Виктор БРУСНИЦИН

 

Лауреат российских и международных конкурсов, «Премии им. В. Голявкина» (С.-Петербург). Публиковался в журналах «Урал», «Бельские просторы», «Сибирские огни», «Невский альманах», «Русская жизнь», «Клаузура», «Кольцо А», «Венский литератор», «Зарубежные задворки». Живет в Екатеринбурге.

 

 

ПОПУТЧИКИ

Рассказ

 

Я ехал из Читы, в купе сложился подходящий коллектив: дама в тщательной прическе, насупленный дядя среднего возраста напротив нее, – рядом с дамой поживший читающий гражданин аристократического облика. Все посторонние. Симпатичные и предупредительные люди.

Дама через полчаса поездки, внимательно оглядев всех, первая тронула беседу, выбрав насупленного товарища:

– Осенью, что ни говорите, замечательно… – напористо: – Вот где наш обожаемый Пушкин был прав.

Сразу выявилось, что визави – мизантроп:

– Относительно Пушкина я не произнес ни слова.

– То есть все путешествие вы намерены молчать?

Мизантроп посмотрел исподлобья.

– Если угодно, я осенью систематически простываю.

– Вам несказанно повезло, я знаю массу целительных рецептов.

Мизантроп даже отклонился:

– Увольте! – впрочем, кажется, чуть сконфузился, ибо добавил: – Я и весной похварываю, некачественное здоровье.

Джентльмен, что читал замысловатую книгу, отклонил таковую:

– Гимнастика, испытанное средство.

– Нет уж, лучше я стану выздоравливать лекарствами. Не всякое средство, знаете, по средствам.

Тронулось молчание, в котором гнездилась неловкость. Дама нарушила:

– Я не знаю, как жить на экваторе. Ни зимы, ни, собственно, лета. Именно поэтому там и нет настоящих поэтов.

Джентльмен рыпнулся:

– Пушкин, смею заметить, в некотором роде эфиоп.

Дама, по всей видимости, обнаружила противодействие – ее фраза была отмечена повышенной тональностью:

– Именно. Там он и Рогаткиным бы не стал.

Нашел что сказать Мизантроп:

– Не думаю, что экваториальный климат так уж надежен. Муссоны, пассаты.

Джентльмен явно артачился в отношении Дамы:

– Прообраз рая, однако – где-то отсюда слизано.

Засомневался Мизантроп:

– По-моему, там ближе к пеклу.

Дама, конечно, разгадала происки Джентльмена:

– Фи, гулять в одной фиговой листве. У меня замечательная шуба. Даже не одна, смею вас заверить.

Поступок, наконец, совершил и я:

– Замечательный климат в Прибалтике.

Мизантроп:

– Верно подмечено. Впрочем, я бы осесть не согласился.

Дамой была продемонстрирована некоторая непоследовательность:

– Но здесь-то чего вы трусите?

– Господи, да всего! Фобий столь гораздо, что уж их самих боишься.

– Вы угадали в самую точку, – согласился Джентльмен.

Дама, взглянув залихватски, перехватила нить:

– Полюбите, в конце концов, и всего дел!

– Легко сказать, милая моя, а когда себя-то не перевариваешь?

Джентльмен посочувствовал:

– Диагноз, прямо сказать.

Мизантроп посмотрел в упор:

– Не всякий диагноз – прямо сказать, – засопел, отвернувшись в окно.

Пришла очередь устыдиться Джентльмену, он съежился, уткнулся в книгу. Дама резво пошла на выручку, категорически обращаясь к Мизантропу:

– А что вы скажете относительно американцев?

Мизантроп мгновение молчал, но уже стало очевидно, что разговор его взял за живое. Угрюмо, не отклоняясь от окна, огрызнулся:

– Не всякий Барака – Обам, если хотите знать.

– А вот они как раз умеют на все лады пользоваться жизнью.

Мизантроп ершисто оторвался от природ и взбунтовался:

– Вы как мой сосед: дескать, а вот Нечипоренко!.. Какая, в сущности, разница – Чипоренко, Нечипоренко, когда озоновая дыра – не заштопать, не замазать. Взгляните, соседка моя дыни на балконе высаживает – куда уж дальше! Вы хотя бы в курсе, что именно из-за этих дыр белые медведи стали гермафродитами? Как вам это понравится!

Я счел необходимым внести лепту и предложил ходячий фокус:

– Должен попросить прощения, но у меня наличествует коньяк.

Дама, кажется, только этого и ждала:

– Вы полагаете, один такой умный? Не выйдет! У меня яблочки – шик! – и энергично полезла в свой сак.

Все как по команде погрузились в наличность… В ближайшем времени на столе громоздились пресловутые яблоки, запеченная курица, пирожки, сыр, колбаска и прочие расхожие и очень удовлетворительные для глаза вещества. Да о четырех предусмотрительных стаканчиках, да отменно не порожних.

Разговор шел гастрономический, дама уверяла в достоинствах блюд из баклажанов.

– Согласитесь тем временем, что присный компонент отменен в своей доходчивости, – доводил до сведения несколько поперек Джентльмен. – Лавашу этак свежайшего с твердым сыром, да с помидором с грядки, чтоб должного запаху – рапсодия.

Дама, благосклонно:

– Крупно сожалею, что нет приспособлений. Я бы вам такую кулебяку изготовила из пяти начинок – пальчики проглотите.

– А я намедни омульком слабокопченым потчевался. Как говаривали аристократы, обмакнешь его, подлеца, в хреновину, и созерцаешь, каков он воистине – святой дух.

– Только не пытайтесь внушить, будто суши, роллы – это вздор, – любезно противоречила Дама. – Обожаю.

