Полина МИХАЙЛОВА

 

Родилась в Москве. Окончила школу с этнокультурным литовским компонентом им. Ю. Балтрушайтиса, учится на философском факультете МГУ им. Ломоносова на кафедре онтологии и теории познания. В журнале «Кольцо А»  публикуется впервые.

 

 

ДОРОЖЕ СОЛНЦА И КИСЛОРОДА

 

*  *  *

 

Мам, ты уехала, когда мне было семь.

Оборачивала пакеты скотчем, напекла в дорогу сырников с вишней.

Мы боялись, бились, думали насовсем.

Насовсем и вышло.

 

Посчитать, сколько раз мы виделись – хватит пальцев и миллиона входящих.

А если дни сложить – получится чуть меньше года.

Но клянусь, для меня услышать, как ты смеёшься по-настоящему –

Дороже солнца и кислорода.

 

Ты живёшь в городе Хайфа и молишься в бахайском храме.

Мамочка, пока тебе Бог рассказывал, он краснел? –

Что, когда я никого не помню/падаю от слабости/погибаю,

Ты для меня – моя часовня и придел.

 

Не отвечай ничего тому шутнику,

Не слушай того, кто озлобленный и спесивый,

Знай, я никогда тебя не обреку

На то, чтоб не быть счастливой.

 

Ты не читала мне сказок про драконов и кощея;

Была в телефоне, а не у кровати,

ждала обвинения – а не подвоха.

Но есть кое-что поважнее ежедневных щей –

Научить уходить оттуда, где тебе плохо.

 

Питер Хёг, Харуки Мураками, Стивен Кинг –

Разве они, кроме слов, как-то были рядом со мной?

Я-то теперь знаю не из книг,

Что такое быть любимой и живой.

 

Ты научила меня не верить романам/красноречию/сонетам Шекспира,

Не запоминать всё, что кто-нибудь написал или сказал.

Научила тому, что дом – это не новая квартира,

А там, где тебе не скажут «я от тебя устал».

 

Мамочка, каждый раз, когда будешь заглядывать в море – мятую простыню

(И не важно, Христос смотрит на тебя, Протей или Шива),

Знай, я никогда тебя не обвиню

В том, что позволила себе стать счастливой.

 

 

*  *  *

 

А потом ты посмотришь в снежинки и немножечко сквозь меня,

Не отпустишь пар изо рта со спасительными словами,

не покажешь мне, как блестит под признаньем твоя броня,

обрастая под честность мою – переточенными шипами

и травой.

Мы горели,

мы пили

тёплый морс на газоне сквере,

где я трогал коленку из света, и не верил, что это твоя.

Но зима, затаившись, как кот на усталом твоём шифоньере,

прикурила шутя

сигарету

от смешного такого огня.

 

 

*  *  *

 

А Вселенная подкатывала ко мне:

Солнечным бликом, вмятинкой на окне,

Смсками от мчс, поликлиник, банков,

Так неслышно дула на все мои чёртовы ранки,

Так неявно их бинтовала загаром, морем,

Комплиментом на рынке, рыбками в коридоре,

Странной пиццей: очень тонкой и с синим сыром,

Даже если было дурно/неловко/сыро,

Даже если мчс писали, что можно

Заразиться короной/чужим мурашом по коже,

Сдохнуть на койке с очередным Гермесом –

У Вселенной всё выходило легко и честно!

Упаси меня бог от сложных её советов:

Их не будет, ведь она не умеет это;

Только я ищу метафоры, смыслы, знаки –

А она, на упаковке от бургера в маке

Всё, что просто, посылает мне и диктует

(Что в просторной строке не влезет и в запятую);

Прячется меж комочков засохшей туши,

Тлеет на том, что люди обычно тушат,

Смотрит оттуда, где мы проходили мимо:

Как с мурашкой, как с рыбкой, как с тем самым тёртым сыром;

Ведь пока кто-то строит свой замок, ждёт эскадрилью,

Она сложит чум, самолётам подклеит крылья,

Чтоб шагнуть в того, кто сам, без приставки –мета,

Поднимается выше мира, не видя этого.

 

 

*  *  *

 

У меня мечта: заполнить стеллаж «Лабиринта».

Чтобы бестселлер по признанию многих-многих.

А у неё – баррэ и большая квинта,

Нолан на маке, да потеплее – ноги.

 

Я была в тридцати столицах в свои двадцать пять,

А она только в Вильнюсе и проездом в Тольятти.

Незнакомцу нужен час, чтоб меня понять,

С ней же – чтобы «здравствуй» – придётся знать её.

 

– Любишь? – она улыбалась с вопросом мне.

– Как сестру, как подругу, но… – отвечала я.

И все фразы выходили с частицей –не,

И она, как всегда, в тот миг отводила взгляд.

 

Я твердила, что каждый свободен в выборе тюрем,

Собственных Кноссов, слёз к носу, закладке мин.

А у девочки, рядом, с бедром из стекла и тюля,

Оказалось сердце – попробуй-ка подними.

 

Неизящный изящный рот, как у крокодила,

Взгляд от Шивы, туго сшитый из близи и дали.

Если нас демиурги изъянами – обделяли,

Ей же Божество изъяны – дарило.

 

А в начале марта, когда покрывалось пеной

небо

И мы с дедом сидели у печки –

Мне написал Вконтакте создатель Вселенной,

И отправил в чате чёрненькие сердечки,

 

И спросил:

– Расскажи, сколько есть у неё веснушек?

– 48, – пишу.

– Считала?

– Считала. Вровень. Извините, Создатель, а это зачем-то нужно? Это чем-то поможет, ответьте…

– А брови?

– Брови… Будто выточены из стали.

– Руки помнишь?

– Нет, – говорю – забыла.

 

…но, когда её у меня отняли,

я вдруг поняла:

Соврала.

Любила.