Владимир ПИМОНОВ

 

Родился в Донецкой области (Украина) в 1964 г. Учился в Московском геологоразведочном институте. Работал на металлургическом заводе буровым мастером, чернорабочим в монастыре, корреспондентом провинциальных газет, менеджером. Издавал литературный журнал «Родомысл». Сейчас работает журналистом. Пишет статьи по топливно-энергетической тематике. Участник семинара критики Совещания молодых писателей СПМ (2015). Публиковался в журналах «Кольцо А», «45-я параллель», «Дети Ра», «Бельские просторы», «Нижний Новгород», «СловоWord», «Литературной газете», «НГ-экслибриc». Автор трёх книг: «Пастушьей сумки патерик», «Папа и голуби» – проза, «Гудели шмелики» – стихи. Член Русского ПЕН-центра.

 

 

ДНЕВНИК ОДНОГО ГОДА

Андрей Коровин. – Кымбер Бымбер. – М.: ArsisBooks, 2018. – с. 200.

 

В книгу известного московского поэта и культуртрегера Андрея Коровина «Кымбербымбер» вошли  стихотворения и истории, написанные за последний год. Так, во всяком случае,  указано в аннотации к сборнику, в котором напечатаны 229 произведений. Если к стихам применить физическую величину – время, то можно предположить, что поэт выдавал «на-гора» по стихотворению в день. Представляете, 229 дней из жизни поэта? Получается своеобразный поэтический дневник одного года, которому автор дал необычное, забавное, можно сказать, инфантильное название «Кымбербымбер».

То, что автор собрал достаточно объемную книгу из стихов, написанных за небольшой временной промежуток, говорит о его чрезвычайной плодовитости. Но творческая плодовитость, в данном случае, не подразумевает ли и творческую торопливость, поверхностность? Сразу скажу, поначалу такое ощущение имело место быть, но потом, по мере погружения в мир «Кымберабымбера» оно отошло на задний план.

Тексты, представленные в книге, поражают разнообразием – и в техническом плане, и удивительной образной системой, и какой-то своей собственной, живущей отдельно от автора, философией, и, конечно же, смелыми  ритмическими находками.

Книга разбита на четыре части – «…До свидания, мыши!», «Глаза из шкафа», «Трали-вали» и «Слова и брюквы». Каждую часть предваряет партитура, посвященная тому или иному времени года – «Зима», «Весна», «Лето», «Осень». Мне нравится, что сборник выстроен именно так – по временам года. Можно проследить, чем зимние стихи отличаются от летних, что переживает поэт, когда идет дождь, или когда он изнемогает от жары. Но автор здесь не совсем последователен, к примеру, в осенней части у него запросто появляются «мандельштамовские сугробы», а летом – «ссаный снег» и «пожилая зима».

Еще такой момент: при построении книги автор старался, чтобы образ одного стихотворения повторялся в следующем за ним. При этом принцип цепочки далеко не всегда соблюдается поэтом в рамках одного стихотворения. Образы не вытекают один из другого, строчки не цепляются друг за друга. Создается впечатление, что автор намеренно пытается запутать, сбить со следа, уходя в необузданную красивость. Наверное, поэтому  пафос в его текстах часто соседствует с обыденной реальностью.  Мысль поэта в рамках одного стихотворения не концентрируется на чем-то одном. Образы при этом извергаются, как из жерла вулкана. Но Коровин не пытается сложить их во что-то четкое, звенящее. Он их… просто записывает. У меня достаточно долго сохранялось впечатление, что я слушаю какофонию.

Возьмите прутик, стукните по стихотворению. Слышите звон? Я – нет, не слышу. Но образы – ошарашивают. «Снег ходит на лыжах как живой», «и проезжие сомы от тебя отводят фары», «день березов как снежная каша». Помните, как Лев Толстой возмущался поэзией Игоря Северянина, как его буквально вывели из себя «ананасы в шампанском»? Интересно, что великий писатель сказал бы по поводу стихотворений своего земляка Андрея Коровина?

Читая «Кымбербымбер», я часто чувствовал себя в тупике, поскольку не знал, как объяснить то или иное стихотворение. Доходило до абсурда: сильные глаголы – «верещит», «стынет» – читались, как мягкие прилагательные. А новость о том, что зима в России, в отличие от музыки Вивальди, «никогда не закончится» – воспринималась, как данность.

