Николай БАЛИЦКИЙ

 

Родился в 1954 году в г. Старый Крым Крымской области. Окончил Львовское высшее военно-политическое училище в 1981 году, Славянский международный институт управления, бизнеса и права по специальности менеджер организатор производства в 1996 году. Отслужил 29 лет в Вооруженных Силах, был солистом армейского ансамбля песни и пляски, начальником клуба, пропагандистом, командиром роты, заместителем командира части по воспитательной работе, начальником парашютно-десантной службы. Закончил службу в звании подполковника. Живет в Симферополе. В журнале «Кольцо А» публикуется впервые.

 

 

СЕРЕБРЯНАЯ ВАЗА

Рассказ

 

Серебряная ваза стояла на столе прокурора и была теперь не музейным экспонатом, а вещественным доказательством в деле моего друга Петьки. Выездное заседание суда проходило в доме культуры небольшого крымского райцентра. Но обо всем по порядку.

 

Какая благодать на южном берегу Крыма!

А кто бы спорил?

И понятно, что большинство отдыхающих мчатся на ЮБК, проезжая маленькие, но такие замечательные городишки горного и степного Крыма, как Старый Крым – город древних монастырей и мечетей, город Грина и Каплера, город, уютно расположенный в небольшой долине между двумя горами – Агармыш и Пантелеймон. Хвойные леса Агармыша плотной изумрудной стеной защищают город от северных ветров, а дивные сады, речушки и святой источник Пантелеймона спасают от южной жары. Благодаря этому здесь создается уникальный оздоровительный климат, за которым едут те, кто знает о его целебных свойствах, как когда-то ехали Всеволод Рождественский, Юлия Друнина, Максимилиан Волошин и многие другие.

По этой же причине, наверное, в шестидесятых годах переехал из Средней Азии в наш город Григорий Ильич со своей женой. Так как собственных детей им Бог не дал, то они взяли в свою семью совсем юную маму с малолетним сыном, которые стали для немолодой уже семейной пары дочкой и внуком. Муж Гули, так звали приемную дочь Григория Ильича, погиб в результате землетрясения под руинами собственного дома. Гуля с сыном в это время, по счастливой случайности, были во дворе и чудом выжили.

Григорий Ильич в свое время участвовал в раскопках под Ашхабадом и как ученый достиг больших успехов. Материалов, собранных в этой экспедиции, ему хватило на долгие годы работы уже в Крыму. Но научная деятельность не мешала ему быть благодетелем для окружающих. Он приглашал нас, мальчишек и девчонок с улицы Трудовой, в свой домашний музей, в котором витал запах настоящего музея, где рядами стояли человеческие черепа и кости древних животных, в огромных банках – заспиртованные редкие представители азиатской фауны. На стеллажах хранилось множество ископаемых черепков древней посуды и домашней утвари, среди которых была и серебряная ваза какого-то хана. Увлекательные рассказы Григория Ильича о жизни древних людей завораживали нас, ну, а диафильмы, которые были для нас в диковинку, озвученные его магическим голосом, уносили нас в сказочный мир разных стран и эпох.

Во дворе прямо по центру была разбита клумба, перед которой стояли деревянные солнечные часы. В глубине двора был сад, под тенью которого размещались вольеры и клетки с небольшими экзотическими животными и птицами. Григорий Ильич часто фотографировал нас у вольера то с павлинами, то с белыми щурами, которые без стеснения ползали по нашим плечам и головам. Задняя калитка сада выходила на заброшенный колхозный сад и далее через речку – на гору Пантелеймон. Глухое место. А в правом углу сада он смастерил качели в виде деревянной лодки. Мы любили лазать по лодке, и тогда она поскрипывала, как настоящий парусник, на котором мы во главе с капитаном Грехом отправлялись в заморские страны. Грех, так за глаза называла его вся Трудовая улица, это прозвище у нас не вызывало каких-то ассоциаций с грехом, а, скорее всего, было сокращением от имени Григорий.

Вера Максимовна, жена Григория Ильича, была не менее романтичной натурой и любила нам читать что-нибудь из Грина, особенно роман «Бегущая по волнам».

Когда на улице кто-то из пацанов или девчонок предлагал: – Пойдем к Греху! – то мы долго не раздумывали, а тут же всей ватагой вваливались к нему во двор. Мы знали, что нам тут рады, что мы весело и с пользой проведем время, а в конце нас ждут восточные сладости, чаще всего это был кунжут или пахлава, приготовленные заботливыми руками Веры Максимовны. Сладости хранились в коробке, привязанной к крючку на потолке в гостиной. Эта коробка под радостные вопли детворы торжественно опускалась, когда наступало время угощения.

