Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации
Союз Писателей Москвы  

Журнал «Кольцо А» № 147




Редакция журнала «Кольцо «А» сердечно поздравляет Юрия Евгеньевича Ряшенцева с 90-летним юбилеем, который он отметил 16 июня.

Наталья АРИШИНА

Foto 1

 

Родилась в Баку (Азербайджан), выпускница Литинститута. Автор 10 книг стихов. Публиковалась в журналах «Арион», «Дружба народов», «Дальний Восток», «Зарубежные записки» (ФРГ), «Мы», «Новый мир», альманахах «Предлог», «Рубеж» (Владивосток) и т.д. Лауреат Международной литературной премии им. Михалкова, участница антологий современной поэзии. Живет в Москве.

 

РЯШЕНЦЕВ И ДРУГИЕ

(Из невыдуманной повести «Воспоминанья зарифмую…»)

 

В фойе ЦДЛ у администратора, в шкафчике под лампой мне оставлена новая книга Юрия Ряшенцева. Сам автор оставил, еще неделю назад.

В связи с пандемией ЦДЛ работает вполсилы, но все же работает. Юрий Евгеньевич приходил встречаться с «мальчишками». Выпивали в кафе, не кофе. «Мальчишкам» под девяносто. У Ю.Е. эта круглая дата (круглее не придумаешь) – в нынешнем июне.

В Коктебеле в былые годы дни рождения отмечали с небольшими передыхами почти весь месяц: художник Валерий Сергутин, поэт Борис Романов, поэт Юрий Ряшенцев, поэт Илья Фаликов.

В редакции поэзии журнала «Новый мир» поныне висит на стене венок, сплетенный мной из горной флоры в Коктебеле для Олега Чухонцева, в свое время сидевшего в том кабинете. Привезя с юга это незатейливое изделие, я вручила его поэту – певцу Коктебеля. Он был крайне растроган, долго упивался его запахом, смахнул слезу и собственноручно прикрепил высоко на стену, над своим местом в редакции.

В 2000 году я помогала Владимиру Коробову (в Союзе российских писателей) составлять крымскую антологию, которую он назвал «Прекрасны вы, брега Тавриды…». В том же году она и вышла. В выходных данных – те же имена: редактор Б.Романов, художник В.Сергутин. Корректор И.З. Седловский (фамилия деда Фаликова). Фаликов тоже присутствует: набор – И.И. Фаликова. Это наш с И.Ф. сын.

Я тоже объявлена – в длинном списке тех, кого В.Б. Коробов благодарит за помощь (вкупе с Российским авторским обществом, порог которого я обивала, ища обладателей авторских прав и предупреждая, чтобы денег не ждали…).

В число авторов мы, в каком-то смысле «последние коктебельцы» (1), тоже вошли. Последний коктебельский день рождения И.Ф. мне особенно памятен. Ряшенцев прочел с листа стихотворение «Феодосийское лето» и вручил, с посвящением, новорожденному. Существовало оно в одном экземпляре, написанное от руки. Было вручено Ф. 24 июня 1998 года. По моей просьбе включено Ю.Е. в его подборку в антологии. Он удивился. Он уже забыл о своем шедевре, а я до сих пор вздрагиваю от строки «спор камней у фонаря…». Листок я нашла.

 

<…>

 

Мчатся будни моментальные,

и давно нам не новы

тополя пирамидальные –

взрывы веток и листвы.

И недавно в парке пропитом

было нами решено

не ходить к знакомым профилям –

мы чужие им давно.

 

Не союзами, не сектами

мы от них отделены.

Просто – люди фин-де-сьекля мы.

Много ль нашей в том вины?

 

Краткий день тысячелетия –

вторник или, там, среда.

Что всегда держал в секрете я

молвлю, хоть не без труда:

просто жил я слишком сдержанно,

шастал где-то стороной –

пораженье ли одержано,

иль триумф потерплен мной.

 

Между тем, соседство близкое,

спор камней у фонаря –

вся тщета феодосийская –

это все не зря, не зря.

