Юлия ПОСЕЛЕННОВА

 

Поэт, писатель, публицист, музыкант, организатор концертов. Родилась и живет в Смоленске. Публиковалась в журналах и на порталах «День открытых окон» (Москва), «Вокзал» (С.-Петербург), «Смоленская дорога» (Смоленск), «Кольцо А» и др. Победитель Смоленского поэтического слэма-4. Готовит к изданию сборник рассказов и стихов.

 

 

ВРАЧЕБНАЯ ТАЙНА

Рассказ

 

В.Л.Михайлову

 

Сердце Ивана Семеновича давно не поддерживало его чрезмерно насыщенной жизни, а особенно пристрастия к сигарам. И, как могло, подавало сигналы своему носителю, дескать, поимей совесть, пока совсем фригидной не стала. Все зря…

Иван Семенович, видный художник, заснул после очередного высокохудожественного  (проходил на верхнем этаже Дома культуры) банкета дома, в своей постели, а проснулся на больничной койке с капельницей в вене. Не разобрав сначала, отчего такая разительная перемена, он вскоре просек, что это не сон, он действительно лежит в одноместной палате с окошком в сад и капельницей в вене.

Иван Семенович собрался было начать переживать со свойственной всем творческим людям глубиной и надрывностью, но не успел.

Словно двое из ларца, в двери появились Врач и медсестра. Вернее, Иван Семенович догадался, что Врач и медсестра, ибо других предположений не было. Медсестра в розовой мини-юбке убрала капельницу.

– Почему я в больнице? – возмутился Иван Семенович, уставившись Врачу в пуговицу на животе.

– Скажите спасибо, что не на том свете, – хохотнул собственной шутке тот. – Манечка, капельницу завтра в то же время, помнишь?

– А как же, Аркадий Петрович, – она вильнула розовым лоскутком и скрылась.

– Лечить вас будем, Иван Семенович, – проговорил Врач. – Вернее, от самого себя спасать.

То ли Иван Семенович был после капельницы не в себе, то ли глюк, только он явственно увидел, как черты лица Врача все перекосились, будто свежая глина, и вылепились на нем черты самого Ивана Семеновича.

– Бред, – подумал Иван Семенович.

– Бред, – подтвердил Врач и исчез. Вышел. 

 

– От чего вы хоть меня лечите? И как я в больницу попал? – каждый раз не унимался Иван Семенович.

– Пытаемся спасти знаменитого художника! – только и был ответ. Ни медсестры, ни розовой мини-юбки Иван Семенович больше не видел.

 

– Что это за лекарство, что от него глюки идут? – не выдержал под конец Иван Семенович, когда отчетливо увидел, что Врач уже совсем обрел его облик. Сначала, словно работал невидимый скульптор, перекроились губы и нос, из «врачебных» тонких стали одутловатыми и полными, а глаза приняли разрез, свойственный художнику всю сознательную жизнь. За ними изменился овал лица, форма черепа, волосы, туловище. И вот уже перед Иваном Семеновичем стояла его точная копия, только в белом халате.

– Что происходит?! – вскочил художник, глядя и в зеркало и обнаружив там вместо себя Врача.

– А то, Иван Семенович, что так лучше будет. Я всю жизнь мечтал художником стать, да только таланта не хватило. А у вас и талант, и известность. Только мозгов мало. И те пропиваете. А у вас сердце слабое. Ну, уж я о нем позабочусь. Да и вам на моем месте лучше будет. С вашей любовью к спирту.

– Я жаловаться буду, – пискнул бывший Иван Семенович. – Я – заслуженный художник.

 

– Семеныч, тебя как подменили. Зазнался, не пьешь, не куришь. Слышал, выставку тебе во Франции готовят, – известный иллюстратор детских журналов затянулся четвертой по счету сигаретой.

– Да так, сон один приснился, – отмахнулся художник.

 

 

«УТРО. КЛАДБИЩЕ. ПТИЦА»

Рассказ

 

На похоронах отца я не была. Мама не разговаривала со мной неделю, когда я сказала: «Я пойду туда только чтобы убедиться, что он сдох!». И я не пошла, и на кладбище не ходила.

