с чайничком стоял стакан, наполненный водой, на дне стакана хранили молчание две искусственные челюсти, плотно сжав зубы.

Старик пододвинул стакан к себе, ловко выловил челюсти и быстро вставил их в рот, затем встал, улыбнулся, поклонился, потянулся к руке Ганны, чтобы поцеловать её.

– Позвольте представиться, – с поклоном произнёс он, – граф Александр Николаевич Минский.

Молодой человек с улыбкой исчез из кухни.

– Позвольте предложить вам абрикосовую домашнюю наливку или, может быть, можжевеловую настойку?– с полуулыбкой произнёс он.

Старый граф открыл дверцы резного старинного буфета, и оттуда выглянули причудливых форм бутылочки с разноцветными жидкостями внутри; это было похоже на лабораторию древнего алхимика.

И пока Ганна раздумывала, какой напиток она предпочитает в это время суток, старик услужливо придвинул ей стул.

– Садитесь, пожалуйста, – предложил он.

– Я узнала, что в этом доме, а точнее, в этой квартире, жила Лариса Кравченко. Вы знали её? – поинтересовалась гостья.

– В этой квартире жили все мои предки, – с расстановкой произнес он, – после известных событий, а точнее, во время Второй мировой войны, когда советские войска вошли в Черновцы, эта квартира была разделена между несколькими семьями и стала коммунальной. Уже в девяностых мой сын потихоньку выкупил все комнаты, и снова мы оказались в большой квартире.

– Может быть, вы вспомните, кто здесь жил? – с надеждой спросила Ганна.

– Ну, дайте вспомнить, здесь с девятнадцатого века жили Мила, Агнежка, Габриэлла, Анастасия, Катя, Каролина, Светлана... Возможно, Лариса жила в коммуналке, но тут их столько было, что всех не упомнишь, хотя встречались прелестницы, – он улыбнулся и подмигнул Ганне.

– А кто-то может подсказать, жила ли в этой квартире Лариса? – спросила она.

– Квартира давно расселена, можете поискать тех, кто здесь был прописан после войны, – ответил старый хозяин.

Он налил из графина в две изящные рюмочки наливку и предложил Ганне, она пригубила, он подсел поближе и положил свою руку на руку Ганны.

– Но вы не представились, как вас зовут, милая незнакомка? – поинтересовался старик.

– Агнешка, – зачем­-то соврала Ганна.

– Везёт же мне последние тридцать лет с Агнешками, – сказал он с ухмылкой и подвинулся ближе…

 

 

Глава шестая. Чудо

 

Группа школьников с яркими ранцами стройно шла к перекрёстку, девочки несли в руках букеты разноцветных листьев. Они вереницей выстроились у светофора. Красный, жёлтый, зелёный…

Ганна вдруг вспомнила, как однажды в такой же тёплый осенний день Эрик, расстроенный, вернулся домой из школы.

– Мне Ксюша рассказала грустную историю, – сказал он.

– Что за история? – спросила Ганна.

– В одном из детских домов Подмосковья живет девочка-сирота, у неё больны обе почки. Она постоянно находится на специальном аппарате. Я забыл, как он называется, – Эрик почесал затылок, – как-то на букву «Г».

– Гемодиализ? – уточнила Ганна.

– Да! – воскликнул Эрик.– Эту девочку считают смертницей и ждут, когда она умрет уже. Девочку зовут Асей,– сообщил он.

– Это очень печально, и что же делать? – с грустью спросила Ганна, понимая, что вопрос риторический.

– Знаешь, что я подумал,– оживился Эрик,– у тебя издана книга «Сказки для кота Степаныча», ты подпиши её. Напиши ей там пожелание ну, мол, желаешь ей здоровья и найти хорошую семью, ну и так далее. А я через Ксюшу передам Асе твою книжку.

– С удовольствием, – согласилась Ганна.

Книжка была подписана и передана девочке Асе в больницу.

Прошло несколько месяцев, а может быть, и полгода. Эрик вернулся домой из школы сияющий и возбужденный.

– Знаешь, мама, оказывается, Ася с твоей книжкой не расставалась, ночью клала её под подушку. И представь себе, её удочерила семья из Чехии! Асе в Чехии сделали операции на обе почки, и у неё теперь все хорошо!

– Да это же настоящее чудо! – воскликнула Ганна.

– Значит, и сказки могут на что-то пригодиться, – добавил Эрик.

 

Она всё думала, что могло двигать ребёнком, который почувствовал, как надо действовать, чтобы спасти чью-то жизнь! Что это было: детская наивность или тайное сакральное знание? Кто подсказал ему, что нужно было подарить девочке сказку, написанную его матерью, а значит, надежду на чудо и непоколебимую веру в спасение?

Да. Он всегда верил в чудеса, даже прыгнул в фонтан «Золотая рыбка» в Мисхоре. Он верил, что его желание исполнится, да и желание было простое: прыгнуть в фонтан с золотой рыбкой.

 

 

Глава седьмая. Плохая новость

 

У Ганны немного кружилась голова то ли от наливки старичка, то ли от свежего воздуха; вдали были видны горы. Она направилась в организацию, в которой надеялась найти сведения о жильцах дома.

Раздался телефонный звонок, Ганна молча слушала женский сбивчивый голос. Звонила жена племянника, сказала, что Алик заболел. Никаких видимых причин для такого состояния не было, температура тела и артериальное давление были в норме. Никаких травм, простуды или вируса, он молодой и довольно крепкий человек, просто лёг в постель и больше не нашёл сил, чтобы встать. Вызвали врача, он только руками развёл. Сделали анализы, всё в норме. Алик ничего не ест, только пьёт воду.

Ганна машинально нажала «отбой», села на лавочку и закрыла глаза. Вспомнила слова Эрика о том, что времени мало, Алик в опасности. Ею овладели невыносимая тоска и ощущение безысходности. Она не знала, что ей делать и куда идти в этом чужом городе.

Новость о загадочной болезни Алика совершенно выбила Ганну из колеи и заставила думать, что Эрик, будучи в каких-то иных запредельных мирах, очевидно, обладает сверхзнанием, которое он невероятным усилием пытается донести до неё, чтобы спасти жизнь брата.

