Журнал «Кольцо А» № 114
Константин КОМАРОВ
Родился в 1988 г. в Екатеринбурге (тогда – Свердловск). Поэт, литературный критик, литературовед. Выпускник филологического факультета Уральского федерального университета им. Б.Н. Ельцина. Кандидат филологических наук. Стихи публиковались в журналах «Звезда», «Урал», «Гвидеон», «Нева», «Дети Ра», «Новая Юность», «Волга», «Сибирские огни», «Бельские просторы» и др. Автор нескольких книг стихов. Участник и лауреат нескольких поэтических фестивалей.
Живет и работает в Екатеринбурге.
ЗЛЫЕ ОБЛАКА
* * *
В доме запах гари,
дымно по ночам.
Хватит, боже, гадить
мне по мелочам.
Из окна не видно
то, чему я рад.
Надо, боже, выдрать
из стены квадрат.
Шелестит у сердца
перепись огня.
Я прошу, усердный,
усредни меня –
дай мне боль любую,
забери вину,
выбрось в голубую
смерти глубину.
Потому что если
не забыться сном,
можно сдохнуть в кресле
драном и дрянном.
В точной слов науке
знать мне не с руки –
культ ли это муки
или куль муки.
Дай мне тихо треснуть,
как стакан – средь зим –
чистым, злым и трезвым.
С именем твоим.
* * *
Воздухом изрублен,
проводив закат,
как в дублёный Дублин,
выхожу в Екат.
Валятся огрызки
снега из ночи,
ангельский английский
по углам звучит.
Фонари по парам
сбились вчетвером,
издыхает паром
лавочный паром.
Светят из коробок
тусклые рубли.
Тишину коробят
автокорабли.
Вижу домик в профиль,
где я простывал.
В баре «Мефистофель»
правят фестиваль.
Наползают тени
на неона ткань,
и мерцает Ленин,
сколько ни стакань.
И мурашки бодро
скачут по спине –
в свадебной, свободной,
сладкой тишине.
* * *
Терема теорем.
Клеветы клевера.
Книг раскрытых гарем
зазывает – пора.
И почти континент,
затонувший на срок,
составляет контент
битых вирусных строк.
Я, подверженный им,
повреждённый навек,
удаляюсь – палим –
имярек, человек –
в ту широкую степь,
где пасутся лишь сны,
без экранов и стен,
без Последней Стены.
* * *
Я ещё не умру
в череде этих гибельных утр,
на фейсбучном юру
сквозняками комментов продутый.
Мне уже всё одно –
где семит семиотику ищет.
Залегая на дно,
поздравляю всех с радостным днищем.
Проигравшись в нули,
я сказал себе: «горестно старься».
Все однажды ушли,
только я кое-как, но остался.
Я замолк на замок,
жизнь привила мне правила эти.
Я пишу тебе – ок,
приплывай в мои грустные сети.
Хоть на звон твой не зван,
я ещё сочиняю названья.
И лежит Океан
на пути моём, как изваянье.
* * *
Не то чтоб мёртв, скорее – мертв,
не нервничаю, не ревную,
слагаю тела кубометр
в кроватку ровную, парную.
И сплю, не кашляя, не тужась,
и перед богом в неглиже
встаю. И наступает ужас.
Ужеужеуже. Уже.
* * *
За гонор не отхватишь гонорара
и, вкручивая болтовни болты,
я понял то, что я тебе не пара,
но не закончил колотить понты.
Поэтому и не сошлась притирка,
что, отхватив молчания укол,
я этим же шприцом насквозь протыкал
пустых стихов узорный протокол.
Теперь кантую воздух перегаром
(давно себя на это обрекал)
и по небу, подобно бла-бла-карам,
устало едут злые облака.
* * *
Мне пишут только спамеры,
а ты не пишешь мне,
хоть мы с тобою спаяны,
как капельки в волне.
И я бы сдох, наверное,
иссох, как серый мох,
но ты – выдохновение
моё на первый вдох.
Но нет – молвою потною
меня ты не морочь,
забытою заботою
ты можешь мне помочь.
Ты б мне черкнула вечером
(ведь дни мои черны),
что мы не искалечены
и не исключены
из края непочатого,
из голубой глуши,
хоть слово непечатное,
любое – напиши!
Я продолжаю спарринги
с самим собой во мне.
Мне пишут только спамеры,
а ты не пишешь мне.
* * *
Не остужает папироски
трахеи праведная мгла,
когда на рваные полоски
взгляд нарезают зеркала.
И свет луны – тяжёлый, жёлтый
не освещает стадный стыд,
и сладко спят с мужьями жёны
в садах оттаявших простынь.
И чайник жестяной на кухне
уже нагрел себе бока,
и отраженье не потухнет
в него ты говоришь пока.