Впрочем, после того, как треть книги была прочитана, я поймал себя на мысли, что, возможно, не дорос еще до мира Андрея Коровина, что он знает что-то сокровенное, заглядывает за горизонт. Вдруг осозналось, что мы все находимся под колпаком, что ли. Представьте, есть воздушный шарик, он надут, и мы все живем внутри него. При этом нас не тянет разбираться в мироустройстве, нас заботит лишь собственное существование внутри этого шара. Коровин же пытается вырваться из оболочки. Пробивает ее и оказывается совершенно в незнакомом пространстве, в другом мире, где действуют свои законы. Но поэт не думает о законах, он просто наблюдает и записывает, как «в поднебесье  стоят леса», видит «сосновую розу», «березовое молоко»… Он видит, а  я – нет. И мне становится обидно за себя, что не могу взлететь, боднуть головой эту резину, пробить её. Не могу. Может, потому и не понимаю, не могу соединить образы в коровинских стихах, вывести логику, услышать музыку.

Автор бежит от себя, при этом он не решает свои частные проблемы,  он мыслит глобально. Рассуждает, как творец. Причем не как творец слов. Он – творец миров. Точнее, он осмеливается критиковать мир, созданный настоящим Творцом.

 

конструктор детская безделка

весь этот мир

земля китайская подделка

бездонных дыр.

 

Отчаянный посыл поэта, в общем-то, понятен, и рифма «безделка-подделка» как бы иллюстрирует неудачное, второсортное качество мира.

В «инструкции по пилотируемому управлению ручными крыльями» Коровин ёрничает, смеется, соединяет несоединимое («человек с крыльями это так авантажно в середине зимы // и вот вы взлетаете рядом скифы грифы и прочая снедь»). Он будто пишет текст с вычурностями для капустника.

А вот он пишет, стилизуя стихи под детские – «а вы когда-нибудь пробовали на вкус сервант». Вспомнились гениальные детские строчки «Папант и мамант гуляли вдоль речки» замечательного питерского поэта Михаила Яснова, который, кстати, разрабатывая собственную линию поэтического «антиофициоза», выступал на позициях «свободолюбивой лирики». Похоже, что для Коровина такие традиции не чужды. Игровая манера, парадокс занимают особое место в его творчестве. Но игра эта не всегда понятна. Парадокс – хорошо, но он, как мне кажется, должен быть чем-то подкреплен, например, легкостью фразы. Но поэт, обманывая ожидания, использует длинную строку:

 

столько обуви имеет смысл производить разве что для еды.

 

Коровин живет в пространстве художников-модернистов-сюрреалистов. В его образности многое от Шагала. По структуре его тексты напоминают картины Пикассо периода кубизма. Взгляд поэта блуждает, но периодически он фокусируется то на «свинцовых облаках над Яузой», то на  «прожекторе башенного крана», то на «густом тумане». И ему неважно, что кто-то уколет его, мол, о каких облаках ты говоришь, когда густой туман. И что тут скажешь? Да, несовместимо. Но автор так видит, и так живописует. Планета – вся, со всеми ее атмосферными явлениями – концентрируется в определенном уголке, а в центре полотна – сам поэт-художник. Он видит и чувствует то, что не способен видеть даже самый благожелательный его читатель.

 

Иногда хочется возопить, мол, поэт, уж не болен ли ты? Но он в ответ только улыбнется и продолжит гнуть свое, утверждать что луну «ровнят автомобили», что постовой разрешает ей лежать на мостовой. И я понимаю, что он болен, но высокой болезнью, более того, он укушен змеей, которая стала землей.

 

Коровин что хочет, то и делает с образами, которые в его интерпретации становятся символами. Поэт сам превращается в шамана, его поэзия – сплошное камлание. Если разгадать ее – можно предвидеть будущее, пророчествовать.

 

В элитной парикмахерской он видит отрезанную мужскую голову. Что это? Попытка спрятать свою боль? Ощутить себя жертвой?

 

очень удобно и современно

держать возле ноутбука

мужскую голову.

 

Автор прячется за частоколом слов и метафор. Он возводит стену из всего, что попадется под руку. Вот ему под руку попался нобелевский лауреат по литературе Марио Варгас Льоса, сюда же, на укрепление блок-поста пошел магический реализм. Мы ждем нашествия? На нас прёт орда или крестоносцы? Но автор молчит, смотрит исподлобья, в душе его уже давно живет Вицлипуцли и авангардное восприятие мира. Стесняется ли он этого? Нет! Собирает, складирует, увязывает стопочками.

 

самое время

пойти напиться

с мариоваргасомльосой.

 

Коровинские стихи – нередко – головоломки. Спроси автора, о чем тот или иной его текст. Он улыбнется и ответит, читай, дорогой, там всё написано.

 

голова смотрит внимательно

на проходящих мимо

молчит запоминает

делает выводы.

 

Чья это голова? Кому отрезали ее на этот раз? Образ отделенной от тела головы, живущей своей жизнью, поражает, внушает ужас. Хочется отбросить его, не вникать, но картинка плотно впаялась в сознание.

