Журнал «Кольцо А» № 133
Борис ПЕЙГИН
Родился в 1988 году в г. Северске Томской области. Окончил Юридический институт Томского государственного университета. Шорт-лист премии «Дебют» (2010), шорт-лист премии «Русское слово» (2018). Публиковался в журналах «Знамя», «Октябрь», «Воздух», «Плавучий мост», «Наш современник», «Дальний восток», региональных журналах и альманахах. В журнале «Кольцо А» публикуется впервые.
СТЕКЛЯННЫЕ ДНИ
ДЕЦИМЫ
I
Блесна Луны вцепилась мне под жабры,
И пешка в одиночку ставит мат,
И в грудь мою проталкивает март
Фонендоскоп витых шнуров поджарых;
На иды намечаются пожары,
И Цезари, попавшие под бой
Кричат иерихонскою трубой.
Ты едешь в ночь. Меняется погода.
Озимых строчек прорастают всходы,
И все огни уходят за тобой.
ll
На переходе, в самом центре мира
Мы разошлись по разным сторонам,
Корундовая лопнула струна,
И метрономной пустотой эфира
Насытились рубины и сапфиры
И мы закрыли прежнюю главу
О том, что не случалось наяву
И как на дне апрельского оврага
Мой голос, как наждачная бумага
Стирает в пыль пожухлую траву.
III
И горизонт зарницами изломан,
И Персеиды в август влюблены,
И барк щербатой голубой луны
Отчаливал от розового дома,
И тень твоя обманывала гномон
Но город не признал своей вины,
И в предвкушенье долгих выходных
Он отражал тебя в оконных бельмах
Бульвар зажёг огни святого Эльма.
И звёзды были вовсе не видны.
НОВОМОСКОВСК
Июнь полощет шёлк негашеных рубашек
Во вздохах будних дней и девяти утра,
Расправив рукава конструктивистских башен
С вершин прямых углов, открытых всем ветрам.
Я шёл идеей карт с Урала и с Мещеры,
Плетям благих дорог подставясь под удар,
Сквозь хоровод теней платоновской пещеры,
Но мнения всегда приводят не туда.
И город мнил меня своим аксессуаром.
Меня накрыл собой Камер-Коллежский вал
На поездах толпы по рельсам тротуаров
Я двигался на юг, и кольца разрывал.
Звук водосточных флейт и выхлопных свирелей
Я прорубал собой, как тёмный лес теслом;
На шее у Москвы, в каширском Ожерелье
Речные жемчуга моих случайных слов.
И парусный норд-ост забрасывал на гору:
На световых столбах струистого тепла
С экрана облаков сиял небесный город,
Нерукотворный свой чуть приоткрыв генплан,
Исполненный людей, как древнеримский форум:
Некассовый ситком, неснятый эпизод.
Я прорастал костьми в высокую платформу,
Я цифры на табло, я пыль, я креозот.
Несовершенный вид несовершённых действий
Но был урочный день: следы моих носков
Впечатаны в кессон под свод «Красногвардейской»,
Москва – Новомосковск, Москва – Новомосковск.
* * *
Я купил билет до Москвы, а попал в Тюмень,
И оттуда на утлой бочке катился до берегов Байкала
Там с мячом Луны играл небесный тюлень –
Я тогда погасил фонарь, вылил масло и колбу разбил о скалы.
Я прильнул на сентябрьский снег ледяной щекой
Где за мысом встаёт рассвет – взъерошен и накрахмален
А на льдах кучевых тюлень своих выводил щенков,
И кормил молоком из сосцов грозовых наковален.
Цепь моих позвонков мороз легко расковал.
Скоро будет весна; я не чаю добраться до середины.
Бочка быстро сгнила, и на гальке остались одни слова:
Их покинутые щенки будут петь на пушистых льдинах.
* * *
Когда мы познакомились, тебе было четыре,
Мне было восемь.
Ты споткнулась,
Как Василиса Премудрая, на пороге,
Ударясь оземь.
В ту зиму двери были высокими,
И проёмы их велики,
Коридоры были темны и длинны,
Беги же по ним, беги,
Если градус меридиана не длиннее твоей руки.
А я был рекой, пересыхающею рекой,
И на карты был нанесён пунктиром,
И ты многожды пересекла меня в глубине квартиры.
Я стекал со стен снеговых в котловину пустыни, почти пересох тогда,
И из глаз, изо рта, из пальцев ушла вода,
Я ещё не слышал о Данте,
Не знал, каковы на вкус оголённые провода.
Но сияли зарницы ламп,
И далёких гром в дощатых трещал полах,
За сухой грозой сухая гроза
Отражались в твоих глазах.
Миллиард мгновений спустя, в гостиной, в Долине Царей, где воздвигнуты стеллажи
Я ещё подпирал головой их нижние этажи.
Они были выше любых небоскрёбов и пирамид,
В них седая пыль, как фимиам, дымит.
Я одну за другой распелёнывал мумии книг,
И твой картуш стоял под обложкой любой из них.
* * *
Ab ovo, с нуля, от печки – висит на колу мочало,
Блестящие дагеротипы благочестивых снов
Лежат в ледяной воде у ведомственных причалов,
И города в них не видно, но городу всё равно.
Начерчен кривой рукою, в больной голове воссоздан,
Граничное представленье – от Бердской до речпорта,
Резиновой дымной стужей напитан тяжёлый воздух
И город застыл заедой в парящих зловонных ртах
Не сложит Иеремия о городе этом прозы
Поскольку от этих песен любой бы другой сомлел –
У города лейкемия с высоким лейкоцитозом,
Он лыс, истощён и тесен, лежит на сырой земле
И в тонах его артерий неразличимы ямбы;
У ЛПК, в изголовье, в фарфоровой темноте,
У самой его подушки согбенный сидит ноябрь,
По капиллярам улиц распрыскивая метель
Глаза закрывая нервно, забыв цветовую гамму,
И в этом условном сером не досчитать до ста.
На траверзе Пушкарёва стоят корабли да Гамы,
Но мне не уйти и с ними, поелику ледостав.
И в русле шуга и сало, и Томью рук не умоешь,
И голову зажимает не шапка – но только нимб;
У мельниц, на гребне дамбы сидел у костра Камоэнш,
И я сам себя заметил среди говорящих с ним.
Звон струн, рассекавших кожу, скликал заозёрных мавров –
От Знаменской, с Пролетарки, с Картасного, с Водяной.
Вот – путь, невозможный вовсе, вот – город, который навран
В морозной парейдолии, в уверенности стальной.
О прошлого днях стеклянных,
О сумерках оловянных,
Поведай мне, чужестранец, и лучше всего соври
Что в городе деревянном –
Окаянном, окаянном –
Любой, кто до двух считает, всегда восклицает «Три!».
На Строевой, на Шпальной, на топкой Правобережной,
Любой назовётся Азом и сразу же всем воздаст.
В любом, самом новом, фильме сюжет остаётся прежним,
Поскольку в библиотеках есть только Экклезиаст.
Метелью подбитый город не породит пророка.
Пусть гордые мореходы лениво жуют бетель
Но с сизигийным приливом поднимется поророка,
И с юга подует ветер, и двери сорвёт с петель.
Нежданная остановка, пит-стоп на девятом круге
Под матовой снежной крошкой промёрзлый шершавый дёрн,
И снег на руках растает, и я умываю руки,
И всё, говорят, проходит, и это к весне пройдёт.