Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации
Союз Писателей Москвы  

Журнал «Кольцо А» № 136




Зинаида ГУРАЛЬНИК

Foto 1

 

Родилась в Ташкенте (Узбекистан). Окончила филфак Ташкентского госуниверситета. В 1990 в С.-Петербурге защитила диссертацию на тему «Поэтика военной прозы Б. Васильева в историко-литературном контексте 60-70 годов». Кандидат филологических наук, доктор философии (ФРГ). Автор методических статей по произведениям «А зори здесь тихие...», «Мальчик из легенды» (по роману «В списках не значился»). В 1980–1983 телеведущая уроков-трансляций под рубрикой «На Урок», а также телевизионных консультаций для учителей под рубрикой «Помощь учителю». Автор книг воспоминаний о Б.Васильеве: «Я верю в человека больше чем в бога», «По ком звонит колокол?..». Живет в ФРГ.

 

 

МОЛЧАТЬ НЕЛЬЗЯ!

О повести Б. Васильева «Суд да дело».

 

Повесть Бориса Васильева «Суд да дело» написана в конце 1980-х годов. Сюжет её был довольно смелым для того времени: cильная жизненная и судебная драма, в которой главный герой – фронтовик. Можно было бы списать действие повествования на «раннюю перестройку», но... время 1980-х именовалось «махровым застоем». И дело не в том, что в повести натуралистично показана жестокость молодежи, не знающей  границ, тем более, что на эту тему уже немало было фильмов снято и книг написано, Борис Васильев поднимает очень смелую для советского времени тему - тему полного забвения и, говоря современным языком, «игнора» заслуг и подвигов людей,  воевавших во Второй мирoвой войне.

В одном из  блогов я нашла упоминание  повести Бориса Васильева «Суд да дело». Так как повесть, повторюсь, была написана в 1980-х годах, то она стала основой дискуссии в «Литературной газете». Там довольно часто поднимался вопрос  о праве дачников убивать тех, кто грабит их собственность. Тогда было несколько таких случаев: кто-то оставлял бутылку с отравленной водкой в своем домике, чтобы праздные и нетрезвые люди, имеющие обыкновение заходить на чужие дачи зимой или весной, отравились бы, что послужило бы назиданием другим; кто-то ставил медвежьи капканы, а кто-то стрелял в тех, кто воровал у них картошку или яблоки… А когда случались несчастные случаи или, не дай бог, убийства, дачников сажали…

Казалось бы, общественное мнение должно было бы быть на стороне жертв. Разве жизнь стоит мешка картошки или изгаженного дачного домика? Но появились люди, которые задавались вопросом о вине тех, кто воровал.  Был, например, даже и такой довод: Сталин заслуженно «наказывал» за кражу продуктовых карточек или того же мешка картошки, что означала смерть для потерпевшего.  Другими словами, кража, независимо от суммы украденного, равна убийству… что вызывало тогда одобрение участников форума.

В 1990-х эта дискуссия вновь вспыхнула с новой силой, и тут уже общественное мнение было: «мой дом – моя крепость», «священная частная собственность», «а вот в Америке…», то есть насущные проблемы собственности, свойственные эпохе «ельцинской вседозволенности». Я думаю, что давешние дискуссии были предвестником тех перемен, которые случились в стране в 1990-х при «реставрации капитализма». Повесть же Б.Васильева «Суд да дело» опять стала во главе угла словесных баталий участников. А между тем, эта повесть, мягко говоря, более чем печальная книга, скорее трагическая, так как главный герой повести – участник Великой Отечественной войны, для которого самое дорогое – жизнь – потеряла всякий смысл… 

Здесь, мне кажется, большую роль, если не основную, играет старшее поколение, которое не имеет права забывать кровавый цвет нашей победы во Bторой мировой войне (главный герой - не ординарный «преступник», он, напомню, фронтовик). Что же касается молодежи, то ей следует призадуматься, чем она обязана тем, кто все же вернулся с войны (как бы банально это сегодня ни звучало!). Может, во мне говорит учитель? Но события, описанные в этой книге, к сожалению, не выдуманы… Именно поэтому Б. Васильев считает, что молчать нельзя. Молчать преступно! 

