Татьяна ШИПИЛОВА

 

Журналист, редактор, прозаик, репетитор по литературе. Выпускница Литинститута им. А. М. Горького (студентка мастеров С.П. Толкачева, А.И. Слаповского, Е.А. Попова). Занимается литературной журналистикой и репетиторством, параллельно пишет художественную прозу. Живет в Москве.

 

 

НЕ ГЕРОИНЯ

Рассказ

 

«Бойтесь своих желаний – они имеют свойство сбываться», – сказал кто-то умный, то ли Булгаков, то ли Шехерезада. Давно мечтала целыми днями лежать и ничего не делать. Не мытьём, так катаньем – добилась. Лежу, ничего не делаю. В больнице. По иронии судьбы, в палате номер шесть. Коек, правда, пять.

Одну, рядом со мной, занимает очень живенькая мадам, моя тёзка. У неё вроде как гипертонический криз, но она из нас самая активная. И вечно открывает окно нараспашку. Мне дует в левое ухо, но я молчу, хоть и не могу укрыться или отвернуться – капельница.

Люблю корейские диковинные сериалы, но всегда поражаюсь, как корейцы легко сами себе втыкают иголки с физраствором, разгуливают с капельницей по больнице, а потом, чуть что, картинно иглу даже не выдёргивают – вырывают из руки!

Лично мне медсестра сказала не двигаться, так что, кажется, если я выдерну иглу, непременно умру от потери крови. Поэтому не доверяйте фильмам, мой вам совет.

Напротив меня, у самой стены в углу бабушка со склерозом. Мне кажется, она никогда не спит, а ждёт, что её заберёт брат Павлик. Сегодня к ней приходил сын, но не забрал. А жаль, от неё пахнет мочой, и она слишком часто говорит о Павлике. Рядом с ней койка пустовала, поэтому я безумно рада, что меня положили не туда. У окна же лежала… ну, явно женщина, палата же женская, но я не видела её ни разу. Она не встаёт, не разговаривает, словно вообще даже и не дышит. Вся укутана в многослойные одеяла. Оказалось, к ней приходит сиделка, а раз в неделю её моют санитарки прямо в палате. Про последнее я узнала сегодня рано утром, когда проснулась от запаха… неприятного запаха. Пришлось укрываться с головой, но это спасало недолго: через десять минут мне поставили капельницу и приказали не двигаться.

Я лежала всего один день, но уже поняла, что мою мечту исполнял какой-то джинн-разгильдяй!

Единственным утешением был то, что левая рука уже понемногу начинала слушаться, а то ж три дня поднять её не могла. Будто не родная. Видимо, джинн всё-таки одну часть недавнего желания услышал. Но фильмам всё равно не доверяйте. Врут они всё. И мультики тоже.

Самое страшное для меня – иглы в моём теле. С детства боюсь уколов, прямо до обмороков и визга. А тут никого мои фобии не волнуют: вот лекарство, вот капельница, вот игла, вот вена – лежать, бояться.

На завтрак я не пошла. Не смогла встать. Я, собственно, из-за этого сюда и попала: не могла говорить и ходить. Для девицы моего возраста и телосложения бледность, сравнимая с зомби, и хрипение, будто после грандиозной пьянки, были явлением весьма необычным. В поликлинике, куда папа привёз меня на растерзание всевозможным лекарям, исцелять меня наотрез отказались. Для приличия померили давление. Оказалось, меня хоть в космос, а я ни стоять, ни говорить не могу, какой же из меня космонавт?

И вот теперь тут прохлаждаюсь. Незапланированный отпуск по непонятным причинам.

Врачебный обход нашей палаты начался с меня, горемычной.

– Рассказывайте, – велела женщина-доктор, а позади неё интерны послушно заглядывали мне в рот: авось, открою тайну своего нахождения в отделении, куда раньше пятидесяти не попадают.

Рассказывать я люблю, но только при наличии голоса. А тут такая оказия. Пришлось коротко и по существу.

– Да, загадка… – обнадёжила доктор. – А какие-нибудь стрессы у вас были?

Кивнула и протянула ей телефон: на заставке стояла моя фотография с братом.

– Брат умер.

