София ОСМАН

 

Окончила Московский государственный юридический университет, учится в Литинституте. Автор книг «История Мишеля Боннара» (2018), «Варфия», «Шара». В журнале «Кольцо А» публикуется впервые.

 

 

КАК МУЖИК ЧЕРТА ЖЕНИЛ

Рассказ

 

Повадился как-то рогатый ходить на сельское озеро. Придет, заберется в камыши у берега и сидит, ушами подрагивает. Хорошо еще, был тот бес с бубенцом на шее. Бренчала нечисть на каждое шевеление. Смотришь в сухостой, а он трясется и позвякивает – колдовские дела.

Озеро то было огромным. Рыбы в воде – великое множество. Широким кольцом вокруг рос жирный камыш, на берегах плодилась черника, а за кустами кланялись земле ивушки. Продолговатым зеркалом вдоль длинной насыпи – пригорка – тянулась вода, на сотню метров, до самого василькового поля, продолжаясь зеленой рябью в синем цвете.

Место это селяне любили: удили на озере рыбу, купались. Бывало, устроятся на берегу для разговора или признания, и сидят, беседуют, а, бывало, делят радости с самогоном или им успокаиваются.

Сперва местные в черта не верили. Нынешние времена совсем не то, что прежние. Это раньше черти сидели за каждой печкой, теперь-то каждый бес – событие.

А тут еще о рогатом узнали от Аркашки – балагура. Думали, шалит парень, собирает девичий интерес, а когда он начал хвастать,будто отвадил черта пендалем, тут-то сельские руками замахали: «Брехня!».

Следом за Аркадием лукавого увидал пьяница Василий и даже, как будто, побеседовал с ним. Неизвестно, о чем был их разговор, но после той встречи Василий заверил жену в правдивости ее слов о вреде пьянства и заявил, что теперь, столкнувшись со спиртным осложнением в виде черта в камышах, думать об окончании своих возлияний будет усерднее.

Жена поделилась радостью с кумушками.

 

– Ваське давно пора чертей гонять, – загалдели те. – Нет никакого черта! Фантазия у Василия есть, а черта – нет!

 

Под тяжестью бабьих доводов беседу признали выдумкой, а самого черта – фантазией. На том пересуды и закончились.

Как только все успокоилось, про черта заговорил Архип Дмитрич. Дмитрич был человеком серьезным, сдержанно-пьющим, поэтому крепким и честным. Мнение его было авторитетным, а слова мудрыми.

Говорил он о черте прекрасно – подробно и горячо.

Дмитрич выявил чертово лежбище и его самого и теперь задумался о причинах бесового появления, назвав его нечистое дело – миссией.

В этих честных словах слышался укор. Он упрекал селян в малодушии и лени и выражал твердость в намерении что-либо предпринять.

– Видал я его! – хмурился Архип и, если бы не врожденная воспитанность, ударил бы кулаком для выразительности. – Сидит в камышах, в воду пялится и рукой вот так… вот так делает, – он заводил ладонью по воздуху.

Сельчане загрустили, но к Дмитричу прислушались и начали действовать: бабы пошли молиться Чудотворцу – знатному борцу с нечистью; Василий, как узнал о реальности дьявола, выпил, а Аркашка заходил гусаком, наслаждаясь девичьей похвалой.

Черта обсуждали в каждой избе, а по вечерам собирались у дома председателя для новостей и совместной мысли.

Как бороться с пришлой силой, чтобы не спровоцировать на мщение, деревенские не знали, но о черте высказывались смело: одни настаивали на галлюцинации и советовали молиться и так гнать морок, другие в черта верили и боялись, предчувствуя беду.

 

– Что ему тут делать-то? – заявляли селяне. – Места у нас не заповедные, не дремучие, тут и почта рядом, и храм, до изб – рукой подать. Не будет он геройствовать! Рогатые только стадом смелые, а поодиночке – как трусливые зайцы!

– Ой-ой, молоть-то горазды, да стоит ему только взяться, как вы со страху обомрете. Наш хитрец раскованный! Нечисть нового поколения! – возражали другие. – Не побоялся индустриальной близости! Прежние-то черти – существа природные, нутром с землей связанные, а тут-то какая земля? Один щебень да асфальт. Этот бес особенный, крепкий! Жути будет… вот посмотрите!

– Так-то, он месяц сидит, примеряется, что ли? – не сдавались первые.