В основе сюжета – необычное судебное расследование. Старый человек, инвалид войны Антон Филимонович Скулов, выстрелом из охотничьего ружья убил молодого парня, забравшегося на его участок за цветами. Вина и наказание несоизмеримы. Адвокат Скулова, тоже бывший фронтовик, проанализировав обстоятельства случившегося, приходит к выводу, что у его подзащитного были веские основания поступить именно так, хотя любое убийство, независимо от причины, не имеет оправдания. Чем же руководствовался адвокат?

Во время войны Скулов был тяжело ранен. Девушка-санинструктор спасла ему жизнь, но оба остались инвалидами. После победы Антон Скулов нашел эту девушку, Аню Ефремову, и они стали жить вместе. Жили они трудно. Аня занялась разведением цветов, сумела вывести даже много ценных сортов.

Дом их стоял в плохом месте: мимо ходило много людей, и они лезли через забор нарвать себе букет из красивых цветов. Скулов держал собаку, но последнее время собак тоже стали убивать. Одну собаку отравили, вторую убили – и этого Анна не пережила: ее разбил инсульт, и через полгода она умерла. Скулов остался один.  Oн каждый день по несколько раз ходил к гражданской жене на могилу, где и поклялся, что доведет до ума ее последний проект – выведение каких-то особенных хризантем, которые он так и назвал – «Анна». 

Но тут, когда его не было дома, какие-то взрослые парни три часа убивали камнями его последнюю собаку и убили: она не могла убежать, привязана была. И никто из соседей хулиганов не прогнал и милицию не вызвал – все чего-то боялись, да и со Скуловым не дружили. В память о жене Скулов продолжал ухаживать за цветами. Однажды выпивоха Вемнев забрался в цветник и начал безжалостно уничтожать их. Просьбы и уговоры Скулова не действовали. «Гость» отвечал грубой бранью, обрушил поток оскорблений на покойную Анну. Скулов жe не мог вынести такого поругания его Анны, да и своей чести и достоинства. Он выстрелил три раза в воздух, в четвертый раз – сразу после этих слов – выстрелил прямо в парня и убил.  

Что касается парня, то oн был настолько уверен в своей безнаказанности, что внаглую потрошил клумбу с только что выведенным сортом хризантем (напомню: Анна Ефремовна была селекционером-любителем, участвовала на выставках цветов в ВДНХ) прямо под выстрелами: «…старикашка никогда не посмеет выстрелить в человека, кишка тонка». Непохоже было на то, что он полез сорвать цветочек любимой девушке посреди ночи (а та, кстати, в этот момент целовалась с другим парнем). Правда, полез-то он ведь с обрезком водопроводной трубы в руках – явно с целью устроить хороший погром на участке беззащитного пенсионера, полез покуражиться, удаль свою молодецкую показать.     

Кто же были эти парни, что убили собаку Скулова? Был ли среди них убитый? Неизвестно… Молодой следователь, которому попало дело, не обратил внимания на этот факт (несущественный!). Создается впечатление целенаправленной травли старика. Нo Васильев прямо об этом не говорит. Это мое предположение. Да и на суде выглядит так, что молодой следователь впервые узнает фамилию потерпевшего и впервые видит его родителей – ему становится их жалко: для них жизнь уже кончена, хотя они совсем не старые еще люди.

И здесь у меня возникает вопрос: если Эдик (гость) совершенно не знал старика, чисто случайно влез на его участок (через колючую проволоку с обрезком трубы в руках), то откуда же он знал Анну и как, соответственно, мог оскорбить ее? Ведь она уже умерла давно… Oткуда он ее знал? И почему именно ее он обозвал непечатно «действием» (так сказано в повести, само выражение не приводится, я так и не смогла «вычислить»  это выражение)?  А судья даже покраснела, когда народный заседатель написал ей эти слова на бумажке…  Что же касается остальной компании, то она висела на заборе, наблюдая за тем, как Антон Филимонович стреляет в воздух. Когда же прозвучал последний, роковой выстрел, и Эдик упал, то на него тут же рухнул забор, расшатавшийся от веса зрителей. И никому из зрителей даже в голову не пришло - прекратить эту вакханалию «романтика». А зачем? Интересно же, кто кого. Все же какое-никакое, а развлечение…   

Хорошо, весело проводили ребята время: «проходили мимо и решили сорвать цветочек с клумбы»... Возможно, парни куражились над стариками уже давно (забитая камнями собака была уже третьей погибшей – кто убивал первых двух, неизвестно!). По какой причине? В общем-то, думаю, скорее всего от безделья, а прикрытием себе они избрали лозунг борьбы с частниками – старик, видите ли, продавал выращиваемые женой цветы на рынке по рыночной же цене. Только вот никто никогда не спрашивал его, «хватало ли ему пенсии на жизнь, на лекарства двоим тяжелораненым на войне фронтовикам, на содержание частного дома, на налоги за участок, на коммуналки»? Это никого не интересовало, а вот то, что цветы продавал – всем было видно. Может, Эдик лез с трубой не столько за цветочком. Тогда-то и раздался роковой выстрел!