Смерть Эрика стала для Ганны не просто потерей единственного и любимого сына, с которым она чувствовала необыкновенное единение, он был лучшим её другом, а она – его лучшим другом. Эта потеря стала для неё потерей себя самой. Каждое утро наказывало её мучительным пробуждением, она просыпалась с осознанием того, что Эрика больше нет... А сон стал зыбкой надеждой забыться хотя бы на несколько часов. Ей хотелось умереть во сне, но утро наступало снова…

Эрик был необыкновенно тонким, интеллигентным, деликатным, невероятно добрым и отзывчивым человеком. Когда Ганна давала маленькому Эрику деньги, чтобы он пошёл в магазин, то часть из них он обязательно раздавал то алкоголикам, то бабулькам, просившим на бедность, то безногому музыканту, играющему на баяне…

На восклицание Ганны по поводу того, что алкоголикам не надо давать деньги, он спокойно отвечал: «Раз он просит, значит, ему нужно…».

Эрик был мечтателем и книгочеем. В три года он сам научился складывать буквы в слова и поразил маму тем, что прочитал объявление на обрывке газеты, который случайно попал в его игрушки. Сначала он с упоением читал сказки народов мира, особенно ему нравился Вильгельм Гауф. Потом приключенческую литературу: произведения Дюма, Мориса Дрюона, Вальтера Скотта, Роберта Луиса Стивенсона, Жюля Верна... Затем философию и драматургию, его фаворитами стали Гётте и Шекспир, очень любил книги Томаса Манна...

Когда он увлекся классической рок-музыкой, то собрал целую коллекцию книг про Джона Леннона и Пола Макартни, в его библиотеке было всё, что издавалось в России о легендарной группе The Beatles. Нравились ему и другие рок-группы: Queen, Rolling Stones, Led Zeppelin, Scorpions, Deep Purple. Он был истинным меломаном и знатоком всех направлений в современной и классической музыке.

В школьные годы Эрик и его друзья часто заходили в музыкальные магазины. Там Эрик подолгу беседовал с консультантами-продавцами, и даже они удивлялись глубине познаний подростка в музыке. Лицензионные диски были дорогими для мальчишек, и они чаще всего приобретали «пиратские». Но если родители давали деньги, и кому-то из них удавалось купить фирменный диск, то сколько было радости и ликования!

Эрик был всесторонне эрудирован. Он читал много книг по русской истории, по истории стран Запада и Востока. Учился в Академии народного хозяйства при президенте, затем в аспирантуре Института культурологии, защитил кандидатскую диссертацию по политологии.

Он был ходячей малой энциклопедией. Когда Ганне нужно было уточнить какой-нибудь исторический факт, и лень было заглядывать в источник, она спрашивала у Эрика. Он помнил даже даты правления русских царей и западных монархов.

В области истории, географии, политики знания его были потрясающие.

Ганна как будто в полусне бродила по незнакомому городу, не понимая, зачем она здесь? Ей казалось, что все появления Эрика были то ли полусном, то ли галлюцинацией, его обращения к ней можно было принимать просто за игру её воображения и подсознания. Это был обман, убеждала она себя, не мог Эрик приходить к ней и направлять её, ведь он умер! Противоречие было в том, что она всё время чувствовала незримое присутствие сына, но вместе с тем она была материалистом, как и её муж-экономист, и совсем не могла вместить, утрамбовать в своём сознании мысль о том, что смерти нет, а душа вечна. Эти мысли, верующих в бессмертие души людей, которые искренне пытались утешить её, вызывали лишь раздражение и ввергали её в ещё большую депрессию. И это противоречие мучило её.

Она постоянно вопрошала: за что у неё отняли сына?! А теперь угроза нависла над Аликом – последним представителем рода. Ни у Эрика, ни у Алика не было детей.

Братья относились друг к другу с большим уважением и даже трепетом. Они могли часами беседовать о литературе, музыке, истории и философии. Но философски отнестись к ужасной потере Ганна не могла, она страдала без сына каждую минуту кажущейся бесконечной и уже бессмысленной жизни.

 

 

Глава восьмая. Проклятие

 

Ганна была в отчаянии и решительно не знала, куда ей идти, вдруг её осенило: надо найти человека, который обладает даром предсказывать – экстрасенса, ведунью, колдунью, в конце концов, ей уже было всё равно, только бы ей помогли. Ей вспомнился случай с её знакомой врачом, которой диагностировали опухоль, но доброкачественную или злокачественную, она ещё не знала. Дело было серьёзное, больная была удручена. К ней на приём пришла женщина со своим ребёнком, доктор проконсультировала девочку и её маму, успокоила их и сказала, что подозрение на патологию у малышки не подтвердилось. Тогда её мама взяла за руку врача, посмотрела на неё своими большими синими глазами, и сказала ласково: «У вас тоже всё в порядке, операции не будет, это новообразование не опасно для жизни». Причём женщина указала именно тот орган, который у врача вызывал беспокойство. Знакомую обследовали, оказалось, что ясновидящая была права.

Ганна рассчитывала найти предсказательницу, в каждом городе есть хотя бы одна такая.

Она вернулась в гостиницу и обратилась к девушке у информационной стойки.

– Простите, мой вопрос может показаться вам странным, но есть ли в городе настоящая ясновидящая, которая может помочь найти человека?..

Девушка буднично посмотрела на Ганну и продиктовала адрес.

Ездить на автомобиле по Черновцам было сущим адом, мощёной оказалась не только главная площадь, но и дороги, то есть проезжая часть. Дороги, как и центральная часть города, были с многовековой историей. Как исторические документы способны превращаться в пыль, так и мощеные дороги с течением времени теряют камни, точно старики – зубы. Ехать по дороге, на которой через каждые десять метров обнаруживались провалы, было невыносимо, Ганну подбрасывало, и она то и дело ударялась головой об обивку крыши салона автомобиля, обнадёживало лишь то, что расстояния были небольшими.

Ганна вышла у современного офисного трёхэтажного здания, поднялась по лестнице и позвонила в дверь. На двери висела табличка «Кёкусинкай».

Открыла молодая светловолосая женщина. Она пристально посмотрела на Ганну, обошла вокруг гостьи, принюхалась, Ганне стало неловко от того, что незнакомая женщина стала обнюхивать её, как собака сахарную кость.

