Екатерина ИВАНОВА

 

(Псевдоним Екатерины Федорчук). Живет в Саратове. Кандидат филологических наук. Публиковалась в журналах «Вопросы литературы», «Знамя», «Октябрь», «Континент», «Сибирские огни», «Литературная учебы», «Православие и современность», альманахе «Пролог». Автор книг «Кризис языка и язык кризиса в новейшей русской поэзии» (2013), «Лики и личины» (2015), «По обе стороны вымысла» (2018). Лауреат премии «Дебют» (2013). Дипломант Международного Волошинского конкурса (2008–2011). Финалист премии «Белла» (2015). Журналист, корреспондент журнала «Православие и современность». Участник Форумов молодых писателей России «Липки» (2004, 2005, 2009-2013) и Совещания молодых писателей СП Москвы (2012, 2018, 2019). Член СП Москвы.

 

 

НИКАКОЙ МОЕЙ ВИНЫ…

Статья

 

После показа сериала «Чернобыль» от HBO о катастрофе, которая произошла более, чем тридцать лет назад заговорили так, как будто все это случилось вчера. Но сериал американских кинематографистов, мягко говоря, далек от достоверного изображения тех страшных событий. Есть огромная литература по теме, научные изыскания, воспоминания очевидцев, есть хроника, отснятая ценой жизни и здоровья журналистов и операторов. Одним из ярчайших свидетельств того времени является книга воспоминаний Анатолия Степановича Дятлова – бывшего заместителя главного инженера по эксплуатации 2-й очереди Чернобыльской АЭС. В ночь катастрофы – 26 апреля 1986 года – Анатолий Степанович руководил плановыми испытаниями на большом щите управления (БЩУ) 4 блока атомного реактора. В своей книге он раскрывает обстоятельства, предшествующие взрыву, описывает подвиг персонала станции в ту злополучную ночь. Однако книга «Чернобыль. Как это было» ценна не только как источник информации от непосредственного свидетеля событий, но как пример искреннего и правдивого описания уникального трагического опыта.

 

Совершенно секретная ложь

 

3 июля 1986 года ученые и руководители государства собрались на совершенно секретное заседание политбюро ЦК КПСС, чтобы выяснить, кто виноват во взрыве на Чернобыльской атомной станции. Среди собравшихся – ведущие атомщики страны, конструкторы, министры, генеральный секретарь М.С. Горбачев. Ответ был найден сразу. Причина катастрофы заключалась в конструктивных дефектах реакторов типа РМБК-1000, которые были установлены на Чернобыльской АЭС. Ужасный дефект, приведший к экологической катастрофе мирового масштаба, заключался в том, что при длительной работе реактора на низкой мощности, что и случилось накануне катастрофы, ввод аварийной защиты, призванной остановить работу реактора (кнопка АЗ-5), приводил к неконтролируемому росту мощности реактора и взрыву. Нужно отметить, что аварийная защита использовалась отнюдь не только в аварийной ситуации, но всегда, когда нужно было остановить работу реактора согласно плану работ. Аварийная защита, взорвавшая реактор, была введена в ночь с 25 на 26 апреля в 1 час 23 минуты 40 секунд.

Президент Академии наук СССР, отец-основатель советской атомной энергетики А.П. Александров и конструктор, под чьим непосредственным руководством был спроектирован неполноценный реактор, Н.А. Доллежаль, клятвенно заверили главу страны в том, что в ближайшее время исправят смертоносный дефект на атомных станциях такого же типа (Курской, Ингалинской и Ленинградской), также потенциально взрывоопасных. В ответ Михаил Сергеевич призвал присутствующих к политике гласности и открытости. Конструкторы сдержали слово, а вот с гласностью не получилось. Через несколько дней в газете «Правда» (от 20. 07. 2019) была дана совсем другая информация: со ссылкой на решение политбюро ЦК КПСС, вся вина за катастрофу была возложена на тех, кто работал в этот день на реакторе.