Подсудимый Скулов отказывался от зашиты, для него главным судьей была его совесть, а ее приговор беспощаден! Я повторяюсь, но мне важны акценты поведения героя, которые расставил автор: Скулов видит, как в его двор залезает пьяный парень и начинает рвать драгоценные хризантемы, чтобы подарить своей девушке (в чем я сомневаюсь!). Хозяин пытается его увещевать, но парень толкает его, a Скулов – инвалид, у него нет одной ноги – падает. Парень жe продолжает рвать цветы с корнем уже от подлости. Тогда Скулов зашел в дом и взял ружье – у него было право иметь ружье по охотничьему билету – и сделал три предупредительных выстрела. Нет, парень не испугался, а сказал лишь какую-то гадость про покойную Аню. Любую несправедливость, любую обиду мог бы стерпеть Скулов (ему не привыкать!), а на обиду за любимую женщину ответил выстрелом, который оказался роковым. Скулов убил «незваного гостя с обрезом трубы». 

Надо отметить и тот факт, что Антон Скулов и Анна Ефремова, основные герои повести, были людьми нелюдимыми, замкнутыми, жили без друзей, да и отношение к ним поселке было, «как к куркулям и спекулянтам». Их фронтовое прошлое уже давно предано забвению! А именно это отношение со стороны взрослых, «умудренных  опытом» (каким?) жителей поселка и передалось молодому поколению, которое охотно воспользовалось таким подарком – готовый объект для гнобления, что пополнило их нехитрый набор развлечений - «танцы-шманцы, магнитола, три топора». 

Если бы речь шла об энергичном ветеране, общественном деятеле, засвечивающимся на всех мероприятиях района и дружащим с местным партийным и городским начальством, они, мажоры (выражаясь современным языком), за километр бы обходили дом ТАКОГО Антона Филимоныча. Уже после первого брошенного в окно камня предстояла бы неприятная беседа с милиционерами и риск еще больших неприятностей. Статью за хулиганство еще никто не отменял, а при ее трактовке уголовного кодекса – «злостное нарушение общественного порядка» - могли отправить «героя» в исправительный лагерь лет так на пять. Милиция, конечно, оберегала всех жителей поселка (её обязанность!), а отдельные категории людей (своего рода «новых русских»), в первую очередь. Но нет же, они, местные, выбрали прекрасный объект для развлечения – нелюдимого старичка, который  в милицию не пойдет жаловаться (кто его слушать станет - не велика птица!), и у которого друзей нет, способных встать на его защиту…   

Вообще Скулов считал себя счастливым человеком, что подтвержают его мысли в одиночной камере, где «он сыскал время оглянуться, по косточкам разобрать свою молодость и заплакать от счастья». У него удивительная судьба: он остался жив, судьба столкнула его с «братом Ани, с Аней и дружбой, ...с любовью и Аней, верностью и Аней, радостью и Аней». Он все удивлялся: «Да что они понимают сегодня о счастье, эти молодые?» Счастье - это из боя живым выйти, помянуть тех, кто из боя не вышел, испытать счастье, когда «есть хлеба кусок, когда не жрал трое суток...». При этом Скулов не чувствовал тех слез, что текли по его щекам, потому что «…имел право на улыбку и на слезы, что путались в тюремной его небритости».

Не могу не процитировать Аню, чтобы объяснить, с одной стороны, глубокую боль Скулова, связанную со смертью любимой женщины, а с другой стороны, его счастье жить прошлым. Фронтовики жили прошлым потому, что именно там, на фронте, была та правда жизни (особенно перед лицом смерти), которую, к сожалению, они не увидели в миру.

