Журнал «Кольцо А» № 152
Константин КОМАРОВ
Родился в 1988 г. в Екатеринбурге (тогда – г.Свердловск). Поэт, литературный критик, литературовед, переводчик. Окончил филологический факультет УрФУ им. Б.Н. Ельцина, кандидат филологических наук. Постоянный автор российских «толстых» литературных журналов. Автор нескольких книг стихов и литературной критики. Победитель «Филатов-феста» (2020). Лауреат премии «Восхождение» в номинации «Поэзия» (2021). Финалист литературных премий «Дебют» (2013, 2014), «Лицей» (2018, 2021), «Новый звук», «Белла», Премии им. Бажова и др. Член СП Москвы, СРП и Русского ПЕН-центра.
ТРЕТЬЯ – НЕ ЛИШНЯЯ
(Антон Задорожный. Апокрифы. Санкт-Петербург, «Скифия», 2021)
Несмотря на свою молодость (30 лет – для прозаика практически юность), петербургский прозаик Антон Задорожный, кажется, уверенно вступил на тропу достижения писательской зрелости и движется по ней весьма интенсивно. Пресловутый художественный «рост от книги к книге» в данном случае – не дежурный штамп. В каждом новом тексте Задорожного, внутри каждой его книги пульсирует стихийная энергия живого поиска своего метода и языка, да и вообще – себя. На глазах читателя происходит расширение стилистического, тематического, жанрового, культурного диапазонов. Многослойней становятся сюжеты, глубже психологизм, сложнее и нюансированней прорисовка характеров. Очищается и прозаический язык, из которого поступательно вымывается синтаксическая неряшливость, однобокость, клишированность, неуклюжесть образов и метафор. Слово у Задорожного постепенно перестает быть линейным, соответственно, и мысль становится объемней. Как внимательный читатель всех книг Антона Задорожного, могу констатировать, что наблюдать за этим метапрозаическим сюжетом «прорастания» писателя – чрезвычайно увлекательно. В «Апокрифах» это наращивание писательских мышц, обретение уверенности (не переходящей, к чести автора, в самоуверенность) довольно зримо и ощутимо.
«Апокрифы» – третья книга Задорожного. Первые две («Жизнь на грани» и «Мы никогда не умрем») хоть и носят антитетичные друг другу заглавия, но так или иначе постулируют в качестве магистрального художественного метода автора – реализм разной степени «новизны». «Апокрифы» же самим названием намекают, что реалистический канон претерпевает здесь серьезные деформации и реализм (который, как известно, «вечно нов, как и описываемая им действительность») если и остается реализмом, то уже отнюдь не каноническим. В этой книге автор пробует сойти с наезженных путей, уйти от мертворожденных стереотипов о «кондовом» реалистическом письме, сломать инерцию; стремится к эксперименту, к эстетически рискованным и поэтому динамичным и напряженным способам и стратегиям прозаического повествования. Взяв нужное от «нового реализма», Задорожный предпринимает попытку обновить его уже по-своему. Любопытно, кстати, что реалистические рамки в последнее время становятся тесноваты и ключевому для творческого генезиса Задорожного писателю, одному из основоположников упомянутого «нового реализма» – Роману Сенчину (близость эта прослеживается даже в частностях: так, у Задорожного, как и в одной из повестей Сенчина, появляется персонаж с фамилией автора). Можно констатировать, что «размывание» реализма, намеченное в «Мы никогда не умрем», в «Апокрифах» осуществилось полноценно.
Разрушать стереотипы автор начинает уже с открывающего книгу «вместо предисловия» манифестального текста под провокативным названием «WC», который посвящен отнюдь не реализму, а постмодернизму. Здесь в постмодернистском дискретном, хаотическом духе смешиваются цитаты из Вирджинии Вульф и Декарта, «туалетная» метафизика, аллюзии на поэму Тимура Кибирова «Сортиры» и знаменитые слова Чехова о важности «теплого клозета», поток сознания и т.д. В «WC» в сгущенном, концентрированном виде Задорожный демонстрирует нам те приемы, которыми – уже точечно и разбавленно – обогащает реалистическую палитру в составляющих книгу рассказах.
В «предисловии» оформляется и многосоставная авторская интонация, которая проходит далее через всю книгу. Именно она служит объединяющим началом, позвоночником «Апокрифов». Интонация эта – напористая, но не наглая, жизнелюбивая, витальная, задействующая полярно разные типы комического – от едкой инвективной иронии до чистого жизнеутверждающего юмора, который вообще является одной из самых сильных сторон Задорожного-прозаика: использует он и доброе подтрунивание над героями («как сентиментальная козявка»), и каламбуры («как закалялся Сталин»), и оригинальные метафоры (сравнение работы в контакт-центре с рыбалкой), и многие другие по преимуществу смеховые векторы. Но не комизмом единым: при необходимости привлекаются и публицистический, и риторический, и даже дидактический дискурсы.