 

Лицо катастрофы

 

Решение ЦК стало основой для судебного приговора. Перед судом предстали руководящий персонал станции: Николай Фомин, Виктор Брюханов, Анатолия Дятлов и другие. Всего шесть «чернобыльских стрелочников», как метко их окрестила народная молва.

Вина за происшедшее возлагалась даже на тех, кто ценой своей жизни погасил очаги внутреннего возгорания на станции – руководителя смены Александра Акимова и оператора Леонида Топтунова. Оба они получили смертельную дозу радиации и умерли в первую неделю после аварии в тяжелейших муках. Леониду Топтунову было всего 26 лет. Только смерть спасла их от публичного судебного позора.

Средства массовой информации развернули истеричную кампанию по очернению персонала. Вся сила советского агитпропа была брошена на то, чтобы у катастрофы появилось «человеческое лицо», которое можно было ненавидеть. Из шестерых на роль злодея был выбран именно Анатолий Степанович Дятлов. И это не удивительно. Несмотря на относительно скромную должность (всего-навсего заместитель), именно он обладал непререкаемым авторитетом среди персонала станции и наибольшей квалификацией в области ядерной энергетики.

Анатолий Степанович Дятлов родился в 1931 году в селе Атаманово Красноярского края. Закончил сначала Норильский горно-металлургический техникум, а затем с отличием Московский инженерно-физический институт по специальности «автоматика и электроника». До того, как в 1973 году попасть на Чернобыльскую атомную станцию, работал на судостроительном заводе в Комсомольске-на-Амуре, где руководил секретной лабораторией, снаряжавшей атомные подводные лодки ядерными реакторами. По воспоминаниям коллег и подчиненных, Дятлов был жестким и требовательным руководителем, обладал высочайшей квалификацией и феноменальной памятью. От персонала требовал невозможного, а сам делал в два раза больше. Жил работой.

Вот как пишет младший коллега Дятлова Анатолий Крят: «А.С. был человек, имеющий свою точку зрения по всем вопросам (и зачастую не совпадающую с общепринятой). <…> Он не боялся брать на себя ответственность в пределах своей компетенции и за это отвечать, но он не собирался нести ответственность за незнания, неумение и непрофессионализм других. Внешне А.С. не особенно заботился о своем имидже, со стороны он казался резким, категоричным и вообще человеком со сложным характером».

Нет, не мог такой «сложный» человек покорно принять на себя роль козла отпущения. Он собирался защищаться и не признавал своей вины, напротив, задавал следствию вопросы, планировал раскрыть на суде истинные причины происшедшего.

 Опасного свидетеля необходимо было дискредитировать, что и было сделано умелой рукой опытных акул советского пера.

Наряду с шестью другими чернобыльскими «стрелочниками» Анатолий Степанович был осуждён на 10 лет колонии общего режима по статье 220, части 2 УК УССР (Нарушение правил безопасности на взрывоопасных предприятиях), хотя в 1986 году ни в одном документе по эксплуатации атомный реактор не значился как взрывоопасное предприятие.

С больничной койки, где он лечился от острой лучевой болезни в течение полугода (в ту ночь Дятлов получил дозу в 550 бэр, граничащую со смертельной), он перебрался на тюремные нары. Из десяти лет отсидел четыре, потом его выпустили по ходатайству академика Сахарова и других представителей научного сообщества. Умер в 1995 году в возрасте 64 лет от инфаркта, спровоцированного острой лучевой болезнью. Вины своей не признал. До конца своих дней искал правду – пытался реабилитировать себя и персонал, который в тот страшный день заступил на смену на Чернобыльской АЭС, писал письма во все инстанции, а том числе в Международное агентство по атомной энергетики (МАГАТЭ).

 

Хочу только одного – правды

 

Примерно половина книги Анатолия Степановича – это отчаянная попытка донести до неспециалистов, что же пошло не так 26 апреля 1986 года, дать внятное описания процессов, которые сделали возможным немыслимое: реактор был взорван кнопкой аварийной защиты.