Я прекрасно помню день, когда он ушел от нас. Мне было 12 лет, я училась в 6-м классе, и для меня наличие обоих родителей было предметом гордости. Больше нечем было гордиться, разве что кроме танцев, училась я не очень. В тот день, вернувшись из школы, я увидела папины чемоданы в коридоре. Это было обычным делом, он часто уезжал, иногда на несколько недель. Родители сидели молча, как разведчики на допросе.

– Что случилось? – спросила я, чуя что-то нездоровое.

– Все хорошо, иди, делай уроки, – сказала мать, как будто слова резали ей горло.

Я послушно пошла, а запершись в комнате, включила музыку и приклеилась ухом к двери. Из всего разговора моя детская память вырвала только обрывок диалога.

– Я не могу больше так жить, – говорил за дверью голос мамы. – Нам с дочерью нужен нормальный отец, а не приходящий. Ира скоро забудет, как ты выглядишь.

– Юль, пойми, – голос отца трескался, как старая ваза. – Я не могу без этих поездок. Это моя жизнь.

– Тогда проваливай к чертовой матери! – голос мамы взлетел вверх до визга и снова упал, как подброшенный мяч. – Уходи, Саша.

С тех пор прошло уже восемь лет, а я так и не простила отца за то, что он выбрал не нас с мамой, а какие-то эмпирические поездки. И когда, год назад, он умер в одной из них по неизвестной причине, я, как не странно, почувствовала облегчение, а не горе. Я чувствовала, что победила: он выбрал неправильно и поплатился за это.

Сначала, когда родители развелись, папа пытался наладить со мной отношения: приносил игрушки, как будто мне было 5 лет, дарил книги, которые я читала тайком, чтобы не показать свой интерес к папиным подаркам. Но я больше не сказала ему ни слова.

Сегодня я вскочила в 5 утра, как будто кровать подо мной подпрыгнула до потолка. Мама, разумеется, смотрела 12 сон. Но уснуть я так и не смогла, поэтому пошла на кухню, заварила крепкий кофе и закурила противные, тонкие сигареты, которые купила в отсутствие моих любимых. Через полчаса и три сигареты в кухню вошла заспанная мама.

– Надымила, как в табакерке, – зевнула она. – Чего не спишь, тебе по вторникам, вроде, ко второй паре.

Я неопределенно пожала плечами.

– Сегодня годовщина смерти отца. Не пойдешь?

Я сделала вид, что у меня ничего не спросили.

– Может, ты перестанешь вести себя, как ребенок, – вздохнула мать. – Я пойду в обед, раньше я нигде цветов не куплю.

«Нормально, – подумала я – В обед на кладбище. Будто в порядке вещей, как в бистро за хот-догом. И сказано соответствующе».

– Тебе не кажется, что ты сегодня много куришь? – словно вспомнила мама.

Я снова пожала плечами.

– Открой форточку, как в табакерке, – повторила она и ушла смотреть тринадцатый сон.

Мне было как-то не по себе. А действительно, почему бы не сходить. Шесть утра, спать я уже не буду, прогуляюсь пешком до центра, а по дороге зайду, хоть гляну, как могила выглядит. «Блин, как про выставку говорю», – мысль пронеслась со скоростью затяжки четвертой сигаретой. «Пойду», – решила я.

Было холодно, хотя стояла середина мая. Я закуталась в легкий пиджачок, надетый  больше для форса, чем для согрева. Но воздух был свежий, дышалось легко, и я буквально долетела до городского кладбища.

Оно казалось островком безмолвия в и так тихий час. Я стала искать ФИО папы среди новых могильных плит. В мою бытность года четыре назад убитым готом я облазила это место вдоль и поперек и знала, как на нем ориентироваться. Неудивительно, что поиски оказались недолгими. Но чувство, что я пришла не на кладбище, а в музей, позырить на новые поступления, меня не оставляло. Я усмехнулась своим мыслям и тут же ударила себя по губам, будто сказала похабщину. Странно, мама была уверена, что умрет раньше, она была старше года на два или три.