– Родовое проклятие по мужской линии, – с невозмутимым видом сообщила незнакомка.

– Как вы это определили? – с недоверием произнесла гостья.

– По запаху, – так же невозмутимо сообщила ясновидящая.

– А чем пахнет родовое проклятие? – с удивлением спросила Ганна.

– Проросшими семенами лотоса, – сообщила женщина.

– Простите, я, наверное, пойду, – заторопилась Ганна, – кажется, я дверью ошиблась.

– А как же Алик? Алика-то спасать не будем? – спросила хозяйка.

Ганна села на стул и заплакала. Женщина принесла ей стакан воды.

– Родовое проклятие – это наказание, оно ложится на всех представителей рода по вине одного из предков, – сочувственно, но обыденно, как врач на осмотре пациента, сообщила ясновидящая.

Она села за стол и достала из ящика коробочку, раскрыла её и высыпала разноцветные камушки.

– Обычно такое наказание постигает род неожиданно, подчиняясь вселенскому закону причинно-следственной связи, или кармы. Все представители рода будут расплачиваться за поступок, совершенный предком.

Ганна с недоумением слушала незнакомку.

– Проклятие может уничтожить весь род. Действие его может проявиться не сразу, а спустя многие годы. В таком случае весь род постепенно погибает.

Ганну пробил холодный пот.

– Что я должна сделать, чтобы Алик остался жить? Сына я потеряла, у меня остался только племянник, – вымолвила Ганна.

– Если вы знаете причину проклятия, попробуйте понять этого человека и его мотив для такого ужасного поступка. Постарайтесь простить этого человека и попросить у него прощения. Понимаю, что это очень сложно, для некоторых невозможно.

– Если гибель Эрика – это расплата за чей-то поступок, почему я должна просить прощения? – удивилась Ганна.

– Кроме вас некому, – заявила ясновидящая.

– Эрик был таким великодушным, ему было бы под силу простить всех, – сказала Ганна.

– А он и простил уже, постарайтесь и вы простить в память о сыне. Надо простить человека, который проклял ваш род. Простить ему всю боль, которую он причинил вам и вашей семье, а после попросить у этого человека прощения за себя или за своих предков, которые неразумным поведением вызвали такие страшные последствия. Просить прощения необходимо осознанно, то есть понимать и принимать всю вину и неправоту, быть искренним перед Богом и перед самим собой.

– Я не верю в бога, – отрезала Ганна.

– Ваш сын умер год назад? – спросила женщина.

–Да, – ответила Ганна.

– Расскажите мне всё, что вы знаете или о чем догадываетесь, – велела женщина и села рядом с Ганной, – возьмите камушки, подержите их в руках.

Ганна взяла камушки и стала перебирать их в руках, разглядывать полоски на них; это были морские камни, гладкие и приятные на ощупь, это немного успокоило её.

– Мой сын Эрик умер год назад, недавно он явился ко мне то ли во сне, то ли наяву, по крайней мере, я в какой-то момент потеряла сознание. Он сказал, что мне необходимо отправиться в город Черновцы. Но Эрик ничего не знал о том, что я знала от моей мамы: что вскоре после войны моему отцу пришло письмо из Черновцов, мои родители тогда ещё не были женаты, а только познакомились. Мама сказала мне, что пришло письмо от женщины, звали её Лариса Кравченко, и именно после того, как получили письмо, мои родители поженились.

– А может быть, это была какая-то родственница, которая благословила вашего отца на брак? – спросила ясновидящая.

– Нет. Я знаю от мамы, что в письме отцу было только два предложения. «Пусть будет проклята твоя фамилия! Даю развод!» – сказала Ганна. – Отец в суде просто показал это письмо, и их сразу развели, и тогда он женился на моей маме. Дед был ортодоксальным евреем и хотел, чтобы отец женился только на еврейке, а Лариса не была еврейкой.

Женщина закрыла глаза и сосредоточилась.

– Я её не вижу ни среди живых, ни среди мёртвых, – призналась она и открыла глаза, – вижу только молодого мужчину с длинными волосами. Это ваш сын?

Ганна кивнула головой и снова заплакала.

– Я вам не нужна, ваш сын сам вас проведёт, просто доверьтесь ему. Могу вам только одно сказать, – она понизила голос, – судя по свечению, он похож на ангела, светлого ангела.

Ганна взяла женщину за руки и расплакалась.

– Я чувствую его, – сказала она, – вы правы, он был настолько добрым, что я называла его ангелом.

– Запомните информацию для тех родственников Алика, которые верят в Бога и умеют молиться, – мягко сказала ясновидящая. – Только старцы могут делать отчитки по родовым проклятиям, надо искать. В России это старец из Оптиной пустыни и ещё некоторые из Соловецкого монастыря и Сергиева Посада. Молите Бога, чтобы послал такого старца или же возникла ситуация, когда старец придет сам. Причастие раз в неделю в течение года, но обязательно взять благословение у духовника.

Ганна внимательно слушала и кивала головой.

– Обычно род заканчивается так, – продолжила ясновидящая, – по очереди умирают все мужчины, и малые, и старые, хотя до старости редко кто доживает, а последний в роду мужчина остаётся бездетным.

Ганна, ошеломлённая, вышла на улицу, потом вспомнила о том, что она никак не отблагодарила женщину, которая так много сказала ей. Она даже имени её не узнала и решила вернуться. Но за дверью с надписью «Кёкусенкай» уже не было ясновидящей, а тренировались подростки в белых кимоно, строгий тренер попросил Ганну закрыть дверь.

 

 

Глава девятая. Лариса

 

Ганна отправилась в жилищное управление, к которому относился дом гостеприимного старичка – любителя домашних наливок. Сотрудники ЖЭУ с пониманием отнеслись к просительнице. Раскрыли архивы, достали с полок толстые пыльные папки и начали поиск по годам.

– Надо смотреть как раз с сорок второго года, когда квартира стала коммунальной, – сказала миловидная девушка Карина.

И как ни странно, пыльная папка с нужными цифрами нашлась. На столе появлялись всё новые и новые папки, которые приносила Карина.