 

Петька был высоким белобрысым парнем и дружил с моей старшей сестрой Ульяной. Наверное, у них это была первая любовь. Возможно. Но мне тогда было невдомёк. С учебой в школе у Петьки не заладилось, и, как только ему исполнилось шестнадцать, он сдал экзамены на права мотоциклиста и пошел работать. Ему было все равно, где работать, лишь бы это было связано с техникой. Для своего возраста он довольно сносно разбирался в моторах, и когда его взяли работать водителем на грузовой трехколесный мотороллер «Тула», Петькиной радости не было предела. Мотороллер был старенький и часто ломался, а Петька быстро устранял поломки, ему даже нравилось крутить гайки, но еще больше ему нравилось рулить. С важным видом он подруливал на склад для загрузки товаром, тщательно укладывал груз в кузов и аккуратно развозил товар по торговым точкам ГОРПО. Не удивительно, что и руководители, и сотрудники были довольны работой молодого старательного парня.

Мы с Петькой быстро подружились. Иногда он давал мне порулить. Не каждому мальчишке так везло, и, конечно же, я был в восторге от езды на этом драндулете. Я сначала потихоньку, а потом всё быстрее носился по заброшенным тропинкам «колхозки», так мы называли бывший колхозный сад. Это был мой первый опыт вождения громко рычащей и сильно дымящей техники.

Петькины взаимоотношения с Улей развивались вяло, наверное, от того, что Петька по выходным иногда выпивал и приходил к нам навеселе, и тогда Уля прогоняла его. В один из таких прогонов расстроенный Петька попросил у меня велик, прокатиться. Мне как раз купили новенький взрослый велосипед «Урал». Он стоял у нас во дворе – светло-зеленого цвета, еще в заводской смазке, блестящий, с фарой и багажником. Мама не могла заплатить за такую дорогую покупку сразу шестьдесят рублей, и ей пришлось оформить рассрочку. Но это не омрачало всеобщего семейного веселья по поводу крупного приобретения.

Конечно же, я не мог отказать своему старшему другу в такой приятности, как прокатиться на новеньком аппарате. Ну, Петька и поехал. Сначала проехал по Трудовой, затем объехал вокруг нашего квартала по Пролетарской, Октябрьской, Калинина и вдруг исчез вместе с моим сияющим «Уралом».

Ранней осенью в Крыму темнеет поздно. Мы прождали Петьку до самого вечера, но он так и не появился. Чего я только ни передумал! Ведь Петька пришел уже подшофе. В таком состоянии он запросто мог попасть в неприятную историю вместе с моим велосипедом. Засыпал я тяжко, с надеждой, что завтра все выяснится, и мой железный конь вернется в свое стойло. Ан нет. Не так сталось, как гадалось.

Наутро мне надо было идти в школу. Я еле-еле дождался окончания уроков и бегом прямо с портфелем помчался на Болгарщину, в район, где жил Петька вдвоем со своей бабушкой. По рассказам Петьки, его родители были на заработках где-то на севере, но ходили слухи, что отец сидел, а мать уже лет десять живет с другим. Дома была только баба Шура. Петька, видимо, был на работе. Поздоровавшись, я спросил у Петькиной бабушки, могу ли я забрать свой велик. Баба Шура так взглянула на меня, что я сразу почуял что-то неладное. Она молча повела меня за дом к сараю.

Каково же было мое разочарование, когда я увидел прислоненный к стене старой татарской постройки свой «Урал»! Велосипед был такой же зеленый, такой же блестящий, но весь разбитый: рама погнута, руль свернут, из переднего колеса наружу торчала камера, разбитая фара болталась на одном проводке, багажник был наполовину отломан и, видимо, долго волочился за велосипедом, так как был весь поцарапан. Колеса были так погнуты, что просто не крутились, поэтому даже руками вести велосипед было невозможно. Слезы сами покатились у меня из глаз, и я угрюмо поплелся домой.

Но мое разочарование было мелочью по сравнению с тем, что пережил Петька из-за этого велика. Когда Петька объезжал вокруг квартала, он встретил своего закадычного друга, с которым решил поехать на море купаться. Видимо, они выпили еще, ведь разве может прийти в трезвую голову мысль ехать вдвоем на одном велосипеде в Феодосию на Золотой Пляж?.. Расстояние не малое, порядка двадцати пяти километров, да и ехать надо по жаре, на дворе стоял сентябрь, как известно – бархатный сезон в Крыму.

