Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации
Союз Писателей Москвы  

Журнал «Кольцо А» № 139




Виктор КУЛЛЭ

Foto 1

 

Поэт, переводчик, литературовед, сценарист. Окончил аспирантуру Литинститута. Кандидат филологических наук. В 1996 г. защитил первую в России диссертацию, посвященную поэзии Бродского. Автор комментариев к «Сочинениям Иосифа Бродского» (1996–2007). Автор книг стихотворений «Палимпсест» (Москва, 2001); «Всё всерьёз» (Владивосток, 2011). Переводчик Микеланджело, Шекспира, Чеслава Милоша, Томаса Венцловы, англоязычных стихов Иосифа Бродского. Автор сценариев фильмов о Марине Цветаевой, Михаиле Ломоносове, Александре Грибоедове, Владимире Варшавском, Гайто Газданове, цикла документальных фильмов «Прекрасный полк» – о судьбах женщин на фронтах войны. Лауреат премий журналов «Новый мир» (2006) и «Иностранная литература» (2013), итальянской премии «Lerici Pea Mosca» (2009), «Новой Пушкинской премии» (2016). Член СП Москвы и Русского ПЕН-центра.

 

 

ДАВИД И ГОЛИАФ

 

Одним из самых опознаваемых символов итальянского Ренессанса, бесспорно, является статуя Давида, установленная 8 сентября 1504 года на флорентийской площади Синьории. Это не только гимн красоте человеческого тела, но и символ победы духа над грубой силой. Вопреки существовавшей традиции, Микеланджело запечатлел Давида не в момент торжества над поверженным гигантом, а только предуготовляющимся к нанесению удара. И, хотя из Писания мы твёрдо знаем, чем должна завершиться битва, фигура Давида дышит ощущением не только сосредоточенности, готовности к броску, но и неосознанной, трудно формулируемой тревоги. Почему так?

Одной из главных сложностей создания произведений искусства по классическим (библейским, либо античным) сюжетам является заведомое знание финала. Когда в точности известно, кто победит – уже нет места для сопереживания, для воображения. А без них невозможен драматический эффект: остаётся лишь эстетическое наслаждение совершенством пропорций. Но в случае гениального творения Микеланджело этого не происходит. Почему?

Общеизвестно, что Давид являлся для современников не только символом величия человеческого духа, но вполне внятным современникам олицетворением противостояния Флорентийской Республики любым посягательствам на её свободу. Но три десятилетия спустя после установки статуи республика падёт – и отчаявшийся Микеланджело напишет страшные стихи о торжествующей поступи гиганта, попирающего на земле всё человеческое. В жизни, в отличие от искусства, как правило, победу одерживает Голиаф.

Несправедливо считать Давида исключительно флорентийским достоянием – в сущности, он символизирует собой всю Ренессансную Италию, живущую в постоянном ожидании вторжения очередного гиганта: Священной Римской Империи германской нации, французов, испанцев. Точнее, не Италию как таковую – её тогда попросту не было – а конкретные итальянские города, являвшиеся на тот момент самыми передовыми в Европе центрами культуры и экономики. Анклавы будущего прямо под носом у агонизирующего, но всё ещё чрезвычайно опасного прошлого. Хорошо известно, что смертельно раненый гигант способен раздавить победителя попросту массой рухнувшего тела. Что, в конечном счёте, и произошло с очагами итальянского Возрождения.

Человеческий язык скуден: порой в нём одним и тем же словом обозначаются совершенно разные вещи. Например, «городом» именуют и уникальное человеческое содружество, возникшее в силу естественных причин, и совокупность стен, воздвигнутых волей властителя – из стратегических, торговых, чёрт знает каких ещё соображений. Для меня первые обладают несоизмеримо большей притягательностью, нежели вторые. Если вдуматься, на всём протяжении человеческой истории – вплоть до эпохи формирования наций и окостенения государств в окончательных границах – библейский поединок Давида с Голиафом повторялся бессчётное количество раз. Откуда ни возьмись, на горизонте возникал очередной одуревший от всемогущества гигант, и граждане европейских городов – не современных мегаполисов, в сравнительно компактных поселений, где люди по большей части знали друг друга и добрая репутация ценилась довольно дорого – с переменным успехом вынуждены были раскручивать свою пращу. На земле Отечества последним таким Давидом был, пожалуй, Великий Новгород. Но порой вольному сообществу людей удавалось уклоняться от смертельных объятий очередного гиганта столетиями.