«Единственная моя задача, – пишет Анатолий Степанович, – ...спасти от позора хотя бы память о моих погибших товарищах. <…> днем и ночью думаю только об одном, хочу только одного – правды, и ничего, кроме правды».

Да, действительно, катастрофа была сотворена руками тех людей, которые в тот день дежурили на станции, но, убеждает нас Дятлов, они действовали в рамках Регламента – основной инструкции. Трагедия заключается в том, что сама инструкция была неправильной.

Я не буду останавливаться на технических деталях катастрофы. Желающие разобраться, могут сами прочесть соответствующие главы в книге «Чернобыль. Как это было», в которой приведен не только подробный поминутный анализ действий персонала, но и в приложении дана расшифровка автоматических записей в системе электронного контроля. Еще более полная информация с научными выкладками, графиками, а так же с документами, в том числе стенограммой заседания суда, приводится в книге Н. Карпана, также работавшего в ту ночь на атомной станции «Месть мирного атома».

Я остановлюсь на человеческой составляющей книги Дятлова. Я начала читать его воспоминаний как источник информации о том времени и тех событиях, как один из вариантов «личной правды», крепко сомневаясь в том, что человек, побывавший под судом и кровно заинтересованный в решении по этому вопросу, может быть объективным и беспристрастным свидетелем тех событий. Но оказалось, что в воспоминаниях Дятлова есть нечто более ценное, чем эксклюзивная информация от очевидца – уникальный опыт переживания личной катастрофы, не умозрительный, но живой и осязаемый….

Дятлов щедро делится этим опытом с читателем. Этому помогают высокие литературные достоинства текста. Книга «Чернобыль. Как это было» – это человеческой документ, написанный как будто уверенной рукой опытного литератора, хотя никакого литературного опыта, у ее автора, естественно, не было. Первая мысль – ему помогали журналисты – нет, не подтверждается, слишком личная интонация слышна в этом тексте. Автор излагает такие подробности судьбы, которые никакой журналист не вытянет из своего собеседника, он просто не будет знать, в какую сторону смотреть, какие вопросы задавать.

Он тонко чувствует драматургию собственной жизни и драматургию времени, виртуозно владеет навыком работы с художественно деталью, которая как молния мгновенно освещает ситуацию и погружает читателя в непосредственное переживание происходящего.

Яркий пример: можно долго и подробно рассказывать о том, как изменилась твоя жизнь после катастрофы 26 апреля, пытаясь в красках изобразить тот ужас, который буквально уничтожил твою жизнь, а Дятлов вместо этого всего-навсего вспоминает день предыдущий: «память, видимо, для более чёткого отделения двух частей жизни, практически стёрла события 25 апреля, остались смутные воспоминания, хотя события, связанные с аварией, эта же память зафиксировала ясно и без пропусков <…> Так, ничего не припоминаю, как шёл на станцию вечером 25 апреля. На работу и с работы всегда ходил пешком, четыре километра в один конец». И вот память утратила то, что не ценил – как можно идти несколько километров своими ногами. Не говорится прямо, но с болью отдается в сердце мысль автора: как же я не ценил то, что было мне дано – здоровье, силу, уверенность в завтрашнем дне.

Можно долго рассказывать о том, почему кнопка АЗ-5 вызывает разгон реактора на мгновенных нейтронах (да, к концу книги эти слова перестали для меня звучать как волшебная заумь и обрели смысл). А можно оборонить коротко: «универсальная А3 – и глушит реактор, и разгоняет».