Вместе с сотрудниками управления в шесть рук они «пролистали» чью-то целую жизнь, точнее, много жизней, но имени Ларисы Кравченко в списках так и не нашли.

Тогда Ганна предположила, что Лариса, будучи некоторое время женой её отца, могла носить его фамилию с 1944 по 1947 год. Пролистали снова, но тоже не нашли упоминания о Ларисе.

Ганна попросила разрешения еще раз пройтись по годам и отметить женщин с именем Лариса с разными фамилиями, возможно, и после брака с её отцом она вышла замуж повторно. Она нашла только одну Ларису, видимо, такое имя не было уж очень популярным в этих краях. Она выписала на листочек фамилию Ларисы и год её проживания в доме.

– Можно мне получить адрес этой женщины после её переезда? – спросила Ганна.

Доброжелательные сотрудники жилищного управления помогли ей найти адрес Ларисы Ткаченко.

 

Ганна снова плутала по изогнутым улочкам Черновцов в поисках нужного дома, наконец, она нашла его и позвонила в дверь искомой квартиры.

На пороге стояла женщина, судя по всему, ровесница Ганны, она даже была немного похожа на неё: короткие каштановые волосы, очки на переносице, даже роста они были одного.

Она приветливо кивнула и спросила:

– Вы кого-то ищете?

– Да, – ответила Ганна, – я ищу Ларису Ткаченко.

Женщина уронила чашку, которую непредусмотрительно захватила с собой, услышав звонок в дверь. Осколки чашки разлетелись во все стороны, она сразу собрала самые крупные и внимательно посмотрела на Ганну:

–Входите, – пригласила она, – что вы хотели узнать о маме?

– Дело в том, что во время Второй мировой войны она познакомилась с моим отцом. Отец перед смертью просил найти её, – сказала Ганна.

– Мама умерла тридцать, – женщина сощурила глаза, в уме считая годы, – тридцать два года назад, – уточнила она.

– Простите, мне очень жаль, – сказала Ганна.

– Пойдемте чай пить, – радушно предложила женщина, – я – Галина.

Они пили чай из фарфоровых пузатых чашечек.

– Мама была очень тихой, скромной, несловоохотливой. Я даже не могу припомнить, когда бы мы с ней сидели и вот так, как с вами, пили чай и о чем-то болтали. Мне не хватало разговоров с ней. Она была замкнутой.

– Возможно, это следствие стресса, она пережила страшные годы войны, – предположила Ганна.

– Да, возможно, бабушка рассказывала о том, что мама едва не погибла во время одного из обстрелов, – согласилась Галина.

– Простите, ваша мама была замужем один раз? – деликатно поинтересовалась Ганна.

– Я не знаю, была ли она замужем до папы, повторю, что она была очень скрытной, по крайней мере, мы это никогда не обсуждали, – ответила Галина.

– Галина, у вас есть еще сёстры и братья?

– Нет, я совсем одна, – с грустью сказала Галина.

– А вы не знаете, среди её знакомых не было человека с именем Вениамин?– спросила Ганна.

Галина задумалась.

– Возможно, кажется, в её архиве были письма от какого-то Вениамина, вроде бы в коробке для писем, куда я в детстве иногда из любопытства заглядывала, я видела это имя на конверте. После смерти мамы архив куда-то исчез, по-моему, она сама его уничтожила, а у меня никогда не было привычки читать чужие письма.

– Отец перед смертью просил меня поехать в Черновцы и разыскать Ларису, а если её нет в живых, отыскать её могилу. Позвольте мне почтить память вашей мамы, – попросила Ганна.

Они договорились встретиться на следующий день в три часа.

 

 

Глава десятая. Прощение

 

Она встретилась с Галиной у ворот кладбища, вместе пошли по аллее мимо гранитных надгробий, поросших мхом, и крестов, оплетённых диким виноградом. Была тёплая осень, дорожки были устланы разноцветными листьями. Они подошли к могиле Ларисы Ткаченко, с гранитного памятника смотрела печальная, ещё молодая женщина. Она смотрела куда-то вдаль.

На могиле разросся розовый куст, точнее, куст шиповника, красные его ягоды свисали гроздьями, как капельки крови. Вот так забудешь срезать розы к зиме, и они перерождаются в шиповник. «Метаморфозы», – подумала Ганна.

– Сколько ей было лет?

– Всего тридцать семь, – откликнулась Галина задумчиво.

– Как моему Эрику, – сказала Ганна.

Галина сочувственно посмотрела на Ганну и взяла её руку:

–Мне очень жаль, милая.

– Спасибо, – ответила Ганна. – Что случилось с вашей мамой?

– Мама ужасно мучилась, страдала от страшной боли, а в последний день мы не смогли достать обезболивающие, и она сначала кричала, а потом тихо стонала, сил кричать уже не было, – тихо произнесла Галина, – просила простить её. Всё время повторяла: «Простите, простите...». Так она и умерла, выдохнув последнее «простите».

Они помолчали. Ганна продолжала смотреть в глаза Ларисы, пытаясь проникнуться сочувствием к женщине, проклятие которой лишило жизни её любимого сына. Галина деликатно отошла в сторону.

Ганна положила букет роз на могилу. Постояла молча и промолвила:

– Простите нас, Лариса, – и тихо заплакала. – Простите моего папу, он не мог противиться воле своего отца, воин, прошедший всю войну и награжденный орденами за отвагу, не отважился ослушаться старика. Простите его.

Подошла Галина, положила руку на её плечо, и обе заплакали.

Они снова обнялись и ещё долго стояли обнявшись. Слова были лишними, было единение в этом искреннем прощении.

Лёгкий ветер едва касался волос женщин, как будто кто-то невидимый жалел их.

Ганна положила руку на надгробие, мысленно попрощалась с Ларисой, и они направились к воротам.

– Знаете, – заговорила Галина, – после вашего визита я позвонила моему двоюродному брату, его мама была очень близка с моей мамой, они были родными сёстрами и очень любили друг друга. На мой вопрос, могла ли моя мама быть замужем до того, как я родилась, он сказал, что нет, она была замужем только один раз за моим отцом.