Итак, Аня. «Я умерла… но голос мой еще звучит в душах тех, кто знал и любил меня… я существую в их душах, говорю с ними...А ничего не могу им рассказать, ...кроме того, что было в прошлом, потому что ...нет ни настоящего, ни будущего, а есть только прошлое». Этим прошлым жил Скулов после войны: ведь в нем не видели человека, а только куркуля, и что интересно: он был счастлив в этом чувстве одиночества.

Да, Скулов не хотел (опять повторюсь), чтобы его защищали, и, наблюдая за процессом, перестал верить в честный исход «его дела», несмотря на то, что адвокат, (тоже бывший фронтовик), пытался объяснить мотив убийства. Именно он, адвокат, склонил народных заседателей и даже судью на свою сторону (и это важно, особенно сегодня).

Более того, все участники процесса разобрались в том, почему Скулов стрелял, что и послужило основанием для решения судьи отправить дело на доследование.

«Двадцать восьмого сентября пересеклись не просто две судьбы, а две правды, если к неправедной жизни можно отнести это святое слово. Пересеклись два полярных... представления о добре и зле, о любви и ненависти, о солнце и тьме», - отмечает автор. Вечный романтик Б. Васильев усиливает эмоциональные чувства читателя цитатой из поэмы «Ромео и Джульета»: «Что подарить тебе перед разлукой? – так, вероятно, подумалось юному Ромео. – Два цветочка не принесут урона владельцу: клумба велика. Обожди меня, любимая, я подарю тебе цветок!..» Это были последние слова, которые услышала Джульетта.

Разве участникам процесса и окружению могла придти мысль о любви Скулова к Ане? Для этих людей он был старый чeловек «с кулацкой психологией», которая зиждется «на патологической жадности и подпирается кулацким представлением о правах личной собственности». Но судья решила отправить дело на доследование, не зная, что адвокат Скулова умер, a сам Скулов «...даже обрадовался, потому что его опять отвели в камеру», где он мог вновь предаться своим счастливым воспоминаниям.

Этим повесть и кончается. Вроде бы, конца нет, потому как автору важно, чтобы читатель сам «закончил» повесть. Но Васильев не просто же так обратился к Шекспиру, восхищаясь любовью его героя к женщине. Именно это его обращение и дает посыл к размышлению читателя решить судьбу Скулова. Задача, я бы сказала, не из легких, ведь речь идет об убийстве! 

Размышляя о событиях в совещательной комнате суда, я подумала: считается, что все-таки суд – это место, где восстанавливают справедливость, тем более что судья – не равнодушная сволочь, не садистка, не взяточница. Вы сегодня найдите такой персонаж! Народные заседатели – не тупые «кивалы», а люди, пытающиеся установить истину. Прокурор не жаждет засадить обвиняемого в тюрьму, а хочет тоже разобраться в произошедшем и очень строг со свидетелем, который меняет показания в пользу обвиняемого на показания против него. Адвокату не нужны деньги. Он, кстати, умер от переживаний на этом процессе…

Отмечу еще раз: Б. Васильев всегда отличался умением создавать полнокровные, рельефные, неповторимо индивидуальные образы и склонностью исследовать острые нравственные конфликты. В повести «Суд да дело» первостепенной задачей также становится поведение человека в экстремальной ситуации, когда неожиданные повороты судьбы заставляют его бескомпромиссно принять то или иное решение, совершить тот или иной нравственный выбор на пределе своих нравственных сил. И все же главное для автора было: какую позицию займет читатель – примет ли он сторону ветерана и оправдает его действия или же войдет в положение молодого человека, оскорбившего фронтовика, для которого это слово – пустой звук?     

Скулов был женат и имел двоих детей. К семье после войны Скулов не вернулся, но «платил» детям алименты. Потом он поймет, что деньги его детям отправляла его Аня. Почему он не развелся с женой, которую больше никогда не видел?  Он и сам-то не мог объяснить, как любовь к Анe заполнила всю его жизнь. Эта женщина любила своего Тошу «...за двоих, за троих, за весь мир...». Это объяснил брат Ани: они взяли его в свою семью подростком. Он был единственным свидетелем, который выступал поначалу на стороне Скулова. Правда, на процессе шурин скумекал, что дом-то принадлежит его тетке, Ане, а раз они со Скуловым не были официально женаты (ему, якобы, было важно имущество после смерти Анны), то имущество легко будет отсудить: проснулась жадность, повлекшая изменения в показаниях. Как нам знакомо подобное выступление!

