Ефим ГАММЕР

 

Родился в 1945 г. в Оренбурге, окончил отделение журналистики ЛГУ в Риге, автор 25 книг стихов, прозы, очерков, эссе, лауреат международных премий по литературе, журналистике и изобразительному искусству. Печатается в литературных изданиях «Литературный Иерусалим», «Арион», «Нева», «Дружба народов», «Белый ворон», «Новый журнал», «Встречи», «Побережье», «СловоWord», «Русская мысль», «Литературная газета», «Стрелец», «Венский литератор», «Сибирские огни» и др. Член правления международного Союза писателей Иерусалима, главный редактор литературного радиожурнала «Вечерний калейдоскоп» – радио «Голос Израиля» – «РЭКА». Живет в Иерусалиме (Израиль).

 

 

КОРОТКИЕ ИЕРУСАЛИМСКИЕ РАССКАЗЫ

 

КОВЧЕГ ЗАВЕТА

 

Когда я летал со знакомым ангелом над Стеной Плача, он сказал:

– Помнишь, на днях здесь было зафиксировано на видео НЛО?

– Светящийся шар, яркий, как солнце?

– Точно, как солнце. К слову, у древних египтян верховное божество – Ра – солнце.

– На иврите «ра» – ужас.

– Ничего странного, солнце – это и благо и ужас. Одних греет, других может испепелить. А тех, кто не нуждается в обычной пище, подзаряжает энергией.

– К чему это?

– А к тому, что здесь, глубоко под землёй, в одном из тайных помещений находится ковчег завета.

– Пропавший?

– Для искателей сокровищ – пропавший. А для истинных толкователей древних манускриптов – спрятанный.

– Ты полагаешь, его скоро найдут?

– Как только включатся на всю мощь его энергетические батареи. За тысячи лет погребения в темноте под землей они сели, и вот сейчас появились посланцы небес…

– НЛО?

– Яркие, как ты заметил, подобно солнцу.

– И?

– Подзаряжают.

– Значит?

– Ты близок к догадке.

– Надо ждать событий вселенского масштаба?

– Сначала обнаружьте ковчег. За событиями дело не станет.

 

 

УЖАСНАЯ ТРАГЕДИЯ

 

На похоронах выяснилось: это был не простой антисемит, не какой-то Копейкин, а архисложный, как Рубль, помноженный на «а» плюс «б», что сидели на трубе. Против еврейского засилья он восставал душой, и более того, показывал в деле, что не пальцем деланный. Отсюда и высказывания его тоже не пальцем деланные, хотя и печатал их на машинке «Москва».

Обломилась советская власть, и он, полноценный образованец с высшим литературным, писал: произошло это по причине того, что евреи осуществляли руководящую политику государства.

Не стало продуктов питания в магазинах, он писал: это произошло по той причине, что евреи вывезли в Израиль секреты рекордных урожаев.

Словом, куда ни посмотри, везде разгром и поруха, и все эти беды от потомков Авраама, Исаака, Иакова. От их всепроникающего присутствия.

И действительно, везде они: ладно бы, в торговом ряду, а то ведь и списки нобелевских лауреатов засеяли своими именами и фамилиями. Куда ни навостри лыжи, обязательно стыкнешься с кем-то из них. В банк пойдешь – они там заседают, ссуды дают. Книжку на русском языке напишешь, в издательстве исправлять твои ошибки в правописании да редактировать тебя будет их человек. В космос направишься, так на тебе – на посошок: орбиту, по которой кружить твоему кораблю, пояснят с математическими выкладками, вычислил Арье Штернфельд, бывший французский еврей, переехавший при Сталине в Советский Союз.

Всё! Казалось бы, дальше ехать некуда. А тут ещё предстоит операция. Что делать? Хоть лети для спасения жизни в Израиль, во славу так называемого «медицинского туризма», ставшего в двадцать первом веке очень популярным в России.

Собираясь в больницу, Копейкин, который всё же не Рубль, обратился к маститому парапсихологу с просьбой загипнотизировать его так, чтобы он хоть на минуточку увидел тот свет и получил благословение на поездку в Израиль от Бога. И что? Тот свет он увидел. Но доконало его не это. А то, что на том свете он лицезрел Иисуса и убедился: Бог тоже – еврей.