– Другое его тут держит, – уверенно заявлял Архип, – то, что сильнее его бесовского настрою…

– Скажешь тоже, «сильней». Что же может дьявольский огонь пересилить?

– То самое и может, – туманно отвечал Архип.

На том содержательные беседы обычно и сходили на нет.

После недельных совещаний председатель велел близко к озеру не приближаться и усилить бдительность.

Впрочем, бесовая осада продолжалась безмолвно: черт себя не проявлял, выпадов не совершал и демаршей на деревню не затевал. От этой тишины и неопределенности деревенские извелись. Что только ни думали: черт у озера – жди со дня на день утопленника; кличет суровую; бесовское отродье выжидает детей, а как выждет, покажет плохое или плохому научит.

Все небылицы враз прекратил настоятель.

Местный дьячок поворошил церковные книжицы и вычитал, что черт на то озеро и раньше захаживал. Его оккупация закончилась сотню лет назад пожаром в церковном сарае.

Вот тогда селяне запаниковали. Каждый знал про ту историю, но никто – про ее нечистый след. Местные тогда насобирали на церковный крест. Перед важным делом благословились. Не успел утихнуть звон колокольни, как в камышах приметили черта – рогатый сидел, моргал и тряс ушами.

Ну сидит и сидит, что его бояться, если с Богом?

Отволокли золотые монеты в кузницу, стали ждать. Крест отлили, понесли в сарайку возле церкви дожидаться лебедки.

Там они полыхнул вместе с деревянной хибаркой.

Пепелище разобрали, только вот креста так и не нашли. Чертау озера отныне тоже не встречали. «Откупились», – вздохнули тогда местные.

 

– Так что ж это… снова? – заверещали бабы.

– Чует! – кивнул дьячок на сарай, где лежал недавно отлитый крест.

– Другое тут, не про крест он мается, – снова за свое взялся Архип.

–Да какое «другое»? – заголосили селяне. – Крест – исторический факт, а ты свое заладил!

– Нет, – упрямился Дмитрич, – страдает он.

– Будешь тут страдать, коли крест всю нечисть с района разгонит. Вот они и снарядили этого устроить западню! – заявил дьячок.

– Бес окаянный, – голосили бабы, – по церквушку нашу пришел, обездолить нас, бедных, решил… ой, ирод проклятый, ой, лиходей… сироты мы убогие…без креста останемся…

– Пойду к нему! – Архип встал. – Разобраться надо! Коли правы вы, надо церкву спасать! Коли креста нет, то и Бога среди нас нет… Вон и доказательство, в камышах.

–Архип, не ходи… не ходи, Архип! – верещали женщины. – Ой, беда… беда, не вернешься!

– Иди, Архип, иди… – провожали мужики. – Надо с чертом решать, кому, если не тебе!

 

А как ушел он, немедленно запричитали:

– Хороший Архип был мужик… эх…

 

Достал Дмитрич образок, перекрестился. Делать нечего, пошел. За спиной пять сотен свояков. Как же трусить?

…Храбрым был до самых камышей, а как увидал в сухостое мохнатый хвостец, чуть деру не дал. Молиться начал, ну и допросился храбрости. Смелость почувствовал невероятную: ни словом передать, ни мыслями определить.

– А ну-ка! – разошелся Архип. – Где ты тут хорохоришься?

Черт на крик не обернулся и как будто угрозу не уловил – как сидел, опустив плечи, так сидеть и продолжил.

Архип от такой чертовой наглости растерялся, присел рядом. Оглядел беса, а у того на морде – сплошная печаль.

Рассматривать нечистых Дмитричу еще не доводилось, потому не знал он, у всех ли чертей красно-черные морды и землистые глаза, или этот черт особенный, тусклый, и не черт, а какой-нибудь чумазый дурак, потерявший надежду на что-то лучшее. Тощий бес, с козлиной, серого цвета, бородкой, сидел, обхватив свои колени руками и хвостом, и медленно раскачивался, как болванчик.

–Знакомы будем? – неуверенно спросил Дмитрич и протянул черту ладонь, но протянул недалеко и не так чтобы желая рукопожаться.

– С кем имею? – пробубнил бес и уставился на мужикову руку, словно жест этот ему был непривычен.

–Архип Дмитрич, – представился Архип и добавил очень учтиво, по-светски, – к вашим услугам. Могу ли составить компанию вашей тоске?