 

Гонораров авторы проекта не предусмотрели, а сообщать поэтам эту приятную новость предоставили мне. Многие резонно говорили, что за работу надо платить. У меня тоже были претензии к руководителям проекта, но они оформились не сразу. Уж очень нравилась идея антологии, и не было представления о законах рынка, много чего не было. Денег тоже не было, но они так и не появились никогда. Зато антология есть. Тираж 5 тыс. экз. Даже у моей первой книжки «Терновник», вышедшей в 1983 в «Советском писателе», тираж был 10 тысяч.

В более позднем томе «Крымские страницы русской поэзии: антология современной поэзии о Крыме (1975 – 2015). – СПб: Алетейя, 2015, мы тоже участвуем, большими подборками, в незримых ветеранских лаврах…

 

Я все еще бреду домой из ЦДЛ. Обратно – по Большой Никитской. Хожу я по ней полвека. Никогда она не была такой великолепной. Когда-то, уже при мне, и про нее можно было сказать «неровный строй домов сутулых» (стих Межирова). Я счастлива, что она есть – такая, какая есть сейчас. Вся закутанная в снега. Вокруг Большого Вознесения уже в мою бытность деревья стали большими. На них сейчас пышные барские шубы. В воздухе порхают легкие снежинки. 61-метровая колокольня, которую наконец-то получил храм, возникла и стоит, как будто всегда так и было. 20 мая 2004 ее освятил патриарх Алексий II. Колокольня не выглядит новоделом, жаль, что Пушкин венчался не под ее колокола. Про странную ротонду с незнакомой малорослой парочкой внутри, странный придаток к храму на краю сквера, промолчу. Красный граф А.Н. Толстой сидит, бронзовый, лицом к колокольне, спиной к палатам великого Суворова. Александр Васильевич крестил свою Суворочку не в недостроенной громадине Большого Вознесения, но здесь же, сбоку припеку, у Феодора Студита, в его вовсе не студеной, а теплой и уютной церковке. Здесь, раз в жизни, по просьбе своего растерявшегося сына, я со слезами молилась перед образом, который мне указала торговавшая свечами женщина, уверенная, что он помогает роженицам. На белой стене висел вовсе не образ, даже не икона, а тускловатыми красками писаная картина, сюжета которой я не помню. Я плакала от бессилия, от презрения к своему неверию и читала подряд все молитвы, которые помнила наизусть. Читая молитву Ефрема Сирина, я пришла в себя. «Господи и Владыко живота моего…».

Невестка моя трудно, но родила. Моего внука сын назвал не в честь императора Константина и не в честь города, в котором родился преподобный Феодор Студит, а в честь своего друга Кости, единственного из сверстников, к которому он тянулся. Счастлив в дружбе мой сын не был. На крестины меня не позвали.

За два года до рождения внука мою внучку крестили в Большом Вознесении. Крестным был мой деверь. Хороший был день. Никто никого не раздражал, все были родные. Такие дни выпадают редко. Про свою крестницу деверь потом ни разу не вспомнил. Воцерковление его как-то сошло на нет, а я и вовсе не воцерковлялась. Но «атеистка» – это не про меня. Заполняя немецкую анкету по приезде в немецкую деревню Лангенбройх к Фаликову, тогдашнему стипендиату Фонда Бёлля, в графе «вероисповедание» я тогда написала «традиционное». И я знаю, что И.Ф., сказавшийся атеистом, никакой не атеист по сути. Дед его, сын сосланного в Сибирь поляка Седловского, естественно, был католик. Ни малейшей тяги к католицизму я за Ф. не наблюдала, но и к атеизму – тоже. А во мне, когда я твердо выводила «традиционного вероисповедания», ощутимо зашевелились мои православные корни. Правда, мой дед по отцу, Михаил Иванович Аришин, которого я никогда не видела, был, по семейному преданию, из ссыльных молокан. У меня с Ф., у обоих, оказались ссыльные предки. Надо ли придавать этому какое-нибудь значение? Некоторые вопросы всегда остаются без ответа.

Я прохожу, мысленно все же перекрестясь, мимо Феодора Студита. Благодарю его за помощь, за то, что я пережила, стоя перед той необычной иконой. Вспомнила и Ефрема Сирина, но вместо его великопостной молитвы, вместо «Господи и Владыко…» всплыло пушкинское «Отцы пустынники и жены непорочны…».

