Виктор КУЛЛЭ

 

 

Поэт, переводчик, литературовед, сценарист. Окончил аспирантуру Литинститута. Кандидат филологических наук. В 1996 г. защитил первую в России диссертацию, посвященную поэзии Бродского. Автор комментариев к «Сочинениям Иосифа Бродского» (1996–2007). Автор книг стихотворений «Палимпсест» (Москва, 2001); «Всё всерьёз» (Владивосток, 2011). Переводчик Микеланджело, Шекспира, Чеслава Милоша, Томаса Венцловы, англоязычных стихов Иосифа Бродского. Автор сценариев фильмов о Марине Цветаевой, Михаиле Ломоносове, Александре Грибоедове, Владимире Варшавском, Гайто Газданове, цикла документальных фильмов «Прекрасный полк» – о судьбах женщин на фронтах войны. Лауреат премий журналов «Новый мир» (2006) и «Иностранная литература» (2013), итальянской премии «Lerici Pea Mosca» (2009), «Новой Пушкинской премии» (2016). Член СП Москвы и Российского ПЕН-центра.

 

 

 ИТАЛИЯ КАК ЗЕРКАЛО СТИЛЯ

 

Знаменитый американец Эрнест Хемингуэй уподоблял хорошую прозу айсбергу, семь восьмых которого скрыты под водой. Если вдуматься, сказанное относится не столько к литературе, сколько к составляющим её кирпичикам – словам. Ибо слово – не только способ передачи информации, но и некая звучащая оболочка, которую говорящий наполняет собственным суверенным содержанием. Есть слова, интуитивно понятные каждому, но обладающие бесконечным числом индивидуальных оттенков. Такие, как «любовь», «боль», «красота», «страх», «счастье», «жизнь» и «смерть». К числу подобных слов относится понятие «стиль».

На деле, со стилем ситуация ещё более запутанная: это слово призвано обозначать набор неких индивидуальных отличий от общепризнанного канона и – одновременно – совокупность признаков, характеризующих искусство определённой страны или эпохи в целом. На протяжении многих лет наш журнал рассказывает своим читателям об Италии – её истории, современности и, конечно же, «итальянском стиле». В моде и в музыке, в живописи и в кулинарии, в кино и в архитектуре, в жизни, наконец. Тем не менее, подозреваю, понятие итальянский стиль каждый из членов коллектива редакции понимает по-своему. Однако, что замечательно, стоит на практике столкнуться с элементами итальянского стиля – он опознаётся моментально и безошибочно.

Попробуем разобраться, что же это такое для обитателей страны, отделённой от Апеннин не только немалым расстоянием, но и разницей климата, исторического опыта, менталитета. Для начала можно выйти на улицу (или снять телефонную трубку) и устроить некое подобие социологического опроса. Тут-то и начнётся самое интересное. Для одних итальянский стиль – это одежда модных брендов и утреннее cappuccino, для других – архитектурные шедевры классицизма северной столицы. Одним жизненно необходимо болеть за итальянский футбол и лакомиться пиццей, другим – любоваться полотнами корифеев Ренессанса под музыку Вивальди. Одни бессчётное количество раз пересматривают старые добрые комедии с Челентано, другие – бессмертные полотна Феллини, Антониони или Пазолини. И всё это, бесспорно, явления итальянского стиля.

К тому, что Италия – это, прежде всего, стиль мы привыкаем с детства. Мы так часто пользуемся плодами итальянского стилистического гения, что порой забываем о первоисточнике. Считаем его универсальным, всеобщим. Иногда подсознательно пытаемся присвоить. Помню, каким шоком стало для меня видение Кремлёвской стены посреди древней Вероны. А всего-то стоило вспомнить, что строили ту стену в Москве итальянские мастера. Впрочем, лучше обо всём по порядку.

Прежде, чем обратиться к теме итальянских стилистических влияний в отечественной культуре, недурно попытаться понять, в чём же, собственно, итальянский стиль заключается? Попытка побеседовать об этом со знакомыми итальянцами потерпела полное фиаско: речь сводилась к чрезвычайно значимым и любопытным деталям, однако нечто главное, обобщающее, неизменно оставалось за пределами разговора. Разгадка проста – для самих итальянцев понятие «итальянского стиля», похоже, лишь пустой звук. Это, в конечном счёте, воздух, которым они дышат. Чтобы дышать, совершенно необязательно знать процентное соотношение вдыхаемого кислорода, азота и иных газов. Другое дело, если в воздухе появятся чуждые, непригодные для дыхания примеси – впрочем, об этом как-нибудь в следующий раз.