В этот миг Ганна отчётливо поняла, что поиск ещё не окончен. Она не могла скрыть разочарования, ведь только что на могиле Ларисы она попросила у покойницы прощения за своего отца. И сейчас она узнала, что это ошибка, что эта женщина совсем другая Лариса, и Алик всё ещё в опасности.

Женщины попрощались. Галина, уходя, всё время оборачивалась, а Ганна стояла и смотрела, как её фигура становится всё меньше и меньше, пока, наконец, не исчезла за высокими деревьями.

 

 

Глава одиннадцатая. На окраине

 

Оставалось одно: искать вторую Ларису из списка, сведения о которой дала архивистка. На сей раз необходимо было отправиться на окраину города в небольшое село.

Ганна вышла из маршрутного такси на остановке, стоявшей у самого леса. От остановки в лес вела узенькая тропинка. Ганна решила подождать, не появится ли кто-то из местных жителей, чтобы узнать верный маршрут. Она постояла ещё и ещё, но автобусов больше не было, тогда она решила пройти по тропинке. Пройдя немного вперёд, она увидела просвет и вскоре вышла к старому кладбищу. Часто кладбища устраивают недалеко от деревни или села, ближе к лесу и почти в лесу. Могилы были расположены на большом расстоянии друг от друга между деревьями.

Ганна вспомнила, как однажды её впечатлила история маркиза де Сада, который завещал похоронить его в лесу под дубом и никак не обозначать место захоронения, чтобы никто не знал, где он похоронен. И чтобы жёлуди падали на его могилу и прорастали дубы…

Она поплутала немного вокруг старых могил в надежде, что Лариса могла быть похоронена где-то здесь. Были здесь и солдатские могилы времён Второй мировой войны, но в основном, скорее всего, здесь были похоронены жители села, которое виднелось за кладбищем. Наконец, она подошла к маленькому надгробию ребёнка. На надгробии было выбито потемневшее от времени и дождей: «Алёша Неизвестный 1945–1949 гг.»

Ганна вздрогнула, её стало знобить: «Неужели это могила маленького сына Ларисы?!»

В поисках могилы Ларисы она обнаружила, вероятно, останки её ребёнка, значит, проклятие, которое она послала своему мужу, первым делом убило её маленького сына. Всего четыре года было малышу.

Ганна еще немного постояла у могилы, опустив голову. Она думала о том, что здесь в крохотной могилке лежит мальчик, который, возможно, приходится ей сводным братиком, мальчик, который прожил так мало. Ей стало жаль всех: и маленького Алёшу, и его мать, которая держала на руках бездыханное тело малыша, прижимая его к груди, и себя… Как это страшно – терять ребёнка…

Вспомнила жуткий сон, который приснился за месяц до смерти Эрика, она называла его «Сном палача».

Пространство было разделено на две половины. В первой она увидела себя с мужем. Она кричала ему: «Пусти меня! Мне нужно скорее за Эриком!» Но он почему-то держал её за руки, и, хотя не делал усилия, чтобы удержать её, но, как нередко бывает во сне, мы бежим от преследователя, но не можем сдвинуться с места. К тому же пространство сна ещё и разделяла невидимая стена, Ганна всё видела через эту глухую прозрачную стену. Увидела покойную сестру Риту и маму, увидела сына Эрика. Он сидел на лужайке и не обернулся к ней. А она изо всех сил звала его, Эрик был во сне маленьким мальчиком лет четырёх.

Прозрачная стена не давала ей прикоснуться к сыну, Ганна рвалась к нему, билась в пустоту. И вместе с тем эта глухая прозрачная стена завораживала её, гипнотизировала.

Утром она проснулась в ужасе потому, что её сын в этом сне был не среди живых, а в царстве мертвых. Она вытерла со лба холодный пот, тихо, почти не дыша вошла в его комнату. Он безмятежно спал. Она приблизилась к нему, сон его был тихим и мирным, слышалось его ровное дыхание. Она вздохнула с облегчением; на часах было пять утра, занимался рассвет.

Попыталась заснуть, но не смогла, долго ворочалась, встала, сварила кофе, включила маленький телевизор на кухне и стала машинально переключать каналы. Мельком увидела: на православном канале рассказывали о том, что сегодня большой христианский праздник. Бабушка говорила, что приснившийся в христианский праздник сон – вещий.

Опять вспомнился ночной кошмар, снова плохое предчувствие бесформенным комом заворочалось в подсознании: приснившийся сон на религиозный праздник – вещий. Стала отгонять назойливые мысли, даже интуитивно скрутила в руке журнал в рулон, но нет, мысли, как навязчивые мухи, кружились в её голове. «Плохой знак… вещий сон… он среди мёртвых», – думала она.

Проснулся муж, на её сбивчивое и быстрое повествование отреагировал спокойно.

– Это всего лишь сон, нам снятся миллионы снов, многие мы даже не помним, – сказал он, – можешь ты припомнить, чтобы когда-нибудь тебе снились вещие сны?

Ганна задумалась и не вспомнила ни одного.

– Ну вот, – торжествующе сказал он, – плесни-ка мне ещё кофейку…

Вышел к завтраку Эрик, пожелал доброго утра, поцеловал маму и мягко улыбнулся. Она немного успокоилась, но ненадолго.

 

Ганна снова и снова возвращалась в ту ужасную ночь, когда её кто-то пытался предупредить об опасности. Или это был приговор?! Страшный сон оказался вещим, Эрик умер ровно через месяц в больнице, в которую она сама отвезла его, надеясь на помощь врачей, но в палате не сработала кнопка вызова, и, когда он начал задыхаться, к нему никто не пришёл…

Солнце уже клонилось к закату, а она всё плутала по незнакомой местности, и, как назло, сел аккумулятор телефона. Она прошла по улицам села, было пустынно, только вдали время от времени лаяли собаки. Спросить о могиле Алёши и о Ларисе было не у кого, уже вечерело, нужно было возвращаться в гостиницу. Она вернулась к кладбищу, пошла в поисках тропинки, прошла по тропинке, чтобы выйти к остановке, ведь от неё до кладбища совсем недалеко. Показалось, что где-то вдали плачет ребёнок. Ганна интуитивно двинулась на этот звук и вошла в лес. Она прошла ещё и ещё вперёд, огней уже не было видно…

 

 

Глава двенадцатая. Лес

 

Быстро темнело, да ещё кроны высоких деревьев закрывали небо, и с каждой минутой становилось всё темнее, а Ганна всё кружила и кружила по лесу. Пытаясь найти выход, она уходила всё глубже в самую чащу. Стало так темно, что применять школьные знания об определении направления по мху, растущему с северной стороны стволов деревьев, казалось бессмысленным и даже смешным, но было уже не смешно, а страшно.