Духоподъемное слово я нашла, как оказалось, у близкого мне поэта Феодора Студита. Пандемию ведь никто не отменял. Называется текст «К ухаживающему за больными»:

 

Это божественное дело – бремя слабых нести.

Его получил ты и подвизайся теперь, о чадо мое,

Чтобы совершать тебе твой путь с сердечной теплотой и усердием.

С самого раннего утра смотри за своим больным.

И ухаживай за ним прежде всего ласковыми словами.

Затем подобающим образом подноси ему дары пищи.

Каждому то, что потребно ему по его состоянию,

Ведь он твой член, не проходи мимо ближнего.

Если ты будешь так служить, то награда твоя велика будет:

Свет неприступный и небесный

 

Миновав пошлую ажурно-металлическую арку, которой за счет городского бюджета опять «украсили» начало Никитского бульвара, мимоходом зацепив глазами афишу театра Розовского (он, Розовский, наверняка был на ряшенцевском мальчишнике в ЦДЛ), пройдя хорошо вычищенный Калашный, я уже почти дома. Еще несколько шагов – и я нырну в свой подъезд, спрятанный под наружным лифтом (лифт уже несколько дней почему-то ходит только вниз).

Почему «Емелино озеро»? – думаю я о книжке Ряшенцева, которую мне не терпится открыть. – И что это за Емеля? Я хорошо помню книжку ЭКСМО 2019 года с аляповатой обложкой: «В кружащей лодке». Лодка с героем не в этом озере кружила. Хотя в третьем томе ряшенцевского пятикнижия названы Ивашка и Емелька и сказано: «уж если что в дефиците – это / кивающий вовремя собеседник». И названа тройка, в которую входят «герои российского быта» Левша, Емеля и Балда. Это явно не цедеэловский ряшенцевский мальчишник.

Собираясь открыть Ряшенцева, я заглянула в фейсбук (до ковидного года такой привычки у меня, можно сказать, не было).

Ростовчанин Эмиль Сокольский уже прочел «Емелино озеро». А ведь за «Озером» (2020) – не так давно поднявшийся огромный горный массив: вышедшее за последние годы пятикнижие Оренбургского издательства, 2011-2017. А еще «Сто стихотворений» (М.: Прогресс-Плеяда, 2018) и «В кружащей лодке» (2019)… Титан Ряшенцев!

«<…> Не важно, о чем идет речь – о детстве или о старости, о Москве или Провансе, о Боге или мировой литературе, важно иное: сплетение слов, мерцание метафор, настройка звука, ход ритма, поворот строки. Не тема, а фактура слова. Я могу не согласиться с тем, что стих Блока об остром французском каблуке плох, безвкусен, но я не могу согласиться с полногласием сказанного поэтом о том или о сем, меня убеждает сам стих, а не сопутствующие ему предтекстовые задания. Стих передает состояние автора, его смятение и тоску, ностальгию по молодости, любовь к родине или ненависть к ней. У него нет окончательной точки. Он противоречит себе. Восторг, обращенный к былому, соседствует с проклятием времени, в котором происходит это великолепное былое. Просто оно прошло. «Вот и все», как сказано у него. <…>

Роща поколения редела. Уходили, замолкали, терялись. Уцелевших можно пересчитать по пальцам, заговоривших по-новому почти нет» (2).

 

Я читаю Ряшенцева «для себя», я не ученица Ряшенцева, большую часть жизни я смотрела на него издали. Можно было бы сказать, что я ученица Межирова. Но он учил, как Анненский Гумилева, сказавшего: «десяток фраз, пленительных и странных как бы случайно уроня». Слишком многое из того, что он ронял, я не могла поднять, я в те годы была к этому не готова. Я училась сама, но с оглядкой на него.

А за Ряшенцевым увлекательно было наблюдать издали в Коктебеле. Я это наблюдение называла «Ряшенцев под сенью девушек в цвету». Среди них – его будущая жена, неотразимая гречанка Галя Полиди. Ее коротенькая юбка мелькала на теннисном корте рядом с ним. Это было эстетичное зрелище. Я звала ее про себя «Дианой-охотницей». Потом расстояние между нами как-то само собой сократилось. Мою любимую его книжку, изданную «Прогресс-Плеядой», он надписал так: «Дорогим Наташе и Илюше, с чувством очень большой близости. Обнимаю!»