 

 

ПРОБЛЕМЫ

 

– Штаны падают, девушки не любят, – бормотал старичок, считающий себя ещё мужчиной достойных лет.

К нему подошёл мой знакомый ангел. И пригласил в ресторан «Иерусалимский расклад», в котором весь обслуживающий персонал – женщины обольстительного возраста.

В холле старичок сунулся в карман пиджака за расчёской, чтобы старательно пригладить на голове редкие волосики, а когда поднял глаза к широкому, во всю стену, зеркалу, с радостным недоумением констатировал: шевелюра, как новенькая. Да и сам он мужчина в соку, с виду никак не больше тридцати.

Ангел покровительственно ему улыбнулся и пригласил за стол.

Мигом к посетителям подбежала официантка.

– Что заказываем?

– Водочки, – сказал старичок, выглядевший на тридцать три года моложе своих лет.

– Сто грамм?

– По сто на каждого, мне и приятелю.

– Мне не надо, – сказал мой знакомый ангел, который, понятное дело, не употреблял земных алкогольных напитков, ему и райского нектара хватало с избытком.

– Ну и дурак! – сказал старичок.

Ангел промолчал.

А официантка приняла заказ на водочку, на салатик, на первое и второе, плюс десерт.

– Что-нибудь экстравагантное тоже подать?

– Если это по карману…

– Хотите девушку по вызову?

– Две!

– Мне не надо, – сказал мой знакомый ангел.

– Ну и дурак! – разозлился старичок. – Да что с тобой, право? До водки не охотник, до девочек не ходок! Ты что, ангел?

– Хоть и ангел! Так что?

– Вот и витал бы в небесах – не мешай людям на земле развлекаться.

Ангелы – это я сообщаю по секрету – не способны воспринимать всякие двусмысленности.

Пришла просьба витать в небесах, значит, пора уважить человеческое желание. Поднялся под потолок и выпорхнул через открытое окно в небо.

А старичок? Что старичок? Ничего особенного, если не считать, что в изумленных глазах официантки отразился уже не бравым молодцем, а самим собой – старым, плешивым, мешковатым: и штаны падают, и девушки таких не любят.

 

 

ЛЕКАРСТВО ОТ ИЕРУСАЛИМСКОГО СИНДРОМА

 

Сеня был дурак, хотя и родился в России.

Приехав в Израиль, он назвался Соломоном. Но это ему ума тоже не прибавило. Тогда он стал писать книжки о еврейских пророках. Полагал, что теперь его уже однажды назовут мудрым.

Однако, как выяснилось, на один маленький Израиль иметь двух Соломонов Мудрых – это большая глупость и лишняя капля яда для чувствительных антисемитов. И его отправили в дурдом. Нет, не на принудительное лечение. А для того, чтобы клиентам этого богоугодного заведения читал свои книжки. По теории вероятности, больным, попавшим в плен иерусалимского синдрома, идет на пользу такая пропарка мозгов, позволяющая предметно познакомиться с чудотворной деятельностью коллег-предшественников – пророков древности.

Некоторым из умалишенных под влиянием примеров прошлого хочется ходить пешком по воде или воскрешаться из мёртвых. Вот и выздоравливают, убеждаясь после реанимации, насколько они смертные.

 

 

ЛЮДИ УШЕДШЕЙ ЖИЗНИ

 

Их много. И живут они в разных странах. Нередко встретишь их и в Израиле.

– Видишь?

– Что?

– Занимаюсь «никаёном».

– Уборкой?

– Не изображай из себя непонимающего.

– А если понимающий, что с того?

– Много ты понимаешь! Там я был начальником отдела снабжения, а здесь…

– Зарплату не платят?

– Платят, но за что? За уборку конторы, где сидят… Я бы с ними на одно очко рядом не сел.

– И не садись, за это тебе деньги не заплатят.

– А человеческое достоинство?

– На очке?

– В жизни!