Ветер, бросивший мне в лицо мои же собственные волосы, прервал мои мысли. Я отвернулась по ветру и обнаружила, что не одна я сегодня такая ранняя. Через несколько могил от меня стояла женщина в черном плаще, с капюшоном, надетым на самые глаза и с охапкой красных роз в руках, прижимаемых к груди. Она не глядела праздно по сторонам, как я. Ее фигура была какая-то сгорбленная, наклоненная вниз до предела, будто она могла дотянуться до погребенного под плитой человека. Будь на кладбище полно народу, заиграй громкая музыка, раздайся пушечный выстрел – она не заметит. Мне казалось, что она здесь уже давно, хотя я не видела, как она пришла. Она все прижимала цветы к себе, словно если она положит их, то связь между ней и умершим потеряется. Ко мне прокралось чувство, что мы заговорщики, пришедшие для какого-то неземного, невербального общения, и тут же меня кольнул упрек совести – я же была без цветов. Действительно, как на выставку пришла. Я смотрела, как завороженная на черную, тонкую, как тростник, фигуру.

Тут снова подул ветер, но теперь с еще большей настойчивостью, как последний рывок давно ушедшей зимы. Ветер надрывался, будто хотел сделать именно то, что сделал. Видимо в такую рань женщина не смогла найти свежих цветов, может, у нее не хватило денег, или еще по какой причине, только цветы были явно несвежие, и их лепестки под порывами ветра стали облетать и кровавым фейерверком опадать на землю и соседние могилы. Женщина будто проснулась, но, казалось, не понимала, что на самом деле происходит. Она пыталась руками схватить улетающие от нее лепестки, как последнюю надежду. Как Марена, ловящая души грешников, чтобы вернуться к любимому.

Окончательно выбившись из сил, она села на корточки, обнимая оставшиеся в руках полуоблетевшие стебли. Я видела, что плечи ее подрагивали, очевидно, она плакала. Известно, что человек больше плачет над чужим подсмотренным горем, чем над своим собственным. Вот и я попалась на эту удочку. Я почувствовала, как по левой щеке поползла предательская слеза. Я уже и забыла о могиле отца, которую бессовестно топтала и потянулась за пятой за утро сигаретой.

Тут мне показалось, что стало как-то тише. И ветер стих. А до слуха донеслись тихие звуки птичьей песни. Деревьев рядом было множество, но их обсели обычные кладбищенские обитатели – вороны и галки. Они никуда, естественно, не делись, и откуда слышится пение, было непонятно. Но птица пела все громче, разливаясь теплыми волнами. Первая мысль была о названии птицы, ибо такую я еще не слышала. Может, это какие-нибудь особенные, кладбищенские. Но мысль влетела в одно ухо, а в другое вылетела, а песня осталась.

Сколько прошло времени, я не знаю. Мне казалось, что я впала в нирвану. Была только чудесная песня незнакомой птицы. Очнувшись, я увидела, что женщина перестала плакать, уложила остатки цветов на могилу, кивнула куда-то наверх, мне казалось, она улыбалась, и ушла, выпрямившись, словно обрела надежду.

И меня будто током ударило. Какая же я дура. Вела себя, действительно, как глупая девчонка. Тоже мне, обидели мышку, накакали в норку. Пора становиться взрослой.

– Прости, папа! Я дура.

Я улыбнулась, кивнула куда-то наверх и тоже ушла. Надо было идти.

 

 

КОФЕЙНОЕ СВИДАНИЕ

Рассказ

 

Каждое утро Маша просыпалась только для того, чтобы выпить кофе. Тот самый, из кофе-машины, со свежими сливками, карамелью и вишневым сиропом. Необходимость идти на работу была на втором месте, и, если бы не этот кофе, Маша, возможно, и не поднимала бы свою тушку с кровати в 7 часов утра и постоянно бы опаздывала. Но кофейня открывалась в 7 и закрывалась в 10 утра. Ведь именно по этой улице проходят большинство офисных работников, и именно в это время они всегда заходят за кофе. А он там просто божественный. На любой вкус. И прожарка зерен самое оно, и время приготовления, и жирность сливок (а именно сливки, а не молоко, они использовали), и топпинги, все один к одному, как по линеечке, и каждому свой. 
Эта кофейня стала для Маши просто манной небесной. Весь институт она отучилась во вторую смену и была просто заправской совой, махровой такой, что с постели без острой необходимости раньше двух дня не встанет. Но, увы, эта необходимость была острой, так как нужно было платить за съемную квартиру, да и кушать, как-никак. 
Маша готовилась к приему кофе тщательно – красила глаза, гладила платье, чистила зубы и умывалась. Она просто летела эти два дома на своих огромных каблуках, ведь любовь к кофе была сильнее ее «совиности».