Претензий на анализ его творчества у меня нет. Мне интересно следить, как по ходу возникновения моего текста, в котором он присутствует, появляются рядом с ним другие фигуры, в разной степени близкие и интересные мне.

Среди них – итальянистка Юлия Добровольская. Она на год старше моего отца. В этом году ей должно бы быть 103 года. Я купила ее мемуары в подвале Моссельпрома, в котором тогда, кроме салона красоты, помещался еще и книжный магазинчик «Летний сад». С Ряшенцевым я ее имя не связывала.

Вход в подвал находился в нижнем дворике Моссельпрома, в соседстве с помойкой, куда было предписано выносить мусор жильцам нашего дома. Я немного повторяюсь: путь в нижний дворик шел через сквер, лучшее украшение нашего переулка, уже описанный мной. Все изменилось: «Летнего сада» давно нет; в прошлом году те, в чьи руки попал Моссельпром, объявили сквер своей собственностью и перекрыли нам доступ к помойке. Слово «помойка» в ковидном году звучит символично. Помойка – символ свободы. Только в сторону помойки гуляй, сколько хочешь.

 

У тогда еще доступной моссельпромовской помойки я познакомилась с единственным продавцом «Летнего сада» Викой Волченко. Она появлялась у помойки с тоненькой сигареткой, а я приносила мусор. В конце концов мы стали здороваться. И теперь я после помойки всегда заходила к ней в подвальчик. Биография у Вики трудная. Доверенные мне подробности я разглашать не собираюсь. Скажу только, что она прекрасный поэт. Кому интересно, могут прочесть ее стихи в журнале «Знамя» перестроечной поры.

Меня в ту пору заинтересовала Юлия Добровольская (наряду с Омри Роненом) воспоминаниями о Нине Берберовой. Потому я и купила книжку Добровольской «Post Scriptum. Вместо мемуаров», изданную «Алетейей» в 2006.

Первыми двумя томиками Омри Ронена, «Из города ЭНН» и «Шрам», я тоже обязана Вике и «Летнему саду». За третьим, «Чужелюбие», в бытность в Питере, ходила в редакцию «Звезды», издательство которой выпускало Ронена, живущего за океаном.

Мое любимое чтение – перечитывание, продолжающееся по сей день. Я согласна с Омри Роненом – книги и жизнь надо перечитывать.

Юлии Добровольской я обязана неожиданной радостью увидеть на страницах ее воспоминаний знакомых мне персонажей. Была она в Питере подругой двух сирот, сестер-близнецов, своих сверстниц, Валерии и Ирины. А вырастила близнецов их родная тетка, красавица Ксения Александровна Ряшенцева. Уже в московскую пору жизни Ю.Д. попала в очередную передрягу своей непростой жизни:

«– Ксешенька, я погибаю, что мне делать? – Все брось и переезжай к нам!

Назавтра Юра Ряшенцев приехал за мной и отвез в Языковский. Уступил мне свою комнату – они с <женой> Женей несколько месяцев, покуда я у них жила, спали в столовой на тахте.

Я лежала пластом. Вечерами, за «распутинским» круглым столом собирались Юрины друзья – режиссер Марк Розовский, поэт Олег Чухонцев, остроумец Илья Суслов. Меня насилу вытаскивали посидеть со всеми».

 

«Случайность бывает на удивление точной» – это цитата из Ирины Васильковой, проза которой мной срифмовалась с первым романом Ильи Фаликова «Белое на белом». Цикл из трех рассказов И.В. («Тушь, гуашь, пастель») связан фигурой художника. Книжка васильковской героини называется «Белое в белом». В ней нетрудно различить некоторые черты И.В. За обличьем героя романа Ф., художника Гуликоса, тоже прячется сам автор…

И вот я уже смело привожу эту цитату из триптиха Ирины, избавившей меня от неизбежного употребления уже затертой до дыр фразы «Бывают странные сближения». Тем более, что о «странных сближениях» говорят чаще всего люди, не подозревающие об истоках этой фразы, так хорошо растолкованной Лотманом.

