Андрей ВЕРЕЩАГИН

 

Родился и живет в С.-Петербурге, окончил СПб университет культуры и искусств. Работает пишущим редактором на сайте DTF.ru. Публиковался в журнале «Дружба народов».

 

 

ВОЛЕИЗЪЯВЛЕНИЕ

Рассказ

 

На входе Ворсову напомнили о маске и измерили температуру. Потом женщина с большим засосом на шее спросила адрес прописки и сказала, куда идти – в актовый зал на втором этаже. Ворсов шёл, сверяясь с указателями на стенах. Было тихо.

У актового зала, покачиваясь, стоял тощий мужик лет пятидесяти. Под его ногами растекалась пивом разбитая бутылка. Мужик обречённо смотрел на неё и чуть не плакал.

– Обосрать бы вас всех, – горько протянул мужик. – Обосрать и сжечь всю эту жизнь.

Он опустился на колени и завыл. Ворсов попытался обойти мужика, но тот схватил его за ногу. Длинные костлявые пальцы больно впились в лодыжку.

– Обосрать! – кричал мужик, пока Ворсов пытался вырваться.

Через несколько секунд подскочил низкорослый охранник и застучал дубинкой по руке мужика. Мужик корчился, визжал, но не ослаблял хватки. Иногда охранник попадал Ворсову по ноге.

– Извините, – говорил охранник после каждого неточного удара. – Пусти, гад! Пусти, падла!

– Ничего страшного, – отвечал Ворсов.

Когда ногу освободили, мужик упал на четвереньки. Охранник пинками погнал его на лестницу по осколкам и пиву. Дождавшись прекращения визгов, Ворсов вошёл в актовый зал.

Кабинки для голосования рядком выстроились у сцены в дальнем конце. По периметру помещения стояли столы, за которыми сидели скучающие тётки. Некоторые из них копались в телефонах, другие – щёлкали авторучками. Табличка с адресом Ворсова оказалась на столе блондинки. Подойдя ближе, Ворсов заметил, что её правый глаз косит к носу. Она открыла толстый журнал и приготовилась писать.

– Ворсов Игорь Викторович, – представился Ворсов и протянул паспорт.

– Игорь? – Женщина оторвалась от журнала. – Игорь! Это я, Людка. Людка Артемьева. Помнишь меня?

Ворсов пригляделся. В её лице и правда было что-то знакомое.

– Ну Шняга, мы учились вместе!

– А, Шняга, – сказал Ворсов. Ему было неловко, что только оскорбительное школьное прозвище освежило память. – Сколько лет?

– Да уж, немало! – весело сказала Шняга. – Как дела? Я вот тут в комиссии работаю, видишь? Важная работа! Давай запишу тебя. Ты всё там же живёшь?

– Да, Казакова, 22.

– Я помню, помню. – Шняга пролистала журнал, торопливо вписала цифры из паспорта Ворсова и выдала две бюллетени. – Вот тут, короче, муниципалы, а здесь – по второму пришествию. Понял?

– Понял, – сказал Ворсов и направился к кабинке.

Внутри воняло. Кто-то измазал говном ручку и витой шнур, которым она крепилась к столешнице. Ворсов вовремя заметил розыгрыш, поэтому поставил галочки в бланках своей ручкой. В списке муниципальных депутатов он знал только одну фамилию – старой певицы, которую дед, царствие ему небесное, называл «плаксивой блядью». За неё Ворсов и проголосовал. Над вторым бюллетенем Ворсов немного подумал, разрываясь между Иисусом из Назарета, Иисусом из Шайенна и Иисусом из Рыбинска. Выбрал последнего.

Выйдя из кабинки, Ворсов обнаружил, что зал наполнился людьми. Старухи с маленькими детьми сновали между столами в поисках своих участков. Ворсов закинул бюллетени в урну и направился к выходу, стараясь не смотреть на Шнягу, но та его окликнула:

– Игорь! Игорь, иди сюда. – Она подняла руку, потом склонилась к своей коллеге и выскочила из-за стола. – Пойдём пообедаем. Мы же давно не виделись, ну.

– Так важная же работа, – сказал Ворсов, пытаясь отмазаться.

– Да мы внизу, кофейку попьём, – ответила Шняга и потянула Ворсова прочь из актового зала.

