Татьяна КУЗОВЛЕВА

 

Родилась в Москве. Училась на историческом факультете Московского Государственного педагогического института, окончила Высшие литературные курсы. Автор многих книг стихов и нескольких книг переводов с таджикского и казахского языков, а также  мемуарной книги  «Мои драгоценные дни. Стихом разбуженная память» (2013). Стихи публиковались в российских и зарубежных антологиях. Лауреат литературных премии СПМ «Венец», премии им. А.Ахматовой журнала «Юность» и других. Главный редактор журнала «Кольцо А» (1993–2013). Член редколлегии еженедельника «Панорама» (Лос-Анджелес), член Русского ПЕН-центра. Секретарь Союза писателей Москвы.

 

 

ИЗ НОВОЙ КНИГИ

 

*  *  *

 

Вдруг стемнело посреди июля,

На сады тревогу наводя:

Это к нам с востока завернули

Тучи, тяжелея от дождя.

 

И вокруг запричитали листья,

Принимая дальний гром на слух.

И ещё, пожалуй, гоношистей

Запрокинул голову петух.

 

Даже ель, предчувствием томима,

Задержала у пореза сок.

А гроза прошла, не глядя, мимо,

Обронив три капли на песок.

 

Истомлён напрасным ожиданьем,

Снова лес раскинул свет и тень.

Только выдох разочарованья

Чувствовался в чаще целый день

РАННИЙ МАЙ

 

Ходит ветер зябко и сторожко.

Солнцем даль просвечена до дна.

Тополиной бурою серёжкой

За окном качается весна.

 

В птицах оживают страсть и голод.

Облака от влаги тяжелы.

И подземный чужедальний холод

Ввысь качают тёмные стволы.

 

Гонят к веткам молодое зелье.

И, таясь, как будто виноват,

Север по ночам целует землю:

– Заморозки! – люди говорят.

 

 

*  *  *

 

Утро вспыхнуло яркой полоскою,

Дотянувшись ко мне напрямик,

И дворы разбудил лиссабонские

Петушиный отчаянный крик.

 

И когда я пошла неуверенно

Вглубь струящихся улиц, меня

Поджидало иудино дерево,

Тихо каждым соцветьем звеня.

 

Не обидами и не угрозами,

Но натруженным говором пчёл

Был озвучен его бледно-розовый,

Медоносный его ореол.

 

И тогда, поравнявшись, спросила я:

– Кто тебя на расплату обрёк?

Как с иудиной славой постылою

На земле отбываешь ты срок?

 

Или всё ж вопреки обстоятельствам,

Красоты от людей не тая,

Торжествует над злом и предательством

Вечно юная крона твоя?

 

Я ушла от него опечаленной,

Как от жертвы чужого греха.

Но с тех пор всё я слышу отчаянный,

Несмолкаемый крик петуха.

 

 

*  *  *

                                               Эве Колларовой

 

Ах, какие врываются в город с Дуная ветра,

Как снуют озорно

          меж коленей мелькающих женщин!

И скрипичная

           в звон колокольный восходит игра,

И бормочет, застыв на ходу,

                  городской сумасшедший.

 

Я сегодня прощаюсь с сухой братиславской листвой,

Потому что октябрь подступает и справа, и слева.

Оставляю тебе запах солнечной осени – твой

Запах жизни, мой Ангел, моя златовласая Эва.

 

Кто вместил в себя воздух предгорий, воды и надежд,

Тот летит над землёй – на земле для таких тесновато.

И летят за тобой золотые раскрылья одежд –

Одеяние тех, кто родился по крови крылатым.

 

Я гадать не берусь: ты пророчица или дитя,

Ты играешь с огнём, собирая вокруг огнеходцев,

Всё, чего б ни коснулась ты даже случайно, шутя, –

Оживает, волшебствует, дивною музыкой вьётся.

 

Этот шарм у словачек – божественный дар.

И мне жаль

Тех, кто жизнь проживёт

        и не сможет к нему прикоснуться.

Я его принимаю, как будто хрустальный Грааль, –

Не разбить,

         удержать,

               обернуться

                     и снова вернуться.

 

 

ШЁПОТ И КРИК

 

И на земле, где воздух полон сини,

И там, где тихо плещется вода,

Я имя говорю твоё, Россия,

Не в полный голос – шёпотом всегда.

 

Боюсь, когда его я в полный голос

Произнесу, нарушив свой запрет, –

Я ласточку спугну,

Осыплю колос

И спутаю движение планет.

 

Беру всё то, что не отдам обратно,

К чему и разум, и язык привык.

Ведь иногда слова без слов понятны

И шёпот иногда слышней, чем крик.

 

 

*  *  *

 

И вновь, взрезая лёд зубцом конька,

Она идёт на риттбергер и аксель

И опадает легче лепестка,

Не отступая от своих же максим.

 

Так жизнь её за кругом круг влечёт,

Напоминая жёстко ей по праву

Паденьями оплаченный полёт,

Страданьями оплаченную славу.

 

И вновь она по яркому лучу

Взметнётся ввысь – и стадион не дышит.

А слава уже гладит по плечу

Ту, что пока овации не слышит.

 

Ту, что пока внимательно тиха –

Ей будущее кажется пробелом,

Пугая пуще смертного греха

Несовладаньем с непослушным телом.

 

Откуда знать ей, что в её крови

Уже горят по Божьему расчету

И робкое желание любви,

И вольное бесстрашие полёта.

 

 

*  *  *

 

Как в землю падает зерно,

Чтоб возместить Земле потери,

Как ливень градом бьёт в окно

И как сквозняк срывает двери,

 

Так догмы скучные круша,

Скрывая отголосок боли,

Освобождённая душа

Ликует, вырвавшись на волю.

 

И нету для неё границ,

И нету для неё запретов.

Летит и обгоняет птиц,

Мечась меж тем и этим светом.

 

 

ЖИЗНЬ

 

Она сама творит себя и тратит,

Плетя в веках таинственную ткань.

Любой из нас своей судьбою платит

Ей днём и ночью дорогую дань.

 

Она сама подскажет верный выход,

Когда маячит впереди тупик.

Она уходит, тихая, как выдох,

Она приходит звучная, как крик.

 

И по её неслышному паролю

Гроза грохочет и дрожит листок,

И падает звезда в ночное поле,

И пламенеет утренний восток.

 

А для себя она бы попросила,

Храня в веках бессмертие своё,

Чтоб у живых не иссякали силы

Любить, беречь и продолжать её.

 

 

*  *  *

 

Не ласточка кричит –

Бездомная душа

То рвётся в высоту,

То жмётся к самой крыше,

О чём-то о своем

Предупредить спеша.

Пойму ли я её?

Услышу ли? Расслышу?..

 

Я у неё за то прощенье попрошу,

Что до сих пор ещё мне далеко до неба,

Что третьи башмаки никак не доношу,

Что третьего никак не дожую я хлеба,

Что здесь, что на земле в долгу я, как в шелку,

Пред теми, кому я защита и опора.

А ласточка зовёт.

А я – я не могу!

Я после. Я потом.

Я догоню. Я скоро...