– Жизнь никуда не убегает. Всё начинается в своё время и заканчивается не в чужое. Живи! Кто тебе мешает?

– Они… они мешают…

– Забудь о них.

– Скажешь тоже… А кто мне зарплату платить будет?

 

 

ПОРТРЕТ РЕПАТРИАНТА

 

Старушка Абсорбция сидела на троне и помахивала бюстом. От такого сексапильного нахальства мухи впадали в бешенство и кидались к декольтированному соску: авось, перепадет капелька живой водички, ведь недаром пишут чародеи – здесь даже земля течет молоком и медом.

Не подгадали мухи, к счастью. Живая водичка обернулась для них мертвой. Пали, страдалицы, лапками вверх. И не кусаются. Старушка Абсорбция, плюнув на них, непригодных уже для отчета, кликнула единоплемяничков того же крылатого племени.

– Чиновнички! Ась-Вась! На прищур глаза!

Ась – Вась!

Чиновнички из кабинетов да в коридоры.

Ась – Вась!

Чиновнички из коридоров да в тронный зал.

Чернильницы-пепельницы по карманам. В глазах кляксы. На морде внимание.

Ась – Вась!

Локоток в сторону, под ребро соседу.

– Ра-а-в-ня-й-сь!

Выровнялись, подобрали животы. Тут и солнышко заглянуло в окошко, просыпало от испуга лучи и подрало в зной – родную обитель, лишь бы не сгореть здесь на никчемной работе, где каждый, однако, пышет идеями абсорбции и с жаром доказывают свою правоту.

– Ась – Вась! – сказала Старушка Абсорбция.

Выступил Ась, сослался на младшего по званию.

Младший по званию Вась кивнул головой, принял на себя вину за утраченные иллюзии.

– Итак? – спросила Старушка Абсорбция.

Потупился Ась. В красный цвет физиономии вышел Вась.

Тут и выявился Ицик – Лошадиная Голова, по паспорту – Спиделсон. Слыл он Маэстро Абсорбции. И на то были причины. Если еврейскому государству понадобится индус иудейского вероисповедования, то – будь ласка! – достанет хоть из глубинных катакомб Бомбея. Если, совсем наоборот, выйдет нужда в эскимосе – последнем якобы представителе потерянного в Арктике древнего израильского колена, безошибочно определит счастливчика в открытом море на дрейфующей льдине и доставит в Иерусалим.

– Ицик! – позвала Старушка Абсорбция.

– Да.

– Есть добровольцы?

– Ась-Вась? – напряглись его спутники.

Ицик шикнул на них и сказал:

– Есть!

– К нам едет…

– Ревизор?

– У Гоголя ревизор, дорогой ты мой товарищ Спиделсон. А у нас…

– Ась-Вась? – снова напряглись его спутники.

– У нас, – вздохнула Старушка Абсорбция. – Новые репатрианты из советской России.

– Евреи молчания? – догадливо вспомнил Ицик о распространяемых Сохнутом брошюрках.

– Так их называют на Западе.

– Называть-то называют, а…

– То-то и оно.

– Но кто их видел вживе? Это вы хотите сказать, Старушка Абсорбция?

– Это и хочу. А еще я хочу…

– Ась-Вась? – выступили на шаг вперед радивые чиновнички.

Старушка Абсорбция махнула на них рукой и обратилась к надежному человеку:

– Изобрази мне облик новых репатриантов, а то опять обмишуримся с абсорбцией. И пойдут они голосовать не по адресу.

– А что? Изображу! – ответил признанный Маэстро Абсорбции.

Он уложил послушных чиновничков на пол, да таким образом, что один из них представлял из себя символический серп, а второй – столь же символический молот.

– Серп и молот! – радостно ахнула Старушка Абсорбция.

– Наши-наши, – уточнил Ицик Спиделсон. – Самых правильных идеологических взглядов. Им бы красное знамя, и шагай с песней хоть в дворники.

– Ась-Вась? – пытливо лупили глазами чиновнички, которым и предстояло принимать новых репатриантов.

Они и приняли.

Они и абсорбировали.

Они и продолжают это благое дело.