Однажды это должно было случиться – она проспала. Будильник на телефоне звонил-звонил, но не смог прорваться сквозь тяжелый и сладкий утренний сон и обреченно замолчал. Когда сам будильник снова проснулся, чтобы бить тревогу (некоторые будильники не звонят непрерывно, а через какие-то промежутки), Маша уже безбожно опаздывала. Девушка подскочила, вдела ноги в тапки, перепутав их местами, и понеслась в душ. Оттуда, не успев как следует вытереться, влетела в платье и туфли (на этот раз правильно), схватила сумочку и выбежала на лестничную клетку, чуть не забыв закрыть за собой дверь.

Пробежав эти два дома до кофейни, она поняла, что кофе сегодня останется без нее, точнее, она без кофе, глубоко вздохнула на лету и промчалась мимо.

 

Маша работала обычным администратором – самая непримечательная должность на свете. Все девушки похожи одна на другую – все высокие, худые (не больше 44 размера) и всегда в платьях или юбках и блузках. За редким исключением, в пятницу, можно надеть джинсы – по американской привычке, когда строгие офисные клерки в конец недели могут оттянуться и надеть такой не полагающийся деним. Маше ничем бы не запомнился этот день – один из величайшего множества рабочих дней, что она провела за год, но внезапно на пороге нарисовался клиент, совсем не похожий на тех, что приходят к ним в автосалон: не строгий дядечка в костюме или, наоборот, весь такой в потертой коже, не юный мажор, не блондинка с 45-м размером груди и губ, а просто обычный студентик в синей футболке-поло и драных джинсах. В руках он держал стаканчик, который показался Маше знакомым. Он безоговорочно подошел к ней и протянул этот стаканчик со словами: «Вам просили передать», – и, пока девушка хлопала ресницами, испарился. Горячий стаканчик обжег пальцы. В нем был тот самый любимый Машин кофе: латте с мятным сиропом из зерен средней прожарки и мелкого помола.

– Признавайся, это твой новый кавалер? – захихикала коллега Арина, оттопырив свои и так большие (без всякого ботекса и гиалуронки, на зависть клиенткам) губы и сложив их в поцелуй.

– Нет, я не знаю, кто это. Видимо, новый официант, я его не помню, – на полном серьезе ответила Маша.

– Какой-такой официант, куда это ты без меня захаживаешь? – не унималась Арина. Ее любовь ко всему с приставкой эко– не допускала в рационе наличие кофе, тем более с жирными сливками.

– Кофейня через дом. Я там просыпаюсь, – ответила Маша, наслаждаясь божественным напитком.

– Какая гадость. Вот получишь целлюлитную попу 56-го размера, тогда поймешь, как кофе пить.

– Это ты зря. В тебе говорят предрассудки и отсутствие современных научных исследований в вечернем чтении, – ответила Маша, допивая свою порцию наркотика, и, выбрасывая стаканчик в урну, заметила – Именно благодаря кофе я еще тебя не убила.

Арина пробубнила что-то невнятное и показала язык. Девушки засмеялись.

До вечера Маша не вспоминала об этом случае, и, только проходя мимо занавешенных окон кофейни, вспомнила, что надо бы завтра спросить, кто послал ей ее любимый кофе, и как он узнал, где она работает.

На следующее утро она пришла перед работой в кафе, как всегда, заказала кофе, и всерьез задумалась, не примут ли ее за дуру, если она начнет выспрашивать о вчерашнем визите, тем более, что того официанта не было. Но, с горем пополам решившись, сделав глубокий вдох и последний глоток, Маша подозвала девушку за стойкой и спросила, стараясь делать это как можно естественней:

– У вас принято постоянным клиентам заносить кофе на работу?

Глаза девушки-официантки округлились.

– Не-ет, я такого не припомню.

– Но мне вчера принес кофе парень. На работу, в вашем фирменном стаканчике, – осмелела Маша, чувствуя подвох.– Такой молодой парнишка в синей футболке поло.

– Я не знаю, у нас никто так не ходит. Может быть, это кто-то из посетителей.

– Ладно, спасибо! – девушка оглядела Г-образный зальчик кафешки, но никого похожего на вчерашнего визитера не увидела.