Услышав это, черт испуганно дернулся, будто Архип разгадал суть его настроения, а это, на его бесовском языке, значило почти тоже самое, как если бы его застукали за священным ритуалом, и теперь его ждет расплата.

–Местный я, – добавил Архип, уловив его волнение.

Бес качаться прекратил, морду на Архипа поднял и со всем ехидством спросил:

– Разве так представляются?

– Справедливо! – хмыкнул Архип, доставая из кармана бутыль самогона.

– То-то! А ты, этот, парламентер от народа?

– Представитель! – уточнил Архип.

– Аааа, – закивал черт, – самовыдвиженец?

Архип кивнул.

– А хочешь-то чего? – совсем успокоился черт.

–Договориться, – миролюбиво сказал Дмитрич.

– С этим не ко мне, – хмыкнул черт.

– Да как же не к вам, если интервенция на нашей местности случилась с вашим участием, – подбирая слова, растолковывал Архип.

–Не ко мне, говорю, – огрызнулся черт. – Я тут по личному делу, с греховными страстями вашего района никак не связан, стало быть, не отправлен величайшим злом вам в научение. Понял?

–Аааааа, – протянул Архип и почесал голову, – а вы так разве могете?

–Много ты, мужик, знаешь, – обиделся черт, – можем – не можем, а вот, –глубокомысленно сказал черт.

– Дезертир, – охнул Архип и, загородив рукой рот, быстро зашептал, – может, вернешься, а? Может, еще не хватились? У вас там как учет поставлен? Может, еще никто не знает?

 

Черт взвился, на секунду вскочил, но сразу припал к земле и со злостью зашептал:

– Не тебе рассуждать о том, понял? Или ты вздумал чинить мне расправу? За совесть мою решать? Стыдить? Тон-то смени, смени! Не хватало, чтобы человечий сын вздумал меня поучать!

 

– Да ты послушай меня, – тревожно продолжил Архип, – это что нам-то будет? Это мы дьявольского самовольника укрываем!!! Там-то решат, что по сговору убег! Это как это так случилось-то? Черт тебя дернул сбежать, – выдал Дмитрич и, задумавшись, замолчал.

 

Черт почернел еще больше, лицо руками закрыл, замычал сперва, а потом что-то на тарабарском давай лопотать.

– Ну, ну, – успокаивающе начал Архип, – выпей, выпей, – он протянул ему стопку, – давай-ка за свободу и независимость! Сейчас помолимся, и все образумится...

–Ага, – кивнул черт и язвительно сказал, – так и сделаем, и все-все образумится. Я первый и начну!

 

Выпили, затихли...

– Сядь-ка сюды, – Архип похлопал по траве, возле березы, а сам облокотился на ствол и умиротворенно прикрыл глаза. Черт дрожать перестал, стал как будто мирным, даже растерянным.

– Сказки все это, – покосился он на озеро, – про свободу эту, нет ее, свободы-то.

–Да не, – покачал головой Архип, – есть она. Свободы нет, если личности нет. А ты вон какой бесстрашный. Тот еще тип! – заулыбался Дмитрич.

–Ничего ты не смыслишь! Думаешь, тебе Бог велит служить, а мне – Сатана?

–Дык, кто чей сын! Где уродился, там и обязан. Племенное родство!

– А не хочу я больше там служить, хоть и сын. Что тогда?

– А где хочешь? Кому? – удивился Дмитрич.

 

Бес хмыкнул. За его спиной зашелестели ветки, раздалось негромкое шлепанье, как будто кто-то шел к воде, стуча голыми пятками по деревянному помосту. Стук замолк, что-то загремело, послышалось бормотание.

 

Черт шмыгнул круглым пятачком: вывернутые ноздри его затрепыхались, а морда сделалась еще печальнее. Он одернулся назад и, упершись в землю копытцами, прополз в камыши, исчезая в сухих отростках.

Дмитрич ринулся следом. Заметив у самой воды рожки, пополз в сторону бесовой макушки.

– Не смотри! – волосатая рука загородила Архиповы глаза. – Моя! – добавил черт нежным голосом.

Сквозь волосатую пятерню Дмитрич рассмотрел голую Нинку. Большегрудая девица стояла на деревянных мостках, возле самой воды и расплетала длинную русую косу. Черт ерзал.

– Уууууууух, какая…, – с надрывом прорыдал он, – мммммм…

– Мдаааааа, – промычал Архип, – знатная у Нинки душа, добрая баба.

– Моя, – повторил черт и покосился на Дмитрича, – только моя, понял ты?!