Конечно, если бы она всё время ориентировалась по мху, она, по крайней мере, шла бы по прямой, а не ходила по кругу, возвращаясь снова и снова туда, где уже была, но аккумулятор телефона давно разрядился, и не было никакой возможности двигаться по одной траектории.

Ганна вспомнила какую-то программу о спасателях, виденную по телевизору, кажется, рассказывали об отряде Лизы Алерт. Там говорилось, что часто люди, блуждая по лесу, заходят в болота, буреломы, чтобы избежать этого, нужно остановиться и оценить ситуацию. Если видно опушку, просвет, то можно проверить: возможно, это выход из леса. Однако это нужно делать только тогда, когда есть возможность вернуться на ту точку, где осознали, что потерялись. Ганна не знала, где находится эта точка.

Она встала, оценила ситуацию, но ясности не появилось. И что толку, что мох на дереве растёт с северной стороны, когда ничего не видно? В этот момент ей показалось, что где-то недалеко хрустнула ветка. «Наверное, это какое-то лесное животное», – с ужасом подумала она. Кто водится в лесах под Черновцами, она не знала, оставалось надеяться на то, что ни волки, ни кабаны… Женщина присмотрелась: в просвете между деревьями как будто мелькнуло пламя огня. Она двинулась на свет.

Наконец Ганна вышла на поляну, кто-то развёл здесь небольшой костёр, издали она увидела мужскую фигуру со спины. Мужчина ломал сухие ветки, подкидывал их в костёр, тихо напевая какую-то мелодию. В его фигуре не чувствовалось опасности. Почему-то Ганна совсем не испугалась, а замерла и прислушалась к мелодии.

And when the broken-hearted people

Living in the world agree

There will be an answer, let it be.

For though they may be parted,

There is still a chance that they will see.

There will be an answer, let it be.

 

Ганна была не только детской писательницей, но и переводчиком с французского языка, песня звучала на английском, но она узнала «Пусть будет так», композицию «Битлз» – любимой группы её сына.

И когда с разбитым сердцем люди

С чистого начнут листа,

Есть лишь один ответ, пусть будет так.

И хотя они не вместе,

Есть у них ещё на встречу шанс,

Есть лишь один ответ, пусть будет так.

 

Приятно трещали сухие ветки в костре. Мужчина обернулся, это был её Эрик.

– Мама, садись у костра, – предложил он, вставая. – Как ты здесь оказалась? Ты что, заблудилась?

– Я просто решила прогуляться и услышала детский плач, – ответила она.

– А я просто так печёной картошки захотел, и вот, – он разворошил угли в костре и палкой выкатил картошку.

–Ты, наверное, проголодалась? – спросил он.

Они сидели и ели пахнущую костром картошку, тихо говорили о детстве Эрика и молодости Ганны.

– А помнишь, – сказала Ганна, – когда ты только пошёл в первый класс, ребята, представляясь учительнице, говорили: я Дима Громов, я Леша Комиссаров, я Миша Ездаков. А ты представился полным именем: я Эрнест Владимирович Рогозин.

– Помню, – откликнулся Эрик, – учительница улыбнулась и спросила:

– А в честь кого тебя назвали Эрнестом?

Я ответил:

– В честь Эрнеста Хэмингуэя, но вы можете называть меня просто Эрик. Меня дома так называют.

– Хорошо, – улыбнулась учительница.

Про улыбку Ганна сказала так, как будто помнила все подробности жизни сына, хотя и не присутствовала на том его первом уроке.

– А потом на уроке у нас погас свет, – добавил Эрик, – и, сидя в сумерках, мы тогда по-настоящему познакомились друг с другом и рассказали о себе.

– Мама, помнишь случай, когда мне было, кажется, года четыре, мы отдыхали в пансионате, и в летнем кинотеатре шел фильм про Нострадамуса? – спросил он.

– Конечно, помню, после того, как прошли титры, ты горько заплакал, а я спросила: «Почему ты плачешь?» Ты ответил: «Я не хочу, чтобы наступил конец света».

– А ты тогда меня утешала и сказала, что не будет конца света. Помнишь?

– Конечно, помню, – откликнулась Ганна.

– Так вот, ты была права, нет конца в привычном понимании, – он бросил в костёр ветку, искры разлетелись в разные стороны, – только вечность.

Он взял её за руку, и Ганна не помнила, как она оказалась перед входом в гостиницу.

Сонная сотрудница гостиницы подняла голову, часто заморгала, удивленно посмотрела на Ганну и протянула ключи от номера. На часах было четыре утра.

– А я уже забеспокоилась, с вами всё в порядке? – спросила сотрудница гостиницы, увидев растрёпанные волосы постоялицы, в которых торчали сухие листья и мелкие ветки, как из гнезда лесной птицы.

Но Ганна не ответила ей, она добралась до своего номера, упала в неразобранную постель и, совершенно обессиленная, с улыбкой мгновенно уснула.

 

 

Глава тринадцатая. Новый день

 

Впервые Ганна пробудилась без мыслей о смерти сына.

На завтрак подали яичницу с беконом, круассан, кофе, овсяную кашу с липовым мёдом и оладьи с ягодным джемом. Ганна съела всё, хотя кашу совсем не любила, она вдруг почувствовала прилив сил. Она вспомнила, как прошедшей ночью она плутала в лесу на окраине села, и как её буквально вывел из леса Эрик. Это невозможно было объяснить рационально, но она до сих пор ощущала тепло его руки. С этого момента Ганна больше не сомневалась, что её сын всегда будет с ней.

В холле отеля заиграла скрипка, и Ганна вспомнила, как Эрик со своими друзьями создал музыкальную группу. В школе проходили их репетиции, однажды они так расшумелись, что вызвали недовольство директора. На её замечание озорник Лёшка ответил, что этот шум производил учитель математики, который в свободное время играет на скрипке. На следующий день скромный математик сообщил на уроке, между прочим, что теперь будет брать уроки игры на скрипке у Эрика и его друзей.