А на изменение показаний шурина Скулова подвигла журналистка, приехавшая из Москвы собирать материал для статьи (видимо, как раз в «ЛГ»). Она «расписала» бедного Скулова мерзавцем, который бросил свою семью ради домика Аны, а потом заставил влюбленную женщину батрачить на него, выращивая цветы. Именно он, Скулов, вогнал ее в могилу, а когда хороший мальчик сорвал у него цветочек для любимой девушки – убил его. Но судья, прокурор и народные заседатели не повелись на статью, проявив принципиальность и человечность.     

Показательным стало и то, что кроме адвоката-фронтовика, за Скулова никто не вступился. На суд не пришел ни один общественный деятель или какой-нибудь ветеран войны (были же и тогда ветеранские ассоциации!), прознавший о громком процессе.  Также не было ни одного письма от взволнованной общественности, направленного в суд. И еще показательно пренебрежительное поведение конвоиров со стариком. А ведь это инвалид войны – такие люди вообще-то получали хорошую пенсию и имели массу льгот. Во всяком случае, так было на моей памяти (мой отец был тоже участник войны)! В общем, все, казалось бы, очень правдоподобно - но это так контрастирует сегодня с официальным чествованием немногих оставшихся в живых ветеранов в День Победы.

Читаешь повесть и удивляешься... Подонок, отморозок, убивший жестоко собаку и покушавшийся на жизнь главного героя (ведь он шел за цветком для любимой с обрезком трубы), а грязные слова о жене?.. Поступки этих нелюдей бьют наотмашь!. Что знал о жизни участников войны зажравшийся молодой человек? Но нет... как же, обязательно найдутся люди, которые пожалеют: «ах, он несчастный, ах, он не нашел себя». Этот мажор (выражаясь современным языком) убьет не задумываясь!

 

А поступок ветерана, казалось бы, естествен в ситуации, когда в руках «гостя» угрожающее жизни орудие (хотя жизнь бесценна!)?  Именно цена жизни (на войне это хорошо знали!) объясняет равнодушие Скулова к своей судьбе в зале суда и его решение отказаться от защиты: как с этим жить ему потом, он себе не простит, что отнял жизнь, пусть даже у подонка? А потом, о какой самообороне речь идет применительно к фронтовику?  Разве имело место покушение на жизнь Скулова?

 

Чувство ненужности людям – самое ужасное чувство в любом возрасте: старик ли, молодой ли! У главного героя, участника войны, как раз такое чувство. Его бросила родня, но приютила чужая женщина. И самое лучшее, что есть на свете (он это познал на фронте), - добро. Добро делать людям, как своим, так и чужим. Как важно человеку чувствовать себя нужным, любимым, необходимым кому-то. Как горько на склоне лет вдруг осознать, что не за что зацепиться, некого любить, что ты становишься обузой и помехой. 

 

Скулов считал себя лишним человеком в этой мирной жизни, списавшим сам себя в утиль. Неужели он, прошедший войну, это заслужил? Заслужил того, чтобы с ним не считались, чтобы сосед, претендующий на стариковские квадратные метры, только и мечтал о том, что дед отдаст богу душу, чтобы обманывали, как ребенка?..

 

А теперь обратимся к композиции повести с тем, чтобы понять, кем и как решалась судьба обвиняемого: каждая глава повествования названа именем участников процесса. Описывая жизнь персонажей в быту, Б.Васильев подводит читателя к объяснению принятого судьей и заседателей решения послать дело на доследование. Здесь мне вспомнился суд над Катюшей Масловой в романе Л.Толстого «Воскресение». Вспомнилось описание членов суда присяжных, их мыслей, планов на предстоящий вечер, людей, от которых зависел приговор подсудимой. Я не стану вдаваться в подробности, отмечу лишь, что эти народные заседатели руководствовались своим жизненным опытом, принципами, являющимися для них приоритетами (что естественно!).

К примеру, в повести очень интересной и сильной личностью мне показалась судья Ирина. Ее рассуждения о справедливости и несправедливости так и строились вокруг неурядиц в личной жизни (от неё ушел муж), а от мыслей о проблемах с теперь уже бывшим супругом, она все возвращалась и возвращалась к судебному процессу. Близки и ее соображения по поводу женской логики. Вот в этом я согласна с автором. Да, именно так все и происходит: женские мысли, действительно, иногда напоминают кружева. Это лишь подтверждение того, что женщины – более чуткие и восприимчивые.