 

Подвиг персонала

 

Самые страшные и волнующие страницы книги Дятлова – это описание подвига персонала станции. Пока радиация убивала их тела, они совершили невероятно важное дело: потушили очаги внутреннего возгорания, которые могли привести к повторному взрыву и перекинуться на соседний – 3 блок. Тогда последствия аварии стали бы еще более чудовищными. Вдумайтесь, в ту ночь станцию не покинул ни один сотрудник! Хотя они прекрасно понимали уровень опасности: каждая лишняя минута, проведенная возле эпицентра катастрофы, отнимала у них годы жизни, калечила здоровье. У сотрудников ЧАЭС не было адекватных дозиметров: те, что были под рукой, зашкаливали, Но и без дозиметров, только по стремительно ухудшающемуся состоянию было понятно: идет игра со смертью.

«Обязан сказать, – пишет Анатолий Степанович, – 26 апреля 1986 года все, кто был на блоке, исполняли поручения по первому слову. <…> Ни разу не пришлось повторять распоряжение. Что могли и видели в этом необходимость – делали сами. Не знали что делать – это было. А кто там знал? К такой аварии не готовились. И, по-моему, не надо готовиться. Такой аварии быть не должно»

Ничего не пишет Дятлов о страхе или сомнениях. Ни того, ни другого не было. Было спокойствие и ясное понимания, что и как нужно сделать. О цене не думали.

Все детали, которые могли бы больно ударить по эмоциям, Анатолий Степанович оставил за пределами повествования. Он почти ничего не рассказывает о физических страданиях, которые ему пришлось пережить в результате облучения. Только в сопоставлении с воспоминаниями других ликвидаторов из числа персонала вырисовывается ясная картина, что же именно происходило с ними со всеми в это ужасное время: многократная рвота, слабость, температура под сорок. Но Дятлов жалеет читателя и отделывается краткой констатацией: «Периодически тянуло неудержимо на рвоту, но выбросить осталось разве что внутренности. Описывать нечего. Описано неоднократно теми, кто… не испытал этого».

В книге Дятлова очень много благодарности – коллегам и подчиненным, которые в страшный час испытаний совершили – один на всех – подвиг, выполнили, нет – перевыполнили свой долг, врачам, которые рискуя здоровьем вытаскивали, кого могли практически с того света, друзьям и родным, которые не отвернулись от него после суда и приехали навестить в тюрьме. Были и те, кто отвернулся от изгоя и более того, после суда отзывался о нем, как о низком, бесчестном человеке. Но и о них Дятлов не отзывается плохо. Впрочем, более чем вероятно, что негатив воспоминания был сильно преувеличен писателями и журналистами, для, как бы сейчас сказали, усиления драматизма. Анатолий Степанович жестко критикует оппонентов. Немало горьких слов сказано им в адрес Валерия Легасова, ученого с мировым именем и героя-ликвидатора, который, тем не менее, обвинил персонал перед мировым научным сообществом. Но о работе Легасова как ликвидатора Дятлов говорит с уважением, и защищает его память от «диванных критиков», которые в первые годы после происшедшего и не только «преступника» Дятлова, но и героя Легасова рады были обвинить во всех мыслимых и немыслимых грехах. Сейчас уже почти забылась нами та атмосфера огульного очернения и нигилизма, которые царила в стране в первые годы перестройки. Дятлов, человек, уничтоженный системой, ставший жертвой партийного произвола, не спешит подпевать хору нигилистов: «Теперь принято ругать нашу медицину и не только медицину, – пишет он. – Настолько изругался по всяким поводам, что, кажется, и оставшись сам с собой, человек продолжает сие достойное занятие. И слова-то другие вроде бы забыли. На восьмиполосной газете с трудом можно найти какую-то нейтральную заметку. Интеллектуалы, душа нации – писатели, ведут себя под стать паукам в банке. Своё кровное дело – писать – забыли. <…> Даже доброе дело, бескорыстную помощь американца Гейла, сумели оскандалить. Ведь ясно же, что один врач многого не сможет сделать, но ясно и другое – сколь бы он ни сделал, у нормальных людей, кроме чувства глубокой благодарности, ничего не должно возникать». Но слышны обвинения в адрес доктора Гейла и других врачей, лечивших ликвидаторов, и до сих пор, хотя прошло уже более тридцати лет.