Но нужно было торопиться, и Ганна собралась, чтобы снова поехать в село на окраину города, где на погосте она нашла могилу малыша Алёши. Она планировала пройтись по селу засветло, чтобы поговорить с местными жителями: она была уверена, что ей смогут рассказать о матери Алёши. Скорее всего, эта та самая Лариса, поиски которой уже пятые сутки вела Ганна.

Она набрала номер Алика, тот ответил слабым голосом.

– Ганна, мама меня быстро подняла бы на ноги, плохо без неё, – Алик никогда не называл её тетей, только по имени.

– Всё будет хорошо, Алик, – успокоила его Ганна, теперь она чувствовала в себе силы утешить его. Она во что бы то ни стало должна отыскать Ларису, живую или мёртвую, и попросить прощения у неё ради Алика и всего их рода. Но его тяжёлое дыхание снова отбросило её назад, она испугалась, беспокойно заходила по гостиничному номеру, села на минутку и начала торопливо собирать необходимые вещи.

На сей раз она хорошо подготовилась. В номере на столе оставила записку с сообщением координат населённого пункта, в который собиралась поехать, зарядила аккумулятор телефона, положила в сумку зарядное устройство, кошелёк, паспорт, купила маленький фонарик и батарейки к нему, бутылку питьевой воды, немного еды и отправилась в путь.

Ганна ехала знакомым маршрутом, в окне мелькали деревья с золотистыми кронами. Настало то прекрасное время года, когда лес становится похожим на палитру художника с многообразием оттенков красного, зелёного, жёлтого…

 

 

Глава четырнадцатая. Погост

 

Ганна вышла на той же остановке и быстро прошла по тропинке, ведущей к кладбищу. Вдали уже были видны крыши сельских домов.

Было также безлюдно, как в её первый приезд сюда. Она снова подошла к могиле малыша и положила полевые цветы, сорванные по дороге в пролеске.

Ганна прошла к покосившемуся деревянному домику, в окнах мутное стекло, похожее на слюду. Изба стояла на краю села почти у погоста, и казалось, что это полуразрушенный склеп. Заглянула в окно – никого в доме не было видно. На столе стояли пыльные склянки, миски, были рассыпаны какие-то семена и зёрна. В углу на топчане лежали старое драповое пальто и ещё какая-то ветошь, по всей видимости, топчан когда-то служил для хозяина дома кроватью. Она дёрнула за ручку, дверь не поддалась. Тогда она прошла по дорожке к домам, находившимся в отдалении от кладбища, многие из них были необитаемы, ставни заколочены…

Нашла заново отстроенный дом, он был большой, двухэтажный, рядом с ним стоял серебристый автомобиль. Ганна увидела через забор женщину.

– Простите, вы не подскажете, в этой деревне жила Лариса Кравченко? – спросила Ганна.

– Мы не подскажем, мы недавно сюда приехали, – ответила женщина.

И Ганна двинулась дальше в поисках местных жителей. Вскоре удача улыбнулась ей. У старой избы, на земле, лежал мужчина с закрытыми глазами. Ганна подошла к нему: это удалось сделать беспрепятственно, так как забора не было. Мужчина был мертвецки пьян.

Ганна не нашла больше ни одного жителя села, хотя некоторые дома явно были обитаемы. Она уже не надеялась кого-то встретить и медленно брела обратно к кладбищу.

У могилы Алёши сидела старуха с седыми волосами, заплетёнными в длинную косу. Рядом лежали погремушка и детские старинные игрушки. Тонкими длинными пальцами женщина оплетала прутьями ограду могилки, оградка на четверть уже была оплетена лозой, как колыбелька в деревенских домах. Только покачать её нельзя…

Старуха плела на ощупь, зрачки её были белые, как будто в чёрную тушь капнули молоко. Она монотонно напевала мелодию колыбельной, хотя едва ли можно было назвать это пением, скорее, то был тихий стон.

Ганна застыла в оцепенении, не смогла произнести ни звука. Она подошла ближе. Лицо женщины было испещрено морщинами, как будто на него набросили мелкую сеть. Она замолчала, услышав, как рядом что-то хрустнуло: это Ганна задела длинные прутья, которые, очевидно, женщина принесла из леса.

Старуха замолчала и прислушалась. Ганна стояла как вкопанная и не могла выдавить из себя ни звука, а старуха подняла с земли прутик и продолжила свою работу.

Ганна увидела, как какая-то женщина подошла к избушке и поставила на пороге корзину с фруктами, собралась было уйти, но увидела Ганну и направилась к ней. Поздоровалась тихо, посмотрела на старушку сочувственно.

– Это наша Лара, – сказал она со вздохом, – её сынишке тогда четыре исполнилось, она его по всему селу на руках несла и кричала. Рыдала, падала на землю. Мне лет пять тогда было, но этого крика никогда не забуду. Её историю всё село знало. Говорили, что она прокляла род отца ребёнка за то, что он отрёкся от них, вот их сын и умер. Она ведь в солдата влюбилась, который здесь с немцем воевал, красавец, герой с орденами за отвагу. Он и не собирался так срочно жениться, но отец Лары настоял, одним днём сыграли свадьбу. Поженились они быстро, а он через три дня с отрядом ушел дальше воевать, до Берлина, говорят, дошёл. Лара родила мальчика зимой, до победы оставалось всего несколько месяцев. Она, счастливая, ждала возвращения мужа. Когда война закончилась, поехала к мужу с сынишкой в Москву. Но ей сообщили, что он уехал.

Ганна слушала незнакомую женщину и понимала, что она говорит правду. Повзрослев, рассматривая паспорт отца, она увидела в нём отметку о браке с какой-то Ларисой Кравченко. Для Ганны это было потрясением. Она спросила маму, как это? Мама объяснила, что у отца был первый брак во время войны, и что родители ждали его развода, чтобы пожениться. Однажды от Ларисы пришло письмо, в нём была только одна строка: «Пусть будет проклята твоя фамилия! Даю развод!».