Для начала вспомним, что само государство Италия появилось на карте не так давно – в прошлом году мы праздновали его 150-летие. При этом понятие «итальянский стиль» возникло в культурном сознании человечества задолго до героической эпохи Рисорджименто. Разные времена наполняли это понятие своей мифологией, в которую автоматически включались и великие творцы Возрождения, и жестокие беспринципные государи, и гениальные поэты, и коварные отравители, и алчные банкиры, и духовные подвижники, в итоге достигшие святости.

Важно понимать, что Италия, являясь важнейшей неотъемлемой частью Европы, всегда была для неё чем-то особым, отдельным. «В Европе холодно. В Италии темно», – писал Мандельштам в стихах, посвящённых гениальному Ариосту. Если вдуматься, Италия, действительно – начиная от мрачных времён Средневековья – воспринималась самой Европой как нечто уникальное, архетипическое. Европа – это закованные в железную броню рыцари, прямые потомки косматых варваров, разрушивших Римскую Империю. Могильщики античности. Италия (как и Греция) – сама античность. В этом смысле Италия, действительно, едва ли не самое уникальное государство на карте Европы. Почти полтора тысячелетия спустя сумевшее заново обрести внутреннюю целостность – не в последнюю очередь, благодаря стилистическому единству. Можно сказать, что это единственное государство, созданное не прихотью истории, не волей политиков, но, исключительно, стилем. Тем самым, характерные черты которого мы безуспешно пытаемся нащупать в рамках данного текста.

Не преуспев в определении «итальянского стиля» применительно к самой Италии, обратимся к его отражению в отечественной культуре. Благо, примеров бессчётное множество. Несколько лет разрабатывая эту тему на страницах нашего журнала, я был буквально ошеломлён тем, что не обнаружил практически ни единой сферы, в которой отечественная культура обошлась бы без благодатного италийского влияния. Итак, по порядку. В нашем сознании проникновение европеизма на Русь давно и напрочно связано с именем Петра Великого: бритьём бород и курением голландского табака, строительством флота и учинением ассамблей в духе «галантного века». А между тем, участие европейцев было чрезвычайно велико и в культуре допетровской Руси. В первую очередь, это было участие итальянцев. Наши постоянные читатели уже знакомы с именами гениальных зодчих, чьими руками было возведено сердце российской государственности – Московский Кремль. Аристотель Фьораванти и Пьетро Антонио Солари, Бон Фрязин и Петрок Малый, Алевизы Старый и Новый значат для отечественной архитектуры никак не меньше, чем безымянные творцы Киевской Софии или Новгородского Кремля, Покрова на Нерли и деревянных шедевров русского Севера. Замечательно, что итальянские зодчие, очутившись в далёкой Московии, не следовали слепо привычным образцам, но сумели разработать уникальный стиль, в котором органично сочетались достижения Высокого Ренессанса и традиции древнерусского зодчества. Отчасти, возможно, таково было требование августейших заказчиков, но хочется думать, что не в последнюю очередь сыграло свою роль и стилистическое чутьё итальянских мастеров. Такова была первая волна итальянской экспансии в российской культуре. Потом в отечестве настала смута и стало не до культуры вообще.

Следующую итальянскую волну принято связывать с приглашением зодчих для строительства Санкт-Петербурга. Известно, что изначальный план северной столицы был начертан рукой француза Леблона, однако в итоге город всё-таки стал продуктом итальянского архитектурного гения. Трезини и Микетти, Бренна и Ринальди, Растрелли и Кампорези, Кваренги и Росси – их совокупное творчество подарило нам один из самых прекрасных городов не только России, но и мира. Стоит ли удивляться, что этот Петербург является наиболее «итальянским» из всех неитальянских городов Европы? Недаром его именуют Северной Венецией. Любой итальянец, впервые бросивший взгляд на Дворцовую набережную, невольно вспомнит Канало-Гранде, а всякий русский, очутившись в Венеции, вздохнёт о Питере. Недаром великий изгнанник Иосиф Бродский ежегодно приезжал в Венецию и недаром завещал похоронить себя на Сан-Микеле.

Но мы отвлеклись. Помимо Питера, итальянские зодчие неимоверно много сделали и для нынешнего облика Москвы. Речь уже не о Кремле, но о восстановлении столицы после пожара 1812 года, когда усилиями Осипа Бове и Доменико Жилярди центр первопрестольной приобрёл свой классический облик. Постоянным нашим читателям всё это хорошо знакомо – материалы о зданиях, построенных итальянскими архитекторами, публикуются в каждом номере. Однако помимо архитектуры итальянское стилистическое влияние сказывалось ещё очень во многом. Парадоксально, но это не относилось к стилю одежды (да и к стилю жизни) – законодателями мод в ту пору были французы. Однако в искусстве Италия царила безраздельно. Лучшие наши художники уезжали пенсионерами на Апеннины, чтобы вернуться оттуда зрелыми мастерами. А в Россию из Италии приезжали композиторы и театральные антрепренёры со своими труппами. Из школьных учебников мы привыкли считать, что первым российским композитором является великий Глинка. Это не так. Задолго до него у истоков российской музыки стояли Дмитрий Бортнянский, Максим Березовский, Степан Дегтярёв – все они обучались музыке в Италии. Достаточно сказать, что первая опера на русском языке была написана Франческо Арайя на стихи Сумарокова, а кроме него при императорском дворе творили такие мастера, как Джованни Паизиелло, Доменико Чимароза, Джузеппе Сарти. Их усилиями был создан культурный слой, благодаря которому стало возможным возникновение русской национальной оперы. Да и предтечей Глинки, как известно, стал автор «Ивана Сусанина» Катарино Кавос – сын директора знаменитого венецианского «La Fenice».