Босая Нинка переминалась на мокрых мостках и с силой сжимала ноги. Ее покатые плечи подрагивали от холодной мороси. Соски, как два буечка, венчали горки грудей, напоминая черешенки на двух одинаковых блюдцах.

Наконец, под тихий бесовский вой, девица распахнула руки. Черт тихо заскулил. Нинка глубоко задышала. От этого верхняя часть ее туловища задрожала еще больше.

– Толковая! По-китайски вдыхает…я научил, – шепнул Архип, в ответ получив от беса болезненный тычок.

– Отвернись, инструктор, – зарычал бес.

 

Тем временем, «русалка» уперлась руками в свои округлые бока и, вытянув вперед ногу, тронула кончиком ступни студеную воду.

От холодной воды Нинка заколыхалась еще сильнее, а вот грудь ее отчего-то выдала совершенно обратную амплитуду. Эта фривольная карусель закружила даже Дмитрича. На черта смотреть было страшно: сжавшись в комок, он сидел неподвижен, ноги, руки его не шевелились, точно окаменели, глаза не мигали, только правое веко подрагивало.

Чтобы справиться с дрожью, Нинка обняла себя за плечи и рыдающим голосом запела:

– На тот большааааак, на перекресток, не буду боооольше я спешиииить, жить без любви, быть может, прооооосто, но как на свете без нее прожиииить, – закончила Нина душераздирающее признание и прыгнула в воду.

Чертяка с девушки глаз не сводил: он то приподнимался, то вытягивал шею и вылезал поверх травяного забора, то вздрагивал, бледнел и приседал обратно.

Она бултыхалась у самого берега. Из воды то и дело выглядывали ее груди. Едва черт замечал бугорки, он громко сглатывал, облизывал губы, чмокал и с шипением что-то бормотал. Его подельник хитро улыбался и кивал, следя за его мотанием.

Перевернувшись на спину, обнажив над водой все женское, купальщица погребла на середину озера. Сделав три рывка до отмели и обратно, она стала выбираться на берег. Медленно ступая по илистому дну, она нагибалась, зачерпывала руками воду и обливала ею бедра.

– Да пошли мне водица богатого женишка, – приговаривала Нинка. – Ой, да пошли мне, чистая, нежного дружка. Пусть я буду с ним, как ты ко мне, ласкова и добра, приму его, молодца, как тебя твои бережка!

– Никаких сил нет, – заохал черт.

– О, дух Воды, – продолжала красавица, – пусть течет-течет водица, от небес и до землицы, искушает молодцов посылать на двор сватцов.

– Ох и умна, – пробубнил Архип, – вы с ней пара!

– Пара? – замер черт.

– То и говорю, лукавый, похожи вы с Нинкой, как две сливки с одного дерева.

– Правда? – засуетился бес.

– Да! Оба страстные, оба в поиске утешенья, только она – баба, во всем блеске красоты своей, от природы одаренная нежностью, а ты… ты еще неловкий, поневоле неуклюжий из-за сложной жизни!

– Да, именно! – закивал черт. – Все так.

– То-то и оно! – Дмитрич важно потряс пальцем.

Чертяка как про это услышал, засуетился, завертелся, открыл было рот, хотел что-то сказать, да только махнул рукой и вон из камышей бросился.

–Да постой ты, послушай, что скажу, – зашипел Архип и кинулся следом.

Черт к березе привалился, сидит, дышит тяжело, руки в подмышки затолкал и давай скулить.

 

– У Нинки энергия неукротимая, потому что бабья. Куда нам, дубинам, такой огонь? – с жаром зашептал Архип. – Да ты не хнычь, не хнычь.

Бес подрагивал.

–Невмоготу, – черт ударил себя по груди, – я как увидал глаза ее… как щепка вспыхнул. Погибаю. Загнусь и к чертовой матери отправлюсь…тьфу!

– Хех, ну и юмор у бесов, однако… И давно тебя так проняло?

– Третья неделя, – хныкал черт. – Молчи… молчи… ничего слышать не хочу, сам знаю, все перепробовал. Уж и не глядел, и уходил, и запрещал сам себе, а снова, как привязанный, плетусь сюда и жду ее. Околдовала она меня. Никакого спасения, – черт схватился за горло. – И внутри горит все! В горле кол, в животе бурлеж, ноги подгибаются, а сердце… сердце то затихает, почти не бьется, то бешено стучит, того и гляди, все ребра переломает, да выскочит и к ней ринется. Да я и сам бы ринулся, в ноги бы к ней сел …

– М-да, похоже на любовь, – со знанием сказал мужик. – Дак, и чего молчишь? Чего не признаешься?