Знала Ганна и подробности приезда Ларисы с ребенком.

Дед Ганны – ортодоксальный еврей – просто запретил Вениамину выйти к жене. Он не благословил его брак, потому что Вениамин заключил его тайно, вдали от дома, в военном походе. Отец сказал: «Прокляну, если ослушаешься! Разводись! Ты еврей и женишься только на еврейке!» И бесстрашный герой войны, совершивший множество подвигов, награждённый орденами за отвагу, не осмелился возразить авторитарному отцу.

Позже, учась в юридическом институте, Вениамин, блестящий студент, познакомился с Диной. Она тоже была фронтовичкой: ещё не окончив среднюю школу, ушла на фронт мстить за своего отца, воевавшего в народном ополчении и погибшего в первый год войны.

Дина была энергичной, жизнелюбивой, миловидной, молодые люди приглянулись друг другу, да и отец Вениамина не возражал. После развода Вениамина они поженились. Забежали по дороге в институт в ЗАГС и расписались. А вечером в студенческой компании отметили событие.

– Лариса с ребёнком уехала из Москвы назад, в Черновцы, так и не встретившись с мужем, – продолжила незнакомка. – Она поначалу просто замкнулась, но заботилась о малыше, а когда он умер, – тронулась умом и больше не проронила ни слова. Поселилась здесь, на самом краю села, почти на погосте, живёт и умереть не может… Колыбельку плетёт новую каждый год…

Ганна посмотрела на Ларису.

– Проклятие матери убило её же сына, – прошептала Ганна, – и моего сына…

Вдруг старуха заплакала, закрыв руками лицо. Ганна смотрела на то, как содрогалось её сгорбленная спина, и Ганне стало нестерпимо жаль её, она подошла и обняла её.

– Простите, – вымолвила Ганна, и старушка перестала плакать…

 

 

Глава пятнадцатая. Возвращение

 

На город спускался тихий вечер с его осенней прохладой, Ганна вернулась в город, она шла по его красивым центральным улицам. Ей навстречу вышел молодой человек с гитарой, поравнявшись с ним, она ахнула… он был одно лицо с Эриком, такие же длинные медового оттенка волосы, очки… Он шёл по направлению к ней, а её ослеплял свет вечернего предзакатного солнца. Когда мужчина оказался уже за её спиной, она обернулась, чтобы ещё раз взглянуть на него, но его уже не было. Она вернулась немного назад, пробежала туда-обратно, но мимо прошёл лишь пожилой мужчина с маленькой собачкой на поводке.

Ганна почувствовала, как волна тепла прокатилась по всему телу: то ли осеннее солнце, то ли чувство, которое возникает после того, как ты просишь прощения у человека, чувствуя, как он прощает, и как ты прощаешь, в свою очередь, его. Как ты отпускаешь обиду и боль, и возникает необыкновенная лёгкость, и кажется, что ты сейчас взлетишь…

Она поднималась вверх к филармонии. На площади было многолюдно, дети катались на велосипедах, прохожие спешили по своим делам, кто-то просто прогуливался. Был слышен перезвон на часовне, часы пробили семь. Сразу после седьмого удара колокола в центр площади вышел мужчина во фраке, неся контрабас в руках. Он снял шляпу и поставил её перед собой, кудрявая девочка бросила в неё монету. Музыкант начал наигрывать какую-то классическую мелодию, к нему подошла женщина с виолончелью и села рядом, вместе они продолжили тихо вести красивую мелодию, прохожие останавливались с любопытством. С разных сторон на площадь начали сходиться люди с музыкальными инструментами в руках, среди них появился и трубач с ратуши, он посмотрел на Ганну и приподнял шляпу в знак приветствия. Все они по очереди вступали, создавая необыкновенную музыку. Мальчишки размахивали руками, пытаясь повторить за дирижёром движения. А музыканты всё прибывали и прибывали, неся инструменты: тромбон, валторны, большой барабан на колёсах катил молодой музыкант, держа в руке палочки.

Звуки новых инструментов присоединялись к прекрасной и торжественной мелодии. И вот вступил хор, оказывается, хористы находились среди туристов и прогуливающихся горожан, и слова заполнили площадь, полетели высоко над городом:

 

…Радость, пламя неземное,

Райский дух, слетевший к нам,

Опьяненные тобою,

Мы вошли в твой светлый храм.

Ты сближаешь без усилья

Всех разрозненных враждой,

Там, где ты раскинешь крылья,

Люди – братья меж собой…

 

В толпе были видны только счастливые лица людей, они улыбались, не могли скрыть восторга от великой музыки Бетховена, дети смеялись и радостно прыгали. В толпе Ганна вдруг снова увидела того самого молодого мужчину с гитарой, который был как две капли похож на Эрика, он стоял на противоположной стороне площади и, закрыв глаза, слушал пение с едва заметной улыбкой.

– Эрик, – крикнула она, но гром финальных аккордов поглотил всё: и её слова, и её мысли, слёзы вдруг ручейками заструились по щекам, как потоки талой воды, стекающей с самой вершины горы весной во время таяния снега. Это была «Ода к радости», он снова улыбнулся ей…

 

 

Вместо эпилога

 

В Москву снова пришла весна. Ганна открыла настежь окно, сразу пахнуло расцветшей белой сиренью, подул лёгкий весенний ветерок. Она перемолола кофейные зёрна, поставила медную турку на огонь. По телевизору транслировали какую-то викторину. Мужчины в блестящих бутафорских тогах отвечали на вопросы ведущего. Он быстро задавал вопрос, а мужчины нажимали кнопки, кто быстрее, и произносили ответы.

– В каком году была разрушена столица Золотой Орды Сарай-Бату?

– В 1556 году, – мгновенно выдала Ганна и сама удивилась.

– Совершенно верно, – воскликнул ведущий и задал следующий вопрос.

– Как назывался один из древнейших правовых памятников в мире?

– Кодекс Хаммурапи, – мгновенно ответила Ганна.

И этот ответ был правильный.

– Эрик? – обратилась Ганна куда-то вверх. – Я этого не помню! – с удивлением произнесла она.

Зазвонил телефон. В трубке раздался счастливый голос племянника Алика:

– Ганна, у нас родилась девочка!