В те же годы русские поэты стали всё пристальней вчитываться в итальянцев: сначала в Боккаччо, Петрарку, Ариоста, Тассо, а потом уже в Данте. Влияние Данте на русскую литературы в полном объёме ещё не изучено. По своим масштабам оно – закономерно – сопоставимо с влиянием величайших гениев: Гомера или Шекспира. Дантовские сюжеты можно найти у Пушкина и Достоевского, не говоря уже о творцах «серебряного века». По мнению многих культурологов едва ли не самое проникновенное признание в любви гению Алигьери принадлежит перу Осипа Мандельштама, при жизни прошедшего многие из кругов Ада.

Эпоха Рисорджименто (точнее, эпоха Гарибальди) принесла в Россию не только всплеск свободолюбивых настроений, но и моду на всё итальянское. Точнее – Гарибальдийское: красные рубашки-гарибальдийки с маленьким отложным воротником и широкими свободными рукавами с манжетами, шляпы a la Гарибальди, которые обожали носить дамы-эмансипе. Не следует забывать, что едва ли не весь XIX век (как, впрочем, и предшествующие) прошёл в Европе под знаком итальянской оперы – лишь под занавес Верди и Пуччини стали постепенно сдавать позиции усиляющемуся Вагнеру.

Так получилось, что после своего объединения Италия оказалась на время отодвинута на периферию европейского культурного пространства. С конца XIX века мир завоевал стиль модерн, который самими итальянцами воспринимался как чужеродный – «стиль Либерти». В искусстве всё более прочные позиции занимал французский импрессионизм. Дошло до того, что юный Модильяни, неудовлетворённый опытами тосканской школы «макьяоли» (macchiaiol) уехал обучаться живописи в Париж – из Италии, которая столетиями служила Меккой для художников!

Итальянцы оценили опасность утраты доминирующих позиций поразительно быстро – буквально из ниоткуда возник скандальный, эпатирующий, но такой притягательный футуризм, без которого последующая культура ХХ века уже непредставима. Не говоря уже о том, что в области «стиля жизни» многие творца начала ХХ века брали за образец великого и ужасного Габриэле д’Аннунцио. Такова была третья волна итальянской стилистической экспансии.

Четвёртая, наблюдаемая и осязаемая нами по сей день, более разнородна и всеобъемлюща. Она включает и шедевры корифеев итальянского кино, и песенки фестиваля Сан-Ремо, и показы высокой моды, и тот самый пресловутый итальянский стиль жизни, который трудноопределим, но моментально узнаваем.

«Стиль – это человек» – утверждал француз Бюффон. Мы уже убедились, что для самих обитателей Апеннин понятие «итальянского стиля» – звук пустой. Однако любой из них в состоянии узнать на чужбине соотечественника и моментально вычислить в толпе туристов неитальянца – значит, нечто общее всё-таки имеется. Сложность (для отечественного понимания практически непреодолимая) заключается в том, что обитатели итальянского сапожка по сей день разделены на жителей Севера и Юга, римлян и ломбардийцев, венецианцев и тосканцев. Для них стилистическая граница проходит внутри этих территориальных и культурных общностей – то, что нам видится как единый итальянский стиль на деле является бесконечно сложным многообразием стилистических течений, находящихся в живом взаимодействии.

Однако для прочего мира (в том числе для России) Италия продолжает оставаться зеркалом стиля – или неким камертоном, с которым необходимо сверяться время от времени, чтобы его не утратить. Роль чрезвычайно почётная и ответственная. Вероятно, именно поэтому сами итальянцы не в состоянии дать стилю определение – ведь зеркалу невозможно увидеть собственное отражение. Прибегнем поэтому к взгляду извне. Я начинал цитатой из Хемингуэя – американца, пролившего свою кровь на итальянской земле – его же словами и закончу. «Стиль – это аристократизм, навязанный обстоятельствами». По-моему, дать лучшее определение предмету нашего разговора чрезвычайно трудно.