Несколько дней она носилась с идеей выяснить, кто принес ей кофе. Арина даже начала шутить: «Твоя жизнь настолько скучна, что это главная твоя загадка?», но Маша будно зациклилась. Но решение так и не приходило, и знакомого лица, кроме тех, что захаживали каждый день, она так и не увидела. Она помнила, что парнишка – коротко стриженый брюнет, глаза широко открыты и улыбаются, но больше ничего из памяти не смогла выудить. «Может, ты уже видела его сотни раз, но не узнала», – говорила она себе. И решилась на отчаянный шаг – обойтись один день без кофе и посмотреть, принесут ли его снова.

В тот день Маша ждала до 11 утра, не отходя от своего места ни на шаг, но, так как девушка не была роботом, и естественные потребности взяли верх, ей пришлось покинуть свой пост. Вернувшись, она обнаружила горячий дымящийся стаканчик с прекрасным утренним ароматом.

– Кто его принес? – накинулась она на Арину.

– Я почем знаю, я ногти красила, а он мгновенно поставил стаканчик и ушел.

– Как он выглядел? – не унималась Маша.

– Отвяжись, сумасшедшая, – отмахнулась Арина, всерьез надув и без того надутые губы.

Маша пила кофе и думала, что на следующий день повторит практику. Но что ей делать, памперсы для взрослых купить, что ли?

История повторилась, но теперь с новыми подробностями. Менеджер Саша принес девушке кофе, сказав, что ему его передали. Парень себя не назвал, просто просил передать «рыженькой в зеленом платье».

– Брюнет, со смеющимися глазами? – чуть не за грудки схватила Маша несчастного менеджера.

– Я на внешность парней не смотрю, – обиделся тот, поставил кофе на стойку и пошел дальше работать.

– Ты, я смотрю, совсем со своим кофе в дурку ляжешь. Переходи, как я, на жасминовый чай, – заметила Арина.

Маша промолчала. Маша думала.

Всю неделю Маша игнорировала кафе, и всю неделю к ней приходил ее любимый кофе. В пятницу она получила свой стаканчик от девочки-подростка в желтой бейсболке, которая передала ей дозу любимого напитка и записку. В записке было напечатано: «Надеюсь, Вас не уволят за опоздания. Сегодня я добавил в кофе кардамона».

Девочка испарилась так же быстро, как парень в первый свой визит, пока Маша читала записку.

– Да что ж это за «Амели»? – крикнула Маша в ухо ничего не подозревающей коллеге.

– Может, ты просто перестанешь обращать на это внимание? – потерла оглохшее ухо Арина. – Хотя, может, это твоя судьба. Ты ведь до сих пор после Артема не нашла никого? Или, может, это он так над тобой прикалывается? Мстит за то, что ты его бросила, хочет тебя до дурки довести.

– Нет, Артем слишком жадный, он бы денег пожалел, – задумалась Маша.

А на следующий день кафе закрылось.

 

Она не верила своим глазам. Маша прожужжала все уши всем, кто попадался, о том, как ей теперь плохо без кофе. Саша, тот самый менеджер, пожалел ее и приносил термос, но это было не то. Да и понятно, что на работу кофе ей никто не приносил. Она уже выкинула историю из головы и привыкла к той бурде, что приносил Саша, так как за неимением королевы все средства проснуться хороши.

Однажды Маша, возвращаясь домой, почуяла аромат того самого, горьковатого, свежемолотого кофе, который так любила. Она попыталась понять, откуда идет этот аромат и поняла, что он сочится из-под ее двери. Она с настороженностью и ожиданием чуда открыла дверь.

Квартира была полна волшебного запаха. На кухне, в фирменном переднике кафе, стоял парень в футболке-поло и разливал из кофе машины в чашки божественный напиток.

– Вы кто? – спросила растерянная Маша.

– Я ваш ангел-хранитель. Ваша мама впустила меня сюда.

– А откуда здесь кофейная машина?

– Я выкупил ее, чтобы сделать вам сюрприз. Я давно за вами наблюдаю, кофейная нимфа.

– Дочка, садись пить кофе, – мама вышла в кухню и потянула носом яркий аромат. – Я вам плюшек напекла. И мне бы чашечку, – обратилась она к гостю.

Маша сняла огромные каблуки и вздохнула с облегчением. То ли ноги от каблуков устали, то ли почувствовала надвигающееся счастье.