Очевидная случайность соединила в моей голове итальянистку (она сама себя так называла) Юлию Добровольскую и поэта Викторию Волченко. Случайность превратила книжную лавчонку в подвале Моссельпрома, приютившую Вику, в исторический VICUS SANDALARIUS, Сандаларийский квартал в Риме. Стихотворение я посвятила Вике:

 

в сандаларийском квартале

возьми в руки книгу с черным обрезом

в обложке желтого пергамента

пробеги глазами оглавление

прописанное веселой киноварью

 

горация беспрепятственно

издают братья созии

гонораров никто не платит

так несколько бесплатных свитков

на подарки нужным людям

 

затормози на форуме около аргилета

драгоценные свитки

пахнут кедровым маслом

загляни в смолистый ящик

в поисках нужного экземпляра

 

Читаю Ряшенцева. «Емелино озеро» он написал за год. 22 мая 2020 книга ушла в печать. Ловлю себя на том, что ищу прежнего Ряшенцева. И что от нового? Самоповторы у него всегда умышленные. Он верен себе, с прежним собой не порывает.

Нахожу у него «Челиту». Но она и та, и не та.

В пятикнижии:

 

Помнишь ли, мама лошадку Челиту киргизской породы?

Рядом, в Европе, в кровавой толкучке, столпились народы.

<…>

Пристальный коршун угрюмо стоит посреди небосклона.

С белой оглобли за нами следит коготок скорпиона.

 

Пылью верблюжьей и дымом кизячным чуть веет с востока

Жарко. И страшно, что немцы за лето пробьются далеко.

 

Помню, при первом прочтении сразу вспомнила Семена Липкина:

 

В этот час появляются люди:

Коновод на кобылке Сафо,

И семейство верхом на верблюде,

И в оранжевой куртке райфо.

 

Четко осознаю, что цокот копыт этих лошадок пробудил к жизни моего «Верблюжонка» и моего «Лекаря на ослике». Но кто же будет в этом разбираться…

А Челита жива, кобылка. Доскакала до «Емелина озера».

 

Вороны метались по снегу.

Вон сколько его намело!

Менять ли на сани телегу?

А, знаешь, тащи-ка седло.

Пускай увязает Челита

В сугробе – не будь с нею лют.

Ее золотые копыта

Дорогу под снегом найдут.

<…>

Россия – не сивка, не бурка.

Легко ль ей, а с нею и нам,

От Чкалова до Оренбурга

Полвека – по кочкам и пням…

Всё было. Всё есть… Так знакомо,

Что волки настичь нас хотят.

И рыхлые снежные комья

От скачки в их пасти летят.

 

Странно, но после «Емелина озера» мне захотелось перечитать Ахмадулину с ее погружением в народ:

 

С Корытовым нас коротко свело

Родство и сходство наших рукоделий,

И без утайки, каждый про свое

Мы толковали на задах котельной.

 

«Емелино озеро» – это еще теплые, всего год назад появившиеся стихи. Челита выпряжена из телеги и оседлана. Из прежнего, по моим наблюдениям (едва ли я что-то пропустила) только поэма «Август, сентябрь». На эту поэму он когда-то пригласил нас с Ф. к себе домой. Мы сидели за тем самым большим, круглым, старинным столом, щедро накрытым хозяйкой дома. Читал он с удовольствием, взволнованно и напряженно, в перерывах запивая первачом. Он читал ее и на презентации пятикнижия – в Малом зале ЦДЛ. Чем-то она ему особенно дорога.

Нам тоже. Как и вся книга. Как и весь он – поэт Юрий Ряшенцев.

 

Примечания:

1. Мне, разумеется, известно о многолетнем существовании Волошинского конкурса поэзии, о патетических джазовых фестивалях на том берегу, но это – другой Коктебель, не наш.

2. Илья Фаликов. Седьмой возраст. Независимая газета.25.01.2018.



Кольцо А
Главная |  О союзе |  Руководство |  Персоналии |  Новости |  Кольцо А |  Молодым авторам |  Открытая трибуна |  Визитная карточка |  Наши книги |  Премии |  Приемная комиссия |  Контакты
Яндекс.Метрика