 

Время доживания

 

Но самое тяжелое и, может быть, самое главное в книге касается не непосредственно событий аварии и судебного процесса, а того, что случилось потом.

 Все позади – страшный часы, проведенные в радиоактивном аду, полгода больничного забытья, позор подставного судилища, утрата друзей. И ты приехал домой. Что дальше? А дальше вроде бы пустяковое событие: «Всегда считал: служи делу, а не человеку. Только дело не обманет. Правда, и в этом один раз засомневался. В ноябре 1986 г. после выписки из больницы приехали в Киев (на новую квартиру на Троещине – в районе массового заселения бывших припятчан, эвакуированных из зараженной местности. – Е.И). В новой квартире книги лежали кучей, стал разбирать. И такая злость взяла, что всю техническую литературу выбросил. Луддит двадцатого века… Те станки разбивали, а я вот на книги набросился. Умно». И пафос снижает самоиронией: ну не глупо ли? Зачем я так?

Нет, совсем не глупо. К работе Дятлов относился с трепетом религиозного поклонения. И не случайно, давая переоценку своей жизни, он сравнивает работу с Богом: «Как-то на заданный вопрос о моем отношении к будущему АЭС в связи с Чернобыльской катастрофой и моей личной трагедией я ответил, что в шестьдесят лет Бога не меняют».

Но в том-то и ужас, что работа оказалась богом ложным, предала, обманула. «Когда после болезни стал понемногу приходить в себя, – вспоминает Анатолий Степанович, – наступил полный душевный разлад. Казалось, вся жизнь отдана делу нестоящему, и пусть бы равнодушен, безразличен был к работе, так и потеря невелика. Но у меня работа всегда была на первом месте. Как и подавляющее большинство людей (убежден в этом), хотел просто жить, работать и получать за работу достаточно средств для сносного существования. И, считаю, все у меня было: семья, разные интересы без каких-либо особых увлечений, приличный по нашим меркам заработок. Никаких завиральных идей относительно высокого призвания каждого человека у меня никогда не было, и никаких комплексов неполноценности от этого не испытывал».

И вот с этим горьким итогом приходиться доживать: кошмаром и пустотой обернулась скромная жизнь советского инженера, который, как и многие, очень многие честные труженики советской эпохи, лишенные знания об истинном Боге, сотворили себе кумира из работы. Поздно меняться в 60 лет? Нет, конечно, не поздно. Но как же страшно, как тяжело в 60 лет впервые задавать этот вопрос: Господи, за что? И не находить ответа.

Такова общая судьба поколения, рожденного в годы антицерковного беспредела, прошедшего через мясорубку атеистической пропаганды в юности.

Не думали они о высоком предназначении, но высокое предназначение было им дано – положить душу за други своя. И люди, не носящие креста, взяли свой крест, совершили свой подвиг.

Анатолий Степанович рассказывает о том, как жить после конца: после того, как ты нажал все кнопки, после того, как ты боролся со смертью и вроде бы победил, потом привыкал к тому, что это искалеченное тело – сгусток боли – теперь твое, заново учился ходить, потом пережил суд и даже вышел из тюрьмы. Вот тут и начинается самое страшное: время доживания. Ты никого не спас, ничего не доказал, дело твоей жизни – мирный атом, обернулось ужасающей катастрофой. Жизнь прошла впустую. Стоит ли ее продолжать?

Ответ Дятлова: стоит. Стоит бороться за жизнь, потому что жизнь – это ценность. Стоит бороться за истину, потому что истина – это ценность. Бороться за человеческое достоинство – потому что это ценность.

 

Ни в чем не виноват?