По всем законам жанра в палате должно было стать тихо-тихо, чтобы посочувствовать моему горю. Но нет, интерны продолжали что-то записывать, соседка напротив бубнила про Павлика, а от окна всё так же слышались стоны.

Я специально показала фотографию брата. Ведь никто не может понять, какой он был замечательный, как я его обожала.

– Близнецы? – с видимым сочувствием спросила врач.

– Нет, а похожи? – удивилась я.

– Очень. Старший?

– Нет. Ровесник.

Вот тут все замолчали.

– Мы двоюродные.

– А-а-а… – сухо отозвалась она. – А от чего?

– Обширный инфаркт.

– А сколько ему было?

– Мы ровесники. Двадцать два.

– От чего?

– Обширный инфаркт.

– В двадцать два года?

– После гнойной ангины.

– А когда это случилось?

– В мае.

– Так четыре месяца прошло!..

– Да.

Она так недоверчиво на меня посмотрела, что я даже разозлилась. Неужели она не видит, какой он у меня был? Самый лучший брат на свете…

– А в ближайшее время был какой-нибудь стресс? В течение одной-двух недель?

Признаваться мне не хотелось. В первую очередь самой себе. Как может моё состояние быть связано с чем-то, кроме смерти брата? Нет. Я ведь не героиня романтической мелодрамы! Я не могу заболеть только потому, что человек, за которого я собиралась замуж, женился на другой.

– Нет, – отвечаю я твёрдо.

– Ну, отдыхай. Будем думать, что с тобой делать.

Думайте. А я пока полежу. Главное, чтобы тараканов нигде не было. Но это же больница, откуда им тут взяться?!

Первая сволочь взялась в ящике рядом с моей кроватью. У меня там лежала зарядка. Сейчас она лежит под подушкой. Второй гад – в санузле. Теперь, прежде чем туда войти, я сначала включаю свет и жду, пока за дверью все разбегутся. Больше не хочу здесь лежать! Я отдохнула, хочу на работу! Где взять джинна или крёстную фею?

Ах, да, я же не верю в сказки.

 

*  *  *

– Ребёнок! Иди завтракать!

Так меня называет милая повариха необъятных размеров. Она наливает мне больше манной каши, чем положено, и накладывает в полтора раза больше пюре. Приносит мне шиповник в палату, если я не могу прийти из-за капельницы, и угощает яблоками и печеньем.

Иногда очень приятно почувствовать себя снова ребёнком, даже если не происходит чудес.

– Так вы хорошо подумали, точно не происходило никаких стрессов в недавнем времени? – настаивала врач.

– Ну…

– Можете не говорить, что именно, просто да или нет?

– Да.

– Личного характера?

– Личного.

– Ясно. Ну, отдыхайте.

Ясно? Что тут ясного? Мне вот ничего не ясно! Это только в кино можно умереть от любви и сойти с ума из-за предательства! Но я же не героиня шекспировской трагедии, я же живу в двадцать первом веке, работаю и не страдаю от любовных недугов. Что тут ясного?!

Если бы были силы и голос, я бы возмутилась вслух, но я по-прежнему сипела, ходила по стеночке и забывала слова.

Дни тянутся густым киселём, хоть и заняты процедурами и обследованиями. Мне проверили сердце и голову, взяли все возможные анализы, сколько раз протыкали вену – страшно представить, вся левая рука была синяя. Для того, кто панически боится иголок, я держалась молодцом и даже почти привыкла.

Диагноз мне поставили какой-то страшный, который я не могла даже выговорить. А если по-русски – нервный срыв.

Для человека с расшатанными нервами я проявляла чудеса терпимости к ближним, и через несколько дней мне поручили нашу склерозницу: её отправляли на обследования вместе со мной, я следила, чтобы по ночам она не уходила на другой этаж, объясняла ей, что брат Павлик далеко, а за ней приедет её сын Витя.

В общем, могла бы уже сиделкой подрабатывать, да только всё ещё была пациенткой.

 

*  *  *

«Филологическое образование – это зло», – подумала я, уже битый час с ужасом смотря на надпись на двери кабинета ЭКГ: «При входе одевайте бахилы».