– Молчи, молчи… Христа ради прошу, молчи, – сказал черт и, испугавшись, заоборачивался.

– Мда, вот дела, – Архип почесал затылок, – значит, так, ничего ты тут не высидишь, подымайся и пошли…

– Куда? – попятился черт.

– К Нинке! Сватать тебя буду!

– Да ты что, седой, ополоумел? – вскрикнул рогатый. – Она меня как увидит, возьмет кочергу, отходит или ладанкой прижжет. Ты смотри, какая баба сладкая, а я-то кто? Рогатый. Не сладить мне с ней… не сладить...

– Ты лишнего не гоняй, бабье сердце – субстанция непознанная. Если отходит кочергой – перетерпишь. Прогонит – так снова придешь! И так пока не сдастся. Некуда тебе обратно вертаться, выбрал жену – все! Судьба. Ты, чертяка, как студент, не знаешь, что бабу надо натиском брать, уверенностью.

Бес шмыгнул и потер красные глаза.

– Чем ты не жених? Усердный, служить умеешь, непьющий – где в деревне еще такого сыщешь? Нинка-то тоже, сам видишь, мается, поди, тебя разглядела и, вона, теперь нагинается… соблазняет! – хитрил Архип.

Лукавая морда с недоверием посмотрела на Дмитрича.

– Да стала бы она студиться, в воде бултыхаться? Увидала она тебя, учуяла твою мужскую силу и поняла вероятность вашего альянса, – заявил Архип, – поняла и давай демонстрироваться. Дело говорю, рогатый… Баба она хитрая, как по тебе сшита. Тебе только такая и нужна. Кто еще твою бесовскую сущность удержит?

Черт рыдать перестал, задумался, а потом достал ножичек из-за пояса и в лезвии стал морду свою рассматривать.

– Мы тебя приоденем, в пиджак мой нарядим, шампанское возьмем! – планировал Архип.

– А ежели увидит кто?

– Скажу– племянник! – заявил мужик, незаметно перекрестившись. – Ой, прости, Господи, грешен во лжи своей… Царя небесного, святая воля.

 

…На том и порешили.

Вышли на дорогу, вечер темный, вокруг – не видно не зги. Архип впереди идет, черт следом за ним плетется. На шее колокольчик побрякивает.

 

– Ты сыми его, слышишь? А то всю улицу перебудишь. Надо пока схорониться, как склеим все, проявишься, как порядочный. Понял?

– Как-как? – заикаясь, спросил его бес, но колокольчик сдернул и в придорожную траву выкинул.

– Да тут близехонько, не трясись, – подбадривал его Архип.

 

Мужик черта разодел: пиджак новый, под ним рубашка. Туфли выходные прямо на копытца натянули. К зеркалу подвел, черт сам себя не узнал, отпрянул.

– Спину то держи, держи. Вот какой молодец! – подбадривал Дмитрич. – И плечи расправь, шею вытяни.

Черт против зеркала встал, изумился. На себя смотрит, будто узнать не может, и морда такая, словно спросить хочет: «А кто это?» – но неудобствует. Дмитрич растерянность его понял, черта похлопывает, мол, верю в тебя, бесовая морда, верю.

Бес на себя смотрел-смотрел, а потом за рога уцепился – да и вырвал. Вырвал и в печь выкинул.

– Ну вот, другое дело, – ухмыльнулся Архип и подал ему шляпу, – готов женихаться, пойдем, самое время чертям свататься – полночь.

– Имя мне одно нравится, – неуверенно пробормотал бес.

– …Ну?

– Юлиан!

– Даже так? Это… очень! – Дмитрич одобрительно кивнул. – Ну, пошли свататься, Юлик.

 

Как услышал черт имя, приободрился. Оно и понятно – определился, а то «черт» и «черт», мало ли их, чертей?

Идет по улице, улыбается – морда гладкая, белая, вся светится здоровьем и радостью.

Направились к Нинке двумя солидными господами.

Юлиан во дворе остался, Архип на крыльцо полез.

Хозяйка как гостей увидала, по избе забегала, заволновалась. Шаль схватила, накрылась, да так в одной белой сорочке и платке на порог и явилась.