Казалось бы, эта женщина должна была ожесточиться: эмоции вполне могут захлестнуть (что нормально для человека вообще, а для женщины - особенно!), могут повлиять на ход процесса, тем более, что свидетели, от которых зависела судьба Скулова, давали порой противоречивые показания...  Но нет, судья не позволила эмоциям овладеть ею.

Вот её размышления: «Давно известно, что невозможно заставить человека совершить преступление под гипнозом. Человека можно привести в сомнамбулическое состояние, но в тот миг, когда будет отдан приказ совершить нечто противозаконное, гипноз перестанет действовать. Это проверено многократно, и вывод звучит аксиомой: границы нарушения закона определяются нравственным багажом личности. Не знанием Уголовного кодекса — профессиональные преступники знают УК не хуже любого юриста! — а необъяснимым, невидимым, но так легко ощущаемым порогом нравственности. И поэтому то, что муж ушел к другой, имеет самое непосредственное отношение к вопросам преступления и наказания. Все начинается с первого шага — и путь на Джомолунгму, и дорога на эшафот. Например, у этого… да, у Скулова тоже был когда-то первый шаг».

Может, я несколько затянула размышления судьи, но они, мой взгляд, очень важны, oсобенно сегодня! Все-таки от нее, судьи, зависела судьба обвиняемого!

А вот рассуждения Лиды Егоркинoй, еще одной участницы процесса: oна родилась в «победные салюты сорок пятого и во все верила». Лида «свято была убеждена, что слова сами по себе имеют ценность, ...независимо от того, кто говорит, где говорит, кому говорит и почему говорит». Егоркина возненавидела Скулова, еще не ведая, что окажется в составе суда: «...еще загодя, не вникая в подробности, принципы и детали». Для нее он не просто убийца, а убийца молодого человека, комсомольца, допризывника. Для нее подсудимый – частновладелец какого-то полузаконного – полулегального и  заведомо антиобщественного сектора нашей жизни. Он бросил законную жену с двумя детьми и открыто жил с любовницей. Все вместе делало для Лиды фигуру Скулова заведомо «грешной, мрачной и антиобщественной».

Разве можно было ждать объективности после подобных рассуждений?.. Правда, когда Лида оказалась свидетельницей смерти адвоката Скулова и благодарности его бывшей жены за справедливость судье, она  впервые, наверное, усомнилась в своих принципах и в перерыве обратилась за информацией о подсудимом к покинутой им семье.  

Может быть, она поняла, что не каждому человеку дано испытать великое чувство любви, а Скулов получил этот дар свыше? «Любовь ко всем приходит по-разному- подчеркивает автор повести, - к кому-то неожиданно, в один миг, и отнимает и разум... А в ком-то произрастает постепенно, незаметно... и поглощает все естество целиком. Такая любовь - дар, провидение, она очищает и возвышает, дарит силу и уверенность, смиряет и облагораживает. Свято все, что озарено светом такой любви, и даже сама память о ней…».

Я не могу сказать, что Лида сразу изменила свое мнение: «...ощущая, что начинает жалеть Скулова». Не могла она понять поначалу, что из-за каких-то цветов можно убить человека... Но сама не заметила, как выступление заседателя Конопатова, который настаивал на том, чтобы присутствующие обратили внимание на то, что «заставило Скулова нажать на спусковой курок... надо припомнить и то, что предшествовало трагедии», молча поддержала коллегу. Лида посчитала логичным решение судьи – послать дело на доследование.

Дело подсудимого-фронтовика Слулова сложное: здесь следует учесть не просто содеянное им, не просто мотив, но и его прошлое и настоящее. 

Очень хочется процитировать один из читательских отзывов: «В повести все оставлено на домысливание читателям, дело не закрыто, судья вынесла вердикт - «На доследование». Почему же мне все-таки не очень понравилась повесть? Потому что из неплохого детектива Васильев попытался сделать мелодраму - очень много места занимают военные кадры и описание послевоенных мытарств героев. Если бы наоборот - побольше места детективной интриге и вкратце - военная и послевоенная составляющая - получился бы отличный детектив с социальной подоплекой. А так - и про любовь не очень (неубедительно ни про Антона и Аню, ни про Антона и жену его первую и оставшуюся законной – развестись у Антона как-то ума не хватило, что ли?), и на полноценный детектив не вытянул – дело отправлено на доследование, хорошо, но дайте ж продолжение! Что там вышло в итоге после доследования?.. И кто написал ту статью идиотскую в московской газете? Зачем вдруг подняли волну? Что и кто за этим стоит? В общем, осталось впечатление сырого недоработанного (сильно недоработанного) материала». (стиль и пунктуация сохранена. - З.Г.)