– Ась-Вась?

– Ась-Вась!

 

 

ЛИТЕРАТУРНЫЙ АЛФАВИТ РУССКОЯЗЫЧНОГО ИЗРАИЛЯ

 

1.

Прибойная волна репатриации девяностых вынесла на берег Земли обетованной писателя на букву Э.

В этом контексте, как представитель законной буквы русского алфавита, он и зазвучал в Израиле.

– Вы слышали, к нам приехал писатель на букву Э.?

– Э-э-эх-ох, – разносилось эхом. – А он еще пишет?

– Он свое еще напишет!

И написал: «Как из пункта А пройти в пункт Я, не запятнав свою личность в пунктах К-Г-Б».

Гонорар ему заплатили. Поговаривают, что приличный. Но в каком пункте – тайна. Опять-таки поговаривают: там, где он не запятнал личность.

Что с них возьмешь, с говорунов этих? Репатрианты новые – мысли старые, не доношенные еще в советской России.

 

2.

Поэт Б., наевшись водки, помолился Богу. С Божьей помощью его и спасли. Г.М. – но это уже собутыльники.

 

3.

Собутыльники поэта Б. братья-драматурги Г.М. отметили премьеру своей пьесы повешением всех исполнителей главных ролей на артистической люстре, со свечами по доллару за штуку.

Сегодня они набирают новую команду для следующего спектакля.

Исходя из того, что их театр переместился в бомбоубежище, нетрудно предположить, что на премьере новой пьесы зрителям придется столкнуться в финале с таким драматургическим эффектом, после которого рецензии не пишутся.

 

4.

Писатель В. отрастил длинную бороду и пошел на Бородинское поле – вступать во Львы Толстые. А дворовые бабки говорят ему:

– Окстись! Окстись, нелюдь пузатая. А не окстишься – не уметнешься с нашего поля, окрестим нехристем самозваным.

Вот он и окстился, вот он и уметнулся, попутно написав роман про битву на этом поле. Написал и повез на издание в Израиль, где заодно получил и гражданство в обетованной для членов союза писателей стране.

Роман сочли чуть ли не за мистический, а писателя В. чуть ли не за Мессию. Да и как иначе, если роман его «Бородинское поле» был теперь переориентирован с привязкой к библейской местности и звучал вполне по-еврейски, к тому же и актуально «Армагеддон».

 

5.

Писатель Ж. в России был просто писателем на букву Ж. В Израиле он тоже хотел быть просто писателем на букву Ж. Но откройте справочник израильских писателей, и при всем старании там вы его не найдете.

Что же, скажете, это такое? Дискриминация?

А ничего такого! Причина в том, что в древнееврейском алфавите нет в наличии буквы Ж.

Писателя Ж. надо искать в Израиле на другую букву.

Ищите и найдете, если он, конечно, вам нужен на иврите.

 

6.

У писателя Н. родилась в Израиле дочка. Он назвал ее Сионата. Для созвучия со временем приезда в страну. Дело в том, что писатель Н. делал только то, что созвучно времени. При поступлении в университет первую свою дочку он назвал Сталина. После окончания университета первого своего сына он назвал Никита. При защите кандидатской второго своего сына он назвал Леонидом. Затем, в годы перестройки, у него родилась Раиса, а перед отъездом в Израиль Борис. И все бы хорошо при таком количестве детей, но в Израиле – не паспортный стол, а Раввинат. А он не пропускает в еврейскую метрику не созвучное еврейским корням, хотя и созвучное времени иностранное имя Сионата.

Дилемма! Или жить в созвучии со временем, как привык. Или в созвучии со своими еврейскими корнями, чего отродясь не случалось.

Как быть?

Станешь тут Гамлетом. А ведь не артист – всего лишь писатель.

 

7.

Тот, кто числился на букву Х., был очень х-м… еловый поэт. Но стихи, однако, писал. И стихи его х-м… еловые, однако, печатали.