 

Видимо, Анатолий Степанович работал над книгой длительное время (это видно по тому, как меняется в тексте дух времени: от «перестройки» к «лихим девяностым»). Она начинается почти с истерического крика, а заканчивается спокойным принятием случившегося. В этом тексте нет указаний, как быть и что делать. Но есть проговаривание боли, травмы, которая действует и на читателя: успокаивает и, хочется верить, облагораживает. Чувствуешь, что по мере чтения с тобой происходит какая-то важная внутренняя перемена. И тут же одергиваешь себя: действительно ли этот экстремальный опыт, описанный в книге, может ли быть полезен простому читателю. Ощущение внутренней перемены – не иллюзия ли это?

Ведь позиция Дятлова не с юридической, а с человеческой точки зрения страшно уязвима: всю силу своего интеллекта, весь свой душевный талант он направил на то, чтобы доказать всему миру, что он не виноват.

Приемлема ли такая позиция не то, чтобы с христианской, но просто с человеческой точки зрения?

Скажу: да, его позиция совершенно оправдана, потому что в ее основе лежит не самоуспокоение, а поиск правды о себе, внутренняя честность.

Кажется, весь мир подталкивал Дятлова к тому, чтобы признать собственную вину, взять на себя ответственность за смерть сотен людей и страдания тысяч. Голосу судей вторят писатели и журналисты. С легкой руки писателя и ликвидатора последствий Чернобыльской катастрофы Георгия Медведева (книга «Чернобыльская тетрадь»), имя Дятлова становится ругательным для простых людей, жертв аварии, которые со страшной болью из глубины своей разрушенной судьбы, ищут виноватого, желают, ему, виноватому – смерти.

Весь мир обвиняет тебя, а разум вины не находит! Ищет и не видит нарушения. И трезво мысля, ты понимаешь, что окажись ты там, на том самом месте с тем же самым багажом знаний, ты сделал бы то же самое – просто работал согласно регламенту. А значит, ты не виноват! Покаяние в этой ситуации было бы не только трусливой ложью, но и преступлением, потому что принять как правду ложную причину катастрофы – якобы человеческий фактор – значит повторить ее в будущем.

Здесь лично для меня содержится огромный и наглядный урок верности себе. Мир часто навязывает нам ложное чувство вины, попросту форматируя под себя. Умение оценивать свои поступки сообразуясь с внутренними ценностями, а не с навязанными извне стереотипами, настоящий, а не показной нонконформизм – позиция для настоящего героя и это подтвердит каждый, кто имел опыт сопротивления среде. Без этого опыта и этого навыка сложно оставаться христианином в нехристианском мире.

И думаешь: если этот человек, почти убитый радиацией и тюрьмой, проклятый и ненавидимый всеми, нашел в себе силы для внутреннего сопротивления, неужели ты – не найдешь? Неужели ты разменяешь свою внутреннюю правду на «чечевичную похлебку» общественного одобрения?

Соприкосновение с трагическим жизненным опытом, которым делится с читателем Анатолий Степанович (с большой искренностью) – это как встреча с очень хорошим мудрым человеком, собеседником, другом.

Дятлов обладал редким даже для литератора даром, которым в полной мере, наверное, обладают только лирические поэты – сделать текст портретом собственной души. В тексте, который, казалось бы, описывает чисто технические подробности, видна личность потрясающего масштаба: несгибаемый внутренний стержень, сила воли, уверенность в себе, чувство собственного достоинства, внутренняя свобода от мнения сильных мира сего, готовность пожертвовать собой. И необходимо сказать: чтение книги Дятлова похожа на встречу с очень хорошим, мудрым человеком, собеседником, другом.

Чего добился он своей отчаянной борьбой? Да, почти все, о чем он мечтал, воплотилось в реальности: истинные причины катастрофы стали достоянием общественности, ошибки конструкторов – исправлены. Реакторы РБМК, доживающие век своей эксплуатации, теперь безопасны. Добрые имена героев, отдавших свои жизни на БЩУ – Александра Акимова и Леонида Топтунова – восстановлены.

Но сам он умер без надежды получить прощение от современников. Оценят ли его подвиг по достоинству потомки, покажет время.