Стоит, о косяк облокотилась, косу теребит, а глаза не подымает, стесняется.

Черт как ее увидел, задышал учащенно, даже захрипел. Икота разобрала нечистого не на шутку, видать от нервов.

Нинка за водой кинулась, гостя под руку схватила и в избу повела.

– Это погода, погода нынче волнуется, вот вас и спазмирует. Вы водички-то попейте, попейте, – ласково защебетала она, усаживая черта на табурет, а у того руки дрожат, вода мимо рта плещется, ни глоточка сделать не может.

Так, из Нинкиных рук, и выхлебал весь кувшин. Попил – успокоился.

Сидит Юлик, глаз с девушки не сводит, любуется. Нинка улыбается, глаза опустила, взгляд на подол уставила, сидит, ночную рубаху разглаживает.

И так жениха от нежности расперло, так проняло, что любви своей все лицо краской залил. Румянец во всю щеку разогнался, глаза заблестели, морщины, какие были, стали тонкими.

 

– Мы к вам, Нина Михайловна, не ради забавы! – заявил Архип, разглядывая парочку. – Племянника вот встретил, со станции шли мимо вас.

– Так станция-то, Архип Дмитрич, совсем в другу сторону, – ласково проворковала Нинка, лукаво улыбаясь.

– Мы прогуливались, Нина Михайловна, – нашелся черт, – воздух-то конечно, у вас сладкий…мммм, – задышал Юлик, подрагивая носом.

– Племянник-то мой к нам пожить приехал. Погостить! Погостит и обратно, в город, – хитрил Дмитрич, – дела важные, чтобы вы понимали.

Нинка с пониманием закивала:

– Сразу понятно, что с городу, Архип Дмитрич.

– Идем мы, значит, мимо избы вашей, гуляем. И так горожанин надышался, что от сладости сельской в горле пересохло. Если бы вы не спасли, занемел бы горожанин.

– Интеллигентный! – кивала Нинка. – Не чета нашим! Чем вы там, у себя, в городе увлекаетесь? Как там житье-бытье? – начала светскую беседу девица.

– Я… – начал заикаться бес, – я при храме служу… подвалом заведую!

Архип от неожиданной фантазии закашлялся, но подобрался и прояснил:

– Большой человек, хозяйственник. Кладовщик! А как он с огнем управляется, Нина Михайловна!!! Любоваться можно бесконечно, как и на костер смотреть. Его бы с нашим Федотом свести, пусть бы на кузнеце пристроился… на время отпуска. А там, гляди, может, понравится ему у нас. Может, невесту себе присмотрит, у нас девчонок-то много, – гнул свое Архип.

Нинка нахмурилась.

– К Федоту? Молот-то удержит? – обиженно сказала она. – Там же температуры жаркие, вспреет еще.

Юлиан погрустнел, на Дмитрича зыркнул и говорит:

– Я и не то удержу, Нина Михайловна! Я к температурам особо стойкий, у меня весь род такой, огнеупорный. И выносливый я… любой нагрузкой меня испытывайте. Все смогу. К вашим услугам! Только к вашим, – с напором сказал Юлик и, припав к Нинкиной руке, замер, шевеленья всяческие прекратил.

Нина удостоила высокомерным взглядом Архипа, взиравшего на нее с молчаливой тревогой – как если бы хотела сказать, мол, племянник-то ваш в женщинах больше вашего смыслит.

– Вот культура…вот воспитание, – кивала Нинка на припавшего к ее руке поклонника, – не жарко вам в шляпе? Может, уже располагайтесь? – она махнула на стол и выдернула из бесовых рук шампанское, а потом сдернула с его головы убор.

От мысли, что красавица увидит башку с обломанными рожками, черт побелел и скатился на пол.

– Это что за стрижка? Боб по-вашему, по-городскому? – расхохоталась красавица.

Черт покосился на сервант, на зеркало в дверце, и увидал на башке вместо лысины и обломанных рогов редкие волнистые пряди.

–Ох, – ахнул Архип, рассматривая плешивую голову племянника, – а это Юлик учудил, иностранным шампунем вымылся, есть у вас крапива-то? Крапивой вымыть несколько разов, все сызнова отрастет!

– Да крапивы у нас, весь огород, – хохотала Нинка, легко вскочив на ноги. Чуть кружась, она подлетела к серванту, за бокалами, но остановилась и притворно охнула:

– Ой, Архип Дритрич, я же бокалы-то вчера побила! Всего два осталось!