Отзыв этой читательницы лишний раз подтверждает переоценку ценностей в стране: надо все  «разжевать и вложить в рот», чтобы, думая, «не поперхнуться»: детектив не получился, военные страницы – лишние, поведение Скулова мешает необходимому приговору – отправить на зону. Но задача Б. Васильева - заставить читателей думать, анализировать, делать выводы, а нe наслаждаться результатом.

В этой связи вспоминается суд над прекрасным актером Юматовым, который выстрелил в своего соседа. Была версия: сосед цинично высказался по поводу участия Юматова во Второй мировой войне... И если бы не вмешательство Бориса Васильева и именитых друзей подсудимого, неизвестно, как бы сложилась судьба актера... 

Как и многие произведения Васильева, повесть «Суд да дело» была экранизирована.  Фильм назывался «Подсудимый», главную роль сыграл блестящий актер театра и кино Михаил Жегалкин. Обращение режиссеров к повести, судя по отзывам зрителей, свидетельствует, в первую очередь, о ее злободневности: нравственное будущее страны.

Необходимость обращения кинематографистов к повести «Суд да дело» довольно весомо продемонстрировал следующий отзыв: «Хотелось бы, чтобы этот фильм чаще демонстрировали молодому поколению. Пусть смотрят и знают, что издеваться и глумиться над стариками и инвалидами – это зверство. Что нужно заботиться и уважать их - их осталась «крупица». Молодежь должна видеть, как умирали на войне, почему они, ветераны оценивали мирную жизнь правдой военного времени. А Антон Скулов и Аня Ефремова выжили, Хотелось бы, чтобы молодой зритель проникся любовью героев, понял, как тяжела была их жизнь  после войны. Как эти люди ценили воинов, павших в боях за победу над фашизмом и выращивали цветы на их могилах. И пусть делаeт выводы».

«Читайте вдумчиво, без спешки, ведь повесть сама по себе небольшая», - пишет зрительница. «Перед вами откроется множество актуальных вопросов и проблем. Я до сих пор не знаю, какую сторону я бы приняла, сторону ветерана или молодого хулигана. Ворох мыслей преследует меня: «Надо же, что с человеком может сделать война, как он ожесточился, с другой стороны, какое хамло наша молодежь, выращенная в тепле и спокойствии, поэтому никогда не сможет понять стариков, прошедших через ад».

А вот еще один интересный посыл: «Повесть «Суд да дело» действительно небольшая, очень напоминает фильм «Ворошиловский стрелок». Не буду пересказывать, если заинтересует, ее можно прочесть за один вечер. Расскажу о темах, которые в этой книге поднимаются. А темы актуальные, которые будут жить, пока жив человек:

- Уважение к старшим, инвалидам, ветеранам войны.  

- Благодарность и честь тем, кто участвовал в ВОВ.

- Современная молодежь в обществе, ее беспричинное асоциальное поведение.

- Самое главное - это проблема воспитания.

Проблема нравственного воспитания молодого поколения должна постоянно находиться в поле зрения общества, особенно сегодня, когда непредсказуема социально- политическая обстановка в стране, когда усложнился воспитательный процесс, когда подрастающее поколение, вобрав в себя все недостатки общества, становится все более непредсказуемым. Ведь, по словам Н.Г. Чернышевского, «важнейший капитал нации - нравственные качества народа».

Да, власти предпринимают определенные усилия в этой области, иначе Госдума не приняла бы закон о патриотизме. Правда, в законе забыли обозначить критерии, по которым следует четко понимать, что имеется в виду. Если Госдума большинством голосов приняла этот абсурдный, на мой взгляд, закон, - значит, ее озаботило будущее молодежи, ее воспитание… Ведь сегодня российская молодежь все больше подвергается, к сожалению, не самому лучшему влиянию Запада и скинхедов...

А «Воспитание - это пример действием. Если мы будем себя вести нравственно, причем не специально, показушно, а потому что мы так чувствуем, то и наши дети будут делать то же самое. А если наши дети совершают плохие поступки, значит, и у нас где-то это проскальзывает», - пишет Б. Васильев. 