Поэт не боится выступать с осуждением рода человеческого:

 

человечество всё меньше подходит

для продолжения рода детей.

 

В устах поэта – это приговор. Он выступает вселенским прокурором-обвинителем. Но судебного решения нет. «Патриархи качают головами // гладят седые бороды // думают».
 

Признание в нелюбви – мучительный посыл. Не в том плане, что трудный, а в плане описания страдания и одиночества. Лирический герой остался без любви. Жаль его. Хотя рядом такие прекрасные образы – «дельфиновый воздух», «иван-чай с малиной», «тени дождя по книгам».

Отчаянная романтика, пиратство соседствуют с печалью, где ни слова о слезах – только дождь. Поэт не изменяет себе, черпает вдохновение буквально из всего, оставаясь этаким мальчишкой-подростком. Может быть, это своеобразная защита от внешнего мира, его агрессивности, от навалившихся обстоятельств?

Стихотворение, посвященное Лизе. «Сожжена земная оболочка»… Трудно разбирать такие стихи. Тут разговаривают двое – поэт и его дочь. Ты, читатель, здесь лишний. Сколько не напрягай слух, сколько не удивляйся услышанному – эти строки не для тебя.

 

только верой жизнь земная движется

каждый верит кто во что горазд

каждый верит что за веру спишутся

все грехи терзающие нас.

 

Нерифмованные тексты Коровина кажутся более эмоциональными и точными. Здесь больше подходит слово «письмо». Да-да. Письмо самому себе. О любви – не любви, о дружбе – предательстве. Поэт никого не обвиняет и ничего не пытается изменить. Стоит только вспомнить тот Ад (или Рай?), который недавно пережил, и строки польются сами собой. Только успевай записывать. Иногда это похоже на исповедь.

Вот лирический герой вычеркивает имена бывших друзей из своей памяти («…достаю блокнот // чтобы вычеркнуть // очередное // библейское имя»), говорит о разводе («фокусник достает из ящика // свидетельство о разводе»).

 Развод – как разрушение мира в глазах маленького ребенка.

 

вот они стоят рядом

смотрят большими глазенками

боятся что взрослые могут их забыть…

 

И дальше – сильная в своей парадоксальности фраза:

 

потому что лишь тех кого любишь

можно забыть всерьез.

 

Стихи, посвященные Прекрасной Даме,– памяти Ольги Подъёмщиковой – проходят через все творчество поэта. Он будто советуется с любовью своей жизни, просит у нее прощения. Кажется, все женщины, все влюбленности автора сконцентрированы в образе погибшей жены. Может быть, в том и беда его, что связь с ней не прервалась. Нужно бы забыть, отбросить, отпустить. Но нет. Прошлое не оставляет. «Мертвые больше живых», – утверждает Коровин.

 

мёртвые любят сильней

им не страшны расстоянья

мёртвые ранят больней

острым лучом расставанья

 

Весной поэт возрождается. Он сам себе говорит: «а может быть весна и есть твое призванье». Строки щедры, светлы и легки.

 

свет небесный лучами в траве зажигал

петушки петуницы фиалки

и березовый ветер парил как Шагал

день мотал на зеленые прялки

 

Лирический герой готов признаться в любви всему миру. А мир для него – мимоходом увиденная девушка.

 

она пройдет тебя навылет

откинет челочку с лица

и ты как Гамлет будешь выпит

до дна до смерти до конца.

 

Поэту кажется, что он понял сущность женщины, разгадал ее.

 

два женских жеста

которые обезоруживают

любого мужчину

погладить по голове

и положить голову

на плечо

она делала

что-то третье

необъяснимое

 

В цикле, посвященном русской поэзии, Коровин делает литературоведческое открытие: «Пушкина отравили // собратья по литературному цеху», а Цветаеву («беженка белогвардейка серна») называет своей сестрой. Каждое стихотворение в этой части книги пронзительно и логично.

 

Но вот автор берет на вооружение английский абсурд, который в его интерпретации звучит по-русски.

 

проплывают рыбы в вышине

пролетают птицы в глубине

человек стоит на голове

рядом Бог стоит на голове.

 

В конце книги Коровин показывает изнанку московской писательской жизни, знакомит с нравами литературной тусовки:

 

за типа чудное мгновение

они порвут чужую жизнь.

 

Разнообразие предложенных автором тем, форм, миров, метания от традиционного силлабо-тонического стиха к верлибру говорят о том, что поэт находится в постоянном поиске. Поэзия его тороплива и непоследовательна – это факт. Коровин постоянно куда-то спешит. Он будто боится не успеть сделать что-то важное, торопится написать, высказаться, торопится мыслить и жить, заряжая при этом читателя жаждой жизни, отчаянностью эксперимента, смелостью быть самим собой.