Дмитрий КУРИЛОВ

 

Родился в 1966 г.  в Костроме. Окончил Литературный институт и Высшие сценарные курсы. Кандидат филологических наук. Стихи печатались в «Литературной газете», во многих литературных изданиях. Автор книги стихов «Фантазии и впечатления» (1994) и диска авторских песен «Атлантида – да» (2001). Член Союза писателей Москвы.

 

«БЕССМЕРТИЕ НАМ ТАК И НЕ ВЕРНУЛИ…»

 

*  *  *

Да, у меня читателей немного.

Плевок от чёрта. Тишина от Бога.

 

*  *  *

вжик-вжик-вжик...

по москве ползёт таджик

не встаёт не падает

плитку блин укладывает

 

*  *  *

ты никто и я никто

тихий зритель в шапито

в этом вечном спортлото

всё не так

не там

не то

 

*  *  *

стихи мои

грехи мои

а если

я

безгрешен

я нем

и безутешен

 

Кострома

В ручейках утонули кораблики.

Небеса, покачнувшись, уплыли.

Мою маму три раза ограбили.

Мою родину - похоронили.

 

Мы поставили дверку железную.

Мы укрыли окошко решёткою.

Помянули её бесполезную

И залили, как водится, водкою.

 

И ушли переулками шаткими,

Растекаясь долинами низкими,

Где сороки трещат демократками

И дворняжки глядят коммунистками.

 

*  *  *

нас не мочат не глушат

не ведут на расстрел

нас наверно засушат

как траву чистотел

 

и воспитанный в лести

равнодушный к стихам

сложит новую песню

торжествующий хам

 

в ней ни крика, ни звука

ни глотка тишины

лишь морока и мука

вдрызг оглохшей страны.

 

*  *  *

Бессмертие нам так и не вернули…

Не всё ль равно – в Москве ли, в Барнауле,

в постели, в кресле, на полу, на стуле,

в беспамятстве, в почётном карауле –

 

метнётся пташка, разобьётся чашка,

затянется последняя рубашка,

качнётся в сизый мрак многоэтажка,

заплачет кошка – и, привет, Кондрашка!

 

Так, ни о чём, живёшь, пыхтишь, бормочешь,

поёшь, потеешь, хочешь и хохочешь,

пойдёшь поешь, покуришь, опьянеешь,

засветишься и снова потускнеешь.

 

Так на фига педали и медали,

которые нам черти недодали.

Вокруг сияют звёзды, блещут дали,

И столько воли, боли, пасторали…

 

Приплыли. Снизошли. Не повезло.

И в каждой клеточке Добро и Зло.

 

Хохочет хахаль. Женится жених.

А я стою, как ряженый, меж них.

Невеста в белом. Дьявол в голубом.

И вечный путаник с высоким лбом...

 

О, обезьяны! Сколько в вас игры!

О, сколько солнца в капельках икры!

Я действую. Я открываю рот.

И пахнет мир, как свежий бутерброд!

 

*  *  *

Из чёрных окон опустевших дач

на нас глядит глухая неизвестность.

Здесь слышен далеко собачий плач,

и в незнакомце чудится палач,

террори-зи-рующий эту местность.

 

Здесь гулко отзываются шаги,

впрессовывая правду одиночеств,

обутую в чужие сапоги,

размашистым движением ноги

в суровый быт преданий и пророчеств.

 

Здесь музыка… - и музыка глуха

к природе человеческого уха.

Труба, как плагиатор петуха,

храпит в свои скрипучие меха,

а замолчит – почин поддержит муха.

 

Здесь многое не то, не там, не так,

и хочется взорвать и переставить,

а результат – всё тот же кавардак

из рыхлых спин и страховых бумаг,

и невозможно ничего исправить.

 

Из грязи заскорузлою рукой

рождённый ползать призван здесь на царство.

Мудрец вооружается киркой

и долбит ствол родного государства,

и детский смех сменяет вдовий вой –

кому за здравие, кому за упокой.

 

Словесники здесь тонут в словесах,

а путаник, запутавшись, обрящет

иную правду – но на небесах,

остановив движенье на часах

и бросив тело в долгий ящик.

 

*  *  *

наглотавшись плохих стихов

угодил в склифосовского

лечили правдой жизни

мужик в белом халате

сверлил гляделками

глаза в глаза

и молчал

надо же выжил

спасибо недобрый дядька

спасибо всем

выписался с похвальным листом

живу

катаюсь на троллейбусах

стихов плохих не читаю

пишу их сам

выдавливаю вокруг

в час по чайной ложечке

как змея выдавливает яд

только сам

без посторонней помощи

прочитавший эти строки

ты разве ещё не понял

они отравленные

могу дать адресок недоброго дядьки

или набери в яндексе

институт склифосовского

после входа налево

потом направо спуск в подвал

стучать четыре раза

топтаться

попытаться улыбаться

и молчать

ну

разве уже не легче

 

*  *  *

у мусорного бака

стояла радиола

годов семидесятых

на ножках четырёх

бездомная собака

смотрела удивлённо

мол что это за ящик

на ножках четырёх

 

а помнишь радиола

на праздник комсомола

ты пела и орала

на ножках четырёх

качаясь во все стороны

безумно хохотала

едва ты устояла

на тоненьких ногах

 

а нынче не до смеха

умолкло даже эхо

стоишь как мелкий гробик

на ножках четырёх

и хмурая собака

смотрела всё смотрела

а после долго выла

на тусклую луну

 

и прочь уковыляла

на лапках четырёх

и дождик мелко плакал

на тоненьких ногах

 

*  *  *

приезжаешь домой а дома нет

лишь мерцает невыключенный свет

а на месте родных что когда-то здесь жили

и слова и люди вокруг чужие

 

на плите немытой чужой обед

в коридоре чужой велосипед

и жена чужая с детьми чужими

и страна живёт при чужом режиме

 

в доме свет и музыка, смех и ёлка

а мы смотрим с улицы, липнем к стёклам

будто нас на праздник не пригласили

словно нас от жизни отворожили…

 

Свет в окне напротив

в доме напротив пульсирует свет в окне

может сигналит разведчик

может сигналит мне

может любовник отвергнутый

выключатель сломал

может главный по свету

локально сошёл с ума

 

мне этот свет в окошке

точно ножом по глазам

был бы тот тип где-то рядом

уж я бы ему сказал

уж я засветил бы как следует

поставил цветной фингал

но он обо мне не ведает

он просто меня достал

 

боже чего ему надо

что он ко мне пристал

может бросить гранату

чтобы он перестал

я вдребезги им расстрелянный

я шею вот—вот сверну

но всё же гляжу как приклеенный

к свету его и окну