– Что вы, таким образом, произнесете относительно французских соусов? – не смолчал уколотый Мизантроп.

– Ах Франция, шарма-ан! – простонала прононсом представитель прекрасной половины.

Мизантроп навязчиво покрыл:

– Довелось пошляться по Парижу, так сказать. Приторный городишко…

После третей порции, как водится, разговор ушел в политику, Джентльмен здорово горячился и возражал либеральному мне, приводя действительно уместные факты: «(Так и так), скажите спасибо Ельцину!»

Дама между тем Джентльмену вновь не благоволила:

– Оставьте в покое Ельцина. Ну сколько можно, в конце концов!..

Дружно, по команде Мизантропа ходили курить в тамбур: он, дама, я. Джентльмен соблюдал здоровье. У Дамы отслоилась прядка и симпатично в такт качающемуся вагону ерзала по щеке, она манерно отстраняла от лица сигарету в двух прямых пальчиках, дымок скудно, но затейливо вился и вкусно дополнял карюю глубину зрачков. Мы с ней держались вольно, прислонившись плечами к стенам, а Мизантроп стоял посредине помещения, нравственно, широко расставив ноги, зачем-то поминутно оправляя волосы. Все это вносило порядок и глубокий смысл в ситуацию. В первом же походе дама учинила допрос, начав – что отчаянно угодило тщеславию – с меня:

– Кем вы служите? Постойте, я угадаю. Охранник.

– Нет, я не охранник, – умащенный ражем нехитрой интриги возразил я.

Дама сощурилась и с нажимом уведомила:

– Ага, я сообразила! Вы – военный на каникулах. Отсюда партикулярное платье.

– Отнюдь, – парировал ваш слуга, преисполненный ликования.

– Дошло, – кокетливо взглянув чуть искоса и голосом с наличием не совсем укрытой жути, уличила она, – вы кинорежиссер.

Дальше юлить было неприлично.

– Научный сотрудник.

Оживился Мизантроп:

– Бюджетная сфера? – в тоне различался сарказм, что заставило меня дать несколько витиеватый ответ:

– Ну… в общем и целом. Однако это не совсем то, что вы думаете.

Мизантроп тотчас насупился:

– Совершенно не думаю. Не на того напали, милый мой…

Словом, он состоялся частным («несчастным», мелькнула его ироническая сноска) предпринимателем, она – женой солидного супруга.

Возвращались непременно ступая следом за Дамой: Мизанроп, затем я – субординация давала себя знать.

За окном плыли сумерки, у Мизантропа оказался запас коньяка, и на столе пока еще мало початая гордилась приятноцветной жидкостью третья. В купе плавал изумительный мрак, лица попутчиков были в той степени смуглы и привычны, когда всякая черта обнаруживается выгодного качества. Разговор шел об отношениях. Мизантроп, давно уже сидевший, облокотившись на стол, окончательно сдвинул корпус к Даме и резко посмотрел:

– …Хотите, я за вас умру?

– Вот еще, с какой стати… – Дама испепеляющее вскинула глаза, однако взор теперь же изобразил интерес. – Будь по-вашему, умрите.

– Не собираюсь.

– Отчего же напрашиваетесь?! – взъярилась Дама.

– Неужели не очевидно? Вы захотели моей смерти – не очень-то и позволительно. Я лучше вас.

– Дичь какая!

Мизантроп обрадовался, смотрел на Даму с искренним превосходством. Та неожиданно скуксилась: «Знаете что, это ничуть не забавно…» Но кратковременно, голова взбодрилась.

– Если вы напросились, будьте любезны исполнять! Полюбуйтесь на него, еще и претендует – он лучше, видите ли. Вы находка для шпиона, если не способны держать слово за зубами, – Дама скорчила презабавную рожицу и передразнила: – Находка для шпиона, находка для шпиона!

Мизантроп огрызнулся:

– Я отнюдь не находка и никакого слова за зубами не держал.

Дама хлопнула по столу:

– Да вот же свидетели!

Она грубо посмотрела сперва на меня, затем на Джентльмена и снова на меня – очевидно, именно я вызывал доверие. Разумеется, это трудно было не оценить. Неуверенно сообщил:

– Вообще говоря, я склонен полагать, что товарищ права. Конечно, тут трудно рассуждать с юридических позиций, но с общечеловеческих…

– А юридические вам что – не общечеловеческие? – вскипел Мизантроп.

– Ну… не совсем общечеловеческие – тут скорей частные аспекты.

Джентльмен в очередной раз оторвался от книги:

– Вне всякого сомнения, частные.

Дама негодующе повернулась к нему:

– Вас, конечно, Ельцин просветил.

Джентльмен автоматически вздернул к носу книгу. Дама гордо вернула взгляд к Мизантропу. Срезала:

– Находка.

Этот аргумент гражданина добил, он завертелся на месте.

– Ну, хорошо, я погибну, если вам так приспичило! Но знайте, это всецело ляжет на вашу совесть!

– Ага, подлаживаетесь, – возликовала Дама, – вы еще и мякиш! – она вперила негодующий взгляд. – Будьте же, в конце концов, мужчиной!

– Не собираюсь. Ради каких блаженств я должен быть мужчиной!

Я различил в его словах резон:

– Действительно, это совершенное излишество…

В таком духе летел вечер. Мерный перестук колес, славный сквознячок, что отлично зудел в умеренную щель окна – все это воспевало отчаянную прелесть бытия. Сами понимаете, закат, честный, ясный, что продолжался безмерной рдеющей полосой, лежащей основательно относительно рябящих, несущихся наземных очертаний. Милейшие, простодушные попутчики, развернутые в очарование дивной суммы: движение, непосредственность, обоюдность. – В присутствие.