Петька был добрым по натуре и когда на следующий день протрезвел и понял, что сделал больно всей семье любимой девушки, тут же решил все исправить. Но как исправить? Велосипед восстановлению не подлежал, а купить новый у него не было денег. При встрече с Улей у них, вероятно, произошел неприятный разговор, который заставил Петьку действовать.

Решение пришло быстро.

Петька знал, что у Греха в музее есть серебряная ваза, продав которую, он сможет купить мне новый велосипед.

Решеток на окнах дома не было. Музей представлял собой большую кладовку со стеллажами и без окон. Проникнуть в музей можно через гостиную, но дверь между гостиной и музеем запиралась на ключ. По своей беспечности, присущей многим ученым, Григорий Ильич хранил этот ключ тут же в гостиной в комоде. А когда он проводил для нас очередную экскурсию по музею, доставал ключ из ящика комода и отпирал музей. Все ребята знали об этом, в том числе и Петька, который не раз бывал у Греха. Он также знал, что в вольере живут две огромные овчарки, которых выпускают на ночь во двор, скорее погулять, чем ради охраны. Петька рассчитывал попасть в музей через окно гостиной, выходящее на улицу, и поэтому собаки ему не должны были помешать.

В Крыму ночи темные, и это играло Петьке на руку. Поздней ночью он подкрался к окну гостиной Греха. Накануне Петьку разрывали противоречивые чувства: он знал, что должен купить новый велосипед, и в то же время его мучила мысль, что сделать благое дело он решил посредством воровства. Но эти мысли развеялись вчера, а сегодня он здесь, перед окном, и надо действовать. Петька осторожно отковырял замазку, вынул гвоздики и выставил стекло. Страх почти парализовал Петьку, но он все-таки полез в окно. Ключ от музея оказался на месте, и Петька без труда открыл дверь. Внутри было темно, но Петька взял с собой фонарик, которым осветил стеллажи. И вдруг из темноты на него посмотрело что-то многоглазое и страшное. В тусклом свете фонарика Петька не сразу понял, что человеческие черепа глядели на него с полки своими пустыми черными глазницами. От ужаса у Петьки задрожали колени, но назад пути не было. Не прошло и минуты, как серебряная ваза оказалась в его мешке, и добропорядочный парень, с этого мгновения ставший вором, направился назад, к окну.

В это время страдавшая бессонницей Вера Максимовна, чтобы не мешать мирно спящему мужу, встала и пошла в гостиную почитать книгу. И каково же было ее удивление, когда, включив свет, она увидела посреди гостиной Петьку с мешком в руках. Она почти не испугалась, потому что знала Петьку с малых лет. Больше, естественно, испугался Петька, ведь он был в шоке и плохо понимал, что происходит. Тем временем Вера Максимовна, первой овладев собой, спросила почти спокойным голосом:

– Петя, что ты тут делаешь? – и, разглядев мешок в руках парня, предложила: – В мешке, наверное, не твоя вещь, оставь ее и уходи, иначе я спущу на тебя собак.

Петька испугался еще больше, он не мог вымолвить ни слова, тем более шевельнуться. Они смотрели друг на друга: она уверенная и злая, а он испуганный и потерянный. Так прошли какие-то секунды, но Петьке казалось, что время остановилось, он по-прежнему не владел собой.

– Как хочешь, –по-учительски строго сказала Вера Максимовна, – я иду за собаками, – и направилась к двери.

Петька знал, что ночью собаки находятся во дворе, и стоит открыться двери, как две огромные восточные овчарки кинутся на него. Петька очнулся и завопил не своим голосом:

– Не-е-ет! – и кинулся в коридор следом за старухой.

Что было дальше, Петька помнит смутно. Руки сами подняли мешок с вазой и опустили ее на голову женщины. Удар получился не сильный, но, видимо, пришелся на жизненно важное место, потому что Вера Максимовна рухнула на пол, не проронив ни слова.

От шума в коридоре проснулся Григорий Ильич и, выскочив из спальни, увидел на полу жену, лежащую без чувств, а перед ней на коленях сидел юноша с мешком в руках и содрогался от истерических рыданий. Он был совершенно парализован и не пытался вставать до самого приезда милиции.

После никто из нас Петьку не видел. Суд был в райцентре, и мы узнали, что срок ему дали очень большой.

Веру Максимовну похоронили неподалеку от могилы Александра Грина, где стоит памятник «Бегущей по волнам». Своей жене Григорий Ильич сделал памятник из белого камня, точь-в-точь серебряная ваза.