А потом он приехал в Израиль и потребовал денег на издание книги, состоящей из х-м… еловых стихов. Деньги ему выдали. Из фонда министерства абсорбции. Стихи он написал самостоятельно. Затем издал их тоже самостоятельно. После этого Х. считался уже абсорбированным. И теперь этого поэта можно было послать по адресу его же х-м… еловых стихов.

И послали.

Пиши дальше.

 

8.

Союз равнопишущих на русском языке писателей увеличился в Израиле за счет советских на сто сорок шесть членов. Всего за несколько лет Большого наплыва репатриантов, с 1990-го по 1999-й год, когда на Землю обетованную хлынул поток россиян.

По количеству изданных за счет министерства абсорбции книжек сочленение следует считать успешным.

Ноев ковчег остается на плаву.

 

 

ГОЛЫЙ ВОЗДУХ

 

В коридоре толпились голые люди. Мужчины и женщины.

Тусклая лампочка высвечивала обморочные лица, скамейку паркового типа у стены, металлический кассовый аппарат на треножнике и высокий стул без спинки подле него.

– Чего они тянут?

– Когда уже начнется?

Из двери с табличкой «Приемный покой» вышла миловидная женщина в белом халате, под которым проглядывали джинсовые брюки.

– Кто на очередь, прошу в очередь.

Повертела круглое сиденье по оси и вскинула себя на стул, чтобы вровень быть с кассовым аппаратом. Кнопочки с цифирками под пальчиками, штырек для наколки талончиков сбоку.

Люди в коридоре, молча, выстраивались в очередь, старались не соприкасаться друг с другом.

– Кто у нас первый будет на прием? – спросила кассирша в образе и подобии врачихи.

– Я… Я… – поспешно отозвался толстячок с лысиной во всю голову, оторвавшись от разговора по мобильнику.

– Ваш билет…

– Простите, – толстячок перекрылся руками. – Сами видите…

Он конфузливо переминающийся у треножника с кассой, мелко подрагивал, как от озноба.

– Сама вижу, – согласилась кассирша, – сама и учту.

Пробежала пальчиками по кнопочкам, крутанула ручку сбоку от кассы, вытащила бумажный прямоугольник, наколола отрывной талон на иглу, а билет в приемный покой протянула толстячку.

– Можно пройти? – просительно посмотрел он на кассиршу.

– Идите, идите, не задерживайте. Кто на очереди?

– Я! Я! – послышалось издали.

Дверь в конце коридора распахнулась, будто по ней саданули с разбегу ногой, и пропустила мощного человека лет сорока.

– Куда вы? Вас тут не было в наличии! – занервничали голые люди.

Но человек не обращал на них внимания.

– Я! Я первый, – нес он скороговоркой и столь же быстро ставил шаги к кассе.

– Стойте! Стойте! – попытались задержать его голые люди.

Но куда там. Он только отмахивался. И шел себе, шел – напролом. Шел и дошел до кассы, выхватил у кассирши билет в приемный покой и рванул за приоткрытую дверь.

– А я? Я! – волновался толстячок.

– Вы на очереди, – утешила его женщина. – Ждите…

– Что?

– Ждите.

– А мой билет?

– Отпустим первого, примемся за второго. У нас очередь, – пояснила кассирша. И, затянув поясок белого халата, ушла следом за мощным человеком.

– А я? Я! – канючил толстячок.

– Все там будем, – сказала ему дородная тетка с черной родинкой, размером с горошину, на левой груди. – А пока – со свиданьицем: устраивайтесь поудобнее, передохнем.

– Вот всегда так, – грустно заметил толстячок, проходя к парковой скамеечке. – Живешь-живешь, и вечно тебя опережают.

– Даже в смерти, – согласилась дородная тетка, усаживаясь рядом с ним. – Впрочем, на том свете жизнь не в грусть. Там тебе…

– Слышали!

– Это надо увидеть. Там тебе захочется чаю. Пей без отказа! Чистая роса! Захочется…

– Кайфа… неземного, – мечтательно протянул толстячок, поигрывая мобильником.

– Алкоголя, даже потустороннего, не держим. Но! – игриво приподняла пальчик. – Опять-таки росой угостим, однако не простой, с начинкой из райских цветочков. И кайфуй без вреда для окружающих.