Ну, я в кружку вам налью? Из кружки-то шампанское как вам?

– Я таким не балуюсь, в животе потом бурлит, кума. Да пойду я, пойду…–ухмыляясь, махнул рукой Архип и поплелся к двери.

–Дядюшка, – вскочил за ним Юлик.

– Ты…это, давай не теряйся, – шепнул Архип черту.

– Дай обнять-то тебя! Никто меня, как ты, не опекал! – шмыгнул носом черт.

– Иди, Юлик, иди… мается невеста, – расчувствовался Архип и еле заметно перекрестил вслед племяннику. – Бог своих детей не дал, а теперь вон...двое, – он выразительно тряхнул головою, усмехнулся и вышел из избы.

 

…Новость о Нинкиной свадьбе стала сенсацией. Многим эта новость пришлась не по нраву.

– Ох и девка, все у нее не по-человечьи! Одно оправдание – пришлая, – кудахтали бабы, – все втихую устроила, ну разве так делают? Свадьба – дело деревенское, а не личное!

– Явилась бы, рассказала, благословилась, мы б ей подмогли, собрали. А то, как городская, они – бездушные, живут словно воруют! – вторили им другие.

 

Кто-то за Нинку радовался, желал легкой жизни и детишек, но большинству ее самостоятельность пришлась не по нраву. Только и слышались упреки в наглой ловкости, да жалобы на ее вероломство.

– Откуда она жениха-то взяла? Вчера ведь не было его!

–Плясала до петухов да песни пела, а сегодня, глянь-ка: невестушка пироги печет! И косу свою уже прячет, торопливая.

Селяне – особенный народ, чуткий, потому Нинкиного жениха подозревали в невежестве даже больше нее и говорили о нем исключительно с презрением, называя «выпрыгнувшим из-под земли чертом».

Впрочем, хоть это и было правдой, прямой связи между озером и свадьбой никто не додумывал.

 

– Кто же это позарился на Нинкины песни? – шипели бабы. – Кого она приласкала? Не твоего ли?

–Ты за своим следи, кудахчешь как куропатка, – огрызались другие.

– Ой-ой, расшипелись гусыни, – подхватывали мужики, – хорошая Нинка баба, рукастая, ей замуж – самая пора.

– Кончай трепотню, – скомандовал Архип, – племянника маво Нинка приняла! Серьезно у них все! А если какие разговоры за спиной услышу – утру любого. Поняли? –прикрикнул Архип и ногой для пущей убедительности топнул.

Деревенские замолкли. Таких интонаций от Дмитрича еще никто и никогда слышал, потому решили, что говорит правду.

–И правда, родич его, гляди ж, как вступился! Так сваво только защищать, сваво, родного.

– Так-то ладно, Дмитрич – наш, деревенский. Да и Нинка наша. Мы что же, племянника не примем? Примем, к делу приладим!

 

На том Нинке все простили и начали готовить церемонию. С этими событиями про черта позабыли. Архип после сватовства вид имел необыкновенный, таинственный. Он объявил о кончине бесовой тирании и был при этом крайне важен. Хорошо, что никто не потребовал у него подробностей.

 На свадьбу Нинки и Юлика собралась вся деревня.

Юлик к тому времени преобразился невероятно: в весе прибавил, шевелюру отрастил, обзавелся крупными чертами лица и гордым взглядом.

Сидел на празднике писаным красавцем, смотрелся как важный горожанин: поглядывал по-хозяйски на избы и снисходительно на гостей. От беса веяло спокойствием и мудростью.

Не обошлось и без казусов. Пьяница Василий, увидав жениха, попятился, перекрестился, а потом негромко сказал:

– Если бы на Нинке он не женихался, вылитый черт с камышей.

Жена его давай хохотать, а сама ему локтем в ребра тычет:

– Ой, Василию Андреевичу наливать только кваса… разум-то на исходе.

Юлиан на те слова внимания не обратил, и как будто Василия вовсе не заметил, как сидел, так и не двинулся. Рядом дядя сидел, по другую сторону председатель – все важные, обстоятельные. Говорили негромко, неторопливо и о важном.

 Невеста деревенским не понравилась.

– Тоща стала, как веретено. Вид болезненный!

– Это мужик ейный до такого вот отощания довел!

– Глянь, глянь, одни глазищи остались. Взяли моду худать, всю красоту истребляют диетами своими. Не баба, а фитюлька городская, того и гляди, ветром сдует ее.