– Вы приедете ко мне в субботу? Привезите, пожалуйста, маркер! – попросила я своего преподавателя.

«При входе НАдевайте бахилы», – гласили теперь не по-вордовски ровные, но зато большие и чёткие буквы.

– Ну и как это называется? – строго вопросила Еленочка Санна.

– Надеть одежду, одеть Надежду, – пожала плечами я. – Элементарно.

– Шерлок, я спрашиваю про сам факт твоего нахождения здесь.

– Ну…

И меня прорвало. Даже голос прорезался, так я ненавидела брата и того, второго, который предал меня ещё хуже.

Хотя нет, брат его переплюнул. Камиль просто взял и женился, а Влад умер и оставил меня одну.

– Понимаете, два самых близких мужчины бросили меня, предали, оставили! Как они могли?!

Елена Александровна что-то мне говорила, убеждала, успокаивала, но я не слышала, не хотела слушать, не хотела прощать никого из этих двоих. Я их так сильно ненавидела, что сама хотела умереть, чтобы не слышать эту боль.

Но я же не героиня фильма. От любви ещё никто не умер.

 

*  *  *

Сердце моё работало как часы, давление – на зависть спортсменам, что-то не так было с сосудами, ведь нервные срывы, на поверку оказавшиеся инсультами, просто так не случаются, но все эти мелочи не могли остановить меня, и я жаждала выписки в мамин день рождения.

Я ходила за Верой Ивановной по этажу и просила выписать меня в пятницу. Ведь я уже разговариваю, рука слушается и не капризничает, а что голова кружится – так дома и стены лечат!

– Значит так, – наконец повернулась ко мне доктор. – Ещё не пришли все результаты. Я не могу пока ничего обещать. Ты ж у нас филолог? Вот и лежи, книжки читай.

И зашла в мужскую палату.

– Ребёнок! Иди обедать!

Книжки читать я была рада, да только в палате долго находиться не могла. Днём от койки у окна раздавались стоны, а из угла – бубнёж про Павлика. Тёзка, что лежала рядом, уже выписалась, на её место положили ещё одну неходячую (тоже, кстати, тёзку), и теперь у нас в палате постоянно слышался еле уловимый запах мочи и прочих жизненных процессов. По ночам же хоровое храпенье на разный мотив не давало заснуть, и тогда в голову начинали лезть мысли.

Очень нехорошие мысли.

 

*  *  *

– Ты знаешь, что ты на Руслана похожа больше, чем на родную сестру? – спросил меня Камиль, когда мы сидели среди самых дальних стеллажей в библиотеке и пытались склеить ветхий фолиант.

– Во-первых, не я на Руслана, а он на меня, я на целый месяц старше. А во-вторых, не Руслан, а Влад.

– Это для вас он Влад, а для нас – Руслан.

– Когда вы успели ему имя своё дать?

– Когда дядя первый раз привёз его в Дагестан и сказал, что он теперь его сын. Так что он теперь Руслан Алиханов.

– Владислав Алиханов тоже красиво. Алиханов Владислав Зубаирович, – продекламировала я.

– Звучней и не придумаешь, – согласился он.

Вроде хотелось смеяться, но не получалось. Объединять нас должен был Рустам – общий двоюродный брат, мне по материнской, ему – по отцовской линии. Но родство почему-то мы чувствовали через Влада. Или Руслана. Только он знал о наших отношениях, только он покрывал нас, когда мы прятались в библиотеке, только он придумывал отговорки для родителей, чтобы мы могли погулять подольше.

– Это знак, – уверенно заявил Камиль.

– Что ещё за знак? – от неожиданности я неловко дёрнула скотч, и страница порвалась ещё больше. – Не говори под руку!

– Вы с Русланом как близнецы. А он, между прочим, мусульманин…

– Так во-о-от куда ты клонишь, – протянула я, пытаясь соединить оторванный краешек ровно. – Не получится. Это ты с Владом пробуй. А меня ты на слабо не возьмёшь.

– Чего? На какое слабо? 

– Я не приму мусульманство, и не проси. 

В тишине мне работалось споро, но непривычно. Я подняла взгляд. 

Камиль смотрел прямо перед собой, не моргая. 

– И? 