А вот редкостное мнение о Васильве, о котором я не могу умолчать. В одном из блогов я прочитала: «Васильев - натуральный антисоветчик. Стоит только почитать его мемуары, где он не столько вспоминает о прошлом, сколько обвиняет Советскую власть во всех смертных грехах. Там и дворянский снобизм, и личное бахвальство, и все что угодно. Например, такой пассаж: «Как выяснил [после ВОВ, прим. мое] простой советский человек, жизнь европейца была куда богаче и уютнее нашей. Вся пропаганда о преимуществах социалистического строя грозила разлететься вдребезги».

Назвать этого писателя «антисоветчикoм», «снобом», «дворянином» с отрицательным оттенком - высшая форма цинизма. Всю свою жизнь Б. Васильев боролся за честь и достоинство человека, независимо от того, «советский или российский» - он человек. И мнение этого блогера, которое, конечно же, имеет право на существование, как и любое другое, лишь свидетельство того, что «сноб» Васильев достиг своей цели – задуматься и анализировать свою жизнь, которую мы проживаем. Если человек, написавший эти строки, почувствовал себя оскорбленным, значит, он станет отстаивать свое назначение на земле.

Казалось бы, маленькая повесть «Суд да дело» только началась и сразу закончилась. А впечатление осталось. Тянущее тяжелое впечатление, что оставалось почти после каждой повести Б. Васильева. Тут дело не в размере книги, а в том, что в конце всегда будет мораль. И, мне кажется, мораль этой книги – не в том, что о стариках не нужно забывать, хотя и в этом автор может упрекнуть читателя. Я думаю, мораль, как всегда у Васильева, глубже. Вот есть добро. И это добро – величина абсолютная, оно не может быть относительно чего-то плохим  или относительно чего-то хорошим. Оно, добро, если живет в душе человека, то человек светел и открыт к миру и другим людям. И от этого оно беззащитно, это добро. И в итоге его всегда растопчут, потому что ему нечем защищаться, нечем противостоять, у него нет оружия, ибо оружие – это удел зла.

Повествование Васильева вызвало противоречивые отзывы, чем и интересно оно. «Не будем забывать, что действие повести не в совдепии, а в Советском Союзе. Если это не ваша Родина, то Родина ваших предков. Во-вторых, самооборону и сейчас трудно доказать в российских судах, так что не надо пенять на СССР. Правоприменительная практика по этому вопросу почти такая же и осталась», - подчеркивает автор.

Я читала много воспоминаний о советском суде. Но больше всего меня потрясла ненависть, которую профессиональные судьи испытывали и испытывают к народным заседателям. Ненависть за непокорность: есть интересы судейского клана, есть интересы государства. А эти выборныe вершители судеб, видите ли, позволяют себе на основе каких-то своих внутренних убеждений рассуждать о справедливости. Судьи пытались и пытаются повлиять на наивных простецов: мол, заседатели не имеют собственного мнения, ходом судебного процесса не интересуются, да и не понимают его тонкости, a посему должны прислушиваться к мнению профессионалов. Именно тогда, в советское время, и возникло прозвище «кивалы». Но, насколько я понимаю, это отнюдь не народное творчество, скорее, термин журналистский. Правда, сегодня пытаются реанимировать суды присяжных... Насколько это поможет объективности решений суда, сказать, мягко говоря, трудно.

Когда-то Борис Львович в одну из наших с ним встреч сокрушался: «Иногда я чувствую себя бессильным... Молодежь читает мои книги, я пишу именно для нее, а зло и злость верховодят». Я думаю, о чем и сказала тогда, что это было минутное отчаяние, ибо Б. Васильев верил в человека больше, чем в Бога.

«Задача интеллигенции – бороться с тьмой там и там, нести факел нравственности и вниз, и вверх. Только тогда Россия воскреснет, только тогда она вспомнит, что она великая держава, и не потому, что у нее атомные боеголовки, а потому что у неё есть великая нравственность», - подчеркивал писатель. А ведь его слова звучат как своего рода завещание!..

 



Кольцо А
Главная |  О союзе |  Руководство |  Персоналии |  Новости |  Кольцо А |  Молодым авторам |  Открытая трибуна |  Визитная карточка |  Наши книги |  Премии |  Приемная комиссия |  Контакты
Яндекс.Метрика