Однако описываются с помощью этого юмора вещи серьезные и, мягко говоря, не самые веселые. Главной ценностью для писателя и его героев является свобода, понятая как самоотождествление, совпадение с собой. Порой об этом говорится прямо, как, например, в давшем название книге центральном рассказе «Апокрифы Холбрука»: «Свобода – это не рабство, как пугал мой коллега Оруэлл, и даже не ответственность, как наставляли экзистенциалисты. Свобода – это бегство. Бегство к самому себе». Человек жаждет стать собой, но процесс этот драматичен, ибо связан, зачастую, не с плавным и гармоничным становлением, а с нервным и лихорадочным побегом к себе самому – от других. Задорожный дает разнообразные варианты этого побега.
Нерв этой прозы формируется на стыке фантастических условностей (разлет жанров в книге – от «святочного рассказа» до киберпанка) и допущений с узнаваемыми реалиями и привычными нам «свинцовыми мерзостями жизни», «серой, как зарплата в конверте» и «стабильной, как падающие доходы россиян». Порой (часто) эти реалии сгущаются до гротеска. Не случайно, перефразируя Сартра, Задорожный утверждает, что «пессимизм – это реализм».
Мир «Апокрифов» вообще пропитан болезненностью, исследованием разных видов социальной и духовной «токсичности». Порой ловишь себя на ощущении разлитого по страницам «пальмового масла». В лучших традициях Гоголя положительных героев у Задорожного надо еще поискать – всем свойственен какой-то сдвиг, искажение, излом, вывих. Но ресурс преодоления этого искажения, его «балансир» кроется в ироническом, но всё же светлом оптимизме автора, который сочувственно смотрит на своих героев – совсем по Бахтину – с пограничья создаваемого им художественного мира. Болезнь для Задорожного – «точка зренья на здоровье» (как писал Жиль Делёз о Ницше). Он, как и Лермонтов в «Герое нашего времени», призван диагностировать, а не лечить.
Задорожный далек от всякой идеализации и отчетливо понимает, что «человеческие представления о мире – это всего-навсего карикатура на ту жизнь, которая течет своим чередом, пока остальные думают, страдают и на что-то рассчитывают». Многое об авторской оптике и настрое могут сказать уже сами названия рассказов – «Карикатура», «Взгляд в разбитое окно», «Билет в один конец». Однако автор старается честно фиксировать проблемную, «червивую» действительность, присматриваясь к ней с зеркалом в одной руке и с увеличительным стеклом в другой. Но доводя до абсурда карикатурную реальность, писатель неизменно держит в уме «оригинал», ту самую норму, которая как-то незаметно стала для человеческого общежития ненормальной и поверяет этой нормой свои пугающие, антиутопические, порой сюрреалистические и кафкианские (как в рассказе «Анабиоз») картины. Поэтому, вопреки концентрации социального, физического и метафизического неблагополучия, и упомянутый оптимизм в книге – сколь шаток, столь и непоколебим, а счастье – сколь хрупко и локально, столь и возможно. Формой чаемого совпадения с собой могут стать даже кража велосипеда и «альтруистическое самоубийство». При этом самоотождествление героев происходит параллельно писательскому самоотождествлению самого Антона Задорожного, работая на упомянутый выше метапрозаический сюжет книги.
Всё здесь двусторонне, все оппозиции «бликуют» друг на друга, и основные смыслы рождаются как раз на пересечении, на скрещении этих смысловых лучей. Показательна в плане этой двусторонности очень по-чеховски (Чехов – еще один ключевой для Задорожного предшественник) названный рассказ «Моя жизнь», окликающий еще и Данте и представляющий собой увлекательное путешествие по преисподней, рушащее заскорузлые стереотипы относительно «рая» и «ада». При всей чеховской трезвости лишенного иллюзий взгляда, даже за самыми печальными и жутковатыми картинами, чудится абсолютно алогичная радость (в которой, кстати, признавался и сам Антон Павлович, говоря о создании самых мрачных своих произведений).
Третья книга Антона Задорожного, помимо прочего, подогревает интерес к четвертой: на какие (и за какие) еще неисследованные территории забредет, оправдывая свою фамилию, автор, вновь убедивший нас в правоте слов Достоевского: «Нет ничего фантастичней окружающей нас действительности».
Дорогу осилит идущий.