– Ты не понимаешь…

– Так объясни. 

Он молчал долго, словно подбирал слова. Глубоко вдохнув полный книжной пыли воздух, сначала откашлялся, а потом произнёс:

– Я – единственный сын в семье. Я должен продлить род. Поэтому, когда мы поженимся…

– Эм... Стоп, – перебила я. – Это ты мне сейчас предложение делаешь, что ли? 

– Я пытаюсь тебе объяснить... 

– А, ну ладно, это я так… Продолжай, – махнула в знак того, что слушаю дальше, и снова занялась книгой. 

– Ты издеваешься? – разозлился он.

– Нет же! – искренне отозвалась. – Я слушаю!

– Ты не понимаешь, насколько это важно для меня. Я не смогу жениться на тебе, если ты будешь не моей веры. Мне родители не позволят, мне религия моя не позволит!

– Твой дядя женился на моей тёте, и ему религия позволила даже её ребёнка усыновить, и вы его приняли в свою семью и даже имя ему своё дали.

– И он принял мусульманство!

– А она не приняла!

– Значит, дядя так может, а я – нет! – почти со злостью выкрикнул он.

– Почему ты хочешь на мне жениться?

Он долго смотрел мне в глаза, решаясь.

– Потому что люблю.

– Любишь такую, да? – я указала на себя: в старом сарафане, со сломанными ногтями, лохматыми волосами, всю в пыли и с чёрными от этой пыли пальцами.

– Да. Именно такую.

– И заметь, религия тебе не мешает.

Кажется, он зарычал. Или мне послышалось. Вскочил на ноги и начал метаться туда-сюда. Но отступать я всё равно не собиралась.

– Мы же не должны жениться прямо сейчас, верно? – уточнила я.

Он лишь хмуро на меня посмотрел.

– Так давай подумаем об этом тогда, когда придёт время?

– Ты даже понять не хочешь, что по нашим законам я не имею права тебя любить! – навис он надо мной.

– Но любишь же? – спросила я, глядя на него снизу вверх.

Молчание означало согласие.

 

*  *  *

Обследования показали всё то же самое, что соответствует диагнозу «ишемический удар». Мне надлежало наблюдаться у невролога по месту прописки, не нервничать и не перенапрягаться. Я была согласна на всё, хоть на консультации с психиатром, лишь бы сбежать отсюда.

Больничный мне подписывали два дня. Для получения нужной печати интерн должен был сходить в соседний корпус, но он предпочёл сначала сделать порученный ему обход, и, гордый от возложенной на него миссии, уверенно заявил, что у меня пониженное давление.

– Не может быть! – возмутилась почти уже выписанная пациентка. – Я же космонавт!

– В смысле? – растерялся юный целитель.

– Ну, в том смысле, что у меня всегда сто двадцать на восемьдесят. Это вы что-то не то намерили!

Я никому бы не позволила отсрочить мою выписку, так что заставила его сходить за ещё одним аппаратом и померить давление заново. Оказалось и правда – космонавт.

– Поставьте, пожалуйста, печать мне на больничном, – взмолилась я. – Пожалуйста!

К обеду я получила желаемую зелёную бумажку в руки. И тут же вызвала такси.

В лифте ехала с медсестрой с верхнего этажа.

– Как такая молоденькая, и сюда попала? – удивилась она.

– Ну… всё бывает, – уклончиво ответила я.

– Из-за парня, что ли? О-о-о! Милая! Да сколько тех парней у тебя ещё будет! Не стоят они того, поверь! Не болей больше и сюда никогда не попадай! – стандартное, но от этого не менее милое напутствие.

– Не буду.

Такси ждало около центрального входа. Я сначала закинула сумку, потом плюхнулась на заднее сиденье сама. 

– Едем? – спросил водитель. 

– Едем! – ответила я. – И побыстрей! 

Пиликнул телефон. Уведомление о новом сообщении. 

«Ты в больнице? Что случилось? Как ты себя чувствуешь?» – с удалённого, но такого знакомого номера. 

«Уже еду домой. Чувствую себя хорошо. Не пиши мне больше. Меня для тебя больше нет». 

Прямо как в книжках. Но я совсем не героиня романа. И не хочу ею быть.