Невеста на гостей не смотрела, водила взглядом поверх голов и ласково улыбалась. Нинка была, как будто не Нинка, а лишь часть себя прежней – таинственная и тихая. Раньше ведь девка была громкая, веселая, а эта сидит, отрешенная, все к мужу прижимается и гладит, то по плечу, то по уху, а тот ей «Нинушка» да «Нинушка» твердит.

Бабам поведение их нравилось: не выпивают, песни не горланят, к танцам равнодушны, каравай не ломают, ряженых не зовут. От такого неуважения к сельскому закону местные напились, и к вечеру даже самые спокойные захмелели, а веселые разудалились, потеряв всякое почтение к церемониям, вспомнили:

– Архип, скажи-ка, как ты черта с озера отвадил?

Архип выпивал мало, да и то только по делу, поэтому ясность в голове сохранил, в отличие от остальных, необычайную.

– Отвадил-отвадил, – усмехнулся он и рукой в сторону леса показал, – убег бес.

– А как убег, так и прибег, и по сараю давай шерудить!

Архип на молодых глянул, но отвечать не стал.

– Или ты с ним в сговоре? – захохотали пьяные мужики. – Поди, договорился с рогатым, он сворует, потом поделите. Вот ты племяша и притащил, на Нинке женил, чтобы всех нас собрать и празднеством увлечь!

– Роток то захлопни, – по-доброму сказал Архип, но из-за стола встал и на кулаки уперся, – про то, что не твоего ума, рассуждать не велю!

– Ой, бабоньки, смотрите-ка, наш ли Архип? Как вернулся с озера – словноподменили. Раньше обходительный был, а сейчас?

–Архип Дмитрич, – начал председатель, – рассказал бы, чем у вас там закончилось?! Коллективу интересно, все-таки событие! Я поддерживаю интерес к произошедшему. Вы – скромный человек, равнодушный к восхищению, поэтому таите свое геройство! Ваше благородство мы ценим, но хорошо бы узнать про детали!

–А не было деталей, – спокойно ответил Юлиан, – я того черта видал! Я для охраны с Архип Дмитричем ходил!

Архип испуганно посмотрел на Юлика, но перебивать не стал, только утвердительно кивнул.

– Пришли мы, значит, и видим – не бес, а одно название, – махнул рукой жених, –на обезьяну облезлую похож. Пинком его огрели, да только и видели, как копытца в камышах сверкают. Подождали для порядка часок, не возвращается, вот и все. На следующий день проверили – нет больше черта.

– Так, а что же не спросили, что он там стерег? Поди, крест решил своровать, как дед его?

Юлик вздрогнул, да как ударит кулаком по столу, да как крикнет:

– Ложь, черти к крестам близко не подходят!

– Ой, да много ли вы, молодые, понимаете, – всполошились деревенские.

– Не брал его дед креста, ложь, – уверенно заявил Юлик.

– Да ты про то не знаешь, не тебе тут кулаками стучать, – охали бабы.

– Не трогают черти крестов, – не унимался Юлик.

– Миленький, не волнуйся, – заворковала Нинка,

– Не брал он его! – кричал Юлик.

– Так пишут… пишут-то…

–Кто пишет? Покажи! Иной раз фантазиям веришь, а как копнешь… – гремел Юлиан.

– Копнешь? – тихо пробормотал Архип и как по лбу себя ударит, как вскочит. –Слышали, мужики? Копнешь! – радостно закричал Архип. – Под сараем тем погреб был, мне дед про него рассказывал. Этот погреб при том пожаре завалило, не разрыть. Мужики колупали-колупали, да и плюнули!

Селяне повыскакивали, стулья попадали. Метаться стали, кричать:

– Там наш крест, там…айда, берем кирку… лопату…

Бабы охают, собаки лают. Переполох.

Сбились деревенские толпой, снарядились инструментом и к церкви понеслись.

Все убегли, за столом молодые только остались да спящий Василий.

– Юлик, хорошо, что хвостец привязали, – улыбнулась Нинка, – вот умора, вскочил бы и крикнул: «Не брал дед креста» – и по столу так хвостцом тук– тук…

– Голубушка ты моя, ласточка… счастье мое. Чем заслужил?

–Да как чем, Юлик? Слышишь? – кивнула Нинка. – Благодать нам вернул... хорошо-то как, милый…

– Тут он, тут, – кричали голоса, – вот же, тащи, мужики, тащи…