За их спиной вдруг раздались крики – одна из бабок обнаружила сюрприз в кабинке для голосования.

– Вот этот! – верещала она, показывая испачканным пальцем на Ворсова. – Вот этот засранец! Держите его! В такой день устраивать пакости!

Низкорослый охранник подбежал к Ворсову и принялся бить его дубинкой по икрам. Какая-то бабка огрела Ворсова пакетом по голове – это было гораздо больнее ударов охранника. Другая старуха стала пинать Ворсова по ботинкам.

– Вы что, сдурели все? – орал Ворсов, уворачиваясь от ударов и отступая в сторону лестницы. – Кончайте уже!

За порогом зала Ворсов поскользнулся на пиве и упал на спину. Бабки обступили его со всех сторон, загалдели как вороны и стали избивать – кто руками, кто ногами. Прежде чем отключиться, Ворсов почувствовал, как пострадавшая в кабинке вытирает ладонь о его лицо.

В себя Ворсов пришёл на крыльце школы. Рядом сидел знакомый уже мужик, разбивший бутылку у актового зала. Он сочувственно смотрел на Ворсова и гладил его по груди.

– Тебя тоже обосрали? – спросил мужик. – Знаю, что обосрали. На рожу прямо, на рожу насрали.

Ворсов сел на ступеньках. Всё тело ломило. Он порылся в карманах, достал новую маску и вытер ею лицо. На маске осталось говно.

– Я сперва на ручку насрал, – продолжал мужик. – Сперва на ручку, а потом на весь мир.

– Так это ты? – Ворсов хотел накинуться на мужика, но злобы не было.

– Так это я! – гордо ответил мужик.

Ворсов поднялся на ноги, вытащил из штанов мятую пачку сигарет и закурил.

– А вот курить не надо, молчел, – сказал мужик, глядя на Ворсова снизу вверх. – Курить не надо. Тела-то у нас казённые. Казённые у нас тела-то.

Потом из школы вышла Шняга, закутанная в пальто не по размеру. Теперь, когда на ней не было маски, Ворсов её действительно узнавал – по большой бесформенной родинке на подбородке, из-за которой Люду в школе и прозвали Шнягой.

– Спелись, – презрительно сказала она. – Дайте сигу.

Ворсов протянул Шняге пачку.

– И зажигу, ну, – потребовала Шняга.

– Ни говна, ни ложки, – прошептал мужик. – И так всю жизнь.

Шняга легонько пнула его.

– Ты зачем это сделал? – спросила она у Ворсова.

– Что сделал?

– Ручку измазал, дурак. – Шняга выдохнула дым в лицо Ворсову.

– Это не я.

– Всю жизнь не мы, – прошептал мужик.

– А кто? Этот, что ли? – Шняга указала сигаретой на мужика.

– Может, и этот.

– Всю жизнь этот, – прошептал мужик.

Шняга приблизилась к Ворсову. От неё удушливо пахло духами и сигаретами. Косящий глаз мешал понять, на что она смотрит.

– Ты на меня смотришь? – спросил Ворсов

– На тебя.

– Всю жизнь на тебя, – прошептал мужик. – Всю жизнь.

– Мне идти надо, – сказал Ворсов. – Меня дома ждут.

– Ну, иди, – ответила Шняга. – Засранец.

– Это был не я, – повторил Ворсов.

– Теперь только новый Бог разберётся, – пожала плечами Шняга, выкинула окурок и пошла обратно в школу.

Ворсов спустился с крыльца. Вокруг оживали фонари и окна. Ветер приятно холодил ноющие конечности, лицо зудело, будто на нём всё ещё оставалось говно. Ворсов достал телефон и набрал жену. Она ответила после двух долгих гудков.

– Ну, проголосовал?

– Проголосовал.

– За кого? – За голосом жены бурлил суп.

– За Буланову. Татьяну.

– А по второму пришествию?

– За рыбинского.

– Сдурел, что ли? – возмутилась жена. – За какого рыбинского? Это же шарлатан.

– Может, и шарлатан.

– Патриотизм проснулся, да? – не унималась жена. – Иисус у тебя, значит русский, да?

– Хотелось бы, – ответил Ворсов и положил трубку.