– А девочки?

– Расшалился, дружок! – рассмеялась тетка. – Сначала попробуй меня, я тоже с начинкой – в райский кайф, без вреда для окружающих. А на закусь…

– Девочки? Те, что помоложе?

– Гляди, чего захотел! Девочек! А яйцеклеток от них не хочешь взамен? Только это в наличии и осталось. А девочки… Девочки в расход пущены! Запамятовал, дружок, от тряски мозгов?

– Но на том свете…

– Девственность восстанавливается, да. Но все остальное, что вокруг, голый воздух.

– Как?

– А так! Взгляни…

Он и взглянул. Дюжий санитар тащил на веревке по коридору женскую голову, другой волок связку из рук и ног.

У парковой скамейки голова задергалась, зашаркала носиком, выгадывая знакомый запах, с усилием открыла глаза.

– Милый! Милый!

– Где твои прелести? – вздрогнул, узнавая, толстячок.

– Руки сзади, ноги сзади. Не видишь? Тащат на буксире.

– А тело?

– На теле был пояс смертницы. Сам примерял: здесь не жмет, там не выпячивает…

– Молчи, дура!

Толстячок поспешно набрал номер телефона на мобильнике. Нажал кнопку. Голова и задымила, хотя взрыва не последовало.

Из приемного покоя вышли охранники.

– Жив еще? – спросили у толстячка.

– Еще дышит, пусть и в коме, – ответила за него женщина. – Видите, – указала на мобильник. – К жизни возвращается.

– Мы его к жизни вернем основательно! – сказали охранники. И по бокам, по бокам толстячку, чтобы осознал, на каком свете находится. – На выход!

– С вещами? – испуганно спросил он, смущаясь своего голого вида.

– Мы тебя там приоденем! По последнему крику тюремной моды.

 

 

ОТДОХНУТЬ ПО-БОЖЕСКИ

 

Поверим на слово научным авторитетам. Они утверждают, что жизнь человеческая равна 11 космическим секундам. Выходит, один рабочий день Бога – создателя нашей Вселенной – представляет собой хорошенький миллион земных лет.

Что из этого? А вот что!

Вспомним, что, создав на шестой день творения человека, Бог ушёл на отдых. А день его… день седьмой… Точно! Равен тому же хорошенькому миллиону земных лет.

Получается забавная штука: вся наша история происходила без его участия. И убийство Авеля. И всемирный потоп. И все последующие войны, сожжения на кострах, концентрационные лагеря, преследования инакомыслящих.

Но ведь этого не может быть!

Тогда, согласно альтернативному мышлению, другое предположение. Всё это – производные его глубокого сна. Он спит и видит безудержную чехарду преступлений, порожденную сотворением человека. От изгнания из рая, связанного с испытанием на прочность семейных отношений всего лишь одной влюблённой пары, до взрывов атомных бомб в Хиросиме и Нагасаки, концлагерей на территории Германии, Польши, России – всего того, что принесло нечеловеческие страдания неисчислимому количеству людей.

Интересно, что будет, когда Бог проснётся?

Впрочем, мы даже в его сне вряд ли доживем до этого.

Обратимся к Божьей математике и подсчитаем.

Бог отмерил человеку 120 лет жизни. Учёные определили: это равно 11 космическим секундам. Следовательно, одна космическая секунда составляет около 11 земных лет.

А минута? Подключаем арифмометр. 11 х 60 = 660.

А час? 39600.

Теперь уже без ЭВМ не обойтись. Врубаем машину на полную мощность. И с трепетом ждём, сколько натикает на космической «луковице» земного времени, необходимого на праведный сон?

Ого-го: 950400 лет!

Что ж, снова обратимся к учёным. И поверим их выкладкам, что человек в нынешнем своём облике существует уже 250000 лет. А затем, уже в уме с лёгкостью подсчитаем: до того момента, когда прозвучит божий будильник и подвигнет его на восьмой день творения, должно пройти ещё 700 000 наших лет.

Но наших ли? Доживём ли? А если нет, кто тогда ему скажет: «С добрым утром!» – кто?