Наш сегодняшний рассказ – об уникальном городе в Крыму, где следы итальянского присутствия нагляднее чем в любой точке бывшего СССР. Приморский Судак – он же греческий Сидагиос, визатийская Сугдея, итальянская Солдайя и древнерусский Сурож. Великолепно сохранившаяся генуэзская крепость по масштабам относится к наиболее крупным фортификационным сооружениям средневековой Европы: общая её площадь почти тридцать гектаров, а длина укреплений по периметру свыше двух километров. Стены двухметровой толщины достигают в высоту восьми метров. Четырнадцать пятнадцатиметровых башен. Практически совершенная концентрическая система обороны. Всё это великолепие было создано генуэзцами с 1371 по 1469 годы, но история города началась намного раньше.

Люди селились здесь с незапамятных времён: до нас дошли и могильники-дольмены, и шесть грубо обтёсанных каменных менгиров. Крым – древнегреческая Таврия, или Киммерия. Крупных колоний, подобных Пантикапею или Херсонесу, в этих местах не было, но Арриан упоминает о расположенной где-то поблизости гавани Афинеон. Его свидетельство подтверждается данными археологов: у подножия горы Сокол раскопаны остатки греческого поселения, а на дне бухты аквалангисты находят фрагменты античных амфор. Официальной датой рождения города считается 212 год, а его основателями – сугды, одно из синдо-меотских племён, ставших родоначальниками нынешних адыгов и осетин. С момента основания Сугдея стала лакомой добычей для близлежащих гигантов. Первой наложила лапу Византия – уж слишком идеально подходило это место для обороны: скала, на 150 метров возвышающаяся над уровнем моря, подступ к которой возможен лишь с пологой северной стороны. В VI веке по приказу императора Юстиниана была построена крепость.

Местное население, перемешавшись с греками, похоже, заразилось от них предпринимательской жилкой. Город развивался и процветал, у него был собственный архиепископ. Самым знаменитым пастырем стал святой Стефан Сурожский. С его именем связан любопытный инцидент, который можно считать первым контактом Древней Руси с христианством. В греческих источниках святой Стефан упоминается лишь мельком, зато в древнерусской литературе история изложена довольно подробно: «По смерти же святого мало лет минуло, пришла рать великая русская из Новаграда. Князь Бравлин, очень сильный, пленил [всё] от Корсуня и до Керчи. Подошёл с большой силой к Сурожу, 10 дней бился зло там. И по истечении 10 дней Бравлин ворвался в город, разломав железные ворота». Когда победители грабили храм, с князем случился странный приступ, который житие описывает так: «Обратися лице его назадъ». Перепуганный Бравлин приказал вернуть награбленное и вывести войска из города – но это не помогло. В видении ему явился святой Стефан и поведал, что в нормальное состояние князь вернётся лишь после того, как примет крещение и отпустит на свободу всех пленников. Выбора у Бравлина не было – он крестился и, оставив богатые дары, ушёл из Сурожа. Историки склоняются к тому, что Бравлин, о котором более ничего не известно, был варягом – так и потомки Рюрика были варягами. Почему не Бравлина, а принявшую крещение гораздо позже княгиню Ольгу почитают первой русской святой – честно говоря, непонятно.

Византия была Голиафом старым, мудрым и не слишком агрессивным. По мере её ослабления на город стали зариться другие переростки: хазары, печенеги, половцы. После взятия Корсуня войсками князя Владимира наступила краткая передышка: Сугдея (Сурож) стала союзником Киевской Руси, её форпостом на Чёрном море. В городе появилась значительная прослойка русского населения – это гарантировало защиту от набегов кочевников. Но тут – практически одновременно – произошли два события, кардинально изменившие ситуацию на Чёрном море. С Востока пришли монголы, а с Запада, сквозь ворота Босфора, раскрытые ослабевшей Византией, проникли итальянцы. Началось драматическое противостояние местного Давида с пришлым Голиафом.

Первыми итальянцами в Судаке стали венецианцы – город считался основным конкурентом главной генуэзской колонии Каффы (Феодосии). Именно из Сугдеи, где у него был торговый дом, отправился в 1260 году в путешествие на Восток Никколо, отец Марко Поло, со своим братом Маффео. Они следовали маршруту, по которому в 1253 году прошёл Гийом де Рубрук.

После полуторавековой борьбы за гегемонию на Чёрном море генуэзцы одержали победу над венецианцами – не в последнюю очередь потому, что сумели найти общий язык с владыками Золотой Орды. Город был взят в июле 1365 года. Старинная крымская легенда утверждает, что не обошлось без предательства: два брата-близнеца не поделили любовь прекрасной Феодоры, и один из них открыл ворота крепости генуэзцам, «налетевшим как чёрные коршуны». Феодора погибла, защищая город, и изменник остался ни с чем. А пятнадцать лет спустя – после победы русских на Куликовом поле – генуэзцы по специальному договору с татарами закрепили за собой город. Тогда же начали строить нынешнюю крепость – каждая башня возводилась одним из ежегодно сменявшихся городских консулов.

В советские времена историки любили подчёркивать негативные последствия генуэзской колонизации для местного населения: дескать, алчные итальянцы вели себя не многим лучше пришлых степняков. У меня это всегда вызывало сомнения. Даже с чисто экономической точки зрения генуэзцам гораздо выгоднее было жить с аборигенами в дружбе: война – всегда помеха торговле. И вот недавно случилось наткнуться на замечательный документ – Устав, регламентирующий жизнь генуэзской колонии. В нём приводится то, что в современных воинских частях именуют «штатным расписанием»: перечень наёмников с причитающимся им жалованием. Итак, в распоряжении консула (который был и комендантом крепости) числилось двадцать солдат под командой двух подкомендантов (офицеров). Кроме того, в состав гарнизона входила музыкальная команда из двух трубачей, флейтиста и барабанщика. Если прибавить к ним восемь солдат, составлявших личную охрану консула, гарнизон гигантской крепости составит всего 35 (!) человек. Очевидно, что такое было возможно лишь при наличии более чем дружеских отношений с местными – в случае опасности горожане собирали ополчение, поднимавшееся на городские стены. Конечно же, случалось всякое – в том числе и народные волнения. Но – характерная черта – во время крупнейшего из восстаний бедноты на сторону местного населения перешли моряки стоящих в гавани генуэзских кораблей. То есть горожане бунтовали не против власти Генуи, а против лихоимства конкретного консула.

Конец этой социально-торговой идиллии пришёл летом 1475 года, когда турецкая армада после продолжительной осады взяла город. Защитники держались до последнего, иссякли запасы продовольствия, начался голод. Когда турки ворвались в крепость, сотни генуэзцев, русских и греков пытались найти спасение в церкви. Турки подожгли храм, и защитники города вместе с последним консулом Солодайи Христофоро ди Негро сгорели заживо. Так завершилось последнее противостояние генуэзского Давида с Голиафом.

А за несколько месяцев до трагедии, 6 марта того же 1475 года в крошечном Капрезе появился на свет маленький Микеланджело Буонарроти. Кто знает, не страшился ли он, что участь далёких генуэзских колоний может постигнуть и родную Флоренцию, когда четверть века спустя принимался высекать из мрамора своего Давида?

 



Кольцо А
Главная |  О союзе |  Руководство |  Персоналии |  Новости |  Кольцо А |  Молодым авторам |  Открытая трибуна |  Визитная карточка |  Наши книги |  Премии |  Приемная комиссия |